***
— Игорёк, ты на кой в такую рань из Петергофа вернулся? И задание тебе подобрали, и день выбрали, не хотели тебя волновать, — Прокопенко внимательно смотрит на дорогу, Гром не видит его глаз, но чувствует почти осязаемое недоумение. Он с утра понял, что начальство водит его за нос, но пойти против прямого приказа не мог. — Вернулся, потому что закончил. Дело то пустяковое, Фёдор Иванович. В участок заскочил, хотел Петьку домой забрать и на тебе, — Игорь неопределённо взмахивает рукой. Задание действительно подсунули… не его уровня и звания, мягко говоря. Любой младший лейтенант мог справиться. Хазин под боком фыркает и облокачивается на его плечо, прикрывая глаза. Игорь касается растрёпанных в привычном беспорядке волос, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы. — Дубин сдал? — спрашивает Петя, поплотнее запахивая на себе огромную потёртую кожанку. Услышав его мельтешение, Прокопенко включает печку. — Отнекивался он изо всех сил, — фыркает Игорь, не без доброй усмешки вспоминая потерянное лицо с бегающими глазами. Детали операции Димка знал отлично, точно так же, как и причину Громовой «ссылки» в окрестности Петергофа. Знания эти, однако, не помешали ему десять минут упорно отпираться и юлить. Гнать Игорь мог с непробиваемостью танка, поэтому скрыть информацию о его проблемном мужике Дубину всё равно не удалось. Так Гром оказался в самом безвкусном клубе в своей жизни. — Что это вообще было? Чем этот урод меня опоил? — хмурясь, спрашивает Петя. Небось воскрешает в памяти недавнюю вялость тела, онемевший язык и общую беспомощность. Последнее он — знает Игорь — ненавидит особенно сильно. Ещё со времён Горюнова. Успокаивая, Гром касается его щеки, мимолётно оглаживая острые скулы. — Опиум, — на пару секунд оборачивается генерал, чтобы внимательно посмотреть Пете в глаза: — мы придерживаемся версии, что с его помощью Стариков проводил большинство собеседований с будущими жертвами. Молодые мальчики искали работу, их накачивали, насиловали и шантажировали записями с камер, которые якобы могли пойти «куда надо» и сломать им жизнь. Некоторых, правда, всё же трудоустраивали, но надолго они не задерживались. — Он хранил у себя коллекцию изнасилований? Какая самонадеянная сволочь, — поражается Петя, сжимая кулаки. — Мы пока не знаем, как долго он действовал, но думаю, жертв не меньше десятка. — Сука! Ненавижу паскуду! Игорь не встревает, слушает внимательно, только Петю, наплевав на чужое присутствие, крепче к себе прижимает. Ему ведь не объяснишь, как Игоря переклинило, стоило услышать утверждённый начальником план. Сердце болезненно бухнуло и забилось быстро-быстро. Перед глазами сама собой встала страшная картинка, как самое дорогое подминают под себя чужие грязные руки, трогают во всех местах и причиняют боль. Кровь вскипела в жилах и, не успев распрощаться с Дубиным, отчего-то выглядящим виноватым, Игорь вынесся из управления. Старую сволочь он не размазал лишь чудом и многолетней выдержкой. Особенно, когда увидел полуобнаженного распластанного по кровати Хазина с блестящими глазами. Подлетев, Игорь развязал его руки и, подав штаны, укутал в старую добрую кожанку. Если бы Петя видел себя со стороны — в полной мере понял бы Громовы эмоции. — Хорошо, что не я проводил задержание, — шепчет Игорь в прикрытое волосами ухо и гладит запястье со стёртой от верёвки кожей. Петя обнимает его за талию, большим кошаком притираясь щекой к плечу. Игорь повышает голос: — А чей это, собственно, был гениальный план? — Мой, — отрезает Хазин, виновато улыбаясь из-под длинной чёлки. То ли старается успокоить, то ли извиняется, — Фёдор Иванович до последнего не соглашался, но я идеально подходил под типаж нашего насильника. — Я сдался, когда последняя жертва чуть не покончила с собой, — вставляет ремарку Прокопенко и, чтобы не смущать молодёжь, включает радио. Завывания очередной популярной певички заполняют салон. — Когда приедем домой, первый делом засяду в ванну, — приглушенно делится планами Петя, — присоединишься? — он берёт широкую тёплую ладонь и игриво укладывает себе на ногу. — Разве у тебя не должно быть что-то вроде шока? — Гром съезжает вбок, касаясь внутренней стороны бедра. Петя сводит колени, зажимая его руку. — Само собой. Ты не представляешь, насколько я до сих пор в ахуе. А стресс, сам знаешь, полагается снимать… Прокопенко заруливает во двор, притормаживая аккурат вблизи нужного крыльца. Всё это время он правдоподобно изображал слепоглухонемого, подозревая, к чему могут привести неуместные комментарии. Игорь не стал изучать целостность вверенного ему Хазина прямо в машине и на том, как говорится, спасибо. Так решает Фёдор Иванович, провожая взглядом безумную парочку его такого же безумного участка..
