The other side of the Sun

      Завтракать с Намджуном в кофейне на втором этаже среди маленьких пальм должно превратиться в традицию, считает Джошуа. Во-первых, старший всегда платит, во-вторых — заказывает вкусные десерты. Еще тут приятная музыка, аккуратные официанты и улыбчивые прохожие под окнами. Из беспокойств только и остается температура жидкости в чашке или содержание определенной доли жирности в сливках. Все должно быть выверено. Или хоть где-то должно быть выверено. — Джису, ты замечал, что все самое интересное всегда крутится вокруг еды и секса? — играючи Ким передает ему синюю папку. Потертая немного, без всяких опознавательных знаков. — Это применимо только к вашей жизни, — пролистывая ее, Джошуа останавливается на фотографиях; совсем дети смотрят на него с них, но он знает, за каждой милой физиономией прячется чудовище. Бумага слабо, но все же пахнет какой-то знакомой и совсем простой цветочной композицией; наверняка, парфюм той самой знакомой профессора, которая работает в школе. — Неправда. — Я про то, что ваш тезис легко опровергнуть, — он отвлекается от чтения только на короткий глоток кофе. К личным делам учеников Намджун приложил показания жертв буллинга и свидетельство о смерти одной из них. — Чем? — профессор закидывает ногу на ногу и выпрямляется на стуле. Его легкое пальто висит на спинке стула и, если бы не оно, то выглядел бы он сейчас совсем по-домашнему в этой своей большой толстовке. Коричневая. Брюки светлые и широкие. Такой бесхитростный способ выглядеть моложе, проще и при этом вдумчиво. — Ты даже личным примером его подтверждаешь. Я же не слепой, я вижу… всякие вещи. — М? — глупые звуки издавать у Джошуа получается виртуозно. Еще лучше — лицо складывать в «посмотри в мои большие и невинные глаза и попробуй найди там хотя бы намек на понимание». — Чем больше ты пытаешься это скрыть, тем очевиднее выпячиваешь, какую замечательную ночь провел, — будто позируя, Намджун изящно, одними только пальцами, ставит чашку на блюдце. Издевается что ли? На вкус Джошуа, слово “замечательная” звучит пошло и неверно. Хотя он и сам вряд ли мог подобрать какие-то адекватные слова, даже если бы для описания произошедшего ему выделили бы в качестве чернил ближайшее море, а вместо бумаги позволили бы использовать абсолютно все стены в стране. Благо, их даже метафорических полным полно. — Я буквально просто дышу, — сощурился он и снова опустил глаза, вчитываясь в текст. Ну или в попытки сделать вид. Немного неловко вспоминать о том как неприятно, когда подкашиваются ноги, а сделать ничего не можешь. Таксист, который подвозил его вчера, наверное подумал, что у него разом все заболевания обострились: вплоть до рака пятки заднего церебрального нерва. Спрашивал, нужно ли отвезти в больницу, но получил категорический отказ и приличные чаевые за заботу. Ткани и кости срастались и сами вставали на место, но от скорости восстановления было только больнее. Трясло будто в горячке, а когда он сумел доползти до подушки, то, уткнувшись в нее, сунул уже здоровую руку в штаны. Перед глазами не плыло даже, а во всю тонуло. И где-то там на дне маячил реверсивный сон и ужас. — Поверь, этого вполне достаточно. Эх юность, романтика, — тянет довольно Намджун и носком ботинка качает из стороны в сторону. Какая нахрен романтика, - качает головой Джошуа. Чтобы уснуть, ему пришлось кончить раза четыре наверное. То в сон проваливался, то просыпался от того, как все ноет, трудно считать в такие моменты. Проснулся грязный, повсюду мерещился запах хлорки, точно впитался в одежду или кожу. — Я давно романтика зарыл. Больше даже в прямом смысле, ибо сложно припомнить время, когда с этим мастерством у него не было туго. — Юн Джонхан же журналист? Верно? — и чего он выделывается, знает же прекрасно. — А это синоним слову мародер. Тут, к сожалению, было уже сложно не согласиться. Особенно когда твое сердце и правда в каком-то смысле закопано на глубине шести футов. Слабая улыбка из-за возникшего в голове образа прячется за попыткой положить в рот десерт. Трудно жевать молча, когда прикрывая глаза, воображаешь измазанного во влажной земле Джонхана, со стертыми коленками, запекшейся с кровью грязью на почти прозрачной коже. На ней пот выглядит как результат озноба, а не труда. С саперской лопатой, крепко сжатой между тонких пальцев, он будет раскапывать проклятый клад, вместо траншей, что планировал. У них тут вроде планировалась война. И то ли она сменила температуру и фазу, то ли только сейчас по настоящему началась. Стоит ли заранее готовиться выплачивать репарации? Армия у него занята тем, что целыми дивизиями сшивает наволочки в гигантский белый флаг. Но он клянется, что не станет его поднимать. Странное желание, но порой ему хочется быть уничтоженным. Стертым с лица земли одним единственным хлопком. Его отголоски Джошуа слышал, когда наблюдал, как Джонхан моргает. Однажды его обязательно снесет взрывной волной. Закатив глаза, Джошуа припал губами к трубочке, допивая кофе, а в конце издавая характерный противный звук, чтобы втянуть остатки. — Отвали. — Грейся пока можешь, – ведет плечами Намджун, точно показывая всеми своими жестами, что он и не против, даже только за. — Да и способ приятный. И будто вопреки всем стараниям Кима Джошуа давится, но с аппетитом доедает свой пирог. Убирая документы в рюкзак, он спрашивает: — А в Сеульском национальном университете у вас знакомые есть? — Естественно, — подмигивает ему профессор и склоняет голову набок, так, что подбородок упирается в изгиб запястья. — Кто еще тебе нужен? *** Пока идиоты пытаются поймать молнию, а дуры оседлать грозу, он обещал себе не тыкать пальцами в розетку. Тот самый везунчик на поле для гольфа. Над головой возвышается крест - уже неработающий громоотвод. В панике схватить ускользающее сквозь пальцы, точно в буквальном смысле, благословение - так же нереально, как гнаться за заходящим солнцем. Но пульсация в жилах не дает покоя. Мысли нужно сглатывать, не пережевывая. Оборачиваясь на своего единственного слушателя, он зачитывает вслух: — Путник спросил: «Он не знает собственный приговор?». — тут было важно выдержать паузу, чтобы услышать, как сбивается сердце с ритма. Плохо. Нужно срочно спасать. — Офицер ответил: «Сообщать ему его бесполезно. Он ощутит его на своем теле». Самому себя пытать в одиночестве не так весело, как могло бы показаться. Привычный холод вен прогревают разряды тока пробивающие все тело. У жизни металлический привкус. Она наполняет собой и увеличивает электропроводность. Кости кажутся непривычно тяжелыми. Затягивая ремни на чужих щиколотках, туже связывая запястья, он поправляет медицинскую маску. — Ты… — Доктор, — одними