***
Он хочет большего, чем просто раздражать ее. Но «раздражать» — это хорошее начало.***
— Почему ты не хочешь заняться со мной сексом? — наконец он ставит ее перед фактом. — Потому что ты можешь умереть в любой день. Я не хочу переживать об этом. Почему ты хочешь заняться со мной сексом? — Потому что я могу умереть в любой день. Я бы не хотел упускать это. Она целует его.***
Не так-то просто определить, с чего все началось. Он начал это, но не знает, когда это началось.***
(всегда ее комната, ее кровать, никогда его; неписаные правила) Он слизывает капельки пота между ее грудей — у него немного перехватывает дыхание, насколько это похоже на то, что он себе представлял. (сначала она не разрешает ему остаться, а когда они кончают, выгоняет его из постели. буквально выгоняет его из своей кровати)***
Все опасения, что это помешает работе, исчезают однажды ночью, когда он проебывает миссию — действительно проебывает миссию, он был импульсивным и раскрыл их прикрытие врагам, которые не должны были знать о слежке — и Мао кричит на него целых четыре минуты на глазах у всех: офицеров, механиков, всех. Она выглядит такой удивленной, когда он стучит в ее дверь несколько часов спустя, но это он все испортил и нет причин обижаться на нее за выволочку. Впервые она позволяет ему остаться и переночевать.***
Это самое трудное и самое важное, что он когда-нибудь сделает. Это, Мелисса Мао, и как удержать ее в своей постели, как не дать ей уйти, обмануть всего на пару мгновений, чтобы она продолжала рассеянно поглаживать его запястье тыльной стороной ладони.***
Террористы захватили этаж торгового центра в Сиднее — и их команду отправляют туда. Мао идет первой и умудряется в одиночку расправиться со всеми пятью преступниками, отделавшись лишь синяком на шее сбоку. Курц смеется над ее великолепием, винтовкой в руке и жестким взглядом, как будто она делает это каждый день (она делает это каждый день). Он оценивает это по достоинству. — Сука, — говорит он, — какая же ты крутая. Мао фыркает, и не позже чем ночью она позволяет ему провести языком по ушибленной коже ее шеи, он слишком мягкий и нежный, и это расстраивает ее. Она обхватывает его ногами и крутит бедрами в отместку, заставляя его стонать. — Ты все еще хочешь называть меня сукой? — спрашивает она. Он изо всех сил пытается одарить ее дерзкой ухмылкой. — Разумеется, да.***
Пару раз он подумывает рассказать об этом Соске. Потому что ему не нравится скрывать от него такие важные вещи. Потому что это «дело» с Мао поглощает львиную долю его мыслей и большинство его забот — не говоря уж об определенной части его бодрствования и не только бодрствования — поэтому он считает, что Соске должен знать. Но, во-первых, Мао, вероятно, убьет его, если он когда-нибудь кому-нибудь расскажет, и если она убьет его, то, скорее всего, больше он с ней спать не будет. И во-вторых, он не уверен, что Соске поймет. Не потому, что у парня довольно ограниченное понятие человеческих взаимоотношений или потому, что подростки от природы невежественны (Курц не намного старше, но ему так кажется). И не то чтобы он не понял, если бы Курц заговорил с ним о сексе. Но он этого не поймет. Динамики этого. Соске любит девушку, это достаточно очевидно для Курца, но от этого мальчишке становится еще труднее понять. Для Соске это простая вещь, даже если он не может понять, как она работает на него. То, что есть у Курца — то, за что он так упорно борется, — не так просто. То, что есть у Курца, не так просто, потому что он не может просто пойти к Мао и сказать: «Я люблю тебя».***
Однажды, заставив ее кончить особенно громко и, понаблюдав, как она не слезает, цепляясь за его плечо чуть дольше обычного, Курц не может не напомнить ей: — Я же говорил, что однажды ты будешь царапать мне спину. Он ждет, что она ударит его по губам, но оно того стоит. Она не делает этого. Она смеется. Курц думает: может быть, может быть, может быть…***
Приближается ее день рождения, и он думает, не стоит ли подарить ей что-нибудь. Может, консервированных крабов. Он начинает строить планы, как пронести их на корабль, когда решает, что она, вероятно, рассердится на него. (он разочарован, что она не выглядит сердитой, когда он ничего ей не дарит) — С днем рождения, — говорит он ни с того ни с сего, когда они идут по пустым коридорам к ее комнате. Он небрежно целует ее в макушку. — Э-э, — она в замешательстве. — Спасибо.***
