*** Ты горячее солнца, я холодней луны. Судьбы, дороги, боли - общие до весны. Только лишь лед растает, и зацветет листва – Мы позабудем тут же теплой зимы слова.
***
За эти тысячные доли секунды, запечатленные множеством камер, ты переживаешь всю жизнь. Кажется, это мгновение, несмотря на свою короткую продолжительность, не забудется никогда. А все потому, что в шуме криков, сливающихся в единогласное «Campeones», ты слышишь то, что в сотни раз значительнее вашей победы, выигранного трофея и титула. То, что тут же застыло внутри несводимой татуировкой. Он всего лишь каллиграфически вывел на сердце тихим шепотом: «Я подарю тебе весь мир» Улыбаешься и, наконец, вдыхаешь так стремящийся в легкие воздух. Улыбаешься и больше не слышишь мира вокруг. Потому что ничего не важно, кроме осторожно сказанных слов. Ты уверен – он не врет. Сомнений не возникало никогда, хоть ты и ни единожды мог колебаться раньше, но сейчас… Это было равносильно серьезнейшему преступлению против собственной души. И точно случайно его пальцы накрыли твои после. Будто невесомое, ничего не значащее касание – это просто так. Блажь. У вас никогда ничего не было случайно. Даже слова такого вы, наверное, не знали и не хотели узнавать. Судьба много раз прощала тебя за отвратительное поведение, за предательства и измены, коих было превеликое множество. Иногда он узнавал о «проступках», потом сводил тебя с ума долгим непрекращающимся, пока не посчитает нужным, молчанием. Ни взглядов, ни порицаний – ничего. Самое холодное «ничего» в твоей жизни. Бывало, что Рауль просто не желал раскрывать подноготную твоей жизни без него. А была ли такая жизнь? Все в тебе завязано на нем. На Рауле. Если бы все было так безоблачно, ты бы, наверняка, не погрустнел, когда увидел в толпе Фернандо. Часто моргая и сильнее впиваясь в металлические поручни на крыше автобуса, ты убеждал себя, что это лишь разыгравшееся не на шутку воображение. Но даже после проведенной мозговой терапии его улыбающееся лицо никуда не делось, а правая рука поползла вверх. Торрес хотел помахать, но по твоему виду было ясно, что подобное действие категорически запрещалось. Транспорт, удаляющийся от места, где ты чуть не потерял рассудок, спас жизнь, продлил её ещё на пару-тройку часов. Взглянув на Рауля, ты понял все. Он понял все. Это конец. Одна улыбка, одна секунда твоего странного, но не выделяющегося на фоне общей эйфории, поведения. Пытаешься зацепиться за его пальцы, тепло которых утрированно медленно начинает покидать тебя, как за последнюю возможность. Да, вы ещё поговорите. Да, будет скандал, причем ты уверен – он не смолчит, больше ничего не скроет и не задушит ярость в натянутой улыбке. Но это и был ваш последний шанс – его ладонь поверх твоей. Не успел. Он по-прежнему стоял за тобой, но ты не успел. Отпустил, не удержал, разорвал связь, не сумев уцепиться за соломинку надежды. Рауль даже улыбался, приветствовал беснующихся болельщиков, смотрел на тебя. Смотрел, прожигая спину ледяным только для тебя взглядом, добираясь сквозь прочные мышечные ткани до сердца. Больно. Ему больно. И плевать, что мысли в твоей голове сплелись в нераспутывающийся клубок, что твои глаза поблескивали от подступающих слез, твои пальцы дрожали от отчаяния… Твоя жизнь останавливалась. Он твой. Он был. Ты просто уничтожил свято оберегаемое сокровище, растоптал и сбросил остатки в бушующую пучину ещё зарождающегося океана страдания с утеса любви. Больно. Пускай больно, пускай все кончится. И ты отпустишь его на волю, которой он не желал, снимешь оковы, в которых он нуждался, дашь расправить ненужные ему крылья. Ненужные без тебя.***
Такое странное, остро эфемерное чувство копилось в тебе уже пару недель. Все потому, что ты встретил его, случайно увидел и пал под натиском солнечной улыбки и широко распахнутых искренних карих глаз на щедро усыпанном веснушками лице. - Здравствуйте, меня зовут Фернандо Торрес! Рауль смерил строгим, запрещающим даже мысль о молодом форварде взглядом. Кажется, уже тогда он понял, что что-то будет не так. Не так с тобой. И с ним. Со всеми вами. Потому что по посветлевшему в момент взгляду небесно-голубых глаз было ясно: тебя задели, что-то тронули внутри, оставили нестираемый след глубоко в сердце. Наверное, от того весь следующий после злополучной для вас тренировки вечер белый капитан провел с тобой в абсолютном молчании. В холодном, методично разрезающем тишиной барабанные перепонки молчании. С того дня в такие моменты ты всегда думал: «Лучше бы он стрелял».***
