На троих

— Игорек, ну это же такая хуйня, — Петя поджимает губы и наклоняет голову, позволяя челке упасть на глаза. — Ну че ты?.. — Олег уже в курсе, — холодно говорит Игорь и складывает руки на груди, наблюдая, как тут же слетают спесь и бравада с чужого лица. — Олег?.. — Ага. — Нет. Нет, Игорь, — Петя подходит вплотную, утыкается лбом чуть ниже ключиц. — Зачем ты ему рассказал? Это же работа... Мы договорились не смешивать работу и личное... — Твоя адреналиновая зависимость ни к чему хорошему не приведет, — твердо констатирует Гром, все еще держа руки при себе, хотя хочется обнять и притянуть ближе к себе в объятия. — Мы волнуемся за тебя, Петь. Хлопает входная дверь, оповещая о возвращении Волкова. Хазин опускает плечи еще ниже и прижимается к Игорю ближе, будто стараясь стать незаметнее и спрятаться. Он не боится Олега, просто... не хочет его расстраивать, потому что Олегу не нужно за него переживать. Петя справится сам, ну, в крайнем случае его Игорь подстраховать может. — Не надо... — шепчет Хазин и вцепляется в каменные плечи перед собой. — Останови его. Пожалуйста. — Ты же знаешь, что нужно, Петь, — Игорь все же коротко его обнимает и целует в макушку, чтобы тут же отстраниться и уйти встретить Волкова. *** — Принеси мне ремень, который подарил сам, — хрипло приказывает Олег и, не отпуская Петиного взгляда, добавляет: — В зубах. — Но он же... стоит несколько сотен долларов... — возражает Хазин, старательно не поднимая глаз и удерживаясь от возмущенного тона. — Ничего, — ровным голосом парирует Олег, — у тебя достаточно денег на счетах от продажи наркоты, которую ты толкал еще не так давно. И даже не думай это отрицать. «Чертов Разумовский», — думает Петя, благоразумно не произнося этого вслух. Явно все о нем через свои каналы узнал, сука. Лишь бы друга защитить, да белые пятна из жизни Хазина удалить. Мудло. Из комода Петя достает ремень, стискивает его зубами и ползет обратно. Это не стыдно и даже не неловко. Сердце начинает стучать быстрее, когда он приближается к Волкову, и в его подбородок крепко впиваются пальцы. — Отдай, — говорит он и забирает полоску черной и дорогой кожи. — Умница. Иди сюда, иди ко мне. Взобравшись на кровать, Петя со всей аккуратностью укладывается грудью поперек коленей Олега, вытягивая руки перед собой. Запястья тут же связывают ремнём, позволяют опереться на локти и проводят длинную линию по спине и ягодицам. Хазин закрывает глаза и изо всех сил старается не смотреть в сторону кресла, в котором сидит Игорь. Гром к нему не прикоснется сегодня, потому что Олег его будет наказывать, вправлять мозги и далее по списку. — Ты такой непутевый, Петенька, — начинает Волков, крепко сжимая пальцами ягодицы, возвращая внимание к себе. — Ты совсем не думаешь о том, что делаешь. Под его шею проскальзывает рука, укладывая подбородок в сгиб локтя. Ожидание шлепка хуже, чем сам шлепок. Олег не будет бить сильно, до крови, это не в его правилах, но Петя получит горящую до красноты кожу и едва ли заметные синяки — и то, если этого захочет сам Волков. Сухая ладонь после короткого замаха обжигает ягодицы ударом. Петя стискивает челюсти и жмурится: не больно, но унизительно, потому что, в отличие от Волкова, он обнажен полностью. — Ты слишком импульсивен и из-за этого подставляешь свою пусть и ладную, — Олег чуть наклоняется, царапая щетиной щеку и ухо, и сжимает крепко пальцами упругие мышцы до ощутимой боли, — но от этого не менее бедовую задницу. Хочется возразить, хочется взбрыкнуть и сказать, что нет, он не подставляется, что все просчитывает на несколько шагов вперед, но... Все присутствующие в курсе обратного. Несмотря на то, что Игорь не раз делал то, за что потом устраивал грандиозный скандал за закрытыми дверями. И Бустер, и Прокопенко уже даже не удивлялись его просьбам, а Федор Иванович признал, что сам Гром не такая уж и большая проблема Питерской полиции. Достижение разблокировано, блядь. Из размышлений вырывает очередной удар, от которого Петя дергается и