глазами он улыбается и убедившись, что мужчина достаточно вспотел от страха прижимает дефибриллятор к влажной груди. — Скажи ай! Интересно, как скоро найдут угнанный автомобиль скорой помощи? *** Кто носит костюмы Том Форда лучше: Дэниел Крейг в роли Бонда или сам Том Форд? Наверное, все же последний. Но если бы Джошуа организовал вечеринку, то в качестве дресс-кода выбрал бы референсы на 007, потому что отказать самому известному секретному агенту в мире во вкусе нельзя. Его рубашки, брюки и дамы сердца - все сидят на нем идеально. А какие там машины. В основном Астон Мартин, иногда Бэнтли. Никаких тебе пошлостей в виде Порше или Феррари. Вот и Сунен предпочитает сегодня ядовитого баварца всем прочим своим любимцам. К его выбору вопросов нет. Только к несуразно висящей на нем рубашке, но эту проблему они приехали решать прямо сейчас. Двухэтажное здание будто вырезано в фотошопе с улиц Парижа и вставлено в ландшафт сеульского модерна, застывшего в борьбе с постмодернизмом. Главным концепт-стором Сеула владеет та, которую Джошуа видел только на фотографиях в социальных сетях Сунена. Он там такой счастливый и влюбленный в ее свободу самовыражения. Стоит в обуви на платформе с ней в обнимку, в каком-то безумном пятнистом нечто. Она плевала на желание прочих отбелить ее кожу, демонстрируя свежий и идеально лежащий (как и его рука на талии) загар. Вот только сошла с борта суперджета, опалившего крылья под итальянским небом. Волосы уложены назад и, будто влажные, бликуют на солнце. Платье цвета морской волны, она босиком, но выше всяких правил. Точно всплыла со дна средиземного моря, чтобы напомнить многим заблудшим их место в этой пищевой цепи. Смотрит в объектив так словно ей должны олимпийские боги. Угрожать им видимо будет набитым на бедре трезубцем, что выглядывает из глубокого выреза. Наверное, поэтому Сунен называет ее мазерати. Даже сейчас она выходит из своего кабинета и воздух со всеми поверхностями накаляется, - там под капотом жар как в адской печи. Но Джошуа чувствует себя неопалимым и от мысли этой хочет начать глупо смеяться. В качестве возмещения за тот костюм, который пришлось испортить, спасая жизнь Сунена, ему выпала возможность примерить на плечи около пяти тысяч долларов или сколько там стоит смокинг-тройка именитого дизайнера. Тонкая шерсть, отличная посадка, даже жилетка регулируется строго по фигуре. Ну кто же еще знает, как сделать мужчину привлекательнее, если не тот, кто посвятил им свою любовь и молодость. Том Форд, немного конечно, но Джошуа как талант нравился. А вот его муж нет. Кстати, журналист. «Нет, нет, нет» — он воет внутри. Целый день, наверное. Умаляет себя прекратить думать о нем, хотя бы на пару минут. Все вокруг бьет гонгом, высекая буквы чужого имени из абсолютно любой мысли. «Чтоб тебя! Только не снова!» К черту Бонда и Форда, когда руки Джошуа на бедрах Джонхана смотрелись бы лучше любого костюма из самого дорогого ателье. Зажмурившись, считает до десяти. — Хен, ты в порядке? — скидывая ноги с журнального столика, хмурится Сунен и оглядывается на секунду на свою девушку. Она изящно ведет плечами. Его личные консультанты тут же поправляют подушки на диване и подносят ему чашку с кофе. — Да, — Джошуа отворачивается обратно к зеркалу. — Хорошие брюки. В принципе, все сидит нормально. На слове “нормально” хозяйка магазина закатывает глаза, и Джошуа уверен, она хочет прокомментировать его “нормально” чем-то в духе “у тебя скоро встанет на собственное отражение, “нормально” и близко не то слово”. — Тебе очень идет, — говорит она. — Да, — вторит ей Сунен. — Ты похож на модель из журнала vogue. Консультанты рядом согласно кивают. Забавный факт, муж Форда был редактором vogue. И все еще журналистом. — Спасибо, — облизывает сухие губы Джошуа, а про себя пытается изгнать из головы еще кое-кого, кто похож на идеал с глянцевой обложки. Он бы вырвал бы все страницы и завесил бы ими стены. — Мы не опаздываем на твой деловой ужин? — Нет, — улыбается Сунен и жестом приказывает персоналу принести его спутнику еще один стакан кофе. По всей видимости, он беспокоится, что к предыдущему так и не притронулись, потому что латте в чашке успел остыть. — Я перенес его на вечер. Думаю, эти старые идиоты меня ненавидят. *** Противоречит сам себе. Рвет волосы на голове. Ругается со стеной. Мечется мысленно из угла в угол. И прячется под одеялом от стоящего над ним существа без тени и отражения. Оно не ругает, не кричит, а самым холодным и спокойным тоном призывает успокоиться. Бесит. Переживает разом принятие и отрицание, когда чувствует тяжесть собственного тела. Его тянет всем новым весом к земле. Доппельгангер в зеркале, что до этого ощущался титаном в тех же размерах, все меньше пугает и помещается в объемы их общего убежища. А с кровати он так и не вставал. *** Вина. Вина. Вина. — Налейте мне вина, пожалуйста. Улыбаясь от уха до уха, Сунен будто убеждает самого себя и приунывшего за барной стойкой друга: «я не приспособленец, просто достаточно гибкий». И прогибается он изящно, - так избегают последствий за бездействие. Пластичный, точно танцор. — Как прошло? — у скучающего Джошуа давно растаяли все льдинки в стакане, а от газированной воды остался только привкус. Он тут в роли водителя, так что ему не положено пить на рабочем месте. Вот и просидел в ожидании глядя на то, как лопаются пузырьки. — Гандоны рецидивисты, — сжав зубы, шипит Квон. — чтобы их всех… притащили хер знает куда, чтобы опять одну и ту же херню обсасывать. Сколько проблем от этих старых маразматиков, хуже только, когда у них на повестке дня выборы. Забывшись, Сунен хватается за бокал вина, будто за пинту, и жадно отхлебывет. В последнее время тяжело смотреть на него. Вид какой-то нездоровый с этими бегающими глазами, красными пятнами на щеках и дерганым пальцам пытающимся ощупать стекло до треска. Одежда виснет на нем, а лицо только пухнет. Покидая ресторан, ему кивает любитель маленьких девочек, вышедший из того же вип зала, что и Сунен пару минут назад. Он кивает ему, поднимает бокал. Как выблевать себя из собственного тела? Позже мимо проходит обладатель самой большой коллекции фильмов о пытках. Гордо задрав подбородок - естественно, он же режиссер и главный герой многосерийного блокбастера. Интересно, он мыл руки? Теперь хлопает по плечу Сунена и уходит к одному из столиков. Там его ждут несколько крупных мужчин, что по команде встают и выходят следом за своим начальником. Как снять с себя ответственность за чужие грехи и закрыть глаза? Но совесть не приглашает на вальс, она наступает на ноги. Отбивает каблуками пальцы на них и стирает кожу лакированных носов на дорогих туфлях. Ошибкой