— Дальше не поеду, — говорит водитель и останавливает машину.
— Вы шутите? — выдыхает Питер и смотрит в окно.
Кажется, этот шёпот слышал только он сам. И он очень хочет быть твёрже и настойчивее. Потому что сейчас у него нет другого выбора, кроме как быть настойчивым и твёрдым.
А всё потому, что на улице густые сумерки, вокруг чёрные еловые заросли, и вдобавок идет мерзкий дождь, который из-за ветра вечно меняет направление.
Оказаться сейчас на улице, и уж тем более куда-то идти и что-то искать — это не просто последнее, чем Питеру сейчас хотелось бы заниматься, это то, чем заниматься нужно запретить по закону.
— Но… там… — господи, ну что за мямля?
— Да, парень, там пиздец. Но туда на тачке нельзя. Болота всё же. Видишь тропинку? Идти всего минут десять, ничего страшного на самом деле. Днём вообще всё покажется безобидным.
Да, это всё прекрасно. Но сейчас не день. Питер тут в первый раз. На улице дождь, чёрный лес и топкие болота. Это ни под каким соусом не кажется привлекательным и успокаивающим.
— Парень, у меня график. Или едем в город, или ты выходишь сейчас.
— Минуту, сэр, — бормочет Питер и застёгивает свою курточку до самого подбородка.
Он всё ещё отчаянно не хочет никуда идти, но делать нечего. Он бы сказал, что у него такая работа, но вообще-то она и близко не такая. Она милая, кабинетная и если и выездная, то в пределах цивилизации.
Папка с документами прижимается ближе к груди, будто они могут его согреть или так повысится вероятность спасения их от дождя. Питер двигается на автомате. Ему сначала казалось, что в машине холодно, но сейчас он выйдет и поймёт, что тут тепло, хорошо, уютно, как дома. Нет, как у тётушки дома, где есть камин и пахнет выпечкой.
— До свидания, спасибо, что довезли, — бормочет Питер, держась за ручку.
— Да не за что, — усмехается водитель, — тропинку видишь? Вот по ней и иди. Не ссы, тут ещё никто не умирал.
— Замечательно, — выдаёт всё же Питер и выходит из машины.
Всё оказалось ещё хуже, чем Питер себе представлял. Ветер пробирался под куртку, под его тонкий пуловер, холодил шею и ерошил волосы. И всё это с острым дождем и шумом тяжелого елового леса. Но отступать было просто некуда, у него буквально не было выбора, кроме как нырнуть в размытый просвет между деревьями, выходя на ту самую тропинку.
Она не была узкой, но и широкой её назвать было нельзя. Стандартный седан едва бы тут проехал. Страшнее было то, что за пределами тропы и правда были болота. Настоящие, мать их, болота. Тут не хватало только Голлума из «Властелина колец», который показывал бы ему дорогу до Мордора.
Его цель — не Мордор, конечно, а частное поместье, но что-то Питер сомневается, что сейчас перед ним откроется вид на очаровательный домик на опушке с теплым манящим светом изнутри. Поместье с названием «Лес на болотах», по глубокому убеждению Питера, просто не может иметь никаких даже зачатков уюта и тепла, и чем дальше он идет, тем сильнее ему кажется, что он слышит то, чего слышать тут не должен.
А может быть, и должен. А может быть, это его воспалённое сознание порождает нечеловеческий вой в глубине леса. Вой, который не похож ни на волка, ни на любое другое животное. Может быть, его голова, кроме воя, слышит невнятный стук, который нарастает и теперь похож на топот лошадиной упряжки совсем рядом.
Питер не хочет, но останавливается, чтобы обернуться. Ему это кажется нелепым. Теперь он слышит только шум леса, оглушающе тихий в сравнении со стуком копыт.
Вообще Питер довольно реалистичен и не склонен думать, что его замечательное путешествие вот-вот превратится в эпизод из хоррора или страшной сказки. Это если рационально. Иррационально Питер уже успел представить Серого волка, замок Мачехи Белоснежки, трупы в болотной трясине и сизых призраков Леса на болотах.
Шел он, подсвечивая дорогу фонариком с телефона. Связь не ловит, но хоть на что-то этот телефон тут годится. Мокро, холодно, снова мокро, супер-неприятно, супер-плохо, Питер не выражается, но очень хочется, особенно сейчас. Всё супер-отстойно! Всё сосет! Больше он на такие путешествия не подпишется. Наверняка это какой-то гнусный план по его устранению. Может, никакого поместья и нет, может, он просто будет брести вперёд, пока его не съест медведь или он не оступится в сонном бреду и не утопнет тут.
Только Питер уже почти смирился со своей утопнической судьбой, как лес вокруг начал редеть, а ещё через десяток метров вдали сначала проступили огоньки от непонятно чего, и дальше из темноты выросли очертания… дома? Замка?
Питер внешней стороной ладони вытер глаза от капель в надежде, что ему не показалось. Но лучше бы ему показалось. Всё как он и ожидал. Лучше не придумаешь. Поместье с блеклыми окнами, откуда свет даже не пытается пробиться. Увитая плющом изгородь, и вокруг одни ели.
Если фильмы чему-то и научили Питера, так это тому, что ничего хорошего ожидать от таких домов нельзя. Ничегошеньки. Черные шпили на башенках уходили прямо в небо, готический силуэт здания был один в один как декорация из фильмов про Дракулу, а решетчатые окна только дополняли картину из фильма. Наверняка, если рассматривать дом при дневном свете, можно увидеть ещё кучу деталей, типа скульптур горгулий или жен Дракулы.
Питер трясет головой и отбрасывает мысли о женах Дракулы. Он поворачивает свой телефон экраном вверх и сверяет адрес, если эти координаты можно назвать адресом. Если это окажется не Свомп форест, то Питер просто пойдёт и самостоятельно утопнет тут.
Он минует изгородь с открытой калиткой, которая только и делает, что постоянно лязгает о забор из-за ветра, дополняя общую декорацию хоррора соответствующими звуками. Всё естество Питера говорит ему, что это всё плохо закончится, что только безумец по собственной воле пойдёт сюда. Но вот посмотрите на него. Без других вариантов и с отмороженным инстинктом самосохранения. Октябрь казался теплее до того, как они покинули черту города. До того, как они покинули черту города, Питер и помыслить не мог, что, вероятно, будет в плену у поместья с призраками. Стопроцентно с призраками. В таких домах не может не быть призраков.
Ещё на подходе к поместью Питер видит огромную дверь, именно такую, какая и должна быть у таких домов, и думает, пользуются ли ей. Если, конечно, тут вообще хоть кто-то живет. А по документам тут и правда живет некий Джеймс Бьюкенен Барнс. Придурок какой-то, вероятно. Питер замерз, промок и решил, что будет искать другие двери только после того, как попытается проникнуть через эту.
Он поднимается по ступенькам, которые, по всем ощущениям, зловеще — именно зловеще — скрипят, но из-за шума ветра и дождя Питер этого не слышит. Тяжелое кольцо ручки, которое находится на уровне его глаз, ожидаемо холодное, и Питеру даже не с первого раза удаётся за него ухватиться, а когда удаётся, он уверенно и громко стучит в дверь, потому что ладно, пусть его захватят в плен духи, лишь бы не было так мокро и холодно.
Около минуты ничего не происходило. Питер упрямо повторил попытку, стуча сильнее и чаще. И только он уже отчаялся и даже отошел от двери — только чтобы задрать голову и поискать окна со светом — как тяжелая дверь стала отворяться, пропуская на улицу скупой желтый свет.
Первое, что увидел Питер — это канделябр с четырьмя свечками. Серьёзно, на дворе двадцать первый век. Канделябр? Он будет говорить? А часы в доме тоже будут говорить? А шкафы?
За канделябром показалось лицо мужчины в возрасте с идеальной бородкой и густыми черными бровями. Несмотря на брови и прочую растительность на лице, устрашающе или ещё как-то призрачно он не выглядел.
— Здравствуйте. Я Питер Паркер, меня прислали из Нью-Йорка, я… — он не успел договорить, как лицо мужчины озарило понимание и учтивое сочувствие.
— Здравствуйте, сэр. Конечно, проходите!
Дверь распахнулась шире, пуская Питера в сухой полумрак. Ему уже было всё равно, что его ждёт дальше.
— Мы вас ждали, сэр, не раньше утра. Думали, что в такую погоду едва ли вас направят сюда.
— Но направили, — выдыхает Питер, осматриваясь.
Старая плитка под ногами уходила дальше чёрно-белым шахматным рисунком. Как далеко — непонятно. В холле виднелись здоровенные портреты, в лица которых Питер не хотел заглядывать, и лестницы по обе стороны от грязного шахматного рисунка на полу. Да, всё как и ожидалось, именно так, всё именно так. Гостевые комнаты наверху, подвал с призраками и трупами в одной куче — вниз по лестнице.
— От лица хозяина прошу прощения, что вам пришлось добираться сюда в такую… в таких обстоятельствах.
— Ничего, — почему-то говорит Питер, хотя это вообще ни разу не «ничего».
— Можете обращаться ко мне А’ртур. Я дворецкий этого дома.
