Спокойствие

1937 год Китай бежал, задыхаясь. Бежал, не видя перед собой дороги. Бежал, даже не зная, что умеет так бегать. Он успеет. Должен успеть. Наконец, увидя перед собой нужный дом, Китай со всей силы дëрнул дверь, но та оказалась заперта. — Кто там? — спросил низкий мужской голос. — Это я. Открывай, — прохрипел Китай, ожидая ответа. Дверь отворили. Перед Яо предстал бледный худой юноша с растрëпанными, несобранными волосами. — Яо-сэнсей, — юноша сложил руки в качестве приветствия. — Простите, что не открыли сразу. Мы думали, что это опять японцы. — Ничего. Где он, Шанхай? — спросил Китай, озираясь по сторонам. — Вы точно хотите его видеть? Он в плохом состоянии. Очень плохом, — предупредил Шанхай. — Мне всё равно, — резко ответил Яо. — Покажи мне его. Вздохнув, юноша повёл Яо в соседнюю комнату. Она была настолько тесной и низкой, что там помещалась лишь одна кровать и маленький столик. На этой самой маленькой грязной кровати лежал израненный Нанкин. На нём не было живого места: лицо искромсали, не щадя, на боках и груди аллели глубокие шрамы. Конечности его судорожно дëргались, но шевелить ими было не то, что трудно. Больно. Всё-таки, его избили на славу. — Нанкин… — Китай посмотрел на раненного и опустился перед тем на колени. — Яо-сэнсей… — простонал Нанкин, вцепляясь в форму Китая. — Как я рад, что вы пришли… Хоть увижу вас перед смертью… — Нанкин, нет, не вздумай умирать! Я тут, я рядом, слышишь?! Слышишь?! — Яо прижал юношу к себе, целуя его в лоб, виски, улавливая на губах железный запах крови. — Он совсем плох… — констатировал Шанхай, глядя на эту душераздирающую картину. Рядом с ним стоял Пекин, который не смел поднимать глаза на Яо. Уж слишком печальной была сия сцена. — Прости… Прости меня… Я… Я не уберëг тебя! — голос Яо срывался на крик. Китаю было всё равно, что на него смотрят его последователи. Всё равно на то, что от вида кричащего Яо, сами содрогались, отворачивая взгляд. — Всё хорошо… Вы не виноваты. — Тебе принести чего-нибудь? — учтиво поинтересовался Пекин. — Воды. Дайте воды, — взмолился Нанкин, и к его сухим губам тут же была поднесена чаша с водой. — Почему он лежит в таких условиях? Здесь же вздохнуть невозможно, — строго спросил Китай, немного успокоившись. — Другие дома заняты японцами. Это единственное безопасное место, которое мы нашли, — пояснил Шанхай. Китай задумался. Он заподозрил неладное сразу, как почувствовал острую боль в области сердца. И будто в подтверждение его плохого предчувствия, через день ему пришло письмо, где кратко было написано: «На Нанкин напали японцы. Он плох» и несколько алых пятен на бумаге. Тогда, забыв про все свои ранения, Китай, сломя голову, направился в то место, которое было указано в письме. Пекин и Шанхай молча смотрели на него. Юноши тоже получили увечия. Руки Пекина были перевязаны, а на глазу сияла серая от пыли повязка. Шанхай хромал, причём не просто хромал: каждый шаг приносил ему сильную боль, но он крепился. Нельзя показывать слабость при и так угнетëнном учителе. — Простите меня, дети мои, — тихо пробормотал Яо, поглаживая окровавленные волосы Нанкине. — Это из-за меня вы все страдаете… — Вовсе нет, — быстро возразил Пекин. — Мы сами виноваты. Не смогли защитить себя. Как дети малые. — Что уж искать виноватых, — вздохнул Шанхай, взяв свою самодельную трость. — Нужно думать, что делать дальше. — Да, точно, — Пекин