Кашель.
Кашель преследует Томаса Риджуэлла уже на протяжении двух месяцев.
Первые дни казалось, что это последствия
любви Тома к прогулкам в пасмурную погоду (друзья долго негодовали на Риджуэлла), но по истечению пяти дней, когда кашель только ухудшался, парни начали всерьёз беспокоиться. При каждом приступе горло словно полосовали ножами, на глаза наворачивались слёзы, а сами приступы увеличивались и в частоте их повторов, и в силе.
Кашель преследует Томаса Риджуэлла уже на протяжении двух месяцев. Двух месяцев бессонных ночей. Двух месяцев, за которые кашель стал чем-то обыденным.
Цветы.
Цветы бордового цвета растут на теле Томаса Риджуэлла уже на протяжении месяца и двух недель.
Первый бутон, который Томас обнаружил ранним утром, воспринялся как обман зрения (сон, в конце концов, ни к чёрту). Бред. Не мог же он «подхватить» это, да? Видимо мог, ведь аккуратный бутон какого-то красного цветочка достаточно изящно «украшал» ключицу Риджуэлла. При касании болел, а Тому было неприятно даже думать о том, как он — цветок — тут пророс.
Руки, ноги, торс, спина — всё покрылось бутонами всего за месяц. Достаточно отчётливо виднелись и тонкие стебли, обвивающие руки парня изнутри, принося боль при каждом движении. Ходить по квартире как раньше стало просто невозможно, от чего Томас мог днями сидеть в комнате, изредка передвигаясь по квартире словно мертвец, делая минимум движений.
Первое время друзья не понимали причину резкого ухудшения здоровья Риджуэлла. Сам Томас же не старался как-то скрыть цветы — первое время это за него делал ворот толстовки — но, как и ожидалось, уже через полторы недели лепестки ярких бутонов можно было найти почти по всей квартире.
Цветы бордового цвета растут на теле Томаса Риджуэлла уже на протяжении месяца и двух недель. Месяца и двух недель отхаркивания лепестков в перемешку с вязкой кровью. Месяца и двух недель, за которые цветы на теле стали чем-то обыденным.
Томас Риджуэлл любит на протяжении двух месяцев.
Эдвард и Мэтью, после известия о том, что их друг заболел печально известной болезнью, забравшей не одну тысячу безответно влюблённых бедняг, старались помогать Тому во всём. Принести завтрак, помочь подняться по лестнице, просто поговорить (на удивление парней, в последнее время Томас стал более общителен и менее агрессивен). По мнению Риджуэлла, друзья уделяли ему слишком много внимания, а по мнению друзей Риджуэллу стоит смотреть фильм молча и вдумываться в сюжет не занимаясь самокопанием.
Гитара Риджуэлла пылиться на гвоздике в комнате уже на протяжении месяца. Раз за разом проходя мимо любимого инструмента, сердце щемила тоска и желание вспомнить пару строк. Но раз за разом приходилось опускать еле поднятую руку, осознавая нереальность выполнения мечты.
Соседи по комнатам не говорили напрямую, но, вероятнее всего, догадывались, кто виновник страданий друга. И от этих мыслей в груди становилось ещё тяжелее.
Томас напрочь отказался от операции. Ему не хотелось проживать жизнь бесчувственной куклой, что неспособна даже на дружеские чувства, что уже говорить об отношениях. Мэтт понимает ход его мыслей
сам думал также, поэтому данный вопрос старается не поднимать, отговаривая и Эдда.
Алкоголь был отставлен уже давно, и начинать заново не хотелось от слова совсем. Риджуэлл не пытался найти утешение в бутылке. Сейчас утешение найти вообще-то достаточно трудно, так что Томас просто смирился. Смирился, стараясь жить каждый день как последний, хоть и в четырёх стенах, но с близкими людьми.
Рождество наступает неожиданно, ведь Томасу несколько неприятно выглядывать на улицу, а календарь на стене был игнорирован на протяжении почти двух месяцев. Томасу хотелось отметить, вероятнее всего, последнее рождество в его жизни не в комнате. Хотелось понаблюдать за сияющей гирляндой, развесить пушистую мишуру, снять с ёлки Ринго что, кстати, в последнее время любит дремать возле Риджуэлла. Тот же не был против вовсе, ведь котов он любит, и потискать комок шерсти хотя бы под конец жизни — только в радость. Чем-то они — кошки — были похожи на одного наглого, надоедливого и бесячего норвежца som han elsker.
Очередной холодный вечер. Надевать ранее любимую толстовку стало тяжело от того, что при надевании рукава сдавливали цветы, принося жуткую боль, из-за которой перед глазами мелькали разноцветные пятна. Сейчас Томас просто сидел на диване, поглаживая рядом лежащего Ринго, укутавшись в махровый плед сиреневого оттенка.
