Октябрь обессиленно заводил ветреную шарманку в тёмных лесах, наводя на горный городок хмурые тучи, копящие внутри себя фабрики стеклянных снежинок. Через пару дней сорвётся с неба пушистый снег, как падший Ангел с курчавых облаков. Пиррип, натягивая берет с козырьком цвета корицы на светлую копну волос, мчался по извилистым переулкам, уставленным магазинами и бутиками, часто здороваясь с приветливыми жителями и останавливаясь, на своё горе, чтобы провести через пешеходный переход пожилую седую даму с тростью, пожелать ей удачного времяпровождения и сорваться сломя голову. Он ловил ротовой полостью острый осенний воздух, который, попав в лёгкие, кололся и сжимал органы. Горячий прозрачный пар валил к голубой лазури, а раскалённые докрасна щеки и конец носа щипал утренний морозец. Молодой англичанин прозевал золотой автобус, поэтому ему осталось только бежать изо всех сил и мило улыбаться встречным, подрывая пустой ноющий о порции чая желудок и заспанные очи с мешками из-под шерсти. На пришкольном участке он отдышался, поправил шарф и, глубоко вздохнув, ступил на тротуар, направляющий к царству знаний и наук, где в пластиковых окнах мелькает перчаточная кукла мистера Гаррисона. На детской площадке резвятся младшеклассники, озорно хохоча и визжа. Дети скатываются с волнистой горки, играют в догонялки, валят друг друга в охапку из сухих веток и опавшей кроны могучего древа, пока ещё не прогудел звонок.
Филипп приметил Баттерса, который одиноко топтался у корней дуба и осматривался по сторонам, словно рыскал в ожидании и бурлящем любопытстве, оглядывая подростков. Манерный юноша припомнил, что вчера ранним вечером через витрины кофейни «Братьев Твик» он наблюдал, как профессор Хаус, другими словами, Стотч, облачённый в шлем из фольги, открывающий большую часть бледного лица и позволяющий взирать на солнечные растрёпанные пряди мальчишки, а также держащий на хрупких плечах плащ хлопчатого покрова, который свободно развивался по ветру, безжалостно собрав кучи оранжевых, буро-красных и коричневых листьев тополя, разбрасывал их по улицам Южного парка, раскатисто и зловеще выдавая смех.
—Здравствуй, Леопольд, — мягко озвучил Пип приветствие и подступил к взволнованному однокласснику. — Ты не представляешь, что со мной произошло сегодня утром! Когда я бежал в школу, то заметил, что кто-то раскидал по асфальту листья! Было неприятно на них наступать, словно на кости становился. Бр-р, вспоминать не охота. Ужас, правда? — подыгрывал англичанин вспыхнувшему искрой радости, а затем сменившему счастье на удивление “суперзлодею”.
—Ты, наверное, сильно пострадал, когда ощущал треск этих листьев. Я так сожалею тебе, Пип. Это точно проделки профессора Хауса! — предполагал в ужасе одуван. — Нужно скорее его остановить, пока Южный парк не оказался в настоящей опасности.
—Конечно, конечно, — всерьёз согласился Пиррип. Он проводил воодушевлённого Баттерса поднятыми уголками губ, присоединившегося к Стэну, который пересказывал вчерашний выпуск про Терренса и Филиппа Кайлу, неряшливо жующему чипсы Эрику и любимому Кенни, пойманного в объятья мальчишкой со шрамом на глазу. — Хорошего дня тебе, Леопольд, — не надеясь получить ответа, тихонько выкинул с тонких уст Пип.
Англичанин переступил школьный порог, остерегаясь, он прокрался к шкафчикам, где добрался до своего, изрисованного баллончиком, исписанного бранью и мятого от ударов тяжёлых предметов по поверхности. Филипп аккуратно снял длинное пальто, плечи которого зафиксировал на вешалке и упрятал верхнюю одежду в стенки мебели из металла. Он расстегнул портфель и закинул в него необходимые учебные приспособления: книги в обложках, заточенные карандаши и перьевую ручку. В одном из отделений сумки находился термос с лавандовым чаем, это приятно поразило воспитанного юношу и заставило его задуматься: кто бы мог подкинуть столь чудный подарок в октябрьский вторник.
—Агрх, какой.ой стресс! Как.кой стр.р.ре-ес! — нервно бубнил неподалеку Твик, который хватался то за жёлтые пряди, то за ткань неправильно застёгнутой рубашки, изучая новости в Фейсбуке и тыкая не по тем буквам клавиатуры телефона, в желании набрать сообщение Такеру.
