Вечно молодой

      Чонсон ёжится от холода и прячет заледеневшие руки в кармане толстовки. По привычке, потому что прекрасно понимает, что всё равно не сможет согреться. Противный октябрьский ветер пробирается под одежду, заставляя новую порцию мурашек пробежаться по телу Чонсона и как бы намекая, что в такую погоду лучше сидеть дома, уткнувшись в телевизор и попивая зелёный чай. Чонсон не любит зелёный чай, кстати. Не любит, но пьёт его каждый вечер. И каждое утро. Он говорил, что зелёный чай полезен для пищеварения.       Чонсон поднимает голову к небу, на котором уже виднеются первые звёзды, и тяжело вздыхает. Ему действительно пора идти домой, потому что разгуливать у озера в такое время и в такую погоду не самая лучшая идея, и он правда собирается уходить. Чонсон жмурит слезящиеся от ветра и морозного воздуха глаза и отходит дальше, в последний раз обводя глазами озеро. Он больше не вернётся сюда. Чонсон уходит, а за спиной его остаётся вечно спокойное озеро.

***

n-дней назад

      — Ну и зачем ты увязался за мной? — не выдерживает Чонсон и останавливается посреди пустынной дороги. Это прозвучало достаточно грубо, и Чонсон это прекрасно знает, но он не может контролировать свои эмоции в данный момент. Чонсон действительно не в порядке, и у него совсем нет желания возиться с этим мальчишкой. Он же даже не знает его! Он просто подсел к Чонсону на лавочку, появившись будто из ниоткуда, и завёл какой-то бессмысленный диалог. Чонсон не совсем понимал, чего от него хотят, но и вопросов не задавал. Просто кивал в такт рассказам этого странного незнакомца, особо не вслушиваясь. Зачем? Ему и так было о чём подумать. К тому же, самобичевание занимало слишком много ресурсов, поэтому на пустые разговоры с незнакомцами не оставалось сил. Чонсон был достаточно вежливым, когда сообщал этому мальчишке о том, что Чонсону пора домой. Но он не мог подумать, что незнакомец увяжется за ним, продолжая заваливать его совершенно ненужной информацией о совершенно ненужных вещах. — Почему ты злишься на меня? — кажется, совершенно не смутившись, спрашивает мальчишка. — Я вижу, что у тебя плохое настроение, но не я же являюсь его причиной. — Но ты усугубляешь! — возмущается Чонсон, но тут же снижает тон. Становится немного стыдно за то, что срывается на этом пареньке, который явно заметил его отвратительное настроение и решил немного отвлечь пустыми разговорами. Пусть попытки были не совсем умелыми, но, по крайней мере, он единственый, кто совершенно искренне позаботился о состоянии Чонсона. Чонсон сейчас не в том жизненном положении, чтобы разбрасываться такими людьми. — Ладно, прости… Чонсон устало трёт переносицу и продолжает идти вперёд, только уже чуть медленнее, пытаясь как можно сильнее оттянуть свой приход домой. Краем глаза замечает, как мальчишка двинулся вслед за ним. — Знаешь, ты можешь рассказать мне, если тебя что-то беспокоит. Помочь я не смогу, но тебе точно должно стать легче, если разделишь свой груз с кем-то. Чонсон удивлённо смотрит на паренька. Что за чудо такое? Откуда он взялся вообще? — Я не открываюсь незнакомцам, — Чонсон нервно отворачивается от этого изучающего взгляда. Чёрт возьми, этот мальчишка совсем без комплексов! Вот бы Чонсону такую уверенность… — Меня зовут Чонвон, а тебя? — Я… Чонсон. Меня зовут Чонсон. — Ну вот видишь, мы уже не незнакомцы, — хитро улыбается незнакомец. — Теперь ты можешь со спокойной душой высказаться. Чонсон тихо смеётся и смотрит на этого чудака. Чонсон действительно высказывается ему. Обо всём, что гложет. О том, что мама совсем не понимает его, об очередной двойке по физике, потому что этот «старый дурак» предвзято к нему, Чонсону, относится. Рассказывает о насмешках одноклассников, о порвавшейся струне на гитаре, об увольнении с подработки. Обо всём. Действительно становится легче. И непонятно от чего: от того, что озвучил свои переживания, или от успокаивающего и совсем не осуждающего взгляда Чонвона. Чонсон не понял, когда этот неожиданно появившийся «незнакомец» стал неотъемлемой частью его жизни. Его стало…эм…слишком много что ли? И самое странное — Чонсон совсем не был против. Чонсон, на самом деле, достаточно закрытый человек, не пускающий никого в своё личное пространство. Но Чонвон… С этим мальчишкой было так комфортно, что Чонсон даже позволял ему брать свои наушники. Чонсон никогда и никому этого не позволял! Чонвон был интересным. Нет, правда, Чонсон никогда не видел человека, который знает так много крутых вещей! Чонвон мог превратить самую скучную тему в настолько интересную, что Чонсон потом ещё несколько дней обдумывал её у себя в голове. Чёрт возьми, он даже начал учить физику! Чонвон так интересно рассказал ему о гидростатике и импульсах, что этот «старый дурак» даже впервые поставил Чонсону высший балл за контрольную работу! Конечно, после этой оценки этот «старый дурак» превратился просто в «мистера Ли», но не суть. Чонвон был необычным, в толпе его даже могли бы назвать странным. Но Чонвон никогда не выходил в толпу. — Сколько тебе лет? — однажды удивлённо спросил Чонсон, когда Чонвон в очередной раз сделал за него домашнее задание по математике. — Зачем тебе это знать? — хихикнул Чонвон, откладывая простой карандаш и линейку. — Ну я должен знать такие вещи, — задумчиво протянул Чонсон, откидываясь на спинку кровати. — Вдруг ты трёхсотлетний вампир, который втёрся ко мне в доверие, чтобы заманить в какой-то тёмный угол и выпить всю мою кровь, а потом обратить в себе подобную особь? Чонвон громко рассмеялся, откидываясь на спинку стула. — Вот дурак, — хмыкает он. — Не переживай, я молодой. И всегда буду молодым. — Не бывает вечно молодых людей. Все мы когда-то состаримся. А потом умрём. Чонвон задумчиво посмотрел в окно, и Чонсон заметил, как дрогнул в его руке карандаш. — Бывает, — серьёзно произносит Чонвон и неожиданно переводит на Чонсона взгляд, который заставил табун мурашек пройтись по чонсонову позвоночнику. — Я буду вечно молодым. Я хочу быть вечно молодым! Моя молодость никуда не денется, она всегда будет во мне, сколько бы лет мне ни было. Чонсон промолчал.

