***
Гул голосов из камбуза стих. Гаррус удовлетворенно выдохнул; люди превращали рутинный приём пищи в некий ритуал по укреплению командного духа — тут тебе и новости с отдалённых колоний, и сплетни, и бурные обсуждения действий капитана. Для кого-то вся история вершилась именно здесь, за тарелками с жирной похлёбкой, а не в зале переговоров. Турианцы время впустую никогда не тратят. Насладившись звуком удаляющихся шагов, Гаррус уткнулся в экран монитора. График колебался, точно взбесившийся маятник; выгрузив показатели, турианец обиженно зарычал — отклонение превышало норму на целых пять процентов. Только бы Легион не узнал. Впрочем, сегодня всё это казалось таким пустым. Отряд Архангела погиб, а Сидонис всё ещё был жив. Глухая ярость щедро приправила кровь адреналином, отчего руки начали трястись. Какая тут к черту калибровка, если собственное тело не поддаётся контролю? Гаррус вспомнил сестру. Ощущение ненависти сменилось всепоглощающей нежностью. Его родные — верный антидот, выдирающий душу из липкой паутины самых низменных инстинктов, и мягкий бальзам, успокаивающий сердце, встревоженное чувствами к Шепард. Недолго думая, он открыл личную почту; защитный протокол придаёт перепискам сокровенности, хотя разве заменишь ими личное присутствие? — Как ты, Сол? Он всегда называл её так. Его личное маленькое солнце, готовое согреть в самый промозглый день. — Что, нашёл, наконец, время для семьи? Гаррус вздрогнул, не веря своим глазам. — Ты же знаешь, что здесь творится. Стараюсь быть на связи по мере возможностей. — А что творится дома, ты знаешь? Неужели не связаться по видкому? Мама постоянно о тебе вспоминает! Стыд, оказывается, сильнее всех чувств, вместе взятых. — Как она? Я получил весточку из медицинского института Гелоса. Лечение экспериментальное, но они уверены, что попробовать стоит. Давай я переведу кредиты. — Ты вернулся в СБЦ? Или, может, наконец стал Спектром и теперь купаешься в деньгах? — Сол, я делаю всё, что могу. Мне сейчас лишние средства ни к чему, готов всё передать вам. — Понимаю. Шепард накормит и обеспечит, да? — Прекрати, пожалуйста. Я подумаю, где можно взять дополнительную работёнку. Пусть я далеко, но ты должна знать, что я никогда вас не оставлю. Она ничего не ответила. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Гаррус задыхался от отчаяния. Будь проклято всё на свете — Омега с её разложившейся моралью, Коллекционеры с их неутолимым голодом. Сердечная мышца как будто начала трескаться; здесь — Шепард. Но там — Солана. — Прости меня, родной, — она всё-таки взяла себя в руки. — Просто мне очень страшно. Я боюсь, что мама уйдёт. Но не переживу, если уйдёшь ещё и ты. Прошу, береги себя. И брось нести эту чушь про работу, я помню, чем закончился последний контракт. Я верю, что Шепард чувствует к тебе то же, что и ты к ней. И не даст сгинуть. — Сол, я вернусь сразу, как смогу. Прошу, продержитесь ещё немного! — Просто не забывай нас. И не вздумай слать кредиты, мы здесь вместе. А ты где-то там, один. Гаррус не нашёл в себе сил признаться, почему скоро окажется вдали от ретрансляторов.***
Палавен — серебряный мир крепостей и пламени, как называли его азари. Турианцы сделаны из стали, как говорил о них Джон Гриссом. Вся галактика, казалось, захлебнулась в пароксизме, когда этот мир сдался Жнецам. Враг знал, куда нужно бить. Уничтожить культуру, построенную на военной доктрине, всё равно что перерезать сухожилия яростному зверю. Серебро окропилось голубой кровью. Пламя накаляло сталь. Солана собирала вещи в истерике. Верная Фаланга*, пара термозарядов, декстроаминокислотные питательные батончики, документы, нательное бельё. Фотография матери. Кастис сидел словно изваяние, держа штурмовую винтовку на коленях. Солане хотелось встряхнуть его, закричать. Хотелось, чтобы он начал подгонять её, чтобы отчитал за проволочку. Как положено офицеру. Как положено офицеру, который ещё готов сопротивляться. — Папа, время… — Выходим, — ледяным голосом отрезал Кастис. — Держись рядом, стреляй только в случае крайней необходимости. Когда они вышли из дома, Солана всё же поколебалась. Какофония криков, выстрелов, взрывов, шума реактивных двигателей вгрызалась в голову. Жилой квартал походил на поселение Тучанки — покорёженный металл, россыпь стекла, груды камней. Война все равняет одним широким жестом — что крепости, что дома, хоть и вряд ли хочет нарисовать картину сызнова. Но это — родные обломки. А впереди — чуждая пустота. — Я сказал, держись рядом, — Кастис снял винтовку с предохранителя. — Точка эвакуации в двух кварталах отсюда. Повезёт, уже скоро будем трястись в челноке. Что есть везение? Челнок всё же взлетел. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Солана вглядывалась в перепуганные лица других гражданских — мандибулы нервно подёргивались, глаза моргали часто-часто. Солдат, стоящий за турелью, заливал небо выстрелами, проклиная его за то, что всё это случилось. Пять минут. Десять. Пятнадцать. А потом — взрыв. Крики гражданских гротескно перемежались с деловитыми переговорами пилота по рации. Война сравняла строения, но не живых. Там, где одни ожидали неотвратимого конца, другие докладывали, что подбит левый двигатель. Солана не знала, сколько пролежала без сознания. Наверное, иногда даже боль играет за тебя — как будто кто-то резко щёлкнул тумблер, и мир включился обратно. Перепуганный Кастис тряс за грудки растерянного пилота, требуя срочно прислать отряд с полевым медиком. Ей хватило сил приподняться на локтях и оценить обстановку кругом — челнок горел, гражданские лежали вокруг него, точно решили отдохнуть. Хрипы и стоны были почти неразличимы. Солана, поморщившись, опустила глаза ниже. Синяя кровь пропитывала землю. Сквозь треснутые пластины брони выглядывало что-то белое. Осознание, что это собственная кость, поглотило последние остатки самообладания. Что есть везение?***
«Вакариан, Кастис. Вакариан, Солана». Гаррус перечитывал снова и снова. Снова и снова. «На данный момент числятся пропавшими без вести». Духи, где вы, когда вы так нужны? Это игра больного разума. Это всего лишь не те буквы. Это всё, что угодно, только не… Болезнь забрала его мать. Война забрала его родину. Разве не хватит потерь для него одного? Когда Адриан Виктус получил известие о гибели сына, Гаррус с трудом справился с комком в горле. Одно дело, когда война — статистика. Другое — когда у неё есть лицо. А теперь война хотела взять лица его родных. — Как ты, Сол? — Гаррус произнёс это вслух. Она обязательно ответит ему. Пять минут. Десять. Пятнадцать. *Крупнокалиберный пистолет.