—Доброе утро, Твик. Я могу тебе чем-нибудь помочь? — миловидно обратился с любезностью Пиррип и протянул невротику термос с напитком. Он предположил, что лучше будет, если именно пожиратель кофеина испробует порцию смоченных трав. — Пожалуйста, прими этот чай. Он с лавандой. Успокаивает нервы, придаёт силы и избавляет от головных болей. Я буду крайне признателен, если ты согласишься его попробовать. Как, к слову, ваши отношения с Крэйгом?
—Гм-м, зачем? Мои родители говорят, грх, говорят, что для нервов нужно к.кофе! Больше кофе, — тараторил юноша, вздрагивая глазницей и щелкая челюстью. — Кр.р.эйг? Да он как обычно спок.коен.н, агрх! Какой стресс! А ещё мил со м-мной.
—Э-эм, ладно, — неловко протянул Пип с кривлённой физиономией. Англичанин обхватил дрожащие ладони психа и возложил тёплый сосуд, который приятно начал обогревать тонкую кожу. —Кофе – это, конечно же, славно, но, Твик, просто отпей немного лавандового чая на обеденной перемене. Ладно? Рад за твоего возлюбленного.
—Угу, агрх! — стиснув зубы и сжав на мгновение лопатки, неправильно кивнул кофейный юноша, пока Филипп разворачивался, подхватывал рюкзак со значками Великобритании и торопился в кабинет, где на сто процентов его поджидала заплёванная парта с подожженными и оскорбленными цензурой углами.
Только Пиррип задел пластмассовую ручку длинными изящными перстами, как позади Терранс схватил юношу за портфель и рывком отодрал воспитанника Англии от дверей, ровняя ученика с кафелем. Филипп спустил по горлу комок вязкой слюны, окинул испуганным взглядом взволнованного моря обступивших его и создавших кольцо хулиганов и сомкнул дрогнувшие губы.
—Доб.брое утро, Терранс, Фосси и Билл, — натягивая беззаботность и дружелюбие, шлёпнул Пип, медленно подымаясь, однако Мефесто довольно-таки быстро усмирил пыл англичанина оседлать твёрдость под ногами. Он мягко, но грубо, надвил каблуком классических туфлей на его грудь, укладывая аутсайдера обратно.
—Доброе, доброе, обсосок. Не торопись, любезный педрила, не торопись. У нас ещё куча времени, — в оскале распевал юноша, ступая на тело с большей сильной, отчего Филипп вцепился ладонями в голень одноклассника и зашипел. — Приятно наблюдать, как ты страдаешь. Как же я хочу проломить тебе рёбра, однако у нас совершенно другие планы на тебя, любитель чайной мочи. Парни, берите его.
Пиррип не на шутку перепугался, когда Фосси и Билл, преданные псы Терранса, уничтожающие спокойное существование подростка, как и многие в этой проклятой школе, подхватили его за руки и поволокли в комнату уборной.
—Не надо, пожалуйста, отпустите, — шёпотом молил англичанин, встречая на пути сначала Баттерса, который ринулся на подмогу, но после реплики Картмана – «О, этот дерьмоед сейчас опять по полной охватит. Так ему и нужно» – окаменел и остановился, пряча сочувствующий и подавленный взгляд, а затем проходящего мимо Твика, держащего купленный Крэйгом стаканчик кофе Флет Вайта, а после и брошенный термос на стульчике в коридоре. Филипп грустно улыбнулся и опустил бесчувственные радужки посеревших очей. Он жалок. — Неужели вам не на что потратить время кроме, как издеваться надо мной?
—Замолкни, мудак, — бранился Макдональд, взирая на англичанина с диким пренебрежением, словно на мусор.
—Действительно, завали хлебало, — подтвердил равнодушно Аллен.
В помещении с просторными кабинками, соединёнными меж собой, и керамическими раковинами, над которыми висели габаритные зеркала, на напольной плитке была коряво изображена вороним углём пентаграмма, олицетворяющая самого дьявола в образе козлиной головы. Пятиконечная звезда, обставленная ночными свечами из свиного топлёного жира в подсвечниках, врезалась в потускневшие васильковые очи. Билл и Фосси небрежно пихнули к Мефесто Филиппа, которого огрел кулаком по лицевой части главный хулиган в фиолетовом пиджаке и золотистых подтяжках. Англичанин вжался в кабинку туалета, скрипнув зубами.
—Босс, у него не пошла кровь из носа, — отозвался Фосси, пока Терранс борзо раскидывал усмешку и извлекал из кармана складной нож, направляя лезвие в сторону мятого аутсайдера.