Никто в здравом уме не назвал бы это ухаживанием. Во всяком случае, Курц никогда не претендовал на здравомыслие.***
Конечно, Соске не идиот. Он бестолковый, но не идиот, и в конце концов он узнает. Вернее, в конце концов Курц выдает себя. В довольно непримечательной миссии все оказывается сложнее, чем обычно, и Курц и Соске возвращаются более или менее целыми (в отличие от их машин), но спустя несколько часов Мао все еще числится пропавшей без вести, и Курцу не разрешают присоединиться к поисковой группе. Он пробивает дыру в стене раздевалки, и именно так Соске понимает, что что-то не так. Он рассказывает ему так коротко и просто, как только может. («Мы спим вместе, вот и все», — вот что было сказано ему пока, однако парень хмурится на «вот и все».) Когда выясняется, что Мао жива и здорова, он даже не идет поприветствовать ее, как это было бы нормально между коллегами. Хотел бы он отмотать весь день назад. — Она не должна знать, что ты знаешь, — говорит он Соске. — Хорошо, я сохраню это в тайне, если ты этого хочешь. Курц хватает парня за ворот униформы и толкает его к стене. Соске, вероятно, остановил бы его, если бы захотел. — Обещай мне, что не скажешь ни слова, — говорит он, скрипя зубами. — Курц… Он отпускает Соске. Он садится на скамейку, запускает пальцы в волосы, тихо ругается себе под нос и растерянно качает головой. Парень сидит рядом с ним. Курц сжимает пальцы в кулаки и говорит себе, что не переживет, если сорвется, начав плакать перед Соске. — Курц. — Ах, извини, что доставил тебе столько хлопот, — отвечает он своим беззаботным фальшивым голосом. Но вскоре переходит на печальный, тихий тон. — Просто… Я не тот, кто ей нужен. И. Она порвет со мной, если кто-нибудь узнает о нас. И я предпочел бы, чтобы она этого не делала. Я действительно не хотел бы. Так что, если ты можешь оказать мне услугу и ничего не говорить… Парень просто кивает.***
Наступает момент тишины, один из редких, и он грозится признаться ей. — А что, если я завтра пойду в бой, — говорит он. — Или ты уйдешь, и нас убьют, а я никогда этого не говорил. Это было бы отстойно. — Вот почему я не хотела спать с тобой. Это напряжно. Пару ночей вместе, и ты думаешь, что мир… — Это чушь собачья, и ты это знаешь, Мелисса. — Я все еще твой начальник, сопляк. — Тогда… Прошу разрешения высказаться, сержант-майор. — В разрешении отказано, — говорит она ровным, ледяным тоном. В этот момент он наиболее близок к тому, чтобы рассердиться на нее. — Чего ты так боишься? Она не отвечает, и он не настаивает. Если держать свой болтливый рот на замке — это все, что нужно, чтобы сделать ее счастливой (или то, что, по ее мнению, сделает ее счастливой), то Курц, блядь, это сделает.***
Он лелеет идею отказа от секса в качестве тактики, но его хватает всего на одну ночь. «Это никогда не будет чем-то большим? В самом деле?» Однажды, когда он задается этим праздным, бесполезным вопросом, Мао кладет голову ему на плечо — это один из тех редких случаев, когда она ведет себя с ним по-домашнему. Он не спрашивает вслух. Ответ ему известен. И все же он остается.***
Со временем они довольно хорошо узнали друг друга. Например, все эти дни, проведенные в охране Канаме. Курцу наскучит сопровождение и наблюдение за девушкой, так что он все время проговорит с Мао по внутренней связи. В основном он болтает глупости, да и Мао по большей части игнорирует его или велит ему заткнуться, ругая его на все корки, но это все же какое-никакое общение. И он не так уж и глуп, он ведь знает, какая она все-таки милая; все эти разы, когда она протягивала ему пиво или покупала по дороге к квартире нравящийся ему журнал, или как она иногда не выговаривала ему, если он проспит, и как ей нравились блюда, которые он готовил, и как замечательно она выглядела в одном полотенце… Нет. Тогда он был вроде как счастлив.***
Он начинает задаваться вопросом, что же толкнуло его на это неугомонное преследование. Да, он представлял себе, что секс с Мао будет потрясающе хорош. Но, конечно, были и другие женщины, с которыми можно было заняться потрясающим сексом. Женщины, которые были бы более отзывчивы на его ухаживания. Почему он упорствует? Конечно, было много других женщин, менее умных, менее жестоких, менее властными, менее Мао-образными. И все же. Вот так все и началось: он не хотел ничего сложного. Он хотел Мелиссу Мао.