Воспоминания

Идя по коридорам дворца, направляясь в покои брата-Повелителя, Фатьма султан беседовала с младшей сестрёнкой. — Что-то случилось, Фахрие? Матушка и Михримах так быстро ушли, как только встретили меня. И Михримах практически не среагировала, когда я поздравила её, назвав невестой… В письмах она представлялась мне искренне счастливее. Пока я сюда ехала, что-то произошло, да? Или происходит? Фахрие вздохнула. — Бюльбюль всех обрадовал и обнадёжил, когда вернулся из Египта, все ждали и были воодушевлены… Хюмашах не приехала и даже ничего не написала. — Ох… — Фатьма резко остановилась. — Я… Что? Ты серьёзно? — Более чем. — Ух, я даже не знаю, что сказать… Михримах обидится, а матушка переживает. Так ещё и… — Ты думаешь, что что-то случилось. Фатьма посмотрела на сестру. — Я абсолютно уверена в этом, что-то должно очень случиться, из-за ссоры, обид Хюмашах бы никогда так не поступила. — Я согласна с тобой. — И что же теперь делать? — Ну, сейчас ничего, свадьба объявлена уже как несколько недель, ты не сможешь доехать до Египта и вернуться. А если не будет ещё и тебя… Мне кажется, всё вообще у нас распадётся. Фатьма молчала. — По крайней мере, меня успокаивает, что вряд ли случилось что-то совсем плохое, в конце концов, нам бы об этом сообщили, да и Бюльбюль был там ещё недавно, и всё было в порядке. — Нужно ехать в Египет. Нужно сделать это как можно скорее. — Верно, но не сейчас, Фатьма. Никак не сейчас. Сёстры подошли к покоям Повелителя. — Мехмед, — Фатьма присела в поклоне, а затем обняла брата. — Добро пожаловать, сестра, рад видеть тебя… Тем временем в покоях Валиде султан Сафие, подойдя к окну, раскрыла письмо. Заболел… Умер… Что?! Нет… Нет… Нет… Проносилось в голове с обречённым отчаянием, и в этот миг раздался стук в дверь. — Войди! — Слово смешалось со стоном боли, Сафие стиснула зубы, запирая крик, и как будто неосознанно обернулась. Прямо перед ней стояла дочь. — Матушка, — Михримах вопросительно смотрела на Валиде. — Вы в порядке? Мама? Солнце, светившее в окно комнаты, резко потухло, казалось, в один миг исчезли все звуки в покоях, доносящиеся с улицы, щебет птиц, шорох листьев, наступила тишина. Вязкая, гнетущая, страшная тишина! И только биение собственного сердца. Мир вокруг замер, и Сафие ощутила себя одинокой в абсолютной темноте. Перед глазами всё плыло, голова кружилась… Усилием воли Сафие сделала несколько шагов к дочери и тут же выдохнула — длинным свистящим звуком, будто из лёгких вышел весь воздух… Письмо выпало из рук. Последнее, что Сафие почувствовала, — руки, поймавшие её и медленно опустившие на пол. — Мама! — крикнула Михримах, видя, как глаза матери закатываются. — Лекаря! Сейчас же, быстрее! Мама! — Михримах нежно встряхнула мать. — Мама! Положив маму на спину на пол, Михримах наклонилась и дотронулась до её шеи. Дыхания она не чувствовала, пульса тоже. — Госпожа… — Где лекари, Бюльбюль?! Мама умирает! — Сейчас, госпожа, сейчас! Покачав головой, Михримах приподняла веко, зрачок расширился, на свет не реагировал. — Проклятье! Пока их дождёшься, уже будет поздно! Михримах откинула голову матери назад и положила указательный и средний пальцы левой руки на грудину, а правую сжала в кулак, подняла и резко опустила на грудь. Удар! Потом ещё и ещё. Ещё… И почувствовала, как сердце вновь забилось… Лицо матери порозовело. Она стала дышать. Михримах выдохнула, и в этот момент в покои вбежали лекари. — Госпожа… — Наконец-то! Матушка не дышала, а вы всё идёте! Передавая Валиде в руки лекарей, Михримах поднялась. *** — Как матушка? — Состояние стабильное… — Мама ведь поправится, да? — Ещё один взволнованный голос. Голоса… Откуда они? Голоса… Конечно, её дети. Рядом. Она слышит их. Фатьма, Фахрие… Её доченьки. — Может, мне вообще не стоит выходить замуж? Михримах… Что? — Что-то всё происходит не так… Нет, не говори так, доченька, ты ни в чём не виновата… Хотела сказать Сафие, но это были только её мысли. Сознание возвращалось мучительной болью. — Не говори глупостей, Михримах, иди ко мне. Всё будет хорошо. Мехмед… Мехмед… Правильно, правильно, оберегай сестрёнок. Боль, ничего кроме боли, как будто всё тело в огне… Сафие снова провалилась в темноту. Заболел… Умер… По спине проходит дрожь, сердце отчаянно бьётся, она ощущала себя словно в западне… В могиле… Ещё и невыносимая тяжесть давила на грудь. Может, она действительно умерла? И сейчас лежит под землёй? Нет. Эта тяжесть внутри, не снаружи. Сердце? Да, но сейчас боль уже не физическая, болит и разрывается душа. Она потеряла надежду. Вся её борьба была бессмысленной, смерть догнала её львёнка… Так зачем сражаться дальше? — … у нас прекрасная, очень красивая, здоровая девочка, смотри. Мурад впервые положил ей на руки белокурую малышку… Спокойный, тёплый взгляд, светлый, лучистый, словно лучик солнышка. Конечно, как можно было сдаться, когда этот взгляд родных зелёно-карих глаз каждый раз так смотрел на неё? Её прекрасная доченька… Она бы с радостью поставила вокруг неё забор, чтобы только никто не мог подойти к ней и навредить, но нужно отпускать и доверять, когда твоё сокровище учится отпускать твою руку, чтобы её глаза продолжали светиться… Любопытством к миру, любовью. Но взгляд не исчез, когда дочь оглядывалась, ища её рядом, и улыбалась, находя, он продолжал смотреть на неё точно так же, как в первый раз. Сейчас она тоже потеряла его… Нет, ещё нет. Она ещё может восстановить разрушенное. Надо только сделать первый шаг. И сначала не умереть, ничего не исправив… — Матушка… Матушка… Голос доносится