—Не переживайте, ребята, — успокоил он дурную компанию, пока Филипп обхватывал нос и поджимал худые колени. — Обсосок, приглашаю тебя принять участие в нашем шоу. Ты, кстати, в главных ролях. Милости просим, — приглашая Пипа к очерченной правильной звезде, иронично отозвался он. — Зачем плоть ягнёнка или утки, когда есть Пиррип? — приметил Мефесто и дерзко поймал предплечье англичанина, которого протащил на один из концов пентаграммы. — Фосси, Билл, готовьтесь. Где текст?
—Вот, держи, — подавая лист бумаги с чернильными записями, ответил Макдональд, ступая, как и Аллен, на луч газового тела.
—«В жертву человека приношу, прихода Сатаны прошу!», — уверенно отчеканил Терранс и задёрнул рукав до плеча Филиппа, нисколько не жалея, мальчишка прошелся остриём вдоль внутреннего предплечья, через порез которого потекла бардовая и густая кровь.
Он зажал англичанина за локоть и насильно притянул кровоточащую руку к пупу ночной звезды, гуда каплями водопада опали ручьи маков.
—Господи, что вы делаете?! — вскричал Пиррип с градом слёз от жгучей боли.
—Приносим тебя в качестве жертвы для дьявола, педик, — в унисон прощебетали хулиганы и подожгли зажигалками свечи, которые взяли в ладони.
—«О, великий Хозяин Тьмы, к тебе призываю! Именем Всемогущего Бога взываю к тебе, явись ко мне, Хозяин зла и ночи! Выполни просьбу мою, прими в обмен душу! Аминь!» — громко и отчётливо произнёс Мефесто под трезвон школьного звонка, но после гама на уборную обрушилась адская тишина: скоропостижно потолочные лампы перегорели, зеркало, что отражало подросток, пульс которых максимально ускорился, на их ланитах выступили красные пятна, и томно уходили юные головы в хороводы, пустило трещину во всю ширь, с бешеной силой отворилась дверца туалетной кабинки, привлёкшая к себе внимание трясущихся.
Воспитанник Англии направил теряющий свет взор в конец помещения и обомлел до такой степени, что повалился вниз, однако его вознес на руки Мефесто, устремившийся туда, где во тьме тяжело дышал и находился настоящий дьявол с толстыми и крепкими копытами, завитыми рогами и алыми, как бутоны роз, звериными очами, в густой шкуре по всему рослому телосложению. Он поспешно направился к побеспокоившим его мальчишкам, отбивая и цокая копытом пол, но чем ближе подходил, тем кротче становился страшный звук, тем сильнее врастали бивни рогов, тем меньше становился волосяной покров.
—Чёрт, а где ветка орешника, тормозы полоумные?! — воскликнул лидер девиантов и встрепенулся от протяжного треска.
В тёплом свечении показался Дэмиен Торн, переломивший ветвь древа об колено, плоды которой громко ударились и разлетелись по поверхности плитки.
—Как вы посмели, жалкие человеческие отродья, призвать меня-А?! — сорвался гордый тон дьяволёнка на ошеломленное басовое восклицание, который отступил и, ощущая в груди то яростный гнев, то ноющую досаду, внимал на полумёртвого Филиппа, выпускающего последние бардовые воды жизни из глубокой раны.
—«Даю обещание отдать Дьяволу душу свою в услужение через
десятки лет, за выполнение моего желания — обречь Филиппа Пиррипа на вечные мучения в Аду. Клянусь Богом Великим в выполнении клятвы! Аминь!» —проливая дикую улыбку, отозвался Терранс, слукавив и заметив, как в глазах молодого Дэмиена бушует страх за жизнь англичанина, как содрогаются его уста и сжимаются ладони. — Здравствуй, Торн. Досадно предполагать, что сейчас тебя разрывают переживания. Я знаю, что в последнее время вы с Пипом отлично ладили. Однако ничто не вечно.
—Мефесто, я обещаю, что убью тебя безжалостно и жестоко, — рычал дьявол, пока хулиган смеялся.
—Давай, сын Сатаны, подойдите ко мне, коли так жаждешь моей плоти, — провоцировал он младшего владыку Тьмы, который хмурил вороньи брови и медленно подступал к умывальнику.
Дэмиен плотно затолкал приготовленный свёрток для заключения договора в водослив, перегородив проход жидкости в трубы, открыл кран, из которого похлестала мощная струя, размочившая бумагу, и та, в свою очередь, окончательно закупорила раковину. Она быстро заполнилась до самых краёв, по граням стекала вода, лившаяся на пол, растекавшаяся и подползающая к линиям пентаграммы.
—Эй! Так нечестно, — возмутился Терранс и выставил клыки наружу.