Прекрасно. Дворецкий Артур. Он даже выглядит как типичный дворецкий, во фраке и с белой рубашкой. Всё продолжает быть хоррорным и сценарным. Дворецкий Артур. Кто там в книгах всегда оказывался убийцей?
— А я могу увидеть… хозяина дома?
Питер хотел сначала назвать так называемого хозяина по имени, но раз уж они тут говорят на средневековом, то почему бы и не подыграть.
Питер уже был готов услышать что-то типа «хозяин занят» или «он уже опочивает и не может подойти, но давайте я ему лично передам ваши документы или что вы там принесли, это уже неважно, вы всё равно тут умрёте». Ну, может без последних слов, но между строк можно было бы уловить именно этот смысл.
— Мистер Барнс сейчас подойдет, — говорит дворецкий Артур, — не хотите присоединиться к ужину?
Будто бы у Питера есть выбор.
— Нет, спасибо, — произносит Питер своим ртом, который вечно говорит не то, что нужно. Есть хочется ужасно.
Повисает молчание, и только дворецкий открывает рот, чтобы что-то сказать, как Питер слышит голос за его спиной.
— Артур, кто там? — голос совершенно обычный, немного отражается от стен, но интонация такая, будто бы кто-то пришел на репетицию постановки и сказал, что на сегодня всё, закругляемся. Мягко, но странную атмосферу ушедших веков убивает. — Боже, опять ты со своими свечами?
Невнятный силуэт мужчины, который видит Питер в холле, подходит к стене, а дальше холл озаряет свет. Люстры на потолке Питер не видит, потому что они всё ещё стоят у двери, и непонятно, где там вообще этот потолок… с этой люстрой.
Непонятно, да и когда Питер видит мужчину, ему становится вообще всё равно.
— Я уже говорил тебе, что сейчас не обязательно экономить на электричестве? Извините его, — продолжает он, уже глядя на Питера, который вообще ничего внятного ответить не в состоянии.
Потому что кто бы ни был этот человек, Питер готов остаться тут уже под любым предлогом, даже несмотря на то, что ещё минуту назад он планировал свалить отсюда как можно быстрее.
Мужчина высокий, сильный, в облегающей серой футболке и синих джинсах, которые очень сильно контрастируют с формой дворецкого, да и с общим антуражем. У него длинные волосы, в смысле не очень, но за ушком их можно упрятать, что он и сделал. Питер совсем потерялся в этом жесте.
Ничего удивительного в том, что тут появился этот красивый человек. Очень красивый. Ужасно красивый и горячий, если уж на то пошло. Он наверняка инкуб какой-нибудь. Вот и сидит тут, заманивает жертв в свой плен красоты и жестоко расправляется с ними. Питер почти готов. Мужчина может приступать к расправе над ним прямо сейчас.
— Я Джеймс, живу тут, вы, должно быть, из агентства? — он подходит ближе, и Питер чувствует его тепло и запах. Живого человека. Не призрака, и не вампира, и не инкуба. Хотя откуда ему знать, какие по ощущениям инкубы. — Не думал, что вас заставят приехать сегодня. Вот уж вам наверняка пришлось пережить.
— Ничего, — снова выдыхает Питер и слегка улыбается. Хотя улыбается он потому, что улыбается ему сам Джеймс. Вот это да. Так значит это — тот самый Джеймс? Не престарелый придурок? Хотя по поводу придурковатости выводы делать ещё рано, но на первый взгляд он выглядит почти вменяемо. Что же заставляет его жить тут? — Я хотел, э…
— Вы раздевайтесь, Артур, забери его вещи, — Питер улавливает те малейшие интонации, которые меняются в его голосе в зависимости от того, к кому он обращается. И от этого Питер готов расплавиться ещё сильнее.
— Извините, что потревожил вас так поздно, но моё начальство было непреклонно… — говорит Питер, как-то заторможено стягивая куртку.
— Ерунда… В смысле, это ужасно со стороны вашего начальства, но мы только рады, когда нас тревожат, — говорит Джеймс, засовывая руки в задние карманы джинсов. — Вас, кстати, как зовут? Признаться, мы ждали какого-нибудь клерка среднего возраста.
— Питер… Паркер, и вы можете обращаться ко мне на «ты». Эм… нет, послали меня. Видимо, меня не жалко, — Питер усмехается своей шутке, но потом думает, что это может задеть Джеймса.
Но тот только шире улыбается, а потом и вовсе смеётся.
— Да, места тут те ещё, — говорит он. — Идём, Питер, ты, наверное, голодный.
— Не очень…
— Не ври, я прекрасно знаю, что тебе пришлось пережить, добираясь сюда. Ты уже представлял возможные варианты своей смерти?
— Представляю прямо сейчас, — говорит Питер и почти не шутит, если сношение с инкубом Джеймсом — это часть его летального исхода.
Но Джеймс снова смеётся. Артур скрылся, как призрак, ещё где-то в начале их разговора, а хозяин дома ведёт Питера по лестнице наверх.
— Давай поужинаем, а потом я покажу тебе твою комнату.
— Мою комнату? — недоумевает Питер.
В доме оказывается не так холодно, как могло показаться на первый взгляд. На стенах висят старые бра, которые горят и освещают им путь в столовую, как надеется Питер, ну или куда бы то ни было, если Питер не прав. А вот интерьер вполне соответствует внешнему облику поместья. Всё старое и разваливается, пыльное и пахнет старостью и трухой.
— Не думал же ты, что я тебя выгоню после того, как ты закончишь свою работу, — почти с искренним недоумением говорит Джеймс.
— Вы… вы вообще понимаете, как звучите? — решается Питер, и это самая его дерзкая фраза за весь день и, возможно, даже за последнюю неделю.
Джеймс задумывается, будто и правда не понимает. Питер просто не верит ему.
— Я… полагаю? — делает он попытку и смотрит на Питера, приподнимая одну бровь. — Расскажешь?
Питер поджимает губы и следует за Джеймсом. Они минуют огромную столовую, которая, видимо, и должна была быть местом для ужина, но большой стол тут только смиренно покрывается пылью.
— Тут многовато места для меня одного, не находишь? — спрашивает Джеймс, больше риторически. — Так что?
— Ну… — выдыхает Питер, — скорее всего, это всё мне кажется. И вы мне кажетесь. Или вы и не человек вовсе. И я поддамся на все соблазны, которые вы мне предлагаете: ужин, комната, а когда я засну, то… не знаю, вариантов много.
— Я понял тебя, — усмехается Джеймс. — Вот поэтому мы и ожидали какого-нибудь клерка в костюме. Они обычно приезжали, вопросов не задавали и уезжали.
— Вот видите, я идеальная жертва, — пожимает плечами Питер.
Как бы то ни было, ему стало спокойнее. Хоть рационально он и понимал, что никакие инкубы не будут его жертвоприношать.
Они вышли к небольшой комнате, которая была похожа на гостиную. Тут располагался круглый сервированный стол, рояль, книжный шкаф, горящий камин, много мебели, софы, кресла, пуфики и много мелких вещей, которые говорили о том, что интерьер тут не меняли с того момента, как он вообще появился, вместе с домом.
Тут же колдовал и Артур: в этот самый момент он зажигал свечи на столе — самой обычной оранжевой зиппо. Где угодно еще зажигалка нисколько не удивила бы Питера — но не в этом доме.
— Это лишнее, я тебя уверяю, — говорит Джеймс, но свечи не задувает, а просто садится за стол и жестом приглашает присаживаться Питера.
Питер садится, ну точно идеальная жертва. И это началось даже не тогда, когда он увидел Джеймса, а ещё тогда, когда ему сказали выходить из машины. Кто угодно ни за что бы не вышел.
Ладно, Питер уже смирился с тем, что всё это мираж, а наутро он будет лежать мёртвый на болотном пустыре со вспоротым животом, набитым мхом.
На ужин, тем временем, утка и овощное соте. Ну, красиво колдовать не запретишь. Еда пахнет так же вкусно и пленительно, как и выглядит сам Джеймс.
Питер знает некоторые детали. Он сюда приехал, потому что владельцу поместья нужно подписать важные юридические бумаги, тем самым укрепив своё право владеть этим домом. Де-факто Джеймс, может, уже и хозяин дома, но де-юре он станет им только тогда, когда подпишет то, что привёз Питер.
— Вы в самом деле прожили тут шесть месяцев? — спрашивает Питер, хотя прекрасно знает, что да. Потому что это было обязательное условие, чтобы окончательно стать владельцем этой земли. Если это можно назвать землёй.
— Вообще-то больше. Я сюда переехал и пару месяцев счастливо существовал, пока ваши ребята из агентства меня не нашли…
— Они и не искали. Ваши родственники сотрудничали с нами.
— Я знаю, знаю, извини, если это показалось грубым.
— Нет, это вы извините. Я всё ещё немного под впечатлением, честно признаться, — пожимает плечами Питер. Он поначалу не планировал пить вино, которое стояло в бокале (хотя вернее будет сказать — в кубке) перед ним, но он как-то передумал и всё-таки схватился за кубок, как за спасительный круг, и сделал пару глотков сладкого вина. Он не то чтобы знаток, но это было точно домашнее вино, только очень старое и… крепленое.