***

Чонвон так отчаянно хочет быть вечно молодым — замечает Чонсон. Он постоянно говорит об этом. А на вопросы о возрасте отшучивается, повторяя, что цифра не имеет значения, если он всегда молодой. Чонсон только улыбался на это. Чонвон в жизни Чонсона уже ровно двадцать семь дней. Чонсон считал. Считал специально, чтобы на годовщину их знакомства отвести Чонвона туда, где ему бы точно понравилось. Чонвон любит воду, а Чонсон знает прекрасное место неподалёку. Оно бы однозначно пришлось по вкусу этому «вечно молодому» бунтарю. — Чонсон-а, — Чонвон впервые зовёт Чонсона по имени, и это почему-то заставляет вздрогнуть, — ты считаешь меня дорогим для себя человеком? — Так внезапно? — немного смущается Чонсон и прячет руки за спину. — Ну… Да, ты для меня очень близок. У меня никогда не было такого прекрасного… друга. Я рад, что ты тогда пристал ко мне в парке на лавочке, маленькая прилипала. Чонвон тихо смеётся на это милое прозвище. — Если я тебе дорог, ты должен помочь мне. Чонсон хмурится. Сердце внезапно сжимается от волнения. Чонвон никогда ни о чём его не просил. Неужели у него что-то случилось? — Я помогу тебе со всем, с чем смогу, — уверенно кивает Чонсон. — Обещаешь? — Обещаю. — Тогда иди за мной. А дальше всё, как в тумане. Вот Чонсон покорно следует за Чонвоном по пустынной дороге. Вот они подходят к лесу, вот пробираются сквозь колючие ветки деревьев. За всё время пути Чонвон ни разу не оборачивается и не произносит ни слова. Даже когда Чонсон зовёт его. Он не отвечает даже тогда, когда Чонсон внезапно, сам не понимая, как, остаётся один посреди лесной поляны. Он испуганно вертится и выкрикивает имя Чонвона, но он не отвечает. Чонвон будто испарился, растворившись в этом противном сладковатом аромате, который витал в воздухе. Когда в кустах послышалось шевеление, Чонсон пошёл вперёд, прикрывая нос от постепенно усиливавшегося тошнотворного аромата. Чонсон будто в прострации раздвигает кусты руками, и в его горле застывает крик, а тело сковывает ледяной ужас. Потому что он нашёл источник запаха. Гниющее, разлагающееся тело. И Чонсон с ужасом узнаёт белую рубашку и ботинки Чонвона на нём. Дальше воспоминания всплывают только обрывками. Вот Чонсон оборачивается и видит Чонвона, на лице которого застыла пустая улыбка. И Чонсон уверен, что Чонвон бы сейчас заплакал, но призраки не плачут. Вот Чонсон бежит со всех ног с этого леса, вот уже дома его хлопает по щекам мама, вот к дому подъезжает полиция, вот следователь ведёт допрос. Чонсон помнит, как пусто отвечал мужчине в погонах, что решил прогуляться по лесу и наткнулся на тело. Мужчина понимающе кивает и отпускает подростка домой, чтобы не травмировать ещё больше. Вот Чонсон тихо просит мать позаботиться о захоронении мальчика, чьих родственников так и не нашли. Вот они опускают закрытый гроб в землю возле того самого озера, которое пришлось бы Чонвону по вкусу. Сегодня сороковой день. Земля приняла тело Чонвона ровно на сороковой день. Чонсон помнит, что Чонвон был католиком. Чонсон не верит в Бога, но именно на сороковой день поднимает глаза к небу и улыбается.       Вечно молодой мальчик обрел покой.