Холодная вода или сода

Пятно крови на белой ткани домашней мягкой кофты казалось каким-то… чужеродным. Неправильным. — Надо бы под холодную воду, — отрешённо подумал Иваизуми, разглядывая испачканный рукав. — Ивчан… — Или найти соду… — Ивчан, — дрожащий голос Ойкавы пробивался словно сквозь ватное одеяло, с трудом заставляя вернуть внимание к происходящему и поднять взгляд на шатена. На его лице кровь тоже выглядела неправильно. Из груди сам собой вырвался тяжёлый вздох — Дуракава с кровавыми соплями под носом, ссаженной скулой и опухшими от слёз глазами весь выглядел неправильно, до одури. Но назвать его жалким язык всё равно не поворачивался. — Мне страшно, — произнёс он тревожным шёпотом, почти беззвучно, пальцами цепляясь за кофту такого привычного, безопасного, своего Ивчана, оглядываясь так, словно ему что-то могло угрожать в комнате старого приятеля. Иваизуми, ощущая собственное тело непривычно тяжёлым и неповоротливым, заставил себя кивнуть, выражая понимание — и Ойкаву прорвало. Секунда — и он уже сгрёб брюнета в охапку, с глухим рыданием уткнувшись в его плечо. Ни у кого не повернулся бы язык назвать руки Великого Короля слабыми, однако сейчас они едва справлялись с объятиями, и пришлось обнять его в ответ — крепко, прижимая к себе, в успокаивающем жесте ладонь на макушке пристроив. — Дуракава, — выдохнув неожиданно хрипло, Иваизуми опустил взгляд, подмечая на чужой шее царапину — короткую, даже не кровоточащую. Безобидную, если не знать, что она осталась от довольно близкого знакомства с ножом. Это была дурная затея с самого начала. Это была дурная затея с той самой секунды, как Маки и Иссэй, растянув на лицах словно одну ехидную улыбочку на двоих, начали подначивать капитана на свидание с Юкихарой. Юкихара! Всем было известно, что эта взбалмошная девица крутит шашни с главарём местной гоп-компании, которому уже давно двадцатник стукнул, но он не считает зазорным ухлёстывать за школьницами. Пусть и из старших классов. Это была дурная затея с той самой секунды, как придурок Тоору с загоревшимся азартом взглядом повёлся «на слабо», выбрав в качестве ставки порцию отядзуке с мандзю. Отядзуке, мать вашу! Достойная ставка! Иваизуми был дико зол. Надо было сразу раздать подзатыльники парочке этих провокаторов, дабы стереть с их лиц эти дурацкие лыбы. Надо было сразу от души встряхнуть Ойкаву за воротник, чтобы вытрясти из его бестолковой вихрастой башки и намёк на подобную глупость. Она ведь ему даже не нравилась, Хаджиме знал вкусы приятеля чуть ли не лучше своих; она ему даже не нравилась, но он всё равно попёрся на прогулку под ручку навстречу явным неприятностям. Ради отядзуке! Понятно, конечно, что дело не в порции риса и не в пирожках, но хотелось злиться. Правда, не на Ойкаву. На эти самые мандзю, на Ханамаки, на Маттсуна. И на себя. — Всё уже в порядке. Расслабься, — Иваизуми и сам невольно перешёл на шёпот, бормоча неловкие утешение — но моментально заткнулся, стоило шатену поднять зарёванное лицо со словно бы погасшими ореховыми глазами. Пустыми. Нет, в этом нет ничего такого, у Дуракавы всегда так от слёз — а в детстве он был невыносимым плаксой, ударявшимся в рёв по любому поводу, даже от пустяковой царапины на колене. Этот взгляд знаком и совсем не пугает. Но он не видел слёз Великого Короля уже десять лет. А сегодня, видимо, внутри того что-то надломилось. И Хаджиме, гладя непослушные, более привычного растрёпанные волосы понимал, что именно. И почему. Сегодня взбалмошный капитан Сейджо вспомнил, что они — обычные подростки. Корона остаётся на волейбольной площадке, а мир вокруг гораздо больше любого спортзала. Иваизуми почти ощущал, как формируется чужое осознание этого простого факта. И когда он об этом успел забыть? Месяц назад? Год? Два? Даром, что умный — всё равно дурак. Такой дурак. Такой… — Дуракава, — почти безнадёжно брюнет начал снова, отвлекая чужое внимание и глядя чуть в сторону, не находя в себе сил смотреть на разбитое лицо. Хватит и дрожи тела под напряжёнными руками. — Там новый Стартрек выходит. Хочешь, сходим? Ты же любишь все эти космические прибабахи и всё связанное с пришельцами. — Это не прибабахи, — словно бы спокойно отозвался Ойкава, но пробирающая его нервная дрожь лишь усиливалась. — Хорошо, не прибабахи, — послушно соглашаются с ним, продолжая выдвигать предложения. — Можно ещё сходить в новое кафе у станции. Говорят, там молочный хлеб есть. — Угу, — на лице шатена появляется бледная улыбка, но Иваизуми кожей чувствует — тот сейчас снова зайдётся в истерике. Вытравить из мыслей образ того паршивого потерявшегося во времени банчо, забрать боль, стереть ощущение холодного металла у сонной артерии не удастся ни обещанием купить десяток тарелок рамена, ни абонементом в планетарий на целый год, ни обещанием разгромить их бывшего кохая в следующем матче. — Дуракава, тише, — Хаджиме почти шипит, но только от ощущения собственной беспомощности, а после всё-таки пытается продолжить. — А ещё… По бледной щеке скользнула слеза — пока только первая. Можно предложить поездку в Токио на каникулах, всю неделю оставаться здесь на ночёвку, можно… — Ивчан, — голос Ойкавы сдавленный, горло явно свело спазмом в преддверии новых рыданий — но Иваизуми бездумно подаётся вперёд, накрывая мягкие искусанные губы своими и боясь даже шелохнуться. Их поцелуй вышел неловким. И солёным. Но глаза напротив больше не пустые. — Тише, Тоору, — словно позабытое с детства имя звучит дико непривычно. Но очень правильно. Не стоило отпускать этого шалопая с той девицей. Вообще отпускать от себя не стоило. — Больше не ходи никуда с такими, — негромко добавляет Иваизуми, всё же отстраняясь и касаясь подушечкой пальца ссадины на скуле. — Больше не ходи никуда без меня. Ойкава смотрит долго, словно бы вечность — целых десять секунд, а после неуловимо снова оказывается рядом, обнимая и подбородок на плече пристроив, больше, кажется, не собираясь рыдать. — Пойдём на фильм завтра? — интересуется тут же с привычными лукавыми интонациями. Очень по-дуракавски интересуется. Надо бы всё же оставить сейчас рукав кофты под проточной холодной водой или потереть содой, а то после не отстирается… да и пёс с ней, в общем-то. — Да. Пойдём.