Let me see

Раннее серое утро заглядывает в окна Четвертой. Мышиные спинки вплотную подступают к стеклам. Небо плачет мелкой моросью. Слепой открывает глаза. Сначала он видит только режущий свет, и первая его мысль: "Я зрячий!". Слепого наполняет жгучая искрящаяся радость, совсем новое для него чувство. Он уже не замечает острой боли в слезящихся глазах. Главное, что теперь он может видеть. Пускай на один день, пускай за плату, все равно это замечательно! "За-ме-ча-тель-но", - повторяет он шепотом по слогам. Как же давно он не говорил этого слова... Постепенно предметы вокруг начинают обретать очертания, неясно покачиваясь и меняя контуры. Он видит цветные плакаты, коллажи, кастрюльки, сковородки, фасоль и бусины на тумбочке Табаки, расписные стены, связки чеснока и лука,... В общем, все то, без чего стены четвертой не были бы стенами четвертой. Видит кровати, на которых спят состайники, окна с прозрачными занавесками, завалы мусора вперемешку с едой и картами на полу, Нанетту, хмуро разглядывающую его со шкафа черными глазками-бусинками. Примерно так он и представлял все это. Только на самом деле комната оказалась гораздо ярче и светлее. Ужасно странно видеть предметы, а не щупать длинными белыми пальцами-усиками. Слепого поражает такое многообразие цветов. У вещей он привык определять только форму, а знать, что форма эта наполнена цветом, который можно увидеть, очень непривычно. Конечно, на Изнанке он обладает зрением, но ему кажется, что все это не по-настоящему. Что там он видит не глазами, а каким-то звериным инстинктом, всем телом. Слепой лезет в карман, туда, куда положил вчера стеклышки, и их там, конечно, не оказывается. Он ничуть не удивлен. "Это, в сущности, совсем не важно", - думает он. Необъяснимая радость рвет его изнутри, и надо что-то делать, чтобы дать ей выход. Слепой никогда еще так не радовался. Так жгуче, так... так по-человечески. Он бесшумно соскакивает с верхнего этажа двухэтажной кровати, встает посреди комнаты, так, чтобы всех можно было видеть, и оглядывает спящих состайников. На общей кровати спят Лорд, Табаки, Сфинкс и Курильщик. Лорд улыбается во сне нежной и мечтательной улыбкой. Медовые волосы разметались по подушке. "Красив, как эльф", - мелькает мысль в голове Слепого. Лицо Сфинкса спокойно и бесстрастно. Он спит бесшумно. "Совсем такой, как я думал", - ухмыляется Слепой, глядя в безбровое лицо Сфинкса. Сфинкс будто чувствует на себе его пристальный взгляд и поворачивается во сне на бок. Курильщик спит неспокойно. Ворочается, тихо стонет. "Интересно, что ему снится? Коты?" Шакал смешно разметался во сне, закинув руку за голову Лорду. Слепому кажется, что он видит ехидный глаз Табаки, который, впрочем, тут же закрывается. "Наверное, показалось". Слепой еще минуту разглядывает кудлатую голову Шакала. Он как-то неестественно громко посапывает с довольной улыбкой на безвозрастном лице. "Наверное, совсем не изменился с того времени, когда был Вонючкой", - раздумывает Бледный. Черный громко храпит. Белый ежик волос, очки на носу, на полу возле кровати - раскрытый журнал. Слепой не без злорадства замечает на лице Черного синяк. "А неплохо я его разукрасил..." Македонский лежит с подушкой на лице. Слепой догадывается, что это он, именно по подушке. Никто другой так не спит. Толстый безмятежно сосет палец, вздрагивая во сне. "Надо бы эвакуировать Неразумных на Изнанку", - мелькает уже не в первый раз в голове Бледного. Ему приходится встать на цыпочки, чтобы взглянуть на сопящего с озабоченным лицом Лэри. Прыщавый Лог дрыхнет на боку, поджав босые ноги. На кровати у самой стены ютятся черные подкованные сапоги с пряжками. "Надо же, не знал, что с тех пор он всегда с ними ночует", - улыбается про себя Слепец. На второй верхней кровати свернулся Горбач в красном свитере. Он тоже спит на боку,. Лицом Горбач уткнулся в подушку, так что видно только черную шевелюру, торчащую во все стороны. В эту минуту Бледный ощущает чуть