как издалека. Её кто-то зовёт? Или ей это всё снится? Не могу открыть глаза… — Матушка!.. Матушка! Вы слышите меня? Да, да… Почему ничего не слышно? И вокруг по-прежнему темнота… — Матушка… Снова голос. Сконцентрироваться на нём. Сконцентрироваться… — Хюмашах… — собрав все силы, произнесла Сафие. — Моя прекрасная доченька… Михримах закусила губу и на некоторое время отвела взгляд от матери, сдерживая слезы. А затем сжала её руку и нежно провела своей рукой по её волосам. — Она обязательно приедет, матушка, всё будет хорошо, вы главное поправляйтесь, — и, поцеловав руку матери из-за всех сил, Михримах поднялась и вышла из покоев. Выйдя в гостиную, Михримах замерла, не ожидая столкнуться в комнате с сестрой. Фатьма сидела за столом и что-то писала. Михримах отвернулась. — Уже вечер, я отправила Фахрие и Мехмеда в покои. Как матушка? — Кхм, — откашлялась Михримах, стараясь по-прежнему не смотреть на сестру. — Ей лучше. Ты пишешь… Это письмо нашей старшей сестре, которая нас игнорирует? — Игнорирует? Никогда, Михримах. Просто так никогда. — Конечно, конечно. У всего есть причина… Ссора — это вот достаточная причина, чтобы нашей идеальной старшей сестре не захотеть увидеть нас ни на один праздник. В комнате повисла напряжённая тишина, и Михримах рассмеялась. — Ладно, расслабься и забудь… Всё нормально. Так письмо в Египет? — Конечно, — неуверенно ответила Фатьма, всё ещё смотря на сестру. — Хюмашах должна знать о том, что произошло с матушкой… — Безусловно, всё правильно, и, главное, это именно то, что нужно нашей матушке, поэтому отправь его как можно скорее. И мы все снова будем большой и дружной семьёй. — Михримах, да что с тобой? — Ничего, я радуюсь нашему скорому воссоединению, — и Михримах быстро вышла из покоев, не дав сказать сестре больше ни слова. Невыносимо хотелось пить, но она не могла ни пошевелиться, ни дотянуться до стакана, ни позвать кого-нибудь. Боль пронзала голову от виска до челюсти. Она чувствовала себя беспомощной и с трудом переносила это чувство. Она ненавидела, когда чувствовала себя так. Боли мучили её всё время этих периодов возвращения в сознание, и она так и не могла открыть глаза. Так всё, хватит. Пора вытащить себя из глубин этого «ничего», где нет ничего, кроме темноты. Её ждут дети… — Пора возвращаться, — сказала Сафие внутри себя и попыталась снова открыть глаза. Первая попытка не увенчалась успехом, настолько веки казались тяжелыми. Сафие слабо застонала. — Матушка, — раздался взволнованный голос рядом. Ещё раз собрать все силы. — Пить, — хрипло прошептала Сафие. — Воды… — Сейчас, сейчас, матушка, — снова звучало рядом. — Она пришла в себя, да, да, сообщите брату и сёстрам. — Вода, матушка… Кто-то осторожно приподнял ей голову, поднеся стакан с водой, с губ Сафие сорвался стон, но затем она таки сделала несколько живительных глотков, и наконец открыла глаза. Яркий свет ослепил, Сафие закрыла глаза и скривилась от боли, опускаясь на подушку. — Матушка… — снова взволнованный голос. — Посмотрите её… Но постепенно, постепенно Сафие всё больше возвращалась в действительность. И уже как будто невидимый голос стал наконец-то осязаемым. Фатьма. Доченька. — Всё хорошо, доченька, не волнуйся, — прошептала Сафие и даже постаралась улыбнуться. — Матушка… — Фатьма сжала руку матери, — слава Аллаху. Мы так испугались за Вас! — Как твои сёстры и брат? Это её голос… Такой тихий и слабый? — Всё хорошо, матушка. Они сейчас придут. Дочь отпустила её руку, и кто-то наклонился рядом, дотрагиваясь до лба. — Как вы себя чувствуете, госпожа? Сафие открыла глаза. Перед ней стояла и смотрела на неё пожилая женщина с усталыми карими глазами. — Вам тяжело говорить? Сафие моргнула. Лекарша кивнула. — Но всё хорошо, вы слышите, видите? Сафие снова открыла и закрыла глаза. Лекарша снова кивнула. — Что это значит? — Не волнуйтесь, госпожа, всё хорошо, главное, что Сафие Султан очнулась, сейчас ей нужно время и покой, чтобы восстановить силы. Желательно не перенапрягать госпожу. Но стоило лекарше закончить эту фразу, двери покоев распахнулись, впуская в себя словно вихрь ворвавшегося султана Мехмеда. За ним куда спокойнее в покои вошли Фахрие и Михримах. — Матушка! — выдохнул он. — Валиде! — Как она? — повернулся Мехмед к пожилой женщине. — Пришла в себя, Повелитель, — ответила она. — Слава Аллаху! Очнулась. — Матушка! — Мехмед трепетно поцеловал руку матери, поднеся её к своему лбу. Сын трепетно сжимал её руку, а Сафие боролась с собой, чтобы её не вырвать. Было неуютно, и казалось каждое прикосновение старшего сына причиняет боль. Здесь и сейчас ей очень хотелось остаться одной с дочерьми, чтобы сын ушёл, но Сафие молчала. Мехмед опустился на кровать. — Матушка… Нежный голос Фахрие позвал её справа, и Сафие улыбнулась ей, ласково проводя рукой по волосам дочери, отведя напряжённый взгляд от сына. — Михримах… Взяв правую руку матери в свои, Михримах поцеловала её. Дочь смотрела на неё, Сафие мягко улыбалась. — Что-то не так, доченька? — Нет… — Михримах сглотнула. — Свадьба, мама, будет лучше, если мы перенесём её, пока… Вы не поправитесь. — В этом нет необходимости. — Но… Вы уверены? — Конечно. Я ведь здесь, доченька. Сафие снова закрыла глаза. — Матушка? — Михримах по-прежнему не отпуская руку матери, села на кровать. — Валиде, Вам плохо? — спросил Мехмед. — Всё нормально, — тихо, тихо ответила Сафие. — Ой, — произнесла Фатьма, — Ясемин хатун сказала не перенапрягать матушку, а мы все к ней ввалились сразу. — Да, давайте дадим матушке отдохнуть, — Мехмед