вскидывается, жмурясь. — И сколько тебя ни учишь — все без толку. Хазин опускает голову и сглатывает шумно, стараясь контролировать себя. Ему нужно справиться с тем, что приготовил ему Волков, и не потерять лица. Пусть и совсем нет уверенности, что выйдет. Ведь Олег никогда не щадит его, и в этот раз ничего не меняется: отвешивает уверенные шлепки в известном только ему ритме и порядке. Он бьет то всей ладонью, то только пальцами; и кожа медленно окрашивается красным от приливающей крови, наливается жаром, от которого хочется уйти. Шлепки переходят на внутреннюю поверхность бедер, и Петя тихо вскрикивает — жалящие удары подтачивают его контроль. — Сколько еще тебе понадобится времени, чтобы наконец-то перестать подставляться? — голос у Олега угрожающе низкий, от которого дрожь сотрясает все тело. — М-мне к-каз-залос-сь, ч-что теб-бе нр-р-равитс-ся... Хазин не может закончить, потому что на его ягодицу опускается тяжелая ладонь после хорошего замаха. Он кричит, жмурясь, потому что это по-настоящему больно. Олег не теряет контроль — Олег перестает нежничать, и это значит, что Пете — пиздец. Эта мысль бьется с каждым ударом сердца в его голове все сильнее и громче, от этого его кроет паникой. Ему страшно, несмотря на то, что Волков знает его возможности и границы, что тот никогда не сделает того, о чем позже пожалеют они все. Но Петя чувствует, что сдается, что не может даже попытаться взять себя в руки. Грудину обжигает липкое и противное чувство беспомощности, поэтому, всхлипнув, он зовет: — Игорь... Игорь, пожалуйста... — Он тебе не поможет, — припечатывает Олег, — только ты сам себя можешь спасти. От этого только хуже, только горше, потому что Петя помнит, что нужно открыть рот и всего лишь попросить, сказать, что все понял и осознал, что не будет так больше, и все закончится. Но не может. Он снова жмурится, чувствуя горячую влагу на щеках, и закусывает губу. Нет. Не сможет, у него не получится. Олег продолжает его пороть, не позволяя остановиться, закрыться и спрятаться, крепче сжимает пальцы левой руки на плече. — Скажи, — зовет Волков, касаясь губами виска. — Останови меня. Петя инстинктивно дергает руками, будто действительно желая остановить, будто забывая о том, что ремень крепко обвивает запястья. Ему надо просто открыть рот и попросить о пощаде; это вроде бы просто — «Пожалуйста. Олег, я понял, не нужно больше, хватит». Ничего сложного, но… голова пустая, тело, наоборот, перегружено: жар и боль ягодиц, ноющая поясница, стертые о покрывало колени и локти, саднящие запястья. Короткий хлесткий удар после небольшой передышки выбивает крик. Хазин запрокидывает голову, окончательно теряя себя. — Возьми меня, — с трудом выстанывает он, не открывая глаз. — Сейчас. Возьми. Мне надо. Олег. Силы остаются только на отрывочные рубленые фразы, в которых заключено главное и такое нужное. Его приподнимают и со всей осторожностью опускают на постель, чтобы на какое-то время оставить одного. Эти мгновения позволяют ему перевести дух, утерев взмокшее лицо о плечо. Олег обычно перегружает его именно физически, чтобы избавить от мыслей, говорит мало, лишь направляет своим голосом. К Пете возвращаются прохладным прикосновением смазки между ягодиц, ощущением щетины на пояснице и крепких рук на бедрах. Волков без лишней нежности растягивает его двумя пальцами, только для того, чтобы смазать и исключить настоящую нехорошую боль. Петя хнычет, дергает бёдрами навстречу и сжимает руки в кулаки. Хочется. Ужасно хочется. — Дай, — он переступает коленями по кровати, — ну. Олег снова ударяет его, заставляя кричать и сжиматься на пальцах. Из-за того, что хочется большего, Хазин нарушает правила, не намеренно нарывается на наказание. На поводу его желаний не идут, только вздергивают задницу выше, массируют простату и взводят желание сильнее. Петя шипит, Петя закусывает одеяло, чтобы молчать и не умолять — на Волкова это не действует так, как должно, только раздражает, и делает он все ровно наоборот. От еще одного шлепка поджимаются