et cetera;

Сокджин видит его, когда тот, с рюкзаком на плечах, в куртке, размера на три больше, джинсах узких позерских и в очках модных солнцезащитных бежит на красный через дорогу. Сокджин видит его и что-то внутри дергается внезапно ощутимо так. Нет, он не бросается догонять, лишь сохраняет в памяти образ — с очками модными, в куртке цвета какого-то болотного (Сокджин бы никогда не надел) и джинсах узких. И пока идет на работу прокручивает снова и снова. Нравится очень. С момента их первой встречи проходит больше месяца. Не сказать, что Сокджин сильно парится, ищет в соцсетях и тому подобное (хотя он ищет конечно же, но безуспешно, так что не в счет), образ худощавого незнакомца не выходит из головы. Он снится ему дважды за все это время. И Сокджин каждый раз просыпается в мокром белье. Блять, думает, докатился. В ноябре, когда клены уже начинают отцветать, ветер задувает во все щели и лета хочется жутко, Сокджин кутается в кашемировое пальто на той самой остановке, где встретил своего стренджера (именно так он называет его в своих снах), ветер нещадно терзает джинову челку, и мимо, снова на красный, проносится знакомый силуэт. В этот раз Джин рвется за ним, но как только ступает на дорогу, сигналит машина, и он, будто ошпаренный, отскакивает назад. Вот же дерьмо, думает. На работу Джин приходит в самом печальном настроении, натягивает форму отрешенно, принимает заказ, делает кофе. — Ты чего хмурый такой, в лотерею, что ли, не выиграл? — спрашивает Хосок, улыбаясь, как обычно, точь-в-точь с рекламы стоматологической клиники, и Сокджин корчит гримасу показательно, мол, какая смешная шутка, обхохочешься. — Ага, дважды, — бурчит. — Заказывайте. — Латте, пожалуйста, с сиропом, — басит чей-то голос. Сокджин отрывает глаза от кассового аппарата и застывает на месте на добрых секунд тридцать. — Чувак, латте пробей, — звучит где-то голос Хосока, но Джин, будто зачарованный, не может отвести глаз. — Вам с каким? — заикается. — С кокосовым, — с улыбкой отвечают напротив, и Джин дрожащей рукой выбивает чек. — Вот, возьмите. Рука стренджера теплая. Сухая и теплая. Джину нравится. За такую держаться бы, гуляя где-то в парке ближе к пяти утра, когда просыпается солнце, и притягивать, чтобы поцеловать, было бы удобно. Из грез Джина вырывает навязчивый голос Хосока, жужжащий рядом. — С каким сиропом делать? Алло, да что с тобой сегодня? - супится друг. — С кокосовым мать твою, — огрызается, провожая своего незнакомца взглядом до самого столика. — Относи, — Хосок сует латте с артом красивым (умеет эта жопа приставучая штуки крутые с кофе выделывать), и Джин на ватных ногах шагает к столику. — Ваш кофе, — выдавливает и улыбнуться пытается. Получается что-то маньячное, но ладно, хотя бы так. Незнакомец снимает очки свои модные, улыбается красиво, уголками губ, тянет «спасибо», сладко так, и Джин записывает еще один фетиш в виртуальный список. Его голос нежный, звонкий и мягкий. Таким бы лекции читать по психологии. Да если бы в универе читали лекции таким голосом, то Сокджин ходил бы, даже если бы это были лекции по управляемому термоядерному синтезу (и ничего, что сначала неплохо бы это выговорить). — Ты чего на него пялишься? — шепчет Хосок. — Влюбился, что ли? — ржет. — Да иди ты, — Джин пихает друга в бок, и все на них оборачиваются, ибо в маленькой кофейне даже музыка не может заглушить Хосока. — Да подойди и номер возьми, чё ты как малолетка, — хмыкает Чон и плетется готовить американо. В самом деле, Сокджину не пятнадцать и даже не восемнадцать, а в свои двадцать три уже можно как-то подойти и познакомиться. Но Сокджин не подходит. Списывает это на слабость в ногах, завал по заказам и камеры в зале, но не подходит. Незнакомец допивает свой кофе, улыбается Сокджину (мурашки толпой) и выходит, кутаясь в куртку свою безразмерную. — Ну и дурак, — подытоживает Хосок и плечами пожимает. Дурак. Сам знает. Джин валится на диван, придя домой вечером, лицом в подушку падает и стонет обреченно. Ну какой же дурак. Стренджер ему в эту ночь не снится, и это вдвойне обидно. С первого визита проходит еще неделя. Джин визуализирует перед тем, как заснуть (в интернете начитался), на работу мчится на всех парах и надеется до дрожи в сердце. Но, похоже, не особо успешно, ведь всю неделю его стренджера даже не видно. В последний рабочий день недели, Джин забывает наушники в кофейне и приходит в нерабочий, чтобы забрать. И когда он, стоя задом к двери и роясь где-то под кассой, слышит звон колокольчиков, то бьется головой о стол, и, шипя, поднимается, посмотреть, кто приперся в такую рань. — А вы работаете? — спрашивает шелковый голос, и Джина как ледяной водой окатывает. — Мы по воскресеньям закрыты, но я сделаю вам кофе, если хотите. Латте? С сиропом? — стренджер робко кивает, и Джин неуклюже гребет к кофемашине. Незнакомец смущенно улыбается, наблюдая за процессом, и Джин спустя пару минут приносит тому латте с нарисованным сердечком. — Очень мило, — улыбается стренджер. Сокджин садится напротив и улыбается. — Меня Джин зовут, — смотрит стыдливо так, словно реально пятнадцать, и он впервые заговаривает с крашем. — А я Чимин, — Джин готов смотреть на эту улыбку целую вечность. — Пойдем в кино сегодня вечером? — вдруг выпаливает. Думает, если не согласится, то скажет, что Хосоку проспорил и должен был позвать первого человека, которого увидит в кофейне, на свидание, а если согласиться, то… — Ну пошли, — смеется Чимин, а Джин, счастливый, неловко уводит взгляд, потому что еще секунда и в них, точно в мультике, вспыхнут сердечки.