поднялся. — Выздоравливайте, матушка. — Да, поправляйтесь, мама, — пожелала Фахрие, поднимаясь. Михримах снова поцеловала руку мамы и поднялась. — Я вас очень люблю, мои дорогие, — проваливаясь в сон прошептала Сафие. — Мы Вас тоже, мама, — ответила за всех Фатьма. — Отдыхайте и выздоравливайте. Ясемин хатун, оставайтесь здесь. — Конечно, госпожа. Веки всё больше тяжелели, но Сафие ещё слышала, как кто-то приподнял ей голову и поднеся что-то к носу, сказал: — Выпейте это, госпожа, — раздался спокойный женский голос. Сафие сделала глоток и провалилась в крепкий сон. Когда Сафие открыла глаза, в комнате было темно, и только у дверей горели несколько небольших факелов. Госпожа откинула в сторону одеяло и, взяв стакан с стоящего рядом столика, ощутила, как её руки дрожат, а сердце гулко бьётся в груди, было тяжело дышать. Голова опять закружилась. Сделав несколько глотков Сафие султан обессиленно упала на кровать обратно, укрывшись. Какое-то время она лежала без сна, стараясь отдышаться, а затем так и уснула. — Госпожа, проснитесь, госпожа, я должен осмотреть Вас. Как вы себя чувствуйте? Всё хорошо? Сафие открыла глаза, главный лекарь стоял над ней. — Да, — тихо ответила Сафие. — Хорошо! — седовласый лекарь мягко улыбнулся. — Голова болит? — Нет. — Отлично! — с расстановкой произнес он, заканчивая осмотр Сафие, где он посмотрел её горло, руки, ощупал лоб, проверил пульс. — Вы на пути к выздоровлению, госпожа, полежите ещё несколько дней и уже сможете вставать с постели. Ясемин хатун, давайте лекарства, которые я дал, по-прежнему. — Конечно, эфенди. — И вам надо бы поесть, госпожа. — Мы постоянно хотим спать… — Сафие выдохнула, говорить ей было по-прежнему тяжело, — когда это закончится? — Госпожа, вы пережили сердечный приступ, и вам нужно восстановить силы, а сон как раз — лучшее лекарство для этого. Организм восстанавливается, а мы ему поможем, не беспокойтесь. Сафие мягко улыбнулась, главный лекарь словно обволакивал теплотой. Именно таким и должен быть человек, отвечающий за здоровье и жизни людей. Подбадривать одним собой. Валиде Султан закрыла глаза, погружаясь в дремоту, её снова клонило в сон. Что ж, восстанавливать силы, так восстанавливать силы. Проснулась Сафие от того, что кто-то стоял над ней. И она почувствовала присутствие человека даже раньше, чем открыла глаза. Это была Ясемин хатун. Её глаза внимательно-сочувствующе осматривали Сафие. — Проснулись, госпожа? Вам надо поесть, а затем выпить лекарства. Есть не хотелось, но Сафие кивнула, приподнимаясь на подушках. — Что-нибудь лёгкое. — Да, конечно, госпожа. Сейчас принесут мясной бульон, это полезно во время болезни и восстанавливает силы… Ваши дети так волнуются за Вас, целый день приходили, интересовались, пока Вы отдыхали. Сафие слабо улыбнулась и закрыла глаза. — Госпожа, Вы в порядке? — Голова… Стучит в висках. — О, Аллах, — запричитала хатун. — Что же вы сразу не сказали? Сейчас я дам Вам лекарство. Возьмите. Взяв лекарство, Сафие запила его водой, стакан с которой снова стоял на столике рядом. — Не нужно терпеть, госпожа. Вам нужен сейчас покой. Сейчас поешьте немного и лежите, отдыхайте. — Мы так слабы сейчас, — с раздражением тихо прошептала Сафие. — Снова тянет в сон. — Это нормально, госпожа. Вы же чуть не умерли… «Да, как вы правы, узнав то, что я узнала, я действительно как будто умерла… Но я здесь ещё нужна.» Так между сном и явью Сафие провела два следующих дня. Михримах, одетая в роскошное платье красного цвета и с покрытой красной вуалью головой, опустила взгляд на собственные руки, расписанные хной, и долго рассматривала красивые узоры, которые вились по пальцам и поднимались выше, к запястьям, а затем исчезали под лёгким рукавом платья. Это должна была быть особенная ночь, и юная госпожа ещё недавно с трепетом представляла проведение этого ритуала, но сейчас она не испытывала прежних чувств, всё омрачали болезнь мамы и отсутствие сестры. Взгляд упал на золотое кольцо на руке. Подарок Елизаветы Тюдор. Пять колец, у неё, у сестёр, у мамы, символ их семейного единства… Михримах посмотрела вокруг. Сейчас рядом с ней были Фатьма и Фахрие. Михримах мягко улыбнулась. Нарядные, красивые. По традиции зазвучала печальная песня. Что ж, считается, что витиеватый рисунок хной способствует счастливому замужеству и долгой семейной жизни. «Скоро я уеду и, дай Аллах, действительно буду счастлива.» — пронеслось в голове Михримах. И в этот момент раздался окрик: — Внимание, Валиде Сафие Султан Хазретлери! В комнате стало тихо, все замерли и смотрели на Валиде Султан так, словно были заворожены, и только Михримах поднялась, смотря на маму, чувствуя, как её сердце колотится. Матушка в роскошном, белом, развивающемся платье… Такая от неё шла сила, притягательная, мощная. Кто бы поверил, что ещё утром она говорила с мамой, полулежащей в постели. *** Сафие Султан сидела на постели, пока девушки поправляли ей причёску и корону, и без стона снова не обошлось. Закрыв глаза госпожа сделала глубокий вдох, впуская в лёгкие побольше воздуха. Сначала он казался колючим, возможно даже обжигающим, и Сафие закашлялась. Но на третий вдох эти ощущения практически полностью испарились. Чувствовалась только боль в спине, но зато голова наконец практически не болела. — Как Вы себя чувствуете, госпожа? — Спросила Ясемин хатун, внимательно наблюдая за Валиде Султан. — Нормально. — Ответила Сафие, открывая глаза. — Терпимо. Немного спина болит. Под лопаткой. — Госпожа, может, Вам не стоит идти? Вы бы ещё полежали… — сказал рядом стоящий Бюльбюль. — Хватит