18 октября 2021 г. в 21:20
За свою долгую сумасшедшую жизнь отвязного тусовщика Петя Хазин повидал бессчётное количество клубов. Он нюхал кокс, сидя в окружении красоток в центре Петербурга; отжигал на танцполе с обдолбанной дочуркой заместителя мэра Москвы, пил коньяк многолетней выдержки на Бали и, затягиваясь косяком, горланил песни в Праге. В связи с определёнными событиями, ссорами и переездами всё это давно и навсегда погрязло в сумбурном прошлом. Подобие настоящей жизни осталось в постыдных воспоминаниях, затянутых дымкой опьянения. И это определенно не то, о чём можно когда-нибудь пожалеть. Теперь Петя порядочный питерский мент, честно выполняющий свой долг, и почти зожник, выпивающий исключительно по праздникам и особым случаям. Очередным вечером дождливого ноября как раз такой случай и подворачивается.
Откинувшись на спинку мягкого кожаного диванчика, Петя небрежно поправляет рубашку, съехавшую с плеча, и откидывает с глаз отросшую чёлку. Берёт коктейль — Кровавая Мэри, незыблемая классика — и стреляет в сторону собеседника игривым томным взглядом. Ох, видел бы его отец. Хазин старший давно открестился от бракованного сына и, лицезрев его сейчас, только бы убедился в правильности решения. Петя суёт трубочку в рот, тянет густую перчённую субстанцию медленно и провокационно. Закидывает ногу на ногу, ловя очередной похотливый взгляд. Справедливости ради, покапать слюной есть на что. Кожаные штаны в облипочку, клетчатая рубашка с глубоким вырезом, широкая серебряная цепь и напульсники с шипами.
Принарядившись в новые шмотки, Петя видит в себе сумасшедшего подростка, которым когда-то мечтал стать назло отцу. Образ ложится на него, выглядевшего младше своих лет, будто Хазин всю жизнь только так и одевался.
То, что нужно.
Петя не дёргается, когда смуглая волосатая рука опускается на его бедро. По спине проходит дрожь отвращения, губы складываются в милой одобрительной улыбке. На самом деле, нихера Хазин не одобряет. Не сиди он под прикрытием, переломал бы толстые пальцы в два счёта. Несложно и очень приятно. Мечтая об этом, Петя немного отстраняется, не переставая заискивающе улыбаться. Он должен обозначить, что не относится к числу парней, раздвигающих ноги ради работы в престижном клубе. Исключительно флиртующих, подогревавших интерес к себе. Чисто и невинно. Как этот урод любит.
— Значит, хочешь быть администратором? — спрашивает Стариков. Фамилия под стать. Этот старпёр помешан на симпатичных худощавых парнях. Но чтоб обязательно можно было подавить, унизить, взять силой. Обычные шлюшки эту мразь с то ли немецкими, то ли бельгийскими корнями не устраивают.
— Желательно, мне очень нравится ваш клуб, — Петя приканчивает коктейль, в очередной раз пробегаясь внимательным взглядом по помпезной обстановке. Он уже говорил, что ничего подобного раньше не видел? Этот дядька с садистскими наклонностями обожает роскошь. Вместо привычного ультрафиолета и неона клуб наполнен золотом и драгоценными камнями. Словно безвкусный цыганский дворец. От обилия сияний побаливают глаза. Петя гадает, в каком состоянии нужно находиться, чтобы добровольно прийти сюда после тяжёлой рабочей недели. Это место вызывает у него единственное желание — сдать барную стойку на металлолом, а деньги раздать нуждающимся. А что? Неплохая благотворительность.
— У вас большие амбиции, молодой человек, — Стариков лыбится отбелёнными зубами, смотря, как Петю, потерявшего точку опоры, резко ведёт в сторону. Пошатнувшись, он ухватывается за край столика. Перед глазами стоит пелена, конечности тяжелеют, а воздуха решительно не хватает. Всё-таки подсыпали что-то в коктейль, твари. На периферии сознания Петя улавливает, как его обнимают за талию и притискивают к себе.