Громкие стоны прерывались рваным дыханием и жадными поцелуями невпопад. Пальцы в шальном безумии страсти искали пристанища на бледной коже нового тела. Толчки высвобождали злобу, которая искусно была превращена тобой в спектакль нежности и заботы. Он, видишь ли, занят. Он не может. Зато ты можешь всегда. Всегда свободен, готов к чему угодно, лишь бы с ним. Закусываешь губу и на секунду отворачиваешься от сходящего под тобой с ума Торреса. Даже во время секса, во время первого для этого мальчишки занятия любовью с мужчиной ты думаешь о нем. Рауль постоянно в твоей голове, и с этим невозможно ничего сделать, слишком противоестественно бороться с подобной разрушающей разум силой. Разум и сердце. Но ты умел мстить. И, да простит тебя это невинное дитя, жестоко мстить. Пусть узнает, пусть взбесится и сорвется, показав, наконец, живого Рауля, а не машину по забиванию голов и раздаче дежурных поцелуев и объятий. Но в пиковый, самый важный лишь для двоих в этой спальне момент ты преодолел эту слабость. Забыл о Рауле на сотые доли секунды и почувствовал облегчение, даже освобождение. Фернандо, видимо, тоже осознал это, хоть и никак не показал. Тогда вы двое слились в единое целое. И телами, и мыслями. Тогда в голове не было обжигающе кричащего имени, которое преследовало до сего момента очень долго. А бежал ли ты от этого?***
За день до финального матча ты остался у Нандо. Сделал мальчику приятно, продемонстрировав в очередной раз серьезность намерений, в которых сам нередко сомневался. Да и Рауль к тому же был слишком занят семьей, чтобы уделить тебе хоть каплю внимания, ставшего в последнее время слишком дорогим и почти бесценным. - О чем ты думаешь? – Торрес пристроился сзади, осторожно обнял за талию и удобно устроил подбородок на твоем плече. - А о чем я, по-твоему, могу думать перед финалом? – ты усмехнулся и выпустил задержавшийся в легких чуть дольше положенного сигаретный дым светло-серой струей вверх. - О нем? – Нандо произнес эти слова почти утвердительно, - Ты же всегда думаешь о нем, даже когда… - Фернандо, - остановил развитие дурных мыслей в параноидальном сознании форварда, ему были ни к чему такие волнения, тем более из-за тебя, - Я думаю о тебе. После произнесенного ты потушил сигарету, расцепил его хватку, успевшую стать стальной всего за пару фраз, развернулся лицом и приподнял указательным пальцем хмуро опущенный подбородок: - Я думаю, о тебе. Верь, - нежно поцеловал плотно сомкнутые губы, которые чуть смягчились и в конце поцелуя даже не желали отпускать твои. Трепетный момент прервал телефонный звонок, свидетельствовавший о том, что нужно собираться. Рауль всегда звонил за 15 минут до выезда, зная твою искреннюю любовь к опозданиям. На этот матч нельзя было опоздать, хотя ты был почти уверен, что ни минуты не отыграешь за родной клуб. Устало вздохнув, последний раз коснулся гладкой щеки и покинул комнату. А уже спустя ту самую запасную четверть часа, по обыкновению щедро подаренную капитаном, переступая порог квартиры, проклинал свой излишне хороший слух. «Даже смотря на меня, ты думаешь о нем»***
Празднование победы закончилось так же быстро, как и началось. Для вас. Рауль сдержал все обеты, всё, как по расписанию – выверенно и точно. Только вот в этот вечер он слишком открыто избегал тебя по понятной только двоим причине. Хотя вряд ли в общей суете кто-либо заметил, что Бланко, покинув автобус, так ни разу и не обнял своего вице, не одарил полупьяным, но полным чистоты и привязанности поцелуем почти в губы. Лишь ты чувствовал на этом празднике жизни, как неумолимо песчинки отсчитывали ваши последние минуты. Он не сойдет с ума от ревности, а ты свихнешься от чувства вины. Он накричит, но ты не найдешь себе оправдания ни в словах, ни в действиях. Он был сильным с тобой, жил твоей любовью и, каким бы абсурдным это не казалось на фоне бесконечных измен, верностью. Как ломать чужие жизни? Как вырывать сердца любимых? Кем после всего этого быть? Ты знал ответ. Всегда знал. *** Засыпая на раненном теле, Прогоняешь дыханием боль. Лишь однажды признанию поверил, Что прощаться труднее с тобой.