— Я понимаю, — кивает размеренно Джеймс, — ты, наверное, думаешь, что я полный псих и… что я тут вообще забыл.
— Или что вы инкуб… — скупо улыбается Питер.
Джеймс снова смеётся. Питер знает, что Джеймс понял, что он ответил так, чтобы в открытую не соглашаться с предложенным им вариантом.
— Если я скажу, что я не инкуб, ты мне поверишь?
— Мне придется, — пожимает плечами Питер, всё больше и больше утопая в голубых глазах. Ну да, ну да, Питер бы подумал, что Джеймс — что-то нечеловеческое, даже если бы встретил его при каких-то других обстоятельствах.
— И всё же хорошо, что именно ты здесь, — говорит Джеймс, и Питер не понимает, ему кажется, или все его изречения звучат так, будто они знают друг друга сотню лет.
— Почему?
— Да так… тут поговорить особо не с кем. Только Артур, и иногда заезжают посыльные. А ты… новая кровь…
Он как-то подозрительно сверкнул глазами, и Питер понимает, насколько эта идиома тупая, но именно так Джеймс и сделал. Сверкнул подозрительно глазами, говоря про его кровь.
— И… наверное я не удивлю вас своим вопросом…
— Давай на «ты», а то как-то… я чувствую себя совсем древним.
«А, так вы не совсем древний?» — хочет спросить Питер, но прикусывает язык, возвращаясь к своему первоначальному вопросу.
— Ладно, — кивает он, — ты, хм… извините, это не потому что вы… древний… — Джеймс действительно не древний, но он старше, он хозяин поместья, да и… Питер просто воспитан так.
— Хочешь спросить, не скучно ли мне тут? — Джеймс сам спрашивает то, что хотел Питер, потому что правильно распознал его смятение.
Отлично, он ещё и мысли читает, ну всё понятно.
— Да, — смиренно кивает Питер.
— Ну, как тебе сказать… — Джеймс сам задумывается и делает глоток вина, — бывает, конечно, но, поверь, тут есть чем себя занять. Постигаю, так сказать, некоторые ремёсла. Тут, кстати, есть вай-фай, он раздаётся не на весь дом, так что если тебе нужно отписать кому-нибудь, что ты жив, то можешь это сделать. Он не запаролен.
Инкуб с вай-фаем, очень интересно. Да ещё и незапароленным. Да и кому тут взламывать его.
— Спасибо, я, пожалуй, воспользуюсь им позже.
— Смотри сам. Тем более, мне тут правда нравится. Хотя в первые пару месяцев мне хотелось повеситься, как это сделал мой предшественник, который пытался тут жить, — усмехается Джеймс.
— Как мило, — выдает Питер.
— Ничего подобного, бедному Артуру пришлось возиться с этим. Он, конечно, многое повидал уже в жизни, но всё же…
— Кто знает, сколько поколений Барнсов он пережил, — говорит Питер, и Джеймс снова смеётся.
— С чувством юмора у тебя всё хорошо, парень.
— Вам так кажется, потому что вам не хватает живого общения.
— Извини, я, наверное, точно похожу на психа.
— Ничего, мне нравится.
Стоп, что он сказал? Это всё вино. Точно вино, а не какие-то там чары.
— Ты как планировал выбираться из этой дыры? — спрашивает Джеймс, мягко переводя тему.
— Вообще я должен написать водителю. И через полтора часа он может меня забрать.
— Ты серьёзно?
— Ну да. Не хотел бы вас стеснять.
— Шутишь что ли? Переночуй тут, я не прощу себе, если выпущу тебя на улицу в такую погоду. Я завтра вызову тебе машину, и, как распогодится, поедешь домой.
— Тут распогоживается?
— Раз в день точно, — убедительно кивает Джеймс.
— Кажется, мне остается только согласиться, — говорит Питер.
Если бы Джеймс не оказался таким… приятным и красивым, то ноги бы Питера тут уже давно не было.
— Не бойся, правда. Тебя никто ночью не съест.
— Ну, тогда я пошел, — говорит Питер и делает вид, что хочет уйти, но потом они оба смеются, и Питер думает о том, что давно ему не было так хорошо. И уж тем более он не думал, что найдёт это чувство в готическом замке среди болот.
Из ниоткуда появляется Артур и начинает убирать грязную посуду.
— Спасибо, Артур, — говорит Джеймс, — как всегда выше всяких похвал.
— Благодарю, сэр, — очень по-дворецки отвечает Артур.
— Это вы готовили всё? — удивленно спрашивает Питер, с запозданием понимая, что это может звучать некультурно.
— Да, сэр, — отвечает Артур, однако с явным довольством, — надеюсь, вам понравился ужин.
— Он был великолепен, — честно отвечает Питер, всё больше теряя хоть какую-то профессиональную этику.
— Что ж, я рад, что вам понравилось, сэр.
Он уходит, и Питер ловит на себе взгляд Джеймса.
— Что? — спрашивает он.
— Да так. Ты его здорово обрадовал. Кажется, мне он перестаёт верить.
— Вас тут и правда двое?
— Да. Не так просто найти в эти края кухарку. А Артур только рад занять себя чем-то. Он правда незаменимый.
— Кухарку…
— О, не начинай. Я понацеплял этот лексикончик от него.
— Обстановка располагает.
— Вот-вот, пожил бы тут с месяцок, сам бы с канделябром в руке ходил и в халате с бахромой.
— Ну, а где же ваш халат с бахромой?
— Ты мой гость, я не могу ходить при тебе в халате.
— Тогда праздничный китель?
— В стирке.
— Много гостей принимаешь?
— Уел.
Питер довольно улыбается и потягивается. С Джеймсом правда хорошо, и неважно, человек он или инкуб. Если это всё не иллюзия, то Питер вполне доволен таким раскладом. Если Джеймс и правда живой, настоящий, то реальность будет действительно грустной, когда ему нужно будет уезжать.
— Не хочешь переместиться к камину? Я отойду, мне нужно кое-что сделать, а ты пока можешь написать водителю или… ещё кому-нибудь.
— Эм… спасибо. Если я отвлек вас от чего-то, то вы можете не беспокоиться за меня.
— Ты мой гость, как я могу не беспокоиться? — улыбается Джеймс мягко и кротко, а потом уходит.
Питер чувствует себя странно и спокойно. Он какое-то время сидит за столом, думает о том, во что превратился его вечер, а потом всё же встаёт и перемещается к камину. Сначала он неловко опускается в здоровенное потёртое кресло, а потом, оглянувшись в поисках свидетелей, всё же садится на пол, под кресло, ближе к камину, на мягкий ворсистый ковер. Он трогает его ладонью и думает о том, что это первая новая вещь, которая попалась ему на глаза в этом доме. Наверняка есть и ещё что-то кроме этого ковра, роутера и самого Джеймса.
Он всё же достаёт телефон и отписывает на работу, что всё хорошо, завтра он приедет с документами, отписывает тётке, что живой, будет ночевать не в городе, и утром приехать не получится, отписывает водителю, что за ним можно не заезжать. Отписывает Мишель, что если вдруг будут новости о том, что он трагически погиб, то можно не волноваться, потому что погибнет он исключительно в хорошей компании, прекрасно проведя последние часы жизни. Мишель пишет ему «ок», и на этом сеанс связи с внешним миром можно считать оконченным.
К этому моменту возвращается и Джеймс. У него волосы собраны в хвосте на затылке, и это пока единственное отличие от того, что уже видел Питер. Он думает, что у него самого на голове явно бардак из-за погоды на улице, наверняка он даже кудрявый больше, чем обычно.
— Извини, — говорит Джеймс и садится тоже на пол, но около другого кресла, — мелкие демоны не терпят отлагательств.
Он сказал это с такой теплотой в голосе, что Питер решил, что напрягаться из-за мелких демонов — это как-то неправильно.
— Я не успел заскучать, — говорит Питер, разглядывая лицо Джеймса с играющими тенями от пламени.
— Хочешь чай?
— Нет, спасибо.
— Ты и ужинать тут не хотел. И оставаться, — напоминает Джеймс, и Питер не может сдержать смущенную улыбку.
— Я правда не хочу чай, спасибо. После такого ужина вообще хочется погулять на улице…
— Поверь, тут не хочется.
— Это правда.
— Но я могу поводить тебя по поместью. В некоторых его частях холодно, почти как на улице.
— Небось и крыша протекает.
— Да, в некоторых местах, но поверь, это не самая большая проблема этого дома.
— Ты предлагаешь мне прямо сейчас погулять по дому?
— Можно и утром. Вероятность того, что ты что-то разглядишь, будет выше.
— Что ж… утром можно.
— Договорились.
Питер всё никак не мог уловить то, что видел в Джеймсе, когда тот говорил про дом. Это была то ли любовь, то ли гордость, то ли Питер находил его просто счастливым от того, что он на своем месте. Питер не заносчивый сноб, да и в целом не его дело, как другие люди обретают свой уют. Просто он думает о том, что они и правда могли бы познакомиться в других обстоятельствах, не столь отдалённых от его дома. Или Джеймс мог познакомиться вообще с кем угодно, не живя тут и не затухая от одиночества. Да и вообще откуда Питеру знать, как часто тут на самом деле появляются гости или гостьи.