Эдд поспешно проходит мимо, что-то тараторя и останавливаясь в проходе, смотря на Томаса. Парень выходит из раздумий, обращая внимание на друга, извиняясь и переспрашивая. Как оказалось, Гулд интересовался что он — Том — будет пить за столом, на что Риджуэлл просто махнул рукой, как бы говоря «На твоё усмотрение» (всё равно он знает что будет стоять на столе). Скрываясь в проходе с привычной улыбкой, Эдвард снова оставляет Томаса со своими мыслями. С мыслями и Ринго, что поднял голову и заглянул в чёрные и «пустые» глаза, начиная мурлыкать громче, словно не давая возвращаться к тяжёлым мыслям. Не сдержав усмешки, раздавшейся в относительно тихом доме слишком громко, Риджуэлл поднял кота, аккуратно укладывая на колени, стараясь избежать соприкосновения с бутонами. Конечно, стало весьма неприятно, но разве можно отказать пушистому существу с милой мордочкой? Вот и Риджуэлл так считал, продолжая чесать щёки Ринго.
С истечением минут двадцати, из кухни раздался голос Гулда, зовущего к себе Мэтта и просящего Тома разложить кофейный стол. В коридоре послышались шаги, после которых мимо гостиной прошёл Харгривз, сверкнув оправой очков. Носил он их редко и исключительно дома, так как считал, что они ему не идут (и даже попытки парней убедить его в обратном провалились) и именно поэтому его часто можно было застать щурящегося над бумажками, после чего он мог резко встать и уйти в комнату, возвращаясь только после успешного прочтения нужного.
Сейчас Мэттью видимо забыл их снять, что Риджуэлл понял по скомканному ругательству из соседней комнаты. В проходе появляется Мэттью, подходящий к столу и ставящий на разложенный Томом стол пару готовых блюд. Рядом с тарелками ложатся и очки. Вероятнее всего, дабы не разбить.
Ринго спрыгивает с коленей, направляясь на кухню. За ним же шаркает и Риджуэлл, поправляя плед на плечах и предлагая свою помощь. Гулд оглядел парня с ног до головы и после кивнул, указывая на стоящие на столешнице стаканы и столовые приборы. Возможно, если бы Томасу не было бы так тяжко, то он бы вполне заметил что стаканов и приборов на столе больше нужного.
Донеся посуду до гостиной, Риджуэлл поспешно поставил ту на стол, сразу же направляясь в ванную. И снова тошнота. Кровь и маленькие бутоны цветов. Слёзы непроизвольно наворачиваются на глаза, заставляя зажмуриться.
Больно. Больно любить. А разлюбить ещё больнее.
Томас садится на край ванной, зарываясь рукой в волосы, перебирая отросшие локоны. Что-то капает с губ, и, причём, капает прямо на футболку, что сейчас была бы больше на размера три-два, но таковой особо и не казалась из-за придающих объём цветов. Полоща рот, избавляясь от металлического привкуса и кусочков чего-то, Риджуэлл ополаскивает лицо, какое-то время просто стоя, оперевшись на раковину.
Взгляд падает на часы, расставленные Эдвардом по всему дому. Десять часов и двадцать три минуты. Стоит вернуться в зал.
В тихом доме можно расслышать переговоры друзей и позвякивание посуды. Проходя по коридору, Том поднимает махровую ткань, которую он скинул по пути в ванную комнату. Отряхнув плед от возможной пыли, он вновь оказывается на плечах Риджуэлла, что шумно вздыхает падая на диван. Из кухни выглядывает Гулд с озабоченным лицом, предлагая принести что-то запить, но получает лишь отрицательное мотание головой с лёгкой и измученной улыбкой.
Харгривз садится рядом и включает телевизор, который начинает вещать примерно спустя секунд пять. Томас не смотрит в коробку и даже не вслушивается в голос говорящего. Сейчас его внимание привлекли стаканы. Риджуэлл внимательно пересчитывает количество уже в четвёртый раз и точно уверен, что их тут больше чем надо. Открыв рот для и приготовившись выкрикнуть (по возможности) вопрос, Том так и замер, ведь его перебила трель дверного звонка. Слишком громко и поэтому парень недовольно свёл брови, вернув голову в прежнее положение. Гулд прошёл к входной двери, за ним прошествовал и Мэтт, предварительно запнувшись о порожек, в то время как к Риджуэллу снова пришёл ком шерсти, укладываясь рядом, опуская голову на колени. Что ж, ладно, вставать он и так не горел желанием, всё равно это скорее всего простая доставка продуктов, ранее заказанная Эддом.