было задрать голову. Блеск каждого хрусталика под потолком напоминает Сунену о слезах, блестящих на щеках детей, задушенных жирными пальцами. Он не такой же как они, но об этом еще не знает. Ему, в отличие от Джошуа, не нужно насыпать раскалённых углей под голые ступни, чтобы заставить танцевать. Мягкое дуновение холодной свежести проходит по залу и воспоминания о мягких чертах и дрожащих губах принимаются ласкать прикрытые веки. Когда все вокруг доводит до тошноты, смешивающейся с агрессией и головокружением, срочно хочется почувствовать мгновенную детоксикацию. Чтобы не настаиваться в собственном соку. — Не улыбайся тут так, — говорит Сунен. — О чем бы ты не думал, тут так не улыбайся, пожалуйста. — А я мысленно не здесь, — хихикает Джошуа. — Я заметил. Бали, Эмираты или Майорка? О чем думаешь? — хитро прищурившись, Сунен с пьяной заинтересованностью заглядывает в глаза и берет одну из чужих ладоней в свою, чтобы играючи потрясти. — Попроще, я иногда скучаю по дому, — закатывая глаза на детские жесты, Джошуа пожимает плечами. — Если скучаешь, почему не вернешься обратно? — Дел полно: спать, гулять, книжки читать. «планировать убийство», — смеется голос. — «Или самоубийство». Интересно, а вдохнувший в него что-то от своего мятежного духа Джонхан одобрил бы методы Джошуа? А может, помогла бы смена вектора? Тогда бы этот вездесущий придурок был доволен? Расписался бы под каждым вычеркнутым именем в списке своим собственным? Утвердил бы кандидатуры и дал разрешение? Но станет ли им всем легче? Притупит ли вопли совести Сунена пара трупов? Утолит ли жажду революционера в Джонхане кровь? Джошуа даже завидует, ведь ему некому мстить за разъедающие чувство вины. Некого линчевать. Кроме себя. А как было бы просто будь у всех его бед лицо помимо того, что он видит в зеркале, и фамилии помимо той, которую он делит с матерью. Его голодный до злодейств желудок пожирает сам себя. Они с Суненом переглядываются разочарованно. У них из общего вида каннибализма. Напоминает вирус, заставляющий своего носителя изнутри переварить собственное я. Продукт этого процесса — тревога, беспокойный сон и до безобразия отличная память, не позволяющая спрятаться от собственных поступков в лабиринте разума. — Знаешь, я согласен оказаться распятым, если это будет значить, что они все тоже умрут, — заваливаясь на барную стойку, Хоши растягивают губы в подобие скобки и играет бровями. От смысла сказанного Джошуа хмурится и приходит к выводу, что тот уже достаточно выпил. — Идем, — он подхватывает его и тянет в сторону уборной. — Зачем? — Делать вид, что срочно нужно снюхать дорожку в грязном туалете. Вскидывая голову, Сунен смеется и приобнимает его за плечи, чтобы позволить вести себя. Чуть позже его бережно умывают теплой водой. Он наблюдает, как большие ладони сминают полотенце, потом вытирают капли с подбородка. — С кого бы ты начал? — спрашивает Джошуа и, довольный проесняющимся взглядом, чуть улыбается. Сам-то он давно бы начал с себя, но вот обстоятельства мешают. Сунен вздыхает и оборачивается, чтобы вцепится пальцами в раковину. — Порядок не имеет значения, — он зачесывает волосы назад, продолжая разглядывать себя в зеркале в крупной деревянной раме. — Как и способ. Есть вещи в которых начинать нужно с других. *** Звуковые галлюцинации превращаются в клетку и будучи запертым в них, добро не ищет выход. Хватается за грудь и падает на колени, лбом жмется к земле и прислушивается. Стоны. Крики. Стоны. Крики. Шепот из темноты умоляет о чем-то, но слишком неразборчив. Будто в комнате заперли сотни чирикающих без остановки птиц. Так звучит рокот голодного и обнаженного электричества. *** Медленно выезжая с второстепенной дороги на трассу, ядовитый бмв сверкает мягкими формами в свете фонарей. Виды размазывает за окном в темно синюю мазню одного из тех художников, что висят на стенах дома у Кима. Или, может, что-то подобное руками пишет на холстах Минхао, когда ему в своей монашеской жизни становится скучно. Чаю захотелось, чтобы почувствовать на языке вкус травы. Вокруг пока только поля. По радио ведущий шуршит бумажками и несуразно смеется над шутками гостей. На заднем сидении Сунен ведет переговоры по телефону, искусно подгоняя интонации под каждого нового собеседника, с которым приходится говорить. С кем-то он грубее, но честнее, а кому-то мило врет о том, что все хорошо. — Ты ей не рассказываешь? — интересуется Джошуа, пока сам до конца для себя не решив для чего конкретно: интересно ли ему или просто скучно. — О чем? — О том, что портит тебе настроение. — Нет, — делая паузу, Сунен ждет, что тот спросит о чем-то еще, но лишь ловит настойчиво вопрошающий взгляд в зеркале заднего вида. Из-за чего приходится пояснять. — Она же не сможет ничего сделать с моими делами или помочь мне, значит зачем ей о них знать? — Иногда, знать нужно не для того, чтобы что-то сделать или помочь, а для того чтобы не сделать. Например, хуже, — цокает языком Джошуа. — Я не хочу, чтобы ее хоть что-то обо мне беспокоило, — складывает руки на груди, Сунен отворачивается к окну. Там пока все также художественная мазня и блики. — Я не стану причиной хоть одной ее проблемы. — Именно поэтому станешь. — А еще я точно не буду слушать советы об отношениях с девушкой от психованной рептилии гея, даже если он сидит за рулем моего автомобиля, — ворчит Квон. Гей не гей, а о том, как создавать проблемы, Хон Джошуа знает отлично. Практиковал с младших классов, уже диссертацию написать стоило бы. Может, хоть одна ученая степень была бы. Умение конструировать негативные ситуации разве не является частью нужного опыта, чтобы иметь веское слово в вопросе разрешения подобного рода конфликтов? — С чего ты взял, что я психованный?! — вскрикивает Джошуа и начинает выкручивать руль, из-за чего машина немного виляет из стороны в сторону. Но быстро заканчивает, когда пассажир начинается орать и хватается за ручку двери. — Ой, Боже, ты, — смеется он. — Выпрыгнуть собрался? — Ты чего пугаешь! Ты уволен! Но Джошуа на это только громче хохочет: — Уволен? — он отпускает руль, чтобы сложить руки на груди. — Ладно. Сунен реагирует сразу: — Я пошутил! — Пошутил? — Да! Пошутил! Ты не уволен. — Я на тебя и не работал. — Умоляю, Хен! — Вот так-то лучше. Дальше они едут спокойнее, только Сунен время от времени комментирует новости, которые сообщают по радио. Между гениальных слоганов, придуманных маркетологами компании, производящей полуфабрикаты, звучат сообщения об атаках на другом конце света, нападениях чуть ближе (на ближнем свете) и «о боже, голубой дом…». Не белый и на том спасибо. Война вызывает привыкание, люди любят увеличивать дозу. Потому что снижение ошибочно