— И как ты обычно коротаешь вечера? — спрашивает Питер, надеясь нащупать что-нибудь интересное, хотя понимает: что бы ему ни ответили — всё равно будет интересно.
— Общаюсь в тиндере, — не задумываясь отвечает Джеймс, и Питер не понимает, это шутка или нет. Но когда Джеймс начинает улыбаться, Питер понимает, что все это время почти не дышал. — Господи, ты бы видел свою очаровательную мордашку сейчас.
— Вы тоже тот ещё шутник, — уворачивается Питер и надеется, что в полумраке и в свете пламени не сильно видно, как он покраснел.
— Не сижу я в тиндере. Жених я не очень завидный, если уж на то пошло.
Питер думает о счете в банке, который вместе с поместьем перейдёт к Джеймсу, и думает, что про завидность он бы поспорил. Самому Питеру было бы вообще плевать, насколько богат Джеймс, если бы у него был с ним хоть крохотный шанс.
— Неужели думаешь, что этот дом отпугнёт достойную невесту?
— Предпочитаю женихов, но пока ещё никто не повёлся на этот дом, — говорит Джеймс, и Питер улыбается уголком губ, потому что его весьма забавляет самоирония мужчины.
— В какой-то момент я думал даже продать поместье. Ну, знаешь… даже на самые странные вещи найдётся свой покупатель. Но заинтересовалась им только одна продакшн-компания. Они хотели, чтобы я отдал его за ужасно смешные деньги, и обещали процент, если их проект выгорит. Я решил, что оно того не стоит, и забил на идею продажи. А потом понял, что я и есть тот покупатель, который интересуется странными вещами.
— Могли бы предложить им тут поработать за деньги, не продавая поместье, — говорит Питер.
— Даже боюсь представить, что бы они сделали с этим домом.
— Неужели было бы хуже?
— О нет, они бы всё сделали лучше, и как бы я это пережил? — с притворным ужасом говорит Джеймс, и они снова смеются.
— Ну а если все же ответить на твой вопрос, — говорит Джеймс уже спокойно, снова глядя в огонь, — наверное, я провожу вечера точно так же, как и любой одинокий человек у себя дома. Декорации другие просто.
— Я смотрю вечерние шоу и собираю паззлы.
— Серьёзно? — усмехается Джеймс. — Сколько тебе лет, мальчик?
— Эй, паззлы не только для детей! — Питер и хотел бы надуться, но почему-то не получается, да и в тоне Джеймса не было ничего задевающего. — Они меня успокаивают.
— Что ж, у меня паззлов нет. Да и я довольно спокоен в целом. А ты шебутной, хоть на первый взгляд и кажешься самым тихим парнем. Почему ты работаешь в этом агентстве?
— Я… я скорее помогаю отцу. У него… большие проекты по недвижимости, и на другие дела иногда просто не хватает времени. В том числе и на агентство.
— Но ты не хочешь там работать?
— Не очень, — пожимает плечами Питер. Он вроде хочет сказать что-то ещё, даже открывает рот, но понимает, что если начет, это снова будет нытье на тему того, что он хочет одного, а получает другое и совершенно не имеет смелости для того, чтобы взять в руки себя и свою судьбу.
Должно быть, он понимает, что у него всё на лице написано, и видит, как Джеймс учтиво улыбается, принимая решение не лезть с вопросами, которые вызовут у Питера новую волну неуверенности и разочарования от собственных решений.
— Что ж, у тебя всё впереди ещё, — говорит Джеймс, явно показывая, что тему эту сейчас развивать не будет.
Питер кивает и опускает лицо, уставившись на свои колени, но потом снова принимается рассматривать комнату, в которой они сидят. Над камином полка, на ней чего только не стоит. Старые рамки с черно-белыми фото, маленькие подсвечники, большие канделябры, вазочки для маленьких полевых букетиков, старые белые восковые свечи, пепельница, непонятные коробочки, на которых надписи стёрлись настолько, что Питер даже со своим хорошим зрением не может их прочесть.
Питер настолько погружается в рассматривание, что не замечает, как взгляд его скользит от полки по всей остальной комнате, в которой, как уже было замечено, было слишком много предметов. Это хоть немного и захламляло пространство, но почему-то тут всё равно было уютно. Может, из-за кружева на скатертях, может, из-за узора на допотопных обоях, может, из-за резьбы на мебели, или из-за теплого света из камина и такого умиротворяющего ощущения того, что рядом есть кто-то.
— Тебе тут нравится, — говорит Джеймс, выдёргивая Питера из раздумий.
— Наверное, — почти соглашается Питер и снова сетует, что не мог придумать ответа лучше. А правда ли ему нравится?
Или ему нравится сам Джеймс, и поэтому он сам себе внушает, что дом хорош так же, как и его хозяин.
— Завтра покажу всё остальное. Понравится так, что захочешь остаться здесь жить, — усмехается Джеймс, явно снова иронизируя, а Питер прикусывает язык, чтобы не ляпнуть, что он уже готов тут жить, лишь бы оставаться рядом с Джеймсом.
Бред какой-то, они знают друг друга всего пару часов.
— Сколько жертв ты уже заманил к себе своими сладкими речами? — спрашивает Питер слегка обреченно, настолько, что это понятно только ему. Он снова шутит, а Джеймс снова улыбается, только теперь Питеру не страшно, что он может оказаться несчастной распотрошённой жертвой. Ему обреченно и грустно только от того, что сколько ни показывай ему дом — уехать придется.
— Ни одной, — говорит Джеймс, пожимая плечами, и Питер слегка качает головой, отгоняя наваждение и мысль о том, что он слышит в чужом голосе печаль. — Мои речи и правда сладкие?
— Мы уже выяснили, что ты инкуб, и я, возможно, уже мертв.
— Чувствуешь себя мертвым?
Питер впервые смотрит на Джеймса
так. Он кусает губу и чувствует, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди. О нет, он не чувствует себя мертвым, вообще и близко нет.
— Честно говоря, — говорит он тихо, и его голос ожидаемо дрожит, он даже не пытается скрыть то, насколько он нервничает, — никогда ещё не чувствовал себя таким живым, — всё-таки сознается он.
Джеймс мягко улыбается и склоняет покорно голову, будто бы Питер сказал «спасибо», а он жестом отвечает «пожалуйста». Питера реакция вполне устраивает. Джеймс ничего не отвечает и не смеется над ним. Он спокойно выдыхает и смотрит в огонь, будто бы пытается там что-то найти. Возможно, новую тему для разговора.
— Хочешь ещё что-нибудь? — спрашивает Джеймс, видя, как Питер не знает, куда деть руки.
— Нет, — улыбается слегка Питер, — вы и так слишком гостеприимны и добры ко мне.
— Будто бы у меня был выбор.
Питер будто бы в замедленной съемке наблюдает, как Джеймс с грацией кошки, медленно и тягуче, двигается к нему ближе. Вот оно, сейчас Питера будут потрошить. Он готов.
Он подбирается, но не отодвигается. Джеймс просто садится рядом, перенося вес на свою руку. Если Питер ещё немного повернет и опустит голову, их носы могут встретиться, и тогда Питер самовоспламенится. Он чувствует на своей шее дыхание Джеймса, который, впрочем, ничего больше не делает, и Питер краем глаза видит, что Джеймс просто смотрит. Питеру странно, несмотря на то, что он, вроде как, не против, что Джеймс сидит так близко и смотрит на него. Они могли бы… По спине проносится холодок, и Питер едва удерживается от того, чтобы поёжиться или вообще хоть капельку шелохнуться. Джеймс такой горячий, Питер чувствует это, хотя они даже не касаются друг друга.
За миллисекунды в голове Питера проносится просто всё. С одной стороны, глупо поворачивать голову и целовать Джеймса, даже если Питеру только это и нужно, и особенно, если только это и нужно Джеймсу. Питер так не хочет об этом думать. Джеймс тут один, он всегда один, а Питер слишком удобно подвернулся, и он потом уедет, и забудется всё, что было в этом доме. Только сам Питер понимает, что он-то точно никогда этого уже не забудет. Даже если с Джеймсом у него ничего и не получится, и он уедет из Леса на болотах, и будет вспоминать этот вечер, как сон. Так не стоит ли окончательно отключить мысли и повернуть голову?
И Питер поворачивает. Ему кажется, что этот жест сейчас стоит всего, но на самом деле накатывающая романтическая музыка в его голове обрывается, и он встречается с холодными глазами Джеймса, которые смотрят внимательно и остро. Смотрят, и смотрят, и Питер чувствует себя Красной Шапочкой под взглядом голодного волка, который только готовится, и готовится, и готовится к прыжку, но всё никак не прыгнет. Высматривает, выжидает, а Питеру уже всё равно, насколько это странно и насколько ему неуютно, он тоже смотрит на Джеймса и прерывисто дышит, не в силах выровнять учащенное сердцебиение.
Джеймс немного склоняет голову, и Питер готов поклясться, что тот смотрит на его губы. Он наклоняется на миллиметр ближе, а Джеймс выпрямляется, не резко и не плавно. Так же грациозно и аккуратно, как и подсел ближе.