—А разве дьяволы бывают честными, Терранс? Они хитры и лукавы, как и ты со своими
"десятками" лет. Думал, что я настолько невнимателен? Жалкий человечишка, поросший насквозь грехами. Немедленно проговаривай слова возврата или испытаешь на костях пламя адского огня, как и твои посредники, отвратительные шавки, вылизывающие пятки, — грозно предупреждал дьяволёнок, от шагов которого в стороны исходили огненные кудрявые и резвящиеся полосы, скользящие по водной глади, словно по бензину.
—«Именем Бога Единого и Иисуса Христа, заклинаю: Сатана, в царство свое уходи, где тебя уже ждут подданные верные, рабы твои примерные! А я желаю остаться здесь, рабом Божьим. И ныне, и присно, и во веки веков! Аминь!» — срывая с рук заклинание, протараторил Фосси, роняя подсвечник и отталкивая локтем взбешенного Мефесто. — Изыди, дьявол!
—Вот и чудненько, — умиротворённо молвил Торн. Подросток переступил черты звезды и, робко перехватив Филиппа из чужих конечностей, уложил англичанина на своей волнующейся частым сердцебиением груди. — В следующий раз, тупые отморозки, выбираете подходящее место для призыва, — с усмешкой приметил сын Сатаны, — конченые долбоёбы. И, Терранс, будь ныне внимателен, а то вдруг на голову цветочный горшок свалится или машина на пешеходном переходе собьёт случайно — инициатива наказуема. Ни пуха, ни пера, мрази! — огрызнулся дьяволёнок и канул в тёмном море.
—Твою мать! — в порывах ярости закричал хулиган и свалился на твёрдую поверхность, так как поскользнулся и, ударив копчик, под хохот Макдональда и Аллена закряхтел. — Чёрт тебя подери...
Филипп разлепил глазёнки от веющей духоты, давящей на организм. Он, опираясь о постель, принял сидячее положение, отодвинул пуховое одеяло и осмотрелся: за письменным столом восседал Дэмиен, который черкался перьевой ручкой на страницах тетради и перелистывал страницы учебника. За пластиковыми окнами горел Ад. На подоконнике, уронив головки, засыхали от обезвоживания пышные розы, а на книжной тумбе в кружке пышнела лаванда. Англичанин обратился к порезу на предплечье. Он был искусно заштопан и превращён в аккуратный бледный шрам, залепленный цветными пластырями, на которых вырисовывались пышные бутоны цветов, кролики и облака. Мило.
—Дэмиен, я признателен, что ты спас меня, — огласил Пип комнату слабым голосом, отчего владыка Тьмы дёрнулся, но не проронил слов. — Прости меня, что я так жалок, слаб и ничтожен. Прости, прости, — набирая в голосе дрожь и солёное море в глазницах, лихорадочно повторял Пиррип.
—Заткнись, Филипп, просто заткнись. Не мешай мне делать ебучие уроки, — процедит недовольно брюнет, однако, услышав всхлипы и глухие стоны, он тяжело вздохнул и, отбросив занятие, бросился к англичанину, которого нежно уронил на постель в своих объятьях.
Пиррип судорожно хватался за чёрные ткани толстовки дьяволёнка, сминая их, как только что родившийся щенок, жался в крепкое плечо и, задыхаясь, отрывисто рыдал.
—Филипп, блядь, успокойся, пожалуйста. Ты в безопасности, — сжимая губы и преодолевая желание аналогично пустить слезу, утверждал Дэмиен. — Хочешь, я попрошу отца, чтобы он приготовил нам шоколадный пудинг? Или давай я расскажу тебе стихотворение, которое недавно выучил. Оно написано английским автором.
—Дэмиен, ты такой добрый, — искренне озвучил свои мысли Пиррип и легонько поцеловал черноволосого в лоб, отчего тот залился румянцем.
—«Любовь, как роза, роза красная,
Цветёт в моем саду.
Любовь моя — как песенка,
С которой в путь иду.
Сильнее красоты твоей
Моя любовь одна.
Она с тобой, пока моря
Не высохнут до дна,
— мягко читал на чистом английском языке произведение о любви Торн, поглаживая растрёпанные пряди Пиррипа, мирно задышавшему на вздымающейся грудной клетке сына Сатаны и приоткрывшему изысканные уста:
—Не высохнут моря, мой друг,
Не рушится гранит,
Не остановится песок,
А он, как жизнь, бежит...
Будь счастлива, моя любовь,
Прощай и не грусти.
Вернусь к тебе, хоть целый свет
Пришлось бы мне пройти!»
— налету закончил душевное сказание Филипп и переплёл скульптурными перстами кривые пальцы негодующего, но смущённого до кончиков ушных раковин дьяволёнка, пока цветы в грубом горшке сочились влагой, взбухали и тянулись к небесам, которые им никогда не достичь.