принимается за деградацию. Пока в новостях сообщают о количестве погибших от террористических атак, у Джошуа слипаются глаза от монотонности тянущейся дороги в темноте. Звонкий голос позади начинает напевать какой-то старый хит, что крутили по телевизору на MTV в годах так 2000-х, а светоотражающие огоньки на столбиках мелькают чаще. Черный внедорожник возникает из ниоткуда, и Джошуа просто не успевает как следует выжать педаль газа, когда удар приходится по правому боку бмв. — Блять, Блять, Блять, — мечется по салону Сунен. Ползает ногами по сидению, пока машину ведет из стороны в сторону. Выравнивая автомобиль, Джошуа пытается оглянуться. Их вытеснили с полосы. Ускориться нормально не получится, тут дорога извилистая, и они рискуют вылететь на встречную машину, если та неожиданно появится. Просто оторваться не получится. Этим пользуется преследователь и, нагоняя, снова пробует столкнуть с дороги. — Кто это? — крепче сжимает руль Джошуа. — Да кто угодно! Спортивная бмв Сунена меньше и легче, но вместо преимущества в скорости это становится для них проблемой. Их ведет от каждого удара по борту. Держать ровнее становится сложнее, еще труднее входить в поворот, набирая скорость. Черный внедорожник начинать раскачиваться, но водитель его даже не думает сбавлять обороты. Поршни в груди сводит от адреналина. Щекочет неприятно, но нельзя дать этому ощущению завладеть собой. В вату должен сбиваться только страх, не конечности. Вспотевший Сунен не понимает, злится он или боится. В момент, когда ему почти удается разгадать эту загадку, руль выкручивают, чтобы вписаться в поворот. Но их встряхивает. На полном ходу их таранит джип. Через секунду - хлопок. Бьет в голову. «Маме не позвонил вчера, хотя хотел» БМВ вылетает с дороги и бьется обо что-то твердое и скрипучее. Темнота. Боль. Яркий свет. «Колесо на пирсе красивее всего светится вечером» Руки и ноги вроде чувствуешь, а вроде и нет. Очень яркий свет. Фары. Темнота. Боль. Свет. Тени. Перед глазами блики собираются в картинку. Звон в ушах или треск. «Больно же он кусается» Потом снова темнота. Но не потеря сознания. Просто резко отключили слепящие глаза прожекторы. Подушка безопасности, сработав, жестко хлопнула по лицу. Немного плывет картинка, дышать трудно из-за дыма. Джошуа отстегивает ремень и сразу же оборачивается, чтобы сквозь кашель позвать: — Сунен? За гнетущей тишиной следует болезненное: — Я живой. Его изуродованное огонией лицо заставляет сердце неприятно сжаться: он терпит, челюсть сжимает сильнее, скалится будто улыбается, весь рот и десна с зубами в крови, волосы в разные стороны и разбитая об окно голова. Их просто снесло с дороги и ударило задом об дерево. Вроде не критично, но больно. — Хорошо, потому что ты должен мне еще одну рубашку, — спокойнее старается говорить Джошуа, чтобы отвлечь Сунена от ощущения, будто его голову пытались расколоть под прессом. — Ты как, встать сможешь? — Ага, — его голос звучит бодрее, но не громче. Он даже не понимает в какой момент сидящий за рулем друг оказывается уже совсем близко, нависая над ним, чтобы помочь выбраться из машины. Точно провалы в сознании. — Мы горим? Пережитая паника не дает замерзнуть сразу, тело потряхивает, конечности отнимаются. — Нет, дым синий, это из подушки безопасности. — Значит не горим, — хмыкает Сунен позволяя усадить себя на землю. Рядом мгновенно падает Джошуа, осматривается по сторонам в поисках чего-то, потом поджимает губы и снова поворачивается. Глушь. Темнота. И тишина, в которой, точно отчетливее и так по-человечески слышно нытье поврежденной металлической махины. — Надо вызвать скорую, — говорит он. — Стой, — хватается за него Сунен, — дай подумать. — Чем? — вопрошает Джошуа, большими руками тихонько придерживает чужую голову, чтобы осмотреть. — У тебя голова разбита, вдруг сотрясение, тебе нужно в больницу. — Хён, нам одно солнце светит, — видимо, и правда сильно приложился, а то смеется уж слишком весело для человека с разбитой головой. — Я буду в порядке. Просто хочу домой. Да и у тебя, между прочим, тоже лицо разбито. Глядя на него, Джошуа всё-таки смягчается. Не чувствует совершенно разбитую переносицу и кровоточащие десна. Поднявшись на ноги, он обходит машину со всех сторон, чтобы достать аптечку из багажника и попутно оценить нанесенный ущерб. Вмятина на боку конечно выглядит неприятно, но могло быть и хуже. Весь дым из салона уже рассеялся. Возможно, даже своим ходом получится уехать. В любом случае, на улице ветренно, настолько, что кожу щипет от холода, так что раненого Сунена нужно срочно усадить в машину. Своим ходом они отъезжают на засыпанный гравием съезд неподалеку. Слава баварским инженерам, печка работает. Подрагивающие пальцы сжимают ткань его пиджака, когда он обрабатывает перекисью чужое лицо. Везунчик Сунен все-таки. И никакое солнце ему не нужно. Когда Джошуа заканчивает, убедившись, что там и шрама не останется, то наконец-то позволяет себе разозлиться. — Вот же блятство! — не выдерживает он и бьет кулаком по рулю. — Не нужно мне машину доламывать, — восклицает Сунен, пытаясь имитировать хоть какой-то контроль. — Ну прости, — закатывает глаза Джошуа. — Я должен позвонить отцу. — Валяй. Даже смысла нет спрашивать, почему не в полицию или в скорую например. — Но сначала, — говорит Сунен и тут же набирает номер, чтобы уже через секунду ворчать в трубку крайне нагло и уверенно. — Алло, Мингю, мне нужна твоя помощь. Блять, хватит стонать мне в ухо. Мне похер в ком ты, тащи свой зад сюда! Куда? Сюда, к черту на рога! Я скину геолокацию. А еще, Мингю, возьми сраный эвакуатор. Мне похер как и где, тут мою машину нужно забрать. *** Вид у Мингю не самый веселый, как и настроение, но он продолжает улыбаться назло собственному волнению. Оно скручивается у него в животе с того момента, как он увидел разбитую голову Сунена. Поправив выцветшую кепку в розовых разводах, он осматривает лебедку, потом хватает крюк, пачкая руки. Пока он старается как можно аккуратнее затащить машину по аппарелям, ее владелец наблюдает за этим, греясь в кабине грузовика. Глаза блестят, устремленные куда-то за границы настоящего и оттого сильнее разгораются. С таким видом планируют только месть или революцию. Им бы с Мингю хотелось сказать друг другу что-то помимо грубых подколов или холодного приветствия, но они оба молчат. Видимо, в минуты настоящей нужды всем становится не по себе просто говорить. И дело тут даже не в свидетеле, - он, притворившись призраком, играется с розовой зажигалкой, чей огонёк гаснет на ветру. Наверное, любые слова срабатывают как триггер. Может, в прошлый раз, когда стояли над трупом в отеле, у них был неприятный разговор? А может