Питер выдыхает и опускает голову, глядя на свои колени, чувствуя себя самым последним дурачком.
— Извини, — выдыхает Джеймс, и Питер слышит в этом «прости, что дал тебе ложную надежду». Он не хотел, он не собирался вовсе.
Питер такой глупый. Он пытается совладать с собой и придумать, что дальше делать. Что обычно делают после таких неловких ситуаций?
— Прости, я просто… прости, не знаю… — пытается что-то сказать Джеймс, и Питеру только самую малость легче от того, что ему тоже неловко.
— Всё нормально, — прерывает его Питер, чтобы хоть как-то сбросить с себя это повисшее напряжение.
Он сам ничего не понимает и ничего сейчас не знает. И по всем законам жанра он должен сейчас наплевать на всё и кинуться в объятия Джеймса, но он, конечно же, этого не сделает, потому что… потому что не сделает, вот и всё.
Джеймс не садится на прежнее место, а остаётся рядом, складывает колени, локти сверху, и они вроде как даже приятно сидят. Питер сидит как кукла, выпрямив ноги ближе к огню и сложив руки перед собой. «Все брюки будут в ворсе», — глупо думает он, а потом роняет голову на плечо к Джеймсу и слышит его одобрительный смешок. Он тоже слегка улыбается и потирается щекой о его горячее плечо. Хорошо, вот теперь хорошо.
Они так сидят до тех пор, пока Питер не начинает клевать носом. По времени ещё не должно быть поздно, но спать хочется ужасно. Подозрительно, но Питер сам себе надоел с мыслями об обрядах жертвоприношений.
— Хочешь, я покажу тебе твою комнату? — спрашивает Джеймс, когда Питер всё-таки отрывается от него, чтобы размять шею. Затекла она будь здоров, а всё потому, что Питер просто упрямо не хотел отрывать голову.
— А там точно можно будет спать без страха, что меня съедят мыши?
— Тут нет мышей, — улыбается ласково Джеймс, и Питер млеет. Он не хочет в гостевую комнату. Он хочет в комнату Джеймса.
— Ладно тогда, — соглашается Питер. В конце концов, то, что он урвал крохотный момент единения с Джеймсом, уже неплохо.
Джеймс поднимается и потягивается. Видимо, у него у самого всё затекло, но тот сидел не шелохнувшись. Он подаёт руку Питеру, и тот немного сбивается с толку, но ладонь принимает. Джеймс всё ещё горячий и всё ещё похож на человека. Питер поднимается на ноги и словно бы разглаживает рукой невидимые складки на брюках. Джеймс едва заметно улыбается уголком губ, и Питер неловко опускает глаза в пол. Необязательно на него так смотреть, это уже слишком.
И тут Питер понимает, что они всё ещё держатся за руки. И когда он решает, что ещё способен в автономию, Джеймс перехватывает его ладонь поудобнее и ведёт из комнаты.
— Идём, — говорит он, — тут может быть темно и местами страшно. Не хочу, чтобы ты заблудился.
Аргумент слабоват даже для Питера, но он не против. Он даже находит силы, чтобы довольно улыбнуться, так, чтобы Джеймс, разумеется, не видел.
Они выходят и минуют лестницу, идя вдоль балкона, который выходит к холлу, Питер снова видит шахматный пол и старые бра на тёмно-зелёных стенах. Они выходят в другой длинный коридор, как раз такой, какой может быть в подобных поместьях, и Питер клянётся, что слышал шорох и шкрябанье по полу. Он никак это не комментирует. Далеко они, впрочем, не идут, и Джеймс подводит его к двери. Она не заперта, и они оказываются в комнате с огромной кроватью. С балдахином, всё как нужно, на толстенных ножках и с мощным резным изголовьем. Вопреки ожиданиям, в комнате стоит приятный запах чистого белья, а не пыли и застоя.
— А я ожидал классический отельный номер с бежевыми стенами, — усмехается Питер. Не хочется, но он мягко отнимает руку и проходит вглубь комнаты. Тут стоит такой же огромный и внушительный комод, тёмные портьеры, старый ковёр, зеркало в потёртой золотой раме, так же, как и в гостиной, где они сидели, много предметов повсюду, начиная с канделябров и торшеров и заканчивая книгами и сухими цветами, настоящие они вообще или нет?
— Такая комната у меня, — возвращает шутку Джеймс, и Питер улыбается, проходя глубже в комнату.
— Мне даже нравится, — говорит Питер задумчиво, проводя рукой по гладкому дереву изножья.
— Не придумывай, — Джеймс подпирает дверной косяк, и Питера умиляет то, насколько он чтит личное пространство, несмотря на то, что это его дом. А может, он вампир? Или кто там не может войти без приглашения?
Питер замечает, что на кровати лежит полотенце и халат. Тут же он, кстати, замечает свою папку с документами.
— Вот это сервис, — улыбается он Джеймсу, — а душевая есть?
— Есть, но я бы не советовал ходить туда, когда темно. Переживешь?
— Да, — просто отвечает Питер.
— Если хочешь, я тебя оставлю.
Что за вопрос такой, думает Питер? А если он не хочет, что они будут делать? Завалятся на кровать и будут болтать всю ночь? Или не болтать? И вообще «да, оставьте меня» будет как-то грубо, и, конечно, Питер так тоже не ответит. Он снова позорно тупит с ответом, а Джеймс, видимо, понимает, как звучал его вопрос.
— Ложись спать, — говорит он, — ты устал за сегодня.
— Не очень, на самом деле, — как только Питер произносит это, его застает врасплох зевок.
— Отдыхай, — усмехается Джеймс, — если что, я напротив через дверь. Или Артур… незримо, но рядом.
— Обнадеживает, — криво улыбается Питер.
— Спокойной ночи.
— И вам.
Питер даже неловко помахать успевает, а Джеймс, закрывая за собой дверь, размашисто гладит пальцами воздух в ответ. Питер стоит посреди комнаты, и его только сейчас накрывает осознание, что это всё происходит на самом деле. Это происходит, это не бред, это не сон, это его реальность. Питер действительно устал, и ему правда нужно поспать. Он быстро раздевается и ныряет под тяжелое одеяло на хрустящие простыни. Он вспоминает, как думал, что в этом доме не может быть уютно, ох, как же он ошибался.
Он уже погружается в сон, как снова слышит шкрябанье по стенам и полу. То самое, которое было, когда они шли сюда. Это выдёргивает его из состояние полудрёмы, и Питер резко садится в постели, прислушиваясь. Шорох утих, но был слышен топот, будто бы где-то то ли сверху, то ли за стеной бегают крысы размером с кошку. Ну или годовалые дети. Питер не исключает оба варианта. Шум вроде утих после какого-то звука, похожего на «чшшш», но не человеческого происхождения. Питер слышит только бьющиеся о наружный карниз капли. Дождь закончился, хоть Питер может только предполагать это. За огромным полукруглым окном темно, ничего не видно, ни неба, ни деревьев, но это скорее из-за того, что стёкла в окне слишком мутные от грязи и многолетней пыли.
Глаза привыкают к темноте. Питер рассматривает основание балдахина. Почему простыни тут поменяли, а вот это вот пыльное безобразие не сняли? Хотя зачем им заморачиваться ради Питера, тут наверняка никто кроме него и не селился. Все наверняка селились с Джеймсом в комнате.
От мыслей снова отвлекает топот, только он кажется совсем близким, практически за дверью. Питеру хочется выйти и посмотреть, что там, если ему не кажется, то во всяком случае будет спокойнее, если он будет знать. Хотя, с другой стороны, вставать и идти искать причину странных звуков в таком доме — это всё равно что идти на смерть. Хоть чему-то ужастики да учили.
Питер слышит голос Джеймса. Ничего не разбирает, только имя дворецкого и что-то невнятное и недовольное. Может, это те самые его демоны гуляют? Короче, нет, Питер ничего не будет проверять. Голос Джеймса успокаивает. Топот стихает, голоса и шорканье тоже. Питер поворачивается на бок и через пару минут снова засыпает, уже до утра.
***
Утром он просыпается от своего будильника. Он резко подрывается на кровати с мыслью, что нужно собираться на работу, но понимает, что он не дома, что он у черта на рогах, в старом готическом поместье «Лес на болотах», хозяин которого — очень горячий не-инкуб. Питер валится обратно на спину и всё ещё не может поверить, что всё это ему не приснилось.
Питер смотрит на папку, в которой лежат нужные документы. Нужно бы выполнить тут свою работу и ехать домой. Дальше работать, дальше в серый офис, под крыло отца, без каких-либо перспектив заниматься тем, чем он реально хотел бы заниматься. А ведь Джеймс обещал дом показать, возможно, даже двор, наверняка предложит завтрак, предложит побыть ещё немного, наверняка Питер не сможет отказать. А может, ничего он и не предложит? С чего бы? На улице светло, и ничто не мешает Питеру уехать прямо сейчас.
Неохота вообще выбираться из-под одеяла. В комнате не очень тепло, окна тут старые, слышно, как на улице свистит ветер, или это просто сквозняк. Он тянется к тумбе, где оставил свой телефон; пара сообщений с работы и одно от Мишель, где она спрашивает, жив ли он. Работу даже открывать не хочется, а Мишель он отвечает, что всё хорошо и возвращаться в город нет ни малейшего желания.