яйца, а мурашки бегут от прерывистого вздоха рядом. — Неужели дашь ему то, что он хочет? — хмыкает Игорь, и Петя вспоминает о его существовании и думает, «сука, лучше б ты и дальше молчал». Если ему сейчас не дадут член, он к хренам пооткусывает головы всем присутствующим. — Думаешь, не стоит? — А как же воспитание? — Горбатого могила исправит, — флегматично замечает Волков и намеренно проводит короткими ногтями по спине, оставляя полосы. — Я, конечно, не перестану пытаться, но… Вместо пальцев в Хазина входит член, и он скулит от того, как это хорошо ощущается. Ради этого он готов даже не выебываться сильно на работе, лишь бы его самого ебали. Олег берет сразу быстрый темп, от которого внутри все узлом сворачивается, а от силы толчков щека елозит по покрывалу, больно обжигая грубостью. Петя открывает глаза именно в тот момент, когда Игорь в кресле напротив сжимает собственный член в кулаке и облизывает коротко губы. От движения чужого языка простреливает спазмом удовольствия до самых кончиков пальцев, и Петя стонет — хочет этот язык на собственном члене. Олег сдвигается, меняет угол и теперь прицельно проезжается головкой по простате. Петя постанывает на каждый толчок, подается навстречу, чувствуя, как соприкасается его горящая задница с прохладной кожей Волкова: от этого контраста и еще звенящей в мышцах боли дыхание перехватывает, и хочется кончить сильнее. Горло начинает саднить от стонов, пальцы рук немеют от того, насколько сильно он сжал в руках ткань, а внутри него только одно — кончить. Он перегружен и эмоционально, и физически настолько, что стискивает зубами собственное предплечье, только бы не просить, только бы не начать умолять. Ладонь Олега ложится на его член аккуратно и мягко, пальцы гладят головку, и Петю в буквальном смысле начинает трясти. Всего настолько много, что с коротким вскриком он кончает, выгибаясь дугой до хруста позвоночника. Оргазм настолько ослепителен, настолько невозможно прекрасен, что заполняет собой все без остатка. И Хазин, как малолетка, вырубается без сил. *** — Проняло? — хмыкает Игорь, делая шаг к кровати, но, получив предупреждающий взгляд Олега, снова опускается в кресло. — Его? — Волков обходит кровать и снимает ремень, чтобы растереть покрасневшие запястья. — Не думаю. Каждый из них знает: Олег всегда трепетно относится к тому, чтобы тот, кто начинал эту недо-сессию, ее и заканчивал по всем правилам. Единственное, что напрягает Игоря, — заботиться о себе не было в привычках самого Олега. Поэтому, прежде чем тот успевает уйти в ванную за заживляющим кремом для этой задницы, Гром притягивает его к себе, чтобы тут же обхватить губами член. — Подожди. Мне нужно… Игорь, две минуты… да ну блядь. Глядя снизу-вверх, Игорь не останавливается, наоборот, насаживается ртом, позволяя головке проскользнуть в горло. В его волосы тут же вцепляются жесткие пальцы, начиная контролировать движения и их амплитуду. Волков рычит и толкается резче: — Сука, как вы выживаете в своей псарне, если приказы ни хуя ж не исполняете… Правда в его словах есть, но явно не сейчас о подобном думать. Игорь ласково перекатывает яички, втягивая сильнее щеки, и чувствует, как в нёбо ударяет сперма. Хмыкнув, он все проглатывает и откидывается в кресле, поддерживая ослабевшего Олега за бедра, чтобы тот не осел прямо на пол. — Тебя тоже иногда нужно воспитывать, — дергает уголком губ он и тянет на себя не сопротивляющееся тело. — И не задвигай про то, что волки дрессировке не поддаются. — Тебя тоже выпорю, — тихо обещает Волков, пряча лицо в шее Игоря. — Олеж, ну не бузи, а. Расслабься. Ты пока в себя придешь, Петя и не очнется даже, успеешь его еще занежить. Олег не отвечает, кусает коротко и вздыхает так тяжело, что аж жаль его становится. Ничего. Всем им нужно чему-то учиться: Пете — думать, прежде чем ввязываться в авантюры; Олегу — уделять время себе, а не только своим мужчинам; а Игорю… Игорю нужно понять, как Волков так держит себя, что все вокруг них шугаются от одного его только взгляда.