они уже привыкли и настолько запустили ситуацию, что не могут озвучить ничего, что могло бы дискредитировать их бесхитростные отношения. Но кто его знает. И вроде бы Джошуа интересно, но думать об этом — значит поставить себя в тупик. Странное желание проглотить огонёк щекочет замерзшие щеки. Хмурясь и глядя в затылок друга, Мингю спрыгивает с замызганной грязью платформы, а потом кивает Джошуа и просит прикурить. Облокотившись на эвакуатор, они обмениваются номерами и Мингю, сгорбившись, с самым апатичным выражением лица, говорит: — Позвони мне, если этот идиот решит, что справится без меня. — Хорошо. Обещать легко. Сжимая пачку в руках, а сигарету во рту, Джошуа пытается понять, для кого он все это делает. — Присмотри за ним пожалуйста, — слабо улыбается Мингю и пытаясь как-то отшутиться добавляет, — А то, если с ним что-нибудь случится, Сынчоль отыграется на мне. Не хотелось бы стать его губкой для пуль. Я плохая губка. «А тряпка?» Ухмыляясь, Джошуа позволяет ему сменить тему, что вынуждает его выглядеть уязвимым, но велик соблазн затронуть что-то не менее неловкое. Тем более, когда так любезно предоставляют такую возможность. — Так что, значит Сынчоля боишься? — со смешком изо рта тянется дымка, а позже уже пар. — Абсолютно точно нет, но если он спросит, то солги. — Кстати, все хотел спросить, ты в курсе, что ты ему нравишься? — как же давно Джошуа не влазил в хитросплетение чужих отношений. Будто поддеваешь пальцем паутину и наблюдаешь за тем, как паук и муха сходят с ума. — Или мне показалось и просто не бери в голову. Всего на пару секунд Мингю смотрит на него с неподдельной заинтересованностью, точно наконец-то услышал теорию, что не укладывалась в его голове, но интриговала его; потом снова натягивает свое до откровенного безобразия самодовольное выражение лица. Даже выпрямляется, хотя до этого от холода чуть ли не в себя вжимался, а с его то размерами это трудновато. — Он запутался, ничего особенного, — скалится Мингю и видимо физическое действие у него на прямую связано с тем, как он себя чувствует. Видать, ему так спокойнее, будто раз он улыбается, значит все в порядке. — Так бывает, я слишком красив. Ко мне сложно оставаться равнодушным, даже если ты считаешь себя на все сто процентов гетеросексуальным мужчиной. — Ты такой самоуверенный, это забавно, — одобрительно кивает Джошуа. — Хочешь сказать, не дал бы мне? — кажется, говоря это, ему хочется вложить все свою сексуальность в то, как он делает затяжку. Объективной красоте, бесхитростной в своих проявлениях тут просто; со всем этим ростом в купе с блестящей пышущей жизнью кожей, натянутой на крепкие жилы и мышцы. Даже глаза, будто смотрят на мир через призму «взял и сделал». Вот так поэты социализма, наверное, представляли себе триумф человеческого тела, его лучшее облачение. Если объективной красоте нужно было лицо, то Ким Мингю был тем, о ком спорить, как спорить о цвете травы. Потому что и она иногда все же бывает желтая. Вот Джошуа как раз их тех, кто спорит. — Нет, — пожимает плечами он и стряхивает пепел. Постоянная красота не для него. Ему нужно что-то переменное, противоречивое, чтобы не видеть красоту, а в первую очередь чувствовать ее. Разве так бывает? И все же не интересно анализировать симметричность, ему хочется залипать на мелкие изъяны на тыльной стороне ладоней. Разглядывать все самое неприглядное, что заметит не каждый, а потом возвести в абсолютную степень в своем помешательстве. Заглянуть в зеркало и в самом красивом увидеть собственное уродство. — Врешь, — смеётся Мингю, а потом резко успокаивается, точно что-то в чужом выражении лица смогло его переубедить в собственном заявлении. Он внимательно изучает легкую ухмылку собеседника, а потом хитро щурится. — Или нет? На моей памяти единственный, кто сказал нет и не соврал, был Джонхан, но у него-то в принципе не встает, так что либо у тебя тоже проблемы, либо… еще более неутешительный диагноз! Ты запал на кого-то? Через секунду, потраченную на обдумывание чужих слов, Джошуа хохочет в голос так громко и искренне, что Сунен на них оборачивается и вопросительно поднимает бровь. — Ты это у всех спрашиваешь? Вау, то есть если тебя не хочется трахнуть, варианта только два, да? — смахивая слезу, Джошуа пытается успокоиться. Ему много всяких мыслей покоя не дают. — Тогда пожалуй, у меня проблемы. И даже доказывать не буду, что у людей разные вкусы. — Это мне пытался доказать Джихун, — деловито Мингю оттягивает лямки своего рабочего комбинезона. Вот уж кто умеет вживаться в роль. — Дело не во вкусах, а в харизме. — И даже она не всем по вкусу. Неохотно открылась дверь кабины и из нее высунулся Сунен, чтобы сообщить: — Наше такси будет тут через три минуты. Кивнув Мингю на прощание и затушив сигарету о ржавчину на металлическом краю платформы, Джошуа по гравию поднялся к обочине дороги. Темно синяя мазня — теперь попросту черное пятно и несколько пролитых капель флюоресценцентной краски. Он не оборачивается, только слышит: — Сунен, просто будь осторожнее, пожалуйста, — говорит Мингю перед тем, как сесть за руль эвакуатора и тронуться. Такси приезжает на минуту раньше. *** Геометрические формы, холодные столбы, большой сад, тогда как во внутреннем дворе стоит маленький дом. У наваленных друг на друга камней подстриженные кусты. Где-то точно должен быть пруд. Представляет ли хозяин себя сегуном? Вряд ли конечно, но стойкий привкус бусидо на языке присутствует. Интересно, муштрой занимался отец или мать? Кому как не Сунену знать о твердой родительской руке, готовой удержать тебя также охотно, как сомкнуться на шее. Внутри красиво, но как прежде неуютно. Под высокими потолками замерзают слова. Сидя на диване, Джошуа снова осматривает чужое лицо и чуть расслабляется, понимая, что сделал все, что мог. Открывая бутылку виски, воздух пытаются согреть успокаивающим: — Неплохо выглядит, всего лишь так, будто тебя били всю ночь. — Ты себя-то видел? — Видел и могу сказать, что меня максимум с лестницы уронили. На журнальный столик ставят два симпатичных стеклянных стакана. Но Джошуа поднимается и тихо вздыхает: — Не засиживайся. И попроси отца прислать кого-нибудь. — Джису-хен, не уходи, — пальцы Сунена крепко сжимаются на чужом запястье. — Сунен, я не твой телохранитель. — Останься как друг, пожалуйста. Наверное, нет ничего хуже, чем выбирать себе в качестве друга Джошуа, но у них у обоих будто и выбора нет. — Если они вернутся… — … не вернутся. Хотели бы убить, добили бы нас сразу. — Ситуация проще не становится. — Мне нужно еще немного времени, — мямлит Сунен, глядя, как накатывает жидкость на граненые стенки. Прячась от самого себя, хозяин дома растягивает губы в улыбку