Так, Питер окончательно просыпается и выбирается из постели. Холодно, приходится в экстренном режиме натянуть брюки. Комната не такая тёмная, как казалось ночью, выцветшие обои с каким-то нелепым рисунком веточек, окно всё такое же огромное, пропускает серый пасмурный свет. Сейчас бы в ту комнату к камину. Питер идет босыми ногами по твердому ковру к окну и отодвигает желтоватый тюль, скрывающийся под портьерами. Ему открывается вид на запущенный сад и потемневшую листву. Виднеются выложенные камнем дорожки, извилистые и засыпанные землёй и листьями, небольшой постамент, похожий на фонтан — конечно, не работающий, только собирающий в себе дождевую воду. Маленькие ели безо всякой системности, даже миленько — а дальше, конечно же, еловый лес, верхушки которого скрыты в тумане.
От созерцания Питера отвлек нарастающий топот. Тот самый, который он слышал ночью. Только ночью он мог как минимум списать всё на усталость, да и другие звуки, которые могли доноситься с улицы, но не сейчас. Топот перерос в шорканье по его двери, совершенно точно по его. Питер, несмотря на расхожее мнение о том, что свет смягчает страх, всё равно застыл у окна в ужасе. В дверь постучали, он услышал голос Джеймса — и стало легче, особенно после мягкого: «Питер?» за дверью, господи, вот бы он всегда к нему так обращался. Даже непонятный шорох уже не волновал.
Дверь приоткрывается, и прежде, чем Питер успевает подумать хоть что-нибудь, на него несётся ураган из двух бодрых корги. Тот, что темнее, цвета румяного круассана, пытается запрыгнуть на руки к Питеру, а второй — светлее, как мякиш от булочки — просто вьётся вокруг него. Короче, Питер в западне, но он настолько ошарашен и умилён одновременно, что только и может, что неуверенно улыбаться и выдыхать. За долю секунды он понимает, что вот эти милые пирожочки и были причиной странных звуков. Почему же Джеймс не сказал о них сразу?
Сам он, кстати, стоял у входа, улыбался и пытался призвать собак к порядку, что выходило не очень. Видимо, не только люди в этом доме истосковались но новой крови.
— Извини-извини, я не хотел так нагло врываться к тебе, но знаешь, их иногда не остановить, — Джеймс всё же заходит в комнату и берёт на руки того корги, который хочет на ручки к Питеру.
— Они прекрасны, — улыбается Питер, — почему я вчера их не видел?
Питер смелеет и берёт на руки второго корги, тут же занявшего освободившееся место и запросившегося вверх. Разбалованные.
— Вечером они не такие активные, да и шум за окном их усмиряет. Маленькие пугливые демонята, — Джеймс улыбается, гладит собаку, Питер смотрит на его красивое лицо, и сердце его щемит от того, как сильно он хочет быть частью этой странной семьи, и чтобы Джеймс смотрел на него так же.
— Как их зовут? — Питер отрывается от лица Джеймса и тоже смотрит на пшеничную мордочку.
— Тот, что у тебя — Генрих. А у меня Фридрих, — Джеймс звучит как гордый папаша, а Питер не может сдержать смех.
— Серьёзно? Очень готично для таких милых буханок.
— Ну, под стать месту.
Генрих обнюхивает лицо Питера, его шерсть лезет ему в нос и глаза, а потом он начинает изворачиваться и, видимо, проситься вниз, Питер опускает его — и тот уносится из комнаты, так же поступает и Фридрих, Джеймс его отпускает — и тот тоже убегает.
— Милые, — говорит Питер, а потом понимает, что стоит перед Джеймсом в одних брюках. Он слегка тушуется, ловит на себе взгляд Джеймса, а потом тому тоже становится неловко, и он отходит к двери.
— Ну, в общем… я вообще хотел узнать, ты проснулся или нет, но ты проснулся, так что… можешь одеваться, а можешь и… ну, в смысле, завтрак будет через пару минут, я могу оставить тебя, а Артур тебя потом проводит, ну… чтобы ты не заблудился тут… И ты можешь взять с собой документы, ну, чтобы закончить с этим и потом не… — Питер удивлен и умилен этим сумбурным монологом, ему даже самому перестало быть неловко, — не думай, что я тебя тороплю, ни в коем случае, но…
— Д-да, конечно. Мне буквально минута нужна, — Питер тут же срывается с места и ищет свою футболку.
— Да, не торопись, я там… — Джеймс махнул рукой куда-то в стену и, неловко и очаровательно улыбнувшись, вышел из комнаты, потом заглянул обратно, чтобы прикрыть за собой дверь, — извини…
Питер не успевает ничего ответить. Просто замирает на месте, буквально на полминутки, чтобы подумать о том, что вообще происходит. Ему кажется, или… или ему не кажется, что Джеймс немного страннее, чем был вчера. Питер улыбается, всё ещё никуда не хочется уезжать, но он решил, что и не будет никуда спешить.
Он натягивает футболку, сверху накидывает халат, который ему тут оставили, и решает, что так в самый раз идти завтракать. Джеймс и сам не был при полном параде и тоже был в халате и в чем-то ещё, Питер был слишком занят его лицом и Генрихом с Фридрихом. Халат, кстати, никакой не с бахромой, и даже не старый протёртый полосатый и с дырками от пуль или ножей. Самый обычный серый банный халат.
Питер берёт папку с документами и выходит из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь, а когда поворачивается, натыкается на тихого Артура, стоящего за его спиной.
— Ох, вы меня напугали, — говорит Питер, едва за сердце не хватаясь, это бы точно уничтожило последние крупицы его самоуважения.
— Извините, сэр, — едва заметно кланяется Артур, — у меня не было намерений вас пугать.
— Ничего… ничего, — качает головой Питер, — со мной столько хлопот.
— Вы не правы, сэр, — едва-едва заметно улыбается дворецкий, по-дворецки так, и жестом показывает следовать за ним, — вы совсем не доставляете хлопот. Наоборот. Мы очень рады, что вы с нами. Хоть и на недолгий срок. Знаете, у хозяина не так много друзей. И приезжают они нечасто, но если вы станете одним из тех, кто будет его навещать, я уверен, это сделает его счастливее.
Питер ничего не отвечает, но почему-то думает о том, что почему бы и нет. Что плохого в том, чтобы обменяться контактами? В том, чтобы и правда стать Джеймсу другом и периодически навещать его? Питер даже не против потерпеть те самые десять минут ужаса дороги пешком до дома.
Они идут по вполне узнаваемым коридорам, которые при свете дня действительно не выглядит так устрашающе, как вечером. Питер даже понимает, что мог бы и сам дойти. Тут совсем не так пыльно и обшарпанно, как он думал. Выглядит старо — да, но точно не запущенно. Скорее просто этакий налёт — очень сильный — винтажа. Если бы Питер и занимался этим домом, то оставил бы всё как есть, только в отреставрированном виде.
Они доходят до той самой гостиной, и Питера пробивает нервная дрожь в самых дверях. Но когда он видит за столом Джеймса, рядом с которым на стуле сидит Генрих, тремор сразу пропадает. Любопытная мордочка корги торчит из-за столешницы, пытаясь унюхать всё, что стоит на столе, и это выглядит крайне забавно. Второй корги просто валяется около камина, и кажется, что аромат завтрака его совсем не привлекает.
— Садись, — улыбается Джеймс Питеру и щелкает пальцами под столом. — Давай спрыгивай, дружище, — и корги послушно спрыгивает со стула, убегая к Фридриху.
Питер садится, впрочем, не на тот же самый стул.
— Зачем? — спрашивает Питер, улыбаясь. — Он совершенно меня не смущал.
— Это пока мы не начали есть. Он тот ещё наглый попрошайка.
— Уверен, я бы не устоял перед его чарами.
— И остался бы без завтрака.
— Не исключено, — кивает Питер несколько раз.
На завтрак — яичница с беконом и сыром. Вафли с джемом и кленовым сиропом. Черный кофе из фрэнч-пресса и сок.
— Как спалось? — спрашивает Джеймс просто, а Питер, когда поднимает на него глаза, теряется в губах в джеме и пальцах в крошках. В тонкой пряди на лбу, в маленьком пучке на затылке, в V-образном вырезе на футболке.
— А… э… — Питер собирается с мыслями, чтобы вспомнить, о чем его спрашивали. — Хорошо, спасибо, — говорит он своей тарелке, — правда, признаюсь, я был немного озадачен звуками, которые издавали собаки.
— Извини, — смеётся негромко Джеймс, — гроза закончилась и они были немного на взводе.
— Признайтесь, вы просто хотели напугать меня до чертиков и поддержать имидж демона-инкуба, — говорит Питер, потиху привыкая к ослепительности хозяина дома.
— Может быть, — улыбается Джеймс, глядя прямо вот в нутро Питера, и все его старания взять себя в руки летят прахом.
После завтрака, когда они уже пили только кофе, а Артур ходил вокруг и собирал посуду, иногда обращаясь к корги «джентльмены», когда те слишком активно просили у него что-нибудь вкусненькое, Джеймс наконец перешёл к делу. А может и не наконец.