В коридоре щелкает дверь, на что ни Том, ни Ринго не обратили внимание. Риджуэлл наливает рядом стоящий сок в один из стаканов, чуть отпивая. Слышно как три пары ног топчутся в коридоре. Томас начинает думать что что-то не так, но его, вроде как, успокаивают голоса друзей и… ещё кого-то, кто звучит достаточно знакомо, что бы просто не придавать значение. Ладно, Том, просто игнорируй как раньше.
Дверь захлопывается, и Риджуэлл невольно выдыхает. Шаги (почему-то кажется что их больше) остановились возле входа в гостиную. Странная тишина повисла в комнате. Стебли резко впились в кожу, а в груди сильно зажгло. К горлу подступила новая волна тошноты и Томас невольно дёрнулся, поспешно поднимаясь с дивана и поднимая глаза.
Что?
Ринго словно почувствовав всю напряженность спрыгивает с дивана и удаляется из комнаты. Ровно также, кстати, поступили и друзья, которых назвать таковыми Томас теперь долго не сможет.
Красный свитер бросился в глаза первым, после последовали карамельные волосы, всё также забавно торчащие, но собранные сзади в маленький хвост. И металлические глаза. Смотреть в них для Тома всегда было проблемой — уж слишком холодны они были, но сейчас там словно что-то появилось. Беспокойство? Печаль? Или всё тоже отвращение и ненависть, и это уже Тому так кажется, учитывая его плачевное состояние?
Сколько они вот так вот просто смотрели друг на друга трудно сказать, но первым двинулся Томас, отталкивая Торда от прохода спеша вновь удалиться в уборную, но его остановила рука, перекрывшая проход и другая, схватившая за запястье. Стало ещё больнее, плюсом было и то, что Ларссон надавил на один из бутонов, но, к счастью, сразу переместил руку и чуть ослабил хватку.
Риджуэлл упёрто продолжал пытаться пройти, но сдаться пришлось уже спустя попытки три.
— Пропусти, придурок, мне хреново.
Изо рта вылетел алый лепесток, но Томас просто поднял голову, заглядывая в лицо собеседника. Под глазами напротив виднелись тёмные мешки. Брови были сведены к переносице, а на сухих и потрескавшихся губах играла непонятная для Риджуэлла ухмылка.
— Мне тоже.
Том поднял одну бровь, с усилием подавляя кашель и тошноту. Ему было всё равно на то, что этот идиот увидел цветы; на то, что норвежец видит своего «врага» в таком виде. Плевать даже на то, что теперь он, скорее всего, постоянно будет издеваться над Томом.
Рука перекрывающая проход поднимается к горлышку свитера, оттягивая тот немного в сторону. Из-за небольшой, но заметной разнице в росте, Ларссону приходится наклонить вперёд, открывая вид на шею и при этом хмурясь от, предположительно, какого-то дискомфорта.
Цветок.
Маленький колокольчик свисает на тонкой ножке выходящей из-под кожи. Он выглядит совсем крохотным и хрупким. Рука Торда также оказалась ближе и Томас заметил множество ран словно… словно кто-то срезал все цветы, что росли на коже.
Взгляд Риджуэлла невольно цепляется за бегонии, опутывающие собственные бледные руки, после чего переводится на всё тот же колокольчик с явно помятыми лепестками. От чего-то хочется просто обнять рядом стоящего Ларссона, но сделать этого он не может. И нет, не потому что гордость не позволяет (ну, разве что чуть-чуть), а потому что Риджуэлл знает как больно будет им обоим.
Томаса сейчас волновал только один вопрос, который он всё не решался задать. Воздуха перестаёт хватать с каждой секундой; кажется он чувствует как стебли сдавливают дыхательные пути, заставляя медленно задыхаться. Как забавно: умереть в ночь на Рождество, рядом с друзьями и человеком, из-за которого ты и страдаешь.
Рваный вздох.
— Я?
На большее сил просто не хватило. Рядом стоящий Торд закашлялся в кулак, оставляя кровавые пятна на пальцах в перемешку с голубыми бутонами.
— А-Кх... А кто ещё?
Голос стал более хриплым, с краешка губ скатывается красная капля, а на лице играет всё та же странная улыбка.
Ларссон уже давно перестал сдавливать запястье, сейчас просто придерживая слабую руку собеседника. Томас нахмурился, смотря куда-то в грудную клетку Торда, осмысляя происходящее сейчас, кажется забыв о
предсмертном состоянии в котором он сейчас находится.
— Любишь?
Торд кладёт ладонь Тома себе на грудь, заметно подавляя шипение.
— Всем сердцем.
Последняя попытка вдохнуть воздуха.
— Я т-тоже.
Перед глазами начинает темнеть, но Риджуэлл чувствует прикосновение к своим губам, после которого на пол с глухим стуком падает бутон завядшей бегонии.
Томас Риджуэлл и Торд Ларссон любят на протяжении двух и трёх месяцев соответственно.
Двух и трёх месяцев, после которых будут любить и дальше.