и включает музыку. Ему так хочется сделать вид, будто у них тут дружеская беседа. Он говорит, что грязный костюм Джошуа его угнетает и просит отвести его в спальню. В узких коридорах ни одной картины. Абсолютно голые стены. В гардеробной на вешалках тряпки всех цветов радуги, и Джошуа хочется изнутри примерить на себя разом всю палитру. Может, если тактика Мингю работает, то можно стать кем-то больше, если раскрасить себя во все разом. С самым серьезным видом Сунен предлагает ему повторить веселые сценки примерок из кино, но Джошуа только закатывает глаза. Самая домашняя из футболок отказывается в его больших руках. Она пахнет полежавшей тканью и саше с запахом лаванды. В кармане спортивный штанов обнаруживается пачка жвачки. *** Как понять, что ты есть? Как отличить свои мысли от тех, что кажутся чужими и инородными? Что делать, когда не можешь узнать себя в зеркале? Глаза, губы, нос, даже форма ногтей - твое ли это тело? Чужие ли сны тебе снятся или это только твои расчленённые воспоминания? *** На гигантской плазме мелькают картинки. Обессилевший Сунен продолжает глотать виски и переключать каналы в поисках белого шума поспокойнее. Но там только война, дурацкие ток-шоу, терроризм, сериалы для подростков, хоррор в реальном времени, старый фильм про Трою с Брэдом Питтом, документальное кино про французскую революцию и снова война. Он упрямо не хочет идти спать. Забрав у него пульт и вложив в его руки лед, Джошуа включает передачу про животных. Но вместо заунывного рассказа о брачном периоде бабочек начинается передача про самых опасных хищников планеты. Но лучше чем новости, это точно. Забавно как в 21 веке можно наблюдать войну, террор и смерть в прямом эфире и все равно быть вне. Вне понимания, вне чувств и эмоций. Вне любых соображений и морали. Получать онлайн инъекции информацией, а вместо реакции отторжения организм вырабатывает антитела, защищающие носителя от всяких переживаний. А вроде бы логично, если бы было наоборот. Но тогда как объяснить такую тягу человечества к бесчинствам? Раздается звонок в дверь, но Джошуа даже не сразу это понимает. Мелодия уж слишком спокойная для предупреждения о вторжении. — Кто-то пришел, — Сунен, несмотря на свое плачевное состояние, пытается встать с дивана, но Джошуа его останавливает, положив руку на плечо и мягко надавив. — Отдыхай, я посмотрю, — поднимаясь, он полностью выпрямляется, будто и не устал вовсе. Даже не замечает как немного хмурится. Аккуратно ступая по коридору, просчитывает варианты: если противник один, он его заломает. Если их двое, то придется отбить почки обоим. А если трое и больше, значит остаётся перегрызть шеи всем. Всего одно убийство и он превратился в монстра. Два и почти обыденность. Но пальцы заламывает, точно в ломке. Облизывая пересохшие губы, Джошуа нервно вздыхает и прислушивается; его пугает не тишина за дверью, а шарканье и знакомый кашель - вот тут наступает паника. Лучше бы терракотовая армия пришла спросить у него за своего императора; было бы не так страшно. Прижимаясь ладонями к холодному дереву и прислонившись всей грудью, Джошуа пугливо жмурится от того, как стучаться в дверь начинает собственное сердце. Считает до десяти. И включает домофон, чтобы встретиться с черно-белым изображением приговора. Может притвориться, что никого нет дома? Вот так просто. А Сунену сказать, что там свидетели Иеговы, - ушли сразу, как Джошуа согласился с раем на земле. Если бы репортер был глупее (но увы), а он сам не сходил с ума последнюю неделю, то возможно, сработало бы. Самая лучшая ошибка за последнюю пару жизней стоит по ту сторону и ждет, когда Джошуа совершит ее еще раз. Сложно признать себя трусом, еще сложнее ответить на вопрос: ради кого он все это делает? Видимо, ради идиота, что решил наведаться к человеку, из-за которого его могут убить, и к существу, которое может убить. Он в принципе собрал в себе и вокруг себя обстоятельства с безопасностью резонирующие. Ему нельзя открывать, но пальцы реагируют быстрее, чем мозг сообщает о сбои программ. Потому что даже в плохом качестве картинки можно разглядеть румянец и дрожащие плечи. И призывы к капитуляции не нужны, Джошуа снова ему сдаётся. Замок издает своеобразную мелодию из трех нот. За те секунды, что она играет, было принято решение отступить на два шага назад, и оно же аннулируется тут же. Время, точно растягиваться в момент, когда сонные, но горящие глаза поднимаются на Джошуа. Замирая, впериваясь в разбитую переносицу, в них интенсивнее разгорается костер. Тонкие брови дрогнули, Джонхан порывисто жмется в собственную куртку, чтобы не податься вперед и зажевывает губы. Однако не отворачивается. — Что ты тут делаешь? — буднично спрашивает Джошуа и даже бровью не ведет. Сколько самообладания ему на это требуется один Бог знает. Особенно трудно бороться с желанием потянуться, когда взгляд падает на красные уши, торчащие из-под бейсболки. Все труднее заставить себя придумать способы выгнать его. — Я видел что случилось с машиной, — уклончиво отвечает Джонхан. — Где Сунен? Один. — Отдыхает, — загородив коридор, заверяет его Джошуа, никуда не двигаясь, только складывая руки на груди. — Не стоит его сейчас беспокоить, он сильно ударился головой. — Пропусти меня. — Зачем? На мгновение этот вопрос Джонхана обескураживает, он дергается то ли вперед, то ли назад и громче обычного своего ворчания спрашивает: — Чего? — Я просто не знаю, могу ли тебя впустить. Ты пришел, потому что волнуешься за него или из-за того, что думаешь, что он снова виноват? — на удивленный взгляд Джошуа только хмыкает. — Он рассказал мне про аварию, в которую попал с Джихуном и Сынчолем. А еще, я знаю, что ты все еще на него злишься. Раздраженно, но скорее неверяще Джонхан усмехается: — Ты теперь моих друзей от меня защищать собрался? Два. — А нужно? Так резко вспотели ладони. — Нет, но если он виноват… — … не виноват. Я был за рулем. Чертыхаясь, Джонхан зажевывает губы и всей ладонью пытается стянуть с лица эмоциональное ассорти, которое на него любезно обрушили. — Как? — Разогнался и не смог войти в поворот, — Джошуа пожимает плечами. — Все. — Все? — повторяет Джонхан, незаметно сжимая кулак в кармане куртки. Если постараться, то в его глазах можно разглядеть бегущую строку со множеством вопросов. — Долго сочинял? Три. — Иди домой, пожалуйста. — Нет, правда, почему у тебя такая плохая фантазия? Делая шаг вперед, Джонхан вынуждает Джошуа отступить. О белую тряпку, - часть плохой фантазии, - вытирают ноги. Тут раздается голос Сунена: — Ну кто там? — он выходит к ним и слабо улыбается, замечая совсем уж неожиданного гостя на своем пороге. — Воу, хен? Осечка. Заметно, как что-то щелкает