поднялся на ноги. — Нужно перевязать ему раны. — Некогда перевязывать, — вдруг ответил Яо. — Японцы с минуты на минуту будут здесь. Вы должны бежать отсюда. — Но как? Нанкин совсем не может идти, — возразил Шанхай. — Если он не идëт, то мы сами понесëм его! — вдруг выпалил Пекин. На него тут же устремились двое удивлëнных взглядов. — Боджинг, о чëм ты? — Шанхай удивленно захлопал глазами. — О том! — взгляд Пекина в момент налился кровью. — Нанкин — столица, сердце Китая. Если он умрёт, нам всем будет плохо. Мы должны любой ценой его защитить и не отдать в лапы японцам! — Мы уже в лапах японцев, если ты забыл, — сухо напомнил Шанхай. — Боджинг прав, — вдруг вмешался Яо. — Вам надо бежать отсюда. Нанкин кому-то нужно понести на руках. Китай соображал быстро. Война научила мысли лететь со скоростью света. Яо переживал не за себя. Многие годы его столицей был Пекин, и если бы с Нанкином что-то случилось, то больше, чем боль в сердце, Яо бы не почувствовал. К тому же, к этой боли он давно привык. Однако Китай не мог позволить кому-то из городов умереть. После потери Гонконга и Макао, колонизации земель Ëн Су и взятия в плен Тайваня непосильное чувство вины лежало на его плечах. Он винил себя в том, что не смог защитить свою семью от собственного брата. И смерть одного из городов окончально бы добила его. — Да что тут рассуждать! — Пекин присел на корточки рядом с Нанкином и тихо сказал ему, — прости, сейчас может быть немного больно, но другого выхода нет. Нанкин часто задышал. «Немного больно» звучало очень обнадëживающе. Пекин аккуратно поднял его на руки. Нанкин вцепился в рубашку бывшей столицы. Ему было больно, невыносимо больно, всё тело рвало на куски, даже стонать он уже был не в силах. Нестерпимо кололо под рëбрами, в груди, в висках. — Терпи, Сию, — прошептал Пекин на ухо Нанкину. — Ты сильный. Чуть-чуть осталось. Нанкин хрипит, силясь что-то ответить. Пекин покрепче приобнял раненого и кивнул Шанхаю: — Открой окно. Шанхай подчиняется, распахивая створки. — Надо, чтобы кто-то вылез сам, — подметил Яо, — и принял Нанкин снаружи. Шанхаю не нужно дважды повторять. Несмотря на ноющую боль в ноге, юноша кое-как вылез из окна. Пекин с крайней осторожностью начал просовывать Нанкин через окно. От острых болезненных ощущений у него свело лицо, но несмотря на это, вылазка прошла успешно. Сию уложили на траву. После вылез и сам Пекин. Города возликовали, вот только Яо не разделял их радости. — Что-то случилось, Яо-сэнсей? — спросил Пекин, заметив озабоченность учителя. — Подозрительно тихо… — задумчиво сказал Яо, — японцы скоро будут здесь. Бегите. — Яо-сэнсей, а как же вы? — Шанхай выпивается глазами в Китай, который остался в помещении. Предчувствие не обмануло Яо. Где-то в далеке послышались крики. Китай заторопился: — Берите Нанкин и бегите к Луну, он вас защитит! Идите через лес, там никого нет. Быстрее! Чего вы стоите?! — Яо-сэнсей, а… — Шанхай пытался возразить, пока Пекин вновь взял Нанкин на руки. — Некогда! — прокричал Яо. — Я их отвлеку, а вы бегите. Живо! Шанхай и Пекин кивнули и поспешили исполнить приказ. Яо-сэнсей знает, о чем говорит. Яо-сэнсей знает, что делает. Не стоит бояться за него. Он справится. Китай вынул меч. Винтовка его была испорчена. Это средневековое оружие — последнее, чем он мог защищаться. Через час томительного ожидания в дом ворвалось несколько