беспокоиться обо мне, моя дочь выходит замуж, а я буду лежать здесь? Ага опустил взгляд. Сафие встала и, выйдя в гостиную, посмотрела в зеркало на себя. — Мы достаточно хорошо себя чувствуем… — Взгляд упал на так и лежащее у окна письмо. — Можете идти. Оставьте Нас! Наклонившись, Сафие взяла письмо в руку и почувствовала, как сердце вновь сжалось. Прикрыв глаза, сдерживая слёзы, Сафие выдохнула. Боль отпустила, но Сафие чувствовала, как сердце забилось часто-часто… Сжав письмо в кулаке, госпожа подошла к камину и бросила его в огонь, смотря на его сполохи. «Пусть боль моя сгорит в этом огне и останется только пепел…» Смахнув выступившие слёзы, Сафие посмотрела в зеркало и гордо выпрямилась, словно надев на себя образ Сафие Султан. — Мы сделаем всё правильно, я больше не позволю себе потерять доверие ни одного своего ребёнка. Ни из-за боли, ни из-за чего! *** — Матушка… — трепетно прошептала Михримах. — Шш, ты что плачешь, моя девочка? — Сафие смахнула слёзы и поцеловала Михримах в лоб. — Нет, нет, я счастлива, матушка, — Сафие мягко улыбнулась, а Михримах прижалась к плечу матери и крепко обняла её обеими руками. Хотелось вот так стоять и стоять… Михримах видела, как Фатьма и Фахрие улыбаются, глядя на них, и так было тепло, и хорошо. А ведь они могли ещё недавно потерять маму… Михримах встряхнула головой. Зачем думать об этом сейчас… Всё же хорошо, славу Аллаху, она успела. Сейчас не надо думать ни о чём… К ним подошла девушка с подносом, на котором лежала золотая монетка, и Михримах отпустила Валиде. Сафие взяла монетку и вложила ёе в ладонь Михримах, которая её крепко сжала. — Будь счастлива, доченька, — пожелала Сафие, — я тебя благословляю, — и ещё раз поцеловав дочь в лоб, прошла к мягкому дивану, установленному в центре. Сев, госпожа сделала, знак рукой, музыка вновь заиграла, как и праздник продолжился. Михримах посмотрела на Валиде. Сейчас она казалась уже уставшей и расстроенной, хотя по-прежнему держала себя, конечно, не такую она хотела видеть маму на своём празднике, она вообще ожидала другого, а всё пошло не так, начиная с болезни мамы, но ведь матушка пришла и сейчас здесь, и она хотела, чтобы этот праздник был словно вопреки всему. А чем это не повод чувствовать тепло в сердце? — Внимание, Султан Мехмед Хан Хазретлери! Поздравив сестру и вручив ей дорогое рубиновое калье, Мехмед подошёл к матери и поцеловал её руку. — Матушка… И вышел из покоев. Пройдя через гарем и поклонившись Валиде, стоящей на балконе покоев Валиде Султан, Михримах сидела на кровати в спальне теперь её дворца, когда в покои вошёл Ахмед. Госпожа поднялась. — Госпожа, — Ахмед подошёл к супруге. — У нас не было возможности поговорить с того дня, надеюсь, вы не передумали за эти дни и не жалеете? Михримах покачала головой. Ахмед с облегчением выдохнул. — Я этого боялся… Сейчас я очень счастлив. Спасибо, что доверились мне. — Ахмед убрал вуаль с лица Михримах, увидев, как она мягко улыбается. «Аллах! Какой же я счастливчик!» — подумал мужчина, он не мог отвести взгляд от супруги и снова повторил это: «Моя супруга, жена…» — и широко улыбнулся. Его взгляд упал на её губы, увидев во взгляде разрешение, Ахмед подался вперёд и слегка поцеловал Михримах. Быть осторожным, бережным, но неожиданно Михримах отстранилась. — Вы расстроены чем-то… Михримах опустила взгляд и села на кровать. — Мне уйти? Михримах отрицательно покачала головой. Тогда Ахмед сел рядом, сжав руку Михримах. — Матушка… — Конечно, я слышал, что произошло… — сказав это, Ахмед поцеловал руку супруги. Дальнейшие слова были излишни. — Не только это… Матушке сейчас уже лучше… Вы не останетесь в столице, — Михримах усмехнулась, — как я и сказала, я не обещаю вам совет дивана. Я не хочу и не останусь здесь. — Ладно, — спокойно ответил Ахмед, продолжая сжимать руку жены. — Это ваше решение, я рядом. Хотите рассказать, от чего сбегаете? Мы обещали говорить друг с другом… Михримах посмотрела на теперь мужа. В его словах, взгляде, каждом жесте было столько поддержки, внимания к ней… — Не потому, что я обязательно хочу знать, если это подарит Вам покой, — Ахмед улыбнулся. — Мы просто сбежим, как во время той прогулки, но потому, что я хочу, чтобы Вы были в этом уверены. Михримах улыбнулась. — Возможно, но не сейчас… — Михримах приблизилась к мужу. Их губы были на расстоянии одного вздоха… — Госпожа… — выдохнул Ахмед, его сердце колотилось, словно сейчас выскочит из груди. — Мы должны перейти на «ты», Ахмед, мой муж… Она приглашала его проявить инициативу. И прямо сейчас он готов был последовать за ней куда угодно. Его поцелуй был сладким и нежным, по-прежнему бережным, и в то же время уже более страстным и волнующим. На мгновение прервав поцелуй, позволив Михримах вдохнуть и выдохнуть, Ахмед наклонился и нежно поцеловал её в шею. От её гладкой кожи пахло ванилью и сладким мускусом, её близость опьяняла. Её рука скользнула по его волосам, и Ахмед перехватил её и поцеловал, подхватив Михримах на руки, осторожно опуская её на широкую и мягкую кровать. Снимая платья, Ахмед продолжал осыпать поцелуями тело супруги. Ключица. Плечо. Предплечья. Живот. Бёдра. Платье полетело на пол. Как и его кафтан. Ахмед навис над Михримах, посмотрел ей в глаза, а затем снова приблизился к губам, оставляя невесомый поцелуй. — Всё будет хорошо, обещаю… Доверяй мне, — хрипло прошептал он. Михримах кивнула. И Ахмед вошёл в неё одним плавным движением, двигаясь осторожно, он медленно ускорялся, и постепенно темп нарастал, а Михримах получала всё больше и больше