у Джонхана, и он старается мягче улыбаться, расслабляет плечи. Такая неохотная имитация бодрствования. — Ты в порядке? — искренность, с которой это постарался произнести Джонхан, заставила Сунена отвести глаза, а Джошуа недоверчиво поморщиться. — Что случилось? Хорошая попытка, но ее тут же отражает Джошуа, грубее чем следует повторяя: — Это моя вина, я не смог вписаться в поворот, потому что превысил скорость. У Джонхана заметно дергается мускул на лице, но раздражение выдает не это, а нарочито демонстративная попытка не смотреть на Джошуа. Когда же все-таки она проваливается, то в выражении его лица хозяин дома считывает пренебрежение. Однако долго думать об этом не получается, Джонхан резко оказывается рядом с Суненом и неловко сжимает того за плечи. — Тебе разве не стоит отдыхать? — Все путем, поболит немного и пройдет, — примирительно улыбается Сунен и сам жмется к старшему, чтобы оказаться в объятиях. — Врач сказал, выгляжу неплохо. «Врач? Это который тут и водитель, и телохранитель?». Для чего он врет ему? Чтобы Джонхан не волновался? Сильно ли это спасет ситуацию, если последний, поглаживая Сунена по спине и позволяя тому расслабиться, поднимает скептический взгляд на Джошуа. Вот ни капли он им не поверил. — Если дерьмо выглядит неплохо, то допустим, — говорит журналист. — Спасибо, Хен, — смеется Сунен и закатывает глаза. — Я рад, что ты в порядке, но пожалуйста, Сунен, — Джонхан не договаривает, будто не знает как закончить. — Давай без нотаций, это все случайности и неудачи. Ладно? Хен, ты разве не слышал, что жизнь — это просто куча хуйни, которая просто случается? — Не слышал, — уложив голову на плечо другу, говорит Джонхан. Он продолжает смотреть на Джошуа, и тому даже кажется, что в том, как сжимаются его руки на чужой спине, есть что-то для него. Немного успокоившись и отпуская старшего, Сунен спрашивает: — Откуда ты узнал? — Просто услышал, что сегодня тебе нужна компания. — Когда я узнаю, от кого ты это слышал, - Мингю конец. Хотя, наверное, стоит радоваться, что он решил рассказать тебе, а не Сынчолю, — он еще раз закатывает глаза, но теперь будто на то, что мог сказать полицейский, будь он тут. — Ну добро пожаловать на нашу пижамную вечеринку. — Я не знаю язык животных, — уперевшись рукой в стену, разувается Джонхан и не глядя скидывает кроссовки в угол. Те, перевернувшись, сбивают мужские туфли с растертыми пыльными мысками. — Ты это к чему? — хмурится на него Сунен, его немного ведет и подхваченный Джошуа он цокает языком. — А? — К тому, что с животными типа Мингю не общаюсь. — Значит, в гугл переводчике появился перевод с гандонского, раз ты все-таки понял его. — Гандонский? — смеется Джошуа и первым реагирует Джонхан, облизывает губы и моргает. Бедняге Сунену становится немного неудобно за него держаться. — Звучит как инопланетный язык, на котором могли бы разговаривать Марсиане. Видать мини-бар Сунена все-таки дал в голову. — Ага, но как показывает практика, - самый родной землянам язык. Я бы даже сказал протоязык, — уже окончательно расслабляется Сунен и утыкается лицом в чужую грудь. Ему и невдомек, каким многозначительным взглядом его провожает застывший на пороге Джонхан. Завалившись обратно на диван, хозяин хихикает и ищет уже купленное кино по подписке. Вслух комментирует то, как ему нравятся фильмы про ограбление и не нравится артхаус. Видимо, когда он вставал, то разлил виски по столу и полу. Все это медленно подтекает по деревянной резной ножке, заставляя мысли скользить по неприятным воспоминаниям. Ругаясь про себя, Джошуа находит на барной стойке кухонное полотенце и безжалостно собирает им алкогольные лужи. Ему нужно себя куда-то деть. У Джонхана, стоящего все это время оперевшись на дверной косяк, другая тактика - наблюдать. За всем и сразу. За хозяином дома с его натужным весельем, за которым он пытается спрятать страх и волнение; за его потерянным у мини-бара гостем, заливающим в себя горький виски в надежде выжечь боль. От внимательного взгляда не ускользает ничего: не то, как морщится изувеченное лицо, не то, как дрожат сжимающие пульт пальцы. Понимает ли он вообще, в какой опасности находится? Хуже только то, что ему по всей видимости совершенно все равно. Находя выключатель, Джонхан щелкает по клавише, и комната погружается в уютную темноту. Ее, точно кровь, разжижает свет экрана телевизора. Очертание изящной фигуры становится трещиной на фоне белой стены. В нее провалившись, Джонхан не сразу реагирует на голос друга и приглашение присоединиться к просмотру «Исчезнувшей». Сунен также добавляет, что от этой Эмми у него мурашки по коже. — Представьте остаться жить с психопаткой! — восклицает он. — Они оба конченные, если любят друг друга. — Я не смотрел этот фильм, — говорит Джонхан, качая головой и садится рядом. — Но спасибо за спойлер. — Это не спойлер, если я не понял, что я понял. Притихшему Джошуа ничего не остается, как осторожно занять место с другой стороны и понемногу глотать виски. Столько всего заставляет сомневаться в правильности того, чему он позволяет происходить, но что еще более удручает, у него и выбора нет. Перед ним, голодным до чертиков, будто накрыли шведский стол, но сказали не трогать. И вот в чем проблема, только сказали. Препятствий нет. Кожа краснеет, мыслить чуть легче, а еще разбитая переносица болит не так сильно. *** Переливающийся экран показывает Джошуа совершенно другое кино. Предвкушение поглощает с головой. Всеми мыслями он уже там; в моменте, когда снова сможет прикоснуться к изящным линиям, провести по ним пальцем, запутаться в волосах на затылке и нащупать себя в чужих желаниях. Услышать собственное имя. Пока герои фильма расчленяют анатомию собственных отношений - Джошуа сам себя готов начать припаривать на дурацком журнальном столике, лишь бы Джонхан обратил внимание. Однако на другом конце дивана зевают громче и прикрывают глаза. Голова заинтересованного и время от времени издающего неопределенные звуки Сунена сползла ниже и упала на Джошуа. Из-за этого приходится искать более удобное положение, и он закидывает руку на спинку дивана. Останови попробуй навязчивые мысли. Если у сцены на экране есть запах, то его можно почувствовать. Пеньюар короткий, шелковый; на коже нежной синяки и ссадины, а на запястьях следы от связывания. Простыни безжалостно пачкают кровью. Возможно, не будь Джошуа пьян, а в метре не сидел бы его личный дементор, то он нашел бы это зрелище более увлекательным. Вдруг, будто случайно, холодок проходит по тыльной стороне ладони. Сначала кажется, показалось, но мягкое прикосновение повторилось снова. Бровь дергается на то, что происходит на экране; там протекает матрица. Нельзя