японцев. С ними был Кику. — Здесь кто-нибудь есть? — спросил один из военных, осматриваясь. — Обыщите всё, — почти равнодушно приказал Хонда. — Чего меня искать? — Яо выходит из комнаты, сжимая рукоять меча. — Здесь только я, никого больше. — Китай-сан, — голос Хонды прозвучал слишком удивлëнно. Он ожидал чего угодно, но точно не того, что столкнëтся с бывшим наставником лицом к лицу. — Что вы здесь делаете? — Ты ещё будешь спрашивать, что я делаю на своей территории, в одном из своих домов? — процедил Яо, в упор глядя на Кику. — Нет, — стараясь скрыть волнение, ответил Кику, нащупав рукоять катаны. — Просто я думал, что вы заботитесь о раненых и убитых. Не предполагал, что в вас ещё есть желание сражаться. Яо решил промолчать. Да, он мог, конечно, ответить, что намерен сражаться до последней капли крови, но а смысл от этих слов? К чему лишний пафос, когда единственное, о чём думаешь — добрались ли твои подопечные до Луна, не поймали ли их японские шпионы по дороге? — Давай закончим с этим, — Яо наконец вскидывает меч, направляя остриë на бывшего воспитанника. Кику рефлекторно достал катану. Их битва была недолгой. Измождëнный и раненый Китай с мечом явно не лучшего качества против Хонды, который мастерски владел катаной. Японскому оружию не составило особого труда разрубить меч и обезоружить Яо, который от бессилия просто осел на пол, дико глядя на Кику, которого тоже нехило трясло. — Китай-сан, вы должны пойти со мной, — Хонда старался сохранить хладнокровие в голосе, но получалось до ужаса плохо. Он понимал, что настанет день, когда ему придëтся сразиться с собственным учителем, но даже предположить не мог, что этот день настанет так скоро. Понимая, что деваться некуда, Яо послушно встаëт. Двое японцев сразу же перевязали ему руки. Запястье сдавила грубая верëвка. Китай последовал за Японией и его сопровождающими. Дела обстояли ужасно. Радовало одно — Шанхай и Пекин с Нанкином, скорее всего, уже успели скрыться. А значит, бояться нечего. Под крылом Луна они будут в абсолютной безопасности.

***

Яо просыпается. Яркий свет от больничных лапм больно бьëт по глазам. Китаю вновь хочется закрыть глаза и провалиться в небытие, но громкий голос, взявшийся из ниоткуда, возвращает в реальность. — Китай, ты как? — бодро спрашивает Иван, разглядывая больного. — О Боджинге и Вейюане до сих пор ничего неизвестно? — игнорируя вопрос, интересуется Яо. — Нет, — виновато вздыхает Брагинский. — Как в воду канули. Но ты не переживай, они обязательно найдутся! А пока проснись, тебе уколы пришли делать. Китай закрывает глаза. — Мне уже тошнит от этих уколов… Мне от них легче не становится, понимаешь? — Понимаю, — Ваня в качестве утешения гладит руку Яо, на которой до сих пор видны следы от шрамов. — Но что делать? Доктор сказал, что у тебя слишком серьëзные ранения. — Боже мой, за что всё это… — к горлу подступает неприятный ком, накрывает тошнота. — Ваня, что ты тут ошиваешься вообще? Итак хреново, хуже уже некуда, ещё и ты над душой стоишь. — Мой босс приказал помогать тебе во всём. Вот я и помогаю. Здорово же, что есть кто-то рядом, неправда ли? Яо ничего не отвечает, отворачиваясь к стене. Его предал родной брат, вся семья у брата в плену, а сам Яо, сбежав из этого плена, сейчас лежит в больнице в обществе слегка пугающего русского, не зная ничего о судьбе своих городов. Бывают ли ситуации безысходнее?...