удовольствия, она пальцами впилась ему в плечи, изучая каждую мышцу на его спине, и с её губ сорвался стон, за ним ещё один… Их губы снова слились в долгом поцелуе, и Михримах прижалась к Ахмеду своим телом. Зарывшись пальцами в её волосы, он со стоном от наслаждения тяжело рухнул на кровать рядом с ней, и Михримах тоже чувствовала приятное опустошение. Ахмед лёг на спину и прижал Михримах к себе, поцеловав в висок. Михримах улыбнулась и положила голову на грудь мужа, сжав его руку. Сейчас её переполняло чувство лёгкости. — Так от чего, кого мы бежим? — тихо спросил Ахмед. — И когда? — Не знаю, мне нужно ещё поговорить с братом, но очень скоро. — Михримах вздохнула. — От тени и от себя. — Укутавшись в одеяло, Михримах приподнялась и села на постель, затем бросила взгляд на Ахмеда, который внимательно слушал, и снова отвернулась. — Иногда я задаю себе вопрос: «Как это — быть моей старшей сестрой, быть на её месте?» — Михримах мягко улыбнулась. — На самом деле, это не так легко, как представляется… И не так легко, как выходит у неё, она как будто была рождена для этого, среди всех этих правил, обязанностей, требований ей так комфортно, свободно. Они как будто совершенно не давят на неё. Напротив, мне кажется, забери это у неё, и она будет чувствовать себя хуже и куда не свободнее. А ведь это большая ответственность изо дня в день. — Михримах посмотрела на Ахмеда и улыбнулась. — Нет, ты не подумай, что моя матушка — требовательный тиран. Этого не было никогда и ни с кем из нас, напротив, матушка как будто всегда хотела защитить нас от любого давления, но у неё, естественно, есть и были определённые ожидания. И главным образом они, конечно, сошлись в моей сестре. Не каждый бы справился с этим… Поэтому быть в тени порой даже легче и проще. Ты можешь больше себе разрешить, я прекрасно отдаю себе в этом отчёт. Но… Нельзя же постоянно быть в этой тени! Когда даже в день моей свадьбы она как будто по-прежнему надо мной, хотя даже не рядом, и все смотрят словно сквозь меня! — Михримах опустила голову. — Они делают, что должны… Фатьма, которая осталась, хотя ещё с кареты хочет в Египет, я знаю это, матушка мыслями там же… И они искренне думают, что так лучше и правильнее, и это даже греет мне сердце, но я… — Не любите долг… Хочешь, чтобы всё было от сердца, свободно, по-настоящему. — Наш брак настоящий, но… — Михримах усмехнулась. — Вредный характер мне достался, в отличие от сестры, как бы ты не сбежал от меня… Ахмед сжал руку Михримах. — Бескомпромиссный, я бы сказал, искренний, честный, не терпящий ложь и предательство… — Ахмед приблизился и поцеловал Михримах. — Я тебя люблю. Михримах мягко улыбнулась и продолжила говорить. — Я понимаю беспокойство Фатьмы, я сама знаю, что что-то не так, я тоже думаю об этом, но тогда лучше бы мы действительно всё перенесли… Но опять же мои родные хотели как лучше… Это должен был быть именно мой особенный день… Единственный день, мой, но… — Михримах усмехнулась. — А знаешь, что самое-самое во всём этом, если бы она была здесь, то именно так бы всё и было. Она бы подарила мне это, просто потому, что умеет чувствовать, и это тоже талант моей сестры — попадать в настроение, желания и дарить, что рядом с ней ты даже невольно чувствуешь себя особенным, исключительным человеком, словно самым лучшим на земле. Хотя это она сама самая лучшая и исключительная, но рядом с собой она всегда отдаст это ощущение тебе и будет счастлива наблюдать за тобой улыбающимся в этот момент, а ты даже ничего не заметишь. Так это будет легко и естественно, искренне, как будто так и надо. — Михримах снова опустила взгляд. — Понимаешь, моя сестра полностью всё это заслуживает… — Михримах снова смотрела на мужа. — Как она одарена, искренна, она не делает ничего плохого, но эта тень от неё… Я больше не могу в ней быть здесь! Ничего не говоря, Ахмед взял руку Михримах и поцеловал её. Когда через несколько дней Михримах вошла в покои Валиде Султан, там уже была Фатьма. Вместе с матушкой сестра пила кофе. — Вы хотели меня видеть, матушка? — спросила Михримах, поцеловав матери руку. — Рада видеть Вас в добром здравии. — Проходи, Михримах. Мехмед рассказал мне, что ты просила его об отъезде в санджак. Зачем это? Что-то случилось? К тому же так резко? Михримах бросила взгляд на сестру, которая удивлённо и вопросительно смотрела на неё. — Ничего не случилось, матушка, всё хорошо, поэтому я и думаю, что так поступить правильно. Новый дом — это начало моей семейной жизни. — Фатьма, оставь нас. — Конечно, Валиде, — поклонившись, госпожа вышла из покоев. Сафие тепло улыбнулась и указала на место рядом с собой. — В последние дни мне нравится твоё настроение, ты чем-то расстроена? Доченька? — Сафие нежно сжала руку Михримах. Отрицательно покачав головой, юная госпожа смотрела на маму. Тёплая улыбка, ласковый взгляд… Так почему, несмотря на всё это, ей так грустно и хочется уйти? Тем не менее Михримах улыбнулась. — Вы ошибаетесь, матушка, со мной всё хорошо… Ей нужно сказать правду, хотя бы частично, иначе матушка её не отпустит. — Просто изменения в жизни, даже приятные, это всегда волнения. Я хочу уехать не из-за плохого, но мне хочется чего-то своего, отдельного. Я хочу создать это сама, матушка. Я волнуюсь, но уверена, хочу попробовать и всегда знаю, что смогу сюда вернуться. Сафие нежно дотронулась до лица Михримах. — Ты выросла, моя девочка. Если что-то потребуется, тебе достаточно написать, Михримах… — Я знаю, матушка, — Михримах снова поймала взгляд мамы, заметив, что он был каким-то