оборачиваться, но он все равно чуть склоняет голову набок, чтобы увидеть, как цепляясь за ткань и маленькую строчку швов, Джонхан проводит по ним ногтями. Замечая встречное движение, он тут же вскользь гладит ими рядом, будто случайно задевая большую ладонь. Прикосновение совсем по касательной, но доводит до какого-то обморочного состояния. Странно приятно и щекотно, точно во всем теле. Каждый орган готов разразиться смехом. Дразнит, а значит сопротивление бесполезно. Вытягивая руку, Джошуа сталкивается пальцами с пальцами Джонхана. Им так непривычно переплетаться вот так. Слегка, - этого хватает только на тихий вздох и абсолютную невозможность складывать дважды два о том, что там происходит с сюжетом. Уже не просто азарт. Короткие ногти очерчивают фаланги. Прикосновения какого формата между ними легализованы? Мягкие подушечки смуглых пальцев втираются в чужие, пытаясь спутать отпечатки. Оставить свой неповторимый рисунок линий и завихрений на шершавой коже. Нежность, обусловленная отсутствием возможности впиться в друг друга побольнее. Вранье. Тут каждое движение узловатых пальцев неслучайно. Ему важно убедиться, что кости и правда срослись, а кожа все такая же нежная. Внезапно тело между ними приподнимается. Контакт обрывается тут же. Но Сунен только немного ерзает, поправляет подушку за спиной и садится ровнее. Разочарование жжется на кончиках пальцев искусавшего губы Джошуа. Когда он оглядывается на Джонхана, тот продолжает делать вид, будто спит вытянув руку в его сторону и облокотившись на нее. Вот и алиби, если возможно доказать, что на момент преступления ты находился в своем самом бредовом сне. Совсем скоро голова Сунена падает уже на плечо Джошуа, а ноги его оказываются лежать на бедрах Джонхана, которого от этой участи не уберегла попытка вжаться в самый край дивана. Ну хоть кому-то комфортно. Под его сопение с экрана на них смотрит грустный Бен Аффлек, всем своим видом умоляющий выключить его уже наконец. Пытаясь не слишком резко двигаться, Джошуа привстает так, чтобы приподнять Сунена, беря на руки. Собирая остатки своей пропитой координации, ему удается удержать равновесие. — Что ты делаешь? — хмурится Джонхан, открывая только один глаз. — Хочу отнести его на кровать, — чуть хрипловато шепчет Джошуа, удобнее перехватывая тело на руках, что лохматой головой валится ему на грудь. — Если оставить его в таком положении, то завтра у него будет болеть шея. — Какие мы заботливые, — фыркнул Джонхан и перекатился на бок, отворачиваясь и прикрывая глаза. — Помочь не хочешь? — Неа. Закатив на него глаза, Джошуа медленно разворачивается и ближе к себе прижимает тело, чтобы проходя по коридору не приложить хозяина квартиры головой об угол. Еще одно холодное помещение в этом доме встречает его неуютной тишиной. Единственный свет проникает через панорамное окно, что выходит на уединенную часть сада. Там близко растущие деревья и заросшие кустарники из последних сил стараются не обронить последних листьев. Спящий Сунен сжимает подушку тут же, как его укладывают на кровать. Во сне он совсем безобидный. Мягкие округлые черты совсем обманчивы, но ему даже идет скрывать за ними твердость характера. Накрыв его одеялом, Джошуа медленно выравнивается и разминает затекшие плечи. Деревянный каркас кровати упирается ему под коленки, пока он внимательно оглядывает комнату, будто в любую секунду кто-то должен выпрыгнуть на него из темноты. Тихо прикрыв за собой дверь, он возвращается в гостиную, уже готовый обороняться. Там его точно должна ожидать ловушка. Такой большой и ржавый медвежий капкан. Но ничего не происходит. Джонхан сидит на краю дивана уставившись в стену. Взглядом таким сосредоточенным, что захотелось щелкнуть пальцами у него перед носом и поймать мгновение чужой дезориентации. Застывая в дверном проеме, Джошуа так и стоит с глупой улыбкой, оттягивая момент. Свет не включает, даже дышать пытается тише. — Долго там стоять планируешь? — обращаясь к нему, Джонхан на удивление пустого взгляда от стены не отрывает. — Мне нравится смотреть на тебя отсюда. — С высоты своего чрезмерного эгоизма? — Нет, издалека. Похлопав по дивану рядом с собой, Джонхан иронично усмехается: — Я не кусаюсь, — от его тона захотелось закатить глаза. — Спорное утверждение. — Ты знаешь, кто это сделал? — оборачивается на него Джонхан. Смотрит так настойчиво, что всего на мгновение, но возникает желание выложить ему все. Даже то, о чем понятия не имеешь. — А что ты сделаешь? Статью напишешь? — язвит Джошуа, подходя ближе и не то чтобы грациозно присаживается на корточки рядом. Ему приходится упереться пальцами в диван, чтобы удержать равновесие, когда он заглядывает в рассерженные глаза. — Какой от тебя толк? — Я так понимаю, лицо уже совсем не болит? — чувствуя запах перегара, Джонхан морщится, но не отодвигается. — Тебе его еще раз разбить? — Ух, какой грозный, — пытаясь скопировать чужое выражение лица Джошуа корчит недовольную гримасу. — А не жалко будет? Оно ведь тебе нравится. — Пф, да кому такое уродство нравится? Без видимой на то причины Джошуа взмахивает рукой и цокает. — Забавно, а я только сегодня про тебя вспоминал, — он неряшливо тянет звуки. — и думал о том, что мы чем-то похожи. А чем не пойму. Расставляя ноги шире и упираясь локтями в колени, репортер подпирает лицо руками. Так чтобы оказавшись ближе, было удобнее демонстративно блуждать взглядом по наглой физиономии; от низкого аккуратного лба, прикрытого челкой, по губам к подбородку и резко вверх на переносицу. — Совсем из ума выжил? Если позволить себе расслабиться, то в итоге они обязательно покалечат друг друга. Но Джошуа уверен, что сломаться об Юн Джонхана не так уже страшно. Сломаться без куда страшнее. Все самое интересное травмоопасно, так или иначе. Ну или он ищет оправдание, чтобы позволить чужим холодным ладоням ощупать его руку, - после следует удовлетворительный выдох и мягкое прикосновение к затягивающейся ране. Синяя опухшая кожа ноет чуть меньше. Движения такие аккуратные, а дыхание тихое, что, прислушиваясь к нему, начинаешь клониться в сон. — Я так устал, — бубнит он, потом сонливо морщится и надувает губы. — Вижу, — теплое дыхание щекочет ему скулы и щеки. — Не пей, если не умеешь. — Уложишь меня спать? — пытаясь игриво улыбаться. — Или допрос еще не закончен? — Я даже не начал. — Уже предвкушаю, — прижимаясь лбом к впадинам острых коленок, Джошуа из последних сил сопротивляясь, все же прикрывает веки. — Я разве разрешал тебе засыпать, — тихо смеётся Джонхан, потом опускает руки, чтобы деликатно прихватывая за волосы поднять чужую голову выше. И вызывая лёгкий мандраж в уставшем теле шепчет на ухо: — Думаешь, Сунен правда спит?