— Так, давай я подпишу твои бумаги, — не то чтобы это звучало небрежно, но «твои бумаги» звучит так, будто бы Питер пассивно заставляет Джеймса владеть поместьем, прилежащей территорией, счетом в банке и полноправной возможностью делать тут всё, что он хочет.
— Это всё будет твоим по праву, — пытается как-то смягчить ситуацию Питер.
Джеймс только кивает и скупо улыбается. Питер пытается не брать в голову, он раскладывает бумаги, берёт ручку и оглядывается в поисках Артура как единственного свидетеля. Тот как раз стоит рядом, наверняка смекает, что к чему.
— Держи, — говорит Питер, протягивая Джеймсу ручку, — или тебе нужно перо? — он снова пытается разрядить притихшую обстановку чем-то кроме шороха бумаг. На этот раз получается; Джеймс мягко смеётся.
— Постараюсь справиться с обычной ручкой, — говорит он и поворачивает к себе бумаги.
— Можешь перечитать всё ещё раз, — говорит Питер скорее дежурно, надеясь, что Джеймс уже читал договор в электронном виде.
— Если ты не добавил там чего-нибудь мелким шрифтом… — говорит Джеймс и начинает подписывать бумаги. Стопка немаленькая, Питер сидит рядом и смиренно ждет. Он бы добавил, что-то вроде: «Владелец поместья «Лес на болотах» обязуется приютить Питера Паркера и никуда его от себя не отпускать».
— Не добавлял, — качает головой Питер. Будто бы могло быть иначе.
Джеймс заканчивает и поднимает глаза на Питера.
— Надеюсь, ты сейчас не убежишь прочь отсюда, я… обещал показать тебе дом.
Питер на секунду замирает и не дышит, прямо как в фильмах, смотрит на Джеймса и не может сдержать пробивающуюся улыбку. Любовное наваждение и романтическая музыка на заднем плане обрываются, когда Питер краем глаза видит, как Артур покидает комнату. Это для него слишком? Нужно перестать быть таким влюблённым? Абсолютно точно нужно взять себя в руки.
— Мне очень интересно посмотреть тут всё. Я не собираюсь сбегать, — заверяет Питер почти серьёзно.
Джеймс усмехается:
— Я знаю, — говорит он, и Питеру не по себе от этого голоса, — ну, хочешь начать сейчас, или ещё кофе?
— Ещё немного кофе — и у меня остановится сердце, — ну, оно, конечно, не остановится, да и не только в кофе дело, но вообще Питер не пьёт обычно больше одной чашки за день.
— Тогда идём сейчас, — словно бы сам себе кивает Джеймс, и Питер в шаге от того, чтобы попросить снова взять его за руку. Абсолютно точно стоит перестать быть таким влюблённым. — Ты читал про это поместье?
— Честно признаться, нет. Твоё дело вёл другой агент, а я просто… как курьер, — пожимает плечами Питер.
— Тем лучше, — кивает Джеймс. — Пошли, — говорит он, заканчивая убирать бумаги в папку.
Они выходят из гостиной и спускаются по лестнице, как раз к вестибюлю с центральным входом в замок.
— Поместье построили лет сто назад, а последний ремонт тут был где-то в пятидесятых. После войны было сложно понять, кто имеет право на собственность, — начинает Джеймс, он сам смотрит на потолок так, словно в очередной раз спрашивает себя, как помыть эту огромную, всю в камнях, люстру.
Питер тоже задирает голову: люстра давно не сияет, и, вероятно, легче, чем мыть её, будет просто снять и повесить что-то попроще.
— Вот бы помыть её, — говорит Джеймс вслух, и Питер улыбается тому, что догнал его мысли, — она мне нравится, — они медленно идут в противоположное крыло, и Питер одновременно умиротворён голосом Джеймса и при этом ужасно заинтересован их экскурсией. — Вот ты спрашивал, чем я тут днями занимаюсь, и не поверишь, но дел по дому тут столько, что за те восемь месяцев, что я здесь живу, времени на люстру так и не нашлось. Впрочем, не только на люстру. Она, по крайней мере, не думает отваливаться.
— Я полагал, что тебя одного слишком мало для борьбы с ветхостью этого поместья, — Питер надеется, что это хоть как-то ободрило Джеймса.
— Даже нас двоих с Артуром, — говорит Джеймс почти смиренно. — Вообще мы с ним уже сделали большую работу, тут как минимум не бегают крысы там, где ходим мы, и в нужных помещениях есть электричество. Тут прочищены дымоходы, налажена система отопления и канализации. Я знаю, что мне нельзя было проводить ремонтные работы, пока я не был владельцем, но иначе жить тут было бы невозможно. Агенты пошли навстречу, всё равно это поместье никому, кроме меня, и не нужно было.
— Аж целому поместью повезло с тобой, видишь, — говорит Питер, чтобы еще немного приободрить Джеймса, ну и чтобы в очередной раз очень странно пошутить.
Джеймс только усмехается и снова глядит куда-то в потолок. Они всё ещё куда-то идут, минуя сначала старые коридоры, а потом небольшие комнаты, которые лабиринтом ведут всё глубже в дом. Переходные комнатки почти пустые. В некоторых — только старая мебель, где-то — обычный стол со стульями, пустыми и пыльными. В некоторых комнатах находятся огромные печи, облицованные некогда красивой плиткой. Питер отмечает все особенности замка. Карнизы на потолках, рамы на зеркалах, огромные резные шкафы, через которые, казалось, можно попасть в Нарнию.
— Можно? — спрашивает Питер, останавливаясь у одного такого большого шкафа.
— Конечно, — кивает Джеймс, явно заинтригованный таким интересом Питера к обычному здоровенному шкафу.
Питер открывает тяжелую створку, которая даже не скрипит, шкаф как стоял твёрдо, так и стоит, вот она, работа на века. Ручки, хоть и были в пыли, но даже не думали откручиваться, так же плотно сидя на деревянной поверхности. Твёрдой, тёмной, гладкой. Этой штуке, может быть, даже больше лет, чем самому дому. Питер открывает дверцу шире — шкаф пуст, а изнутри тянет холодом. Питер трогает внутреннюю стенку ладонью, а она сухая и такая же твёрдая, что удивительно для уровня влажности в этом доме и вообще в этих краях. А, быть может, и не удивительно, если этот предмет мебели и правда сделан слишком хорошо.
— Это очень хороший шкаф, — улыбается Питер Джеймсу, а тот, видимо, ищет ответы на вопросы в своей голове, и Питер не хочет предвосхищать его вопросы, потому что выглядит это уморительно.
— Ну, — тянет Джеймс, тоже подходя к шкафу и открывая вторую дверцу, — я догадывался. Учитывая, какой он тяжеленный.
— А почему пустой?
— Пришлось всё выкинуть, чтобы не плодить моль и клопов. Но там ничего ценного и не было. А ты… мебельщик?
Выражение неверия собственным словам на лице Джеймса заставляет Питера рассмеяться.
— Нет, прости, — говорит он, успокаиваясь, — нет, я не мебельщик, но мне было интересно, что ты предположишь.
— Что ж, я могу только без обиняков сказать, что ты тоже странный.
— Тоже?
— Как и я.
— Ты уверен?
— Почти, — Джеймс улыбается так, что у Питера снова щемит. Он закрывает шкаф, и они идут дальше.
Питеру нравится это предположение. Только сам он об этом не думал. Вернее, немного думал, когда Джеймс сказал, что ему тут нравится. Только сейчас понятно, что, в сущности, оба предположения Джеймса — это один и тот же тезис. Изначально Питер думал, что только сумасшедший будет тут жить, разве это имеет отношение к тому, что Питеру понравился шкаф, стол, зеркало, оконная рама и Джеймс?..
— Я отучился на реставратора. В Италии, — говорит Питер. — Поэтому, да, я питаю некоторую слабость к старым вещам.
— Ну тогда всё понятно, — говорит Джеймс. — Говоришь на итальянском?
— Ну, в общем-то да, — пожимает плечами Питер, — несмотря на программу для иностранцев и всякое такое… Я год там работал в мастерской одного милого старичка. Он многому меня научил и многое показал. То, что универ не показывал.
— Скучаешь? — спрашивает Джеймс, и Питер рад, что в его тоне нет ни грусти, ни сочувствия, Питер ему за это благодарен.
— Немного, наверное. По времени.
А тут оно словно замерло. В этом поместье. Если бы Питер и взялся за него, то оставил бы всё как есть. Джеймс наверняка поступил бы так же.
В лабиринтах замка они словно бы сделали круг, но вышли в просторный холл, который Питер не может узнать, начали они определённо не отсюда. Окна тут больше, однако всё равно вокруг них зловещий полумрак, и заблудись тут Питер один, он давно бы уже наложил в штаны.
— Здесь всегда что-то разваливается, и отваливается, и… ломается… — почти обречённо говорит Джеймс, а Питер почему-то улыбается, может, потому, что упрямство Джеймса так сильно резонирует с его собственным. — Поэтому и нет времени ни люстры помыть, ни окна, ни вообще весь дом довести до ума.