воспаленным, красным, словно она плакала, много плакала. — Матушка? А вы в порядке? Хорошо себя чувствуете? В покои постучали. — Да. — Госпожа, — вошедший Бюльбюль поклонился, держа в руках поднос, на котором был пузырёк с красной жидкостью. — Лекарство, матушка? Сафие успокаивающе улыбнулась. — Не волнуйся, доченька, всё хорошо. Но ещё несколько дней лекари просят меня принимать это. — Сафие сделала глоток. — Иди к себе, мы ещё поговорим позже о твоём отъезде. Михримах поднесла руку матери к своим губам. — Спасибо, матушка. Сафие ещё раз нежно провела рукой по лицу Михримах. — Отпускать своих детей — это главное, чему должен научиться родитель, — Сафие улыбнулась, только улыбка вышла грустной. — Особенно, если они сами этого хотят… — Сафие замолчала. — Я рада за тебя, доченька. Ничего не говоря, Михримах ещё раз трепетно поцеловала Валиде руку. — Госпожа, вы не расскажете ничего? — спросил Бюльбюль, когда они с Валиде Султан остались одни, и Сафие устало откинулась на спинку дивана. — Вам было бы легче, госпожа, пережить эту боль… — Михримах и Фатьма уже её пережили много лет назад… Зачем снова раздирать эту рану? Я справлюсь сама. Бюльбюль опустил взгляд, с того момента, как Сафие Султан рассказала ему, что смерть таки догнала их шехзаде, он переживал и был расстроен самым искренним образом. — Госпожа, хотите чего-нибудь? Сафие открыла глаза. — Да, отправь людей, пусть посмотрят в каждый дом, заглянут в каждый угол, Мы хотим знать всё. — Я понял, госпожа. Только… Если Вы сейчас обретёте надежду, а потом… — Не волнуйся, Бюльбюль, самый страшный удар я уже пережила. — Я всё сделаю, госпожа. — Ага поклонился и вышел из покоев. Сидя в своих покоях, Михримах раскладывала книги по ящикам и сделала глоток кофе, когда в покои постучали. — Войди! — Проходи, Фатьма, садись, я прощаюсь с детством и с домом, как видишь. Кофе будешь? — Да, пожалуй. Михримах сделала знак девушкам. Перед сестрой появились чашка и горячий напиток. Фатьма посмотрела на сестру. — Ты не говорила, что хочешь уехать. — Ты тоже уезжаешь, сестрёнка. — Я волнуюсь о Хюмашах и думала, ты поедешь со мной… Ты передумала? — Одной тебя будет достаточно. — Михримах… — Фатьма расстроено покачала головой. — И ты действительно хочешь уехать прямо сейчас? — Да, я хочу. У меня начинается новая семейная жизнь. — Но как же… Через несколько дней день рождения Хюмашах… — И что? Я обязана на нём присутствовать? Я поздравлю её письмом, не забуду. — Михримах, перестань. Я понимаю, ты расстроена, но Хюмашах никогда бы не игнорировала тебя специально… Михримах сделала глоток кофе. — А тем более она бы приехала, узнав о матушке. Что-то случилось, ты знаешь это, как и я. Хюмашах — наша сестра… Михримах. — Я помню об этом. — И ты не готова простить ей то, в чём она даже не виновата… — Фатьма… Кто вообще сказал, что я что-то не прощаю или обижаюсь? Мои решения не зависят от нашей старшей сестры. Я хочу начать свою семейную жизнь и я уверена, что твоёго присутствия в Египте будет достаточно, но если ты напишешь мне обратное, я тут же всё брошу и примчусь первым экипажем. — Я думала, мы будем вместе… — Надежда — это прекрасно, сестрёнка, только, прости, но тебя придётся ещё подождать, мы не будем вместе сейчас. — А если Хюмашах приедет? Михримах вздохнула. — Я так не думаю, как ты сама сказала, если бы она могла, она бы уже была здесь. — И тебе не страшно, что там могло произойти? — Спросила Фатьма, вертя золотое кольцо на пальце. Подарок Елизаветы Тюдор. — Хюмашах собиралась приехать, а теперь Бюльбюль тоже очевидно встревожен. Тебя это не пугает? — спросила Фатьма, подняв заплаканный взгляд на Михримах. — Он сказал тебе что-нибудь? — Ничего, чего бы не знали сейчас, но это и заставляет меня ещё сильнее волноваться. — Я верю в нашу сестру, знаю, она справится, и в тебя. — Михримах сжала руку сестры. — Почему ты не хочешь поехать со мной? Я рассказала матушке, что поеду… Мы были бы вместе… Да, не получилось на праздники, я понимаю, даже если не обиду, твоё разочарование, но сейчас, Михримах… Михримах немедленно отпустила руку сестры и отстранилась. — В детстве мы играли вместе, Хюмашах читала нам разные истории, мы засыпали так тоже вместе, представляли себя сказочными принцессами, примеряя украшения мамы, рассматривая её наряды, ожидая, как вырастим и будем настоящими, как она. — Я любила убегать, ты не помнишь? — Да, тебя меньше интересовали платья, короны, украшения, ты любила исследовать и наблюдать, наш сад… Тебе нравится уединение, и ты по-прежнему не всегда подчиняешься правилам. Но остальные наши моменты были правдой, как и вечера с мамой, и Хюмашах всегда тебя находила и возвращала, а сейчас ты даже ни разу не назвала её по имени. — Что не так, Фатьма? Я не понимаю, — Михримах резко встала. — Что моя жизнь не вращается вокруг нашей сестры? Что я не еду в Египет? Отклоняюсь от семейного центра? Так ты туда едешь, а могла уехать и раньше, а ещё взять с собой матушку, да всех, я бы вышла замуж в одиночестве, не было бы никакой проблемы в этом. Вообще видеть меня совершенно не обязательно! — Что ты говоришь, Михримах? — Фатьма тоже поднялась. — То что я волнуюсь и беспокоюсь не равно, что я не хотела быть рядом с тобой, что я не рада за тебя. Я и матушка, Фахрие, мы все искренне за тебя счастливы. И это даже особенно важно сейчас, когда нам всем нужны радость и свет. Надежда, Михримах… На что ты злишься? Что я хочу видеть всех нас вместе? — У меня есть своя жизнь, сестрёнка. Я объяснила своё решение, и я действительно считаю, что тебя в