ли не нежность к своей стае. Не давая себе растаять в теплых чувствах, от которых, к слову сказать, давно отвык, Слепой выскальзывает за дверь и направляется к туалету. В коридоре он останавливается, глядит на стены и предвкушает чтение надписей. Но не сейчас, потом. Слепой читает написанное на двери туалета, шевеля бескровными губами. Читать глазами так непривычно! Длинные пальцы сами тянутся ощупать чуть выпуклые буквы, но он прячет руки в карманы. На самом деле ему вовсе не интересно, что написано на двери. Он читает, чтобы не входить внутрь. Ему страшно увидеть себя в зеркале, хоть он и не может себе в этом признаться. Наконец он толкает дверь и входит внутрь, опустив голову. Становится напротив места, где висит зеркало. И резко поднимает лицо, смотря своему отражению прямо в глаза. Из зеркала на него глядит тощее до неприличия существо неопределимого возраста. Синий рваный свитер, черные грязные волосы чуть ниже плеч, узкое острое лицо в царапинах, бледные губы, глаза... ...он превратился во что-то четвероногое, зубастое, нечеловеческое. Помчался сквозь чащу, цепляя хвостом о стволы деревьев, принюхиваясь к родным запахам, нужным, как воздух, напевая лесную песню... Лапы увязали во влажном илистом песке, и наконец он выбежал к берегу реки. Нагнулся, чтобы напиться. И увидел свое отражение. Слюна капает с клыков, бесцветные стылые глаза... Он тут же отпрянул, ужаснувшись, и завыл на полную луну. Горько, безнадежно... — Я красивый, — сказал урод и заплакал… — А я урод, — сказал другой урод и засмеялся… Глаза, которые он видит в зеркале, не его глаза, чужие. Но очень красивые. Радужка такая черная, что почти сливается со зрачком. Он тонет в этих глазах, смотря в них. Тонет в своих собственных глазах... Или в чужих, смотрящих на него из собственных глазниц? В глазах, взятых напрокат? Какой бред, если вдуматься... У него начинает кружиться голова, и он отворачивается от зеркала. Через минуту поворачивается снова, окидывая себя взглядом целиком. Предыдущие двадцать лет он никогда не задумывался о своей внешности. Ему было совершенно все равно. Даже познакомившись с Крысой, он не стал думать о ней больше. Его "все равно" не зависело от обстоятельств. Теперь он впервые увидел себя. И ужаснулся. "Ну и страшилище", - думает он. И делает то, чего не делал уже - он пытается вспомнить, сколько, но безуспешно - очень давно - залезает под душ и моет голову. Когда Слепой входит в комнату, все еще спят. Он извлекает из недр своей тумбочки черные очки гнусной конфигурации, привезенные недавно Крысой из Наружности, и надевает их. На всякий случай. Обитателям Дома вовсе не обязательно знать о том, что вожак сначала прозрел, а потом снова ослеп. Очки не пропускают света снаружи, зато изнутри в них все прекрасно видно. Как будто специально для него. Слепой залезает на подоконник и садится, обнимая колени и занавешиваясь волосами. Достает последнюю сигарету и закуривает в форточку. Смотрит в окно. Пасмурный осенний день. Снизу - двор Дома, окруженный железной решеткой. Старый дуб, скамейка. Сегодня он обязательно на ней посидит. А может, даже залезет на дуб. Оттуда хорошо видно Дом. Бледный задумался. Зачем он вообще все это затеял? Слепой вспомнил, как ему пришла эта идея. ... Он проходил мимо Перекрестка. Судя по голосам, на диване сидели Черный и Курильщик. Черный, по обыкновению, изливал Курильщику душу. Он говорил о царящем в доме маразме и о том, что хозяин Дома ни разу не видел своих владений. "Надо ж было умудриться, - вещал Черный, - назначить Вожаком Дома единственного слепого в этой дыре!.." Слепой задумался. Действительно, какая ирония: он, хозяин Дома, никогда не видел Своей территории. А ведь скоро выпуск, и он никогда сюда не вернется... Никогда! Он выпадает из оцепенения, только услышав голос Сфинкса: - Есть закурить? Слепой вспоминает о своей сигарете, на которой выросла чудом держащаяся гора пепла. Стряхнув ее на джинсы, подносит сигарету