— Что за нах…
— Тише, мальчик, всё так, как должно быть. Работу надо заслужить, верно?
Глаза закрываются сами собой, Петя понимает — его куда-то торопливо тащат. Ноги он переставляет на автомате, плохо соображает, что происходит, и чувствует подкатывающую к горлу тошноту из тяжёлого бургера, съеденного накануне, и недавнего томатного коктейля с водкой и чёрт знает чем. Ему откровенно херово, как было, разве что, в наркоманском прошлом во время жёстких отходняков. Знал бы, что на операции придётся пить непонятную бурду, под дулом пистолета к еде не притронулся. Обычно собеседования проходят в более официальной атмосфере. Теперь язык словно распух, с трудом умещается во рту. Отвратительные ощущения. Петю безвольной куклой небрежно бросают на что-то мягкое и большое. Он с трудом приоткрывает глаза, чтобы застать чудесный момент своего привязывания к металлическому изголовью кровати. Руки сведены за головой, ноги раскинуты вдоль ненавистного мерзотного тела. Тошнота усиливается.
— Развлечёмся, детка? Завтра же назначу тебя официантом, а то для администратора, уж прости, надо ещё стараться и стараться.
Петя дёргается. Получается вяло, словно он благополучно смирился со своей незавидной долей быть оттраханным на собеседовании. Старикова его попытки откровенно веселят. Он проводит шершавой ладонью по вздымающейся груди, чтобы тут же в обе стороны разодрать рубашку и огладить бока. Ткань жалобно трещит, на простыню летит несколько пуговиц. Вздрогнув, Петя морщится. Его с головой кроет от брезгливости, ненависти и презрения, поэтому приходится до крови закусить внутреннюю сторону щеки. Металлический привкус бьёт по рецепторам, проветривая голову и возвращая крупицы сознания. Лайфхак работает из года в год.
Хазин слабо шевелит пальцами. Способность двигаться постепенно возвращается, видимо, доза в коктейльчике совсем небольшой оказалась. Если собраться с силами, можно податься назад и лягнуть противника. Урод хочет, чтобы Петя сопротивлялся, чтобы извивался под ним и умолял остановиться. Надо потерпеть совсем немного. Он и не такое вывозил (ложь, именно такое — впервые). Петя жмурится, чтобы не смотреть, как с него стаскивают штаны вместе с трусами, и холодная чужая рука сжимает член. От контраста температур и ощущений спину прошибает ледяной пот. Он привык к горячим знакомым ладоням, всегда знающим, как сделать хорошо, а не к этим волосатым культяпкам.
— Даже не позовёшь на помощь? — издевается Стариков.
— Завали ебало, дядь, скоро помощь понадобится тебе, — хрипит Петя.
Он не ошибается. Меньше, чем через тридцать секунд, дверь слетает с петель и в комнату ураганом вносятся двое: Фёдор Иванович — его непосредственный начальник, и Юрка — единственный друг по службе, волей судьбы переведённый в Петербург следом за Хазиным. Именно он укладывает неудачливого насильника мордой вниз, звучно приложив лбом о металлический каркас кровати.
— Петь, ты как? — беспокоится Прокопенко, прикрывая его своим плащом.
— Блять, можно было ещё подольше? — заслужено бесится Петя, которого, вообще-то, чуть не обесчестили. Дар речи чудесным образом возвращается к нему в полном объёме.
— Да там хуйня на входе была, все переполошились, запускать нас не хотели, — объясняет Юра, не теряя возможности посильнее скрутить руки Старикова, ничтожно постанывающего от боли. Так ему, уроду!
— Веретельников, уводи Хазина, пока группа захвата не увидела, — отдаёт поручение генерал-полковник, — а то слухи в народ быстро уйдут, сам знаешь. Нас потом Гром…
Со стороны вынесенной с мясом двери раздаётся нихера не деликатное покашливание. Вспомни солнце, вот и лучик. Игорь Гром, возвышаясь в пороге и отбрасывая угрожающую тень, абсолютно никому из присутствующих не внушает веры в лучшее беззаботное будущее. Даже Стариков, осознав серьёзность ситуации, резко перестаёт возиться и жалобно скулить. Петя сглатывает горечь, посылает Игорю выстраданную улыбку, а у самого красными буквами перед глазами плывёт одно единственное слово — пиздец.
— Интересно девки пляшут, — сплёвывает Гром, проходя в комнату и внимательно изучая развернувшуюся картину, — меня, как понимаю, вводить в курс дела было необязательно?