Египте будет достаточно, если это не так, я сказала, что приеду, у меня нет никаких проблем. И тем не менее ты всё ещё хочешь что-то от меня услышать? Хотя в конце концов это же не я отсутствую, может, и задавать вопросы стоит не мне, а? И, несмотря на это, я скажу ещё раз, у меня нет никаких проблем с нашей старшей и любимой сестрой! И Михримах вышла из покоев, не дав сестре больше сказать и слова. Фатьма вздохнула. «Что ж, может, и правда сейчас не время вопросов… Я передавила. В конце концов, Михримах действительно нужно пережить своё разочарование. Эмоции уйдут, а наша связь останется, и всё снова будет хорошо. Не сомневаюсь в этом. А сейчас нам всем нужно время, да, всем». С этими мыслями Фатьма подошла к дверям и стукнула по ним рукой, выходя из покоев сестры. Вечером этого же дня Михримах Султан, гуляя по саду, услышала шум со стороны конюшни. Подойдя, она увидела, как несколько слуг пытаются отчаянно бороться с вырывающимся Ангелом. — Что здесь происходит? — строго сказала Михримах. — Оставьте лошадь в покое! — Госпожа, она отказывается есть, пить и не подчиняется, мы уже не знаем, что делать. — Отойдите. Михримах подошла к Ангелу и протянула руку к поводьям, но лошадь фыркнула и мотнула головой, несильно ударив Михримах в плечо. — Ну-ну, не капризничай, давай я сниму её. — Михримах протянула руку к уздечке и сняла её с головы лошади, а затем, подойдя к стоящим мешкам и оставив там уздечку, насыпала в миску зерна и вернулась к лошади, протянув Ангелу еду. Тот отвёл голову. — Грустишь? Скучаешь? Я… Тоже… — Снова слабый толчок в плечо. — Ты обижаешься на меня? Мне нужно было прийти? — Раздалось тихое фырканье. — Конечно, ты остался один… — Михримах погладила лошадь по шёлковому боку. — Ну прости… Давай поешь… — Наконец Ангел поддался на уговоры, опуская голову в миску. — Умница, Ангел, хорошо, — говорила Михримах, продолжая гладить лошадь. — А ты терпелива, сестрёнка, и очень мила. Михримах обернулась. — Мехмед… — поприветствовала Михримах подошедшего брата. — Ты ошибаешься, только когда я хочу, а не всегда. Терпение и я — сложное сочетание. Налей Ангелу воды. Побудь старшим братом. Я отведу в стойло. Мехмед улыбнулся. — Для тебя всегда, сестрёнка. Закрыв стойло, Михримах ещё раз погладила лошадь. — Я скоро приду ещё раз, обещаю. — Михримах почувствовала, как Ангел нежно прихватил её руку своими губами. — Значит, договорились, — ответила госпожа и повернулась к брату. — Погуляем по саду? — Конечно, рад составить тебе компанию. — Мне придётся забрать Ангела… — размышляла Михримах, идя по дорожке сада. — Что? — Госпожа посмотрела на брата. — Не могу же я оставить его одного, да ещё и без главного конюха. Как ты сегодня видел, она не очень любит чужих людей. Конечно, не этого бы мне хотелось, но я и обещала… — Ты права, так действительно будет правильно. Лучше с тобой, чем с кем-то чужим. Присядем? — Мехмед тяжело опустился на скамью около роз, что не укрылось от взгляда Михримах. Она села рядом. Некоторое время брат и сестра провели в молчании. — А ведь это мой последний вечер дома. Ночь я проведу в своём дворце, а завтра уже уеду. Я хотела попрощаться с нашим садом, я всегда любила его… Аромат цветов, неспешные прогулки по дорожкам, шелест листьев, голоса птиц. В этом всегда можно было найти покой. Правда, брат? — Я не знаю… Если я поступил, как падишах, разве я не прав? Отец был первым, кто показал мне это… Наши традиции, законы… Я не сделал ничего, чтобы не сделал он. Но то, что стало происходить вокруг меня… Отдаление Хюмашах, матушки, теперь Дильрубы… Я знал, что с матушкой всё будет именно так, но… Мне на самом деле очень жаль, может быть, я должен был поступить по-другому хотя бы ради неё. А через это и с остальными, может быть, это было бы правильным… Но я это не выбрал. Мехмед поднял взгляд на Михримах. — Ты мой брат, Мехмед, но не ищи у меня оправдания. День, когда ты взошёл на трон, был ужасным, и это твои последствия. И не у меня ты должен искать облегчения. Для матушки случившееся особенно тяжело. — А твоё облегчение, Михримах, в отъезде? Я не один убегаю от Валиде. Или ты бежишь от Хюмашах? Я ведь знаю, что ты ещё несколько дней назад собиралась точно дождаться её дня рождения, а теперь всё так резко оборвала… — Хватит! Во-первых, я не хочу говорить об этом, а во-вторых… Мне нечего ждать, наша сестра не приедет, ибо там что-то происходит, и поэтому хорошо, что в Египет поедет Фатьма. Дай Аллах, это будет во благо. — Аминь. Какой огонь, сестрёнка. Что ж, прекрасно понимаю тебя. Тебе тоже неспокойно от мысли, что, если бы мы исчезли, Валиде бы не сильно расстроилась? По крайней мере, не так, как она расстроилась от… — Это плохая мысль, Мехмед! Я не хочу верить, что она справедлива! Мехмед усмехнулся. — Но она возвращается и возвращается… А ты хочешь исчезнуть. Михримах опустила взгляд. — Я хочу обрести покой, прежде чем снова увижу Валиде и сестру, я не хочу рассориться и наговорить им то, что они не заслуживают, только из-за своих эмоций. Мне нужно убежать от себя. — Может, и мне тогда стоило исчезнуть, было бы лучше… Но я безжалостнее тебя. Ты не дашь темноте победить, а я ей уже проиграл. — Не надо, Мехмед, ещё не всё, ты ещё можешь поговорить с Валиде. — Михримах сжала брату руку. — И это будет твоя победа. Она ведь любит нас. Хочешь, поделюсь, как… Как ты её ранил. Да любого другого человека, кроме тебя, она бы уже уничтожила. А я… Да я уже давно должна была быть замужем, но я не была, а теперь ещё и вышла, как хотела. — И ты не в Египте… — Перестань, Мехмед, это