ко рту Сфинкса. Тот еще не прицепил грабли. - Спасибо. Какое-то время оба молча курят одну сигарету из рук Слепого. Когда она превращается в короткий окурок, Сфинкс спрашивает: - Зачем ты надел очки? Знаешь ведь, что они меня раздражают. Слепой игнорирует вопрос. Отвечать - не его стиль. Наконец, Сфинкс замечает еще одно изменение во внешнем виде Слепого. Чтобы Бледный помыл голову, должен был, по крайней мере, обрушиться Могильник! - Ты помыл голову?! - не может сдержать изумления Сфинкс. - Да, не вредно иногда это делать... - глухо доносится из-за волос. - Знаешь, Сфинкс, я открою тебе тайну... Сфинкс в изумлении. Он не привык слышать от друга столько слов сразу. И какую тайну может открыть ему Слепой? - Ты будешь очень удивлен, даже наверное, шокирован, - продолжает Слепец. Сфинкс по привычке смотрит на длиннопалые белые руки. Они, как ни странно, не выражают эмоций. Правая сбивает пепел с окурка постукиванием указательного пальца. Левая обнимает колени. Вдруг она взлетает вверх, к голове, раздвигает волосяной шатер и приподнимает светонепроницаемые очки на лоб. - Я зрячий, - шепчет Слепой. Сфинкс действительно в шоке. Не каждый день прозревает хозяин Дома. Он смотрит Слепому в глаза. У кого-то он уже видел такие колдовские глаза, глаза, в которых можно потонуть, если вовремя не схватиться за ресницы. Сфинкс не может оторваться от глаз Слепого. Он понимает, что произошло чудо, произошло не без участия самого прозревшего, понимает, что должен спросить его... Но не может оторваться от этих глаз. Следующей сотней вопросов Сфинкс просто давится, потому что видит на лице друга счастливую улыбку. Не оскал, не растянутые губы, а именно улыбку, теплую, дружескую. - Помнишь, Лось говорил, - шепчет Слепой быстро, не давая Сфинксу опомниться, - что улыбка - это самое лучшее, что есть в человеке? Что ты не совсем человек, пока не умеешь улыбаться. Я понял, что улыбаться можно, только если видишь, кому улыбаешься. Теперь я могу видеть, теперь я человек, понимаешь, Кузнечик? Сфинкс понимает. И его губы тоже растягиваются в счастливой улыбке. Сами собой. - И надолго ты... зрячий? - улыбается Сфинкс еще шире. Он достаточно умен, чтобы понять, что это далеко не навсегда и далеко не просто так. Но он все равно улыбается и ничего не может с собой поделать. - На один день. Улыбка Слепого увядает, и через минуту его лицо вновь становится маской. Бледный надвигает очки на глаза. - Никто не должен знать. - Само собой. Весело будет, если в Могильнике услышат, что ты прозрел. Хлопот потом не оберешься. Сфинкс еще о многом хотел бы спросить, но с детства усвоил привычку не задавать лишних вопросов. А лучше вообще не задавать вопросов. Ему очень хочется, чтобы Слепой обернулся, потому что он понимает, что должен что-то спросить. Что-то очень важное. Слепой будто улавливает мысли Сфинкса и оборачивается. - Сфинкс, а у тебя глаза цвета голубых елей. - Бирюзовые, - подсказывает Сфинкс. Бледный судорожно кивает. - Зачем ты все это затеял? - наконец формулирует Сфинкс вопрос, объединяя в нем все, что хотел узнать у друга. - Знаешь, я понял, что хочу увидеть Дом. Увидеть и уйти. В смысле, остаться... Слепой поворачивается спиной к подоконнику. Потому что не хочет, чтобы Сфинкс видел его лицо, искаженное почти физической болью. Он-то останется, а Сфинкс уйдет. Его можно уговаривать остаться. А можно и не уговаривать. Он все равно уйдет. Сегодня - первый, последний и единственный день, когда Слепой может взглянуть на друга. Ведь четвертая в основном остается, и на Изнанке они еще насмотрятся друг на друга. А вот Сфинкс... Сфинкс еще долго сидит на подоконнике, смотря в серое небо. Его, судя по всему, терзают те же мысли. Между ним и Слепым - почти ощутимая связь. И думают они почти одинаково. Иногда совсем не обязательно что-то говорить, чтобы понять мысли друг друга. И Слепой знает, о чем думает Сфинкс. И Сфинкс знает, о чем думает Слепой. ... Улыбаться обоим уже не хочется.