просто случившееся недоразумение… Всё разрешится со временем. — Значит, больше всех не повезло Фахрие. — Обстоятельства так сложились. Когда наша мама была для нас просто мамой, когда мы могли просто говорить с ней… У нашей сестрёнки никогда не было этих волшебных вечеров без титулов. У тебя и Хюмашах они должны были быть самыми волшебными, никто не умеет говорить так с мамой, как она… Настолько свободно. Но у меня и Фатьмы эти вечера были. Я была у мамы на руках, я помню эти ощущения доверия и тепла, я слушала голос мамы, рассказывающий мне что-нибудь или даже те самые разговоры Хюмашах с ней, у Фахрие их не было. Это не может не влиять. И Фахрие… — Михримах мягко улыбнулась. — Всегда была больше папиной дочкой, ровно так же, как Хюмашах — мамина. Ну а я и Фатьма где-то посередине. Мы уравновешиваем полюса. Сложности в общении накладываются, но это не равно, что матушке всё равно. Фахрие остаётся рядом, и браки во многом формальные, здесь нет никакого чрезмерного давления, матушка оберегает, только не всё получается. Возможно, дальше будет и сложнее, ведь Фахрие взрослеет. — И ты всё это замечаешь, — тихо сказал Мехмед. Михримах пожала плечами. — У всех свои таланты. Я наблюдательна. — Ты очень похожа на матушку, и когда я говорю с тобой, я как будто говорю с ней, но с тобой всё проще, сестрёнка… Я сам лишил себя этих вечеров. Матушка только осталась рядом или даже осталась рядом, потому что ты права, но и многое я потерял и забрал ещё у вас. Я не тот сын, которым бы она могла гордиться, но ты этого заслуживаешь, поверь мне… — Не надо, Мехмед. Это заслуженно принадлежит не мне. И то, что мне этого недостаточно, как раз причина, почему заслуженно. Я не хочу делиться… Ну и пусть это останется только со мной. Михримах встала и стала уходить, услышав, как Мехмед её окликнул: — Михримах, если когда-нибудь представится случай, скажи, что я знал о том, что сделала Валиде, я сделал всё правильно хотя бы здесь. — О чём ты, Мехмед? *** — Или я так страшно ошибалась и на самом деле никогда не знала тебя, Мехмед? И отныне не хочу знать вообще! С вашего позволения, Повелитель. И, выходя из покоев, Хюмашах чуть не столкнулась с входящим в них Газанфером. — Повелитель, — ага поклонился, — если вы прикажете, то… — Думай, что говоришь, Газанфер, Хюмашах — моя сестра! — Простите, Повелитель, я действительно не подумал. — Зачем ты пришёл? — А, да… Бюльбюль ага только что подозрительно вышел за пределы дворца. — Ты знаешь, зачем? — Нет, Повелитель. Прикажете вернуть его? Мехмед подошёл к окну и посмотрел в него, долго о чём-то думая, возможно, вспоминая детство. «Ладно, братик, если это то, о чём я думаю, этот шанс ты заслужил». — Оставь его. — Повелитель… — Я сказал, оставь! — Как прикажете, Повелитель, — поклонившись, Газанфер вышел из покоев. *** — Если всё случится так, как хотела Валиде, ты поймёшь это. — Скажи ей сам. — Нет. Поднявшись, Мехмед стал медленно уходить, и у Михримах возникло странное, необъяснимое чувство, что она говорила с братом последний раз, но она, встряхнув головой, отогнала эти мысли и предчувствия от себя… Утром следующего дня Сафие Султан приказала накрыть столы в саду, чтобы позавтракать вместе с детьми перед их отъездом. — Дорогу, Валиде Сафие Султан Хазретлери! — прокричал Бюльбюль, и собравшиеся уже у столов Мехмед, Фатьма и Михримах, рядом с которой стоял Ахмед, склонили головы. Смотря на своих детей, которые были рядом и вместе, Валиде Султан в роскошном белом платье улыбнулась, только улыбка не могла скрыть грусть. Хюмашах, её прекрасной доченьки, её надежды и сокровища, не хватало… Сафие встряхнула головой. Не сейчас, но она вернёт дочь и её доверие. Обязательно. — Матушка, — поцеловав подошедшей матери руку, Мехмед поднёс её ко лбу. — Рад видеть Вас в добром здравии. — Матушка, — Фатьма и Михримах одновременно склонились к рукам матери. — Мои доченьки, — нежно сказала Сафие, тепло смотря на дочерей. — Ахмед паша, — обратилась Сафие к стоящему рядом мужчине. — Госпожа, — поклонился Ахмед. — Михримах уверена, ты сделаешь её счастливой, а мы можем быть в этом уверены? — Голос не повысился, не угрожал, но был наполнен такой силой, что Ахмед прекрасно понял, что, если что-то будет не так, он пожалеет. — Безусловно, Валиде Султан, я клянусь Вам, как обещал Повелителю, счастье Михримах Султан отныне и навсегда — моё главное желание, — и Ахмед сжал руку Михримах, подтверждая и ей свои слова ещё раз, на что юная госпожа мягко улыбнулась. — Хорошо. Где Фахрие? — вернулась Сафие к дочерям. — Матушка, — раздался тихий голос сзади. — Повелитель. Все подняли взгляды, а Сафие обернулась. Фахрие сделала ещё несколько шагов, ведя за руку Мустафу и держа руку на плече Дильрубы, которая шла чуть впереди, и присела в поклоне. — Простите за опоздание. Я искала Ахмеда, но не смогла его найти. — Ничего, доченька, — Сафие протянула свою руку для поцелуя дочери, а затем Мустафе и Дильрубе. — Валиде Султан, Повелитель, — поцеловав руку Сафие, Дильруба также поприветствовала отца. — Наверное, Ахмед в своём садике, матушка, — сказал Мехмед. — Пусть слуги найдут его… Как и его мать, — в спокойном голосе на миг мелькнуло неприкрытое раздражение. — Давайте садиться за стол. Сегодня ещё много дел. Все заняли свои места за длинным столом, который пестрил всевозможными закусками и блюдами. Сыры, овощи, свежие, запечённые, мясо, различные закуски, десерты — чего там только не было… Прощальный семейный завтрак был по-праздничному обильным и прошёл в очень тёплой и искренней атмосфере.