— Теперь у тебя есть все полномочия, чтобы нанять кого-нибудь для этого.
— Да, вероятно, я так и сделаю.
Джеймс показывает Питеру библиотеку, она как раз за огромной дверью в этом огромном холле. Стеллажи тут выглядят прямо как в кино, огромные, высокие, на рёбрах — посеревшие от времени бумажки с указателями.
— Иногда я пытаюсь найти здесь что-нибудь интересное, но пыли так много, что находиться тут долго просто нереально. В будущем я бы хотел коротать здесь время.
— Что ж, очень по-графски, — смеётся Питер, хотя не может не согласиться с мыслью.
Они заглядывают внутрь, чтобы Джеймс показал место для чтения. Оно представляло собой стеклянный эркер с резной чёрной решёткой снаружи, отсюда открывался красивый вид на лес и фонтан во дворе. Стояло два коричневых кожаных кресла, судя по обивке — ужасно удобных когда-то. Там же рядом были камин и письменный стол, такой же здоровенный и внушительный, как и все старые вещи в этом поместье.
Питер чихает, и они оба соглашаются с тем, что тут нужна влажная уборка, как минимум.
Чем дольше они ходили по замку, тем сильнее Питеру тут нравилось, и теперь в нём говорил почти детский восторг. Это же как жить в декорациях фильма, круто же! Он даже понимает Артура с его подсвечниками. Он бы тоже ходил с канделябром в руке, поправляя шторы в своих покоях. Поначалу только в своих, ночью ходить по замку он бы всё ещё не рискнул, только если на спор. И столько комнат, можно в прятки играть, пожизненные такие!
Джеймс показал большую комнату, которую сейчас назвали бы гардеробной. Одежды там, правда, не было, но было много постельного белья и всякого разного текстиля для дома. Парочка чистых балдахинов наверняка тоже где-то тут завалялась.
Они зашли в ванную комнату с зелёной плиткой, грязными стыками, круглым окном под потолком и чугунной огромной ванной. Джеймс показал даже прачечную, кухню, подвал для провизии и винный погреб. По всем десяткам комнат они ходить не стали, но Джеймс показал одну, от которой у Питера мороз по коже пошёл. Там не было ничего жуткого, это просто была либо детская, либо игровая комната когда-то, и Питеру стало просто интересно, почему Джеймс не выкинул всех этих жутких кукол, которые в ряд сидели на полках, совсем серых и грязных медвежат, деревянного пони и солдатиков с отсутствующими конечностями.
Питер многозначительно смотрит на Джеймса, а тот смотрит на комнату и выглядит так, будто пытается придумать этому оправдание, но не может выдать ничего похожего на логичное объяснение.
— Я просто не хотел иметь с этим дел, — говорит он всё же, пожимая плечами.
— Тебя пугает эта комната? — с недоверием спрашивает Питер, начиная улыбаться.
— Нет… но иногда я представляю, как тут играют призраки убитых двойняшек, и… и просто не хочу иметь с этим дел.
Питер перестаёт улыбаться и думает про мёртвых и слегка подгнивших двойняшек с пятнами от удавки на шеях.
— Тут умирали двойняшки? — спрашивает он словно бы не своим голосом.
— Кто знает, — загадочно говорит Джеймс и закрывает дверь в комнату.
— Но у тебя были в роду двойняшки? Хотя бы живые.
— Нет, — Джеймс мотает головой и отвечает, пожалуй, даже слишком серьёзно, — насколько я знаю, не было. Ни живых, ни мёртвых, ни уже мёртвых.
— Что ж, неплохо.
— Пойдём на улицу. Пока там совсем не посерело.
Питер на автомате посмотрел в мутное окно в конце коридора. Тут и так стоял полумрак, решётки на окнах, тёмная фурнитура стен и дверей, непонятно, что там на улице. Только Питер всё равно понимал, что если тут и не темнеет уже после полудня, то день всё равно заметно сбавляет обороты. Тем более, они довольно долго бродили здесь после завтрака, Питер давно потерял счет времени.
— Идемте… идем, — говорит Питер, и он готов поклясться себе, что покраснел, как школьница.
Они снова спускаются в холл, и там их догоняют жизнерадостные корги, готовые тоже пойти гулять на улицу. Выходит и Артур с поводками в руках, зачем в такой глуши поводки, Питер ума не может приложить.
— Артур, я сам с ними погуляю, ладно? Можешь оставить.
Артур кивает и вешает поводки на крючки, которые, по всей видимости, были установлены недавно. Джеймс исчезает за дверцами какого-то то ли шкафа, то ли эта дверь вообще ведёт в другую комнату, но появляется он с чем-то большим и чёрным в руках. Это оказываются два пальто, и оно из них он протягивает Питеру.
— Тут холодно, — говорит Джеймс, хотя Питеру это прекрасно известно.
— Спасибо, — улыбается Питер, принимая пальто. Его куртка, в которой он опрометчиво приехал, вообще не спасла бы его в таком влажном и ветреном месте. Не говоря уже о том, что ноябрь даже в Нью-Йорке не самый приятный.
Корги возбужденно бегают вокруг Джеймса, предвкушая прогулку, а сам Джеймс надевает своё пальто и мягко говорит, что да-да, они сейчас пойдут гулять. Питер готов захлебнуться в этой любви и нежности, в тихом голосе и тихой улыбке, которая может заменить солнце в этом туманном месте.
— Идем? — спрашивает Джеймс уже у Питера, и тот приходит в себя, натягивая до нелепости большое для него пальто.
— Ну, зато я не замёрзну, — говорит Питер, уже будучи уверенным, что Джеймса не заденут его слова.
— Брось, ты выглядишь великолепно. Как специальный агент КГБ.
— А при чем тут советский союз?
Джеймс как-то подозрительно ухмыляется одной стороной рта и ничего не отвечает. Питер думает, что ну и ладно. Джеймс выглядит как человек, который может хранить тайны подобного рода.
Они выходят из дома, и корги радостным вихрем уносятся в разные стороны. Ветер тут же пробирается под пальто и ерошит волосы, которые и без того не обладали никакой системностью. Питер смотрит на Джеймса: тот вроде чувствует себя прекрасно, и выглядит тоже. С этим поднятым черным воротником пальто, с этими тонкими прядями на лбу, которые тоже выбились из хвоста от ветра. Этакий готический принц. И если внутри поместья, в футболке и джинсах, он немного выбивался из интерьера, то сейчас, на фоне мощных дверей и решетчатых окон замка, Джеймс похож на самого настоящего аристократического вампира родом из Нового Орлеана.
— А разве Фридрих и Генрих не могут выходить на улицу когда захотят? Тут вроде и убегать некуда, и соседей нет, — говорит Питер, когда они идут по брусчатой дорожке, уводящей от замка.
— В теории — да, но на практике после прогулки они очень чумазые, тут много мокрой земли, травы, листвы и, ну, ты понимаешь… но их любовь к мебели в доме это не умаляет. Так что…
— Я понял, — улыбается Питер, подмечая, что шерсть у Генриха на животике действительно уже грязная.
Они выходят на задний двор. Тут довольно мило, если можно так сказать, мрачновато, но мило. Черный камень развалившегося фонтана, такие же черные статуи ангелов, ели и обычные деревья, крючковатые и низкие. Они идут молча, шелест мокрой и старой листвы под ногами, шум псов, которые то мимо пробегают, то скрываются из виду, Питер даже слышит подозрительный скрип, но потом видит большие качели, которые ветер едва колышет от тяжести, но поскрипывают они регулярно, и, судя по тому, что на деревянных балках нет листьев, на них можно присесть. Питер даже не спрашивает, просто садится и пытается немного раскачать конструкцию, та жалобно скрипит, но не больше.
— Я тут иногда сижу, — говорит Джеймс, улыбаясь, — наверняка со стороны это выглядит жутко.
— Ты? — поднимает брови Питер. — Вероятно. Ты бы хотел тут что-то поменять?
— Не думаю, — говорит Джеймс и прислоняется плечом к каркасу качелей рядом с Питером. — Навести порядок точно стоит, что-то починить, доделать, если нужно. Но в целом мне нравится этот ландшафт.
— Фонтан волшебный, — сознается Питер, — и эти качели, и эта брусчатка… на века.
— Почему ты работаешь в агентстве? — спрашивает Джеймс, и Питера этот вопрос застаёт врасплох. Джеймс это явно замечает, но Питеру даже глаза не нужно поднимать, чтобы почувствовать его пристальный взгляд.
Питер смотрит на свои колени и знает: Джеймс даст ему столько времени, сколько нужно, и нет, Питеру не сложно про это говорить, сложно сформулировать ответ так, чтобы он звучал не слишком жалко.
— Помогаю отцу, — всё же говорит он, — по своей воле, если что, — добавляет, усмехаясь, но как-то не очень весело.
— Но ты же явно не очень этого хочешь.
Питер не очень понимает, к чему этот разговор, но решает, что ничего в этом страшного нет, несмотря на то, что он знает Джеймса меньше суток, вся эта готическая сказка скоро закончится, и всё растворится в тумане.
— Я рад помочь, но да… Не знаю, если честно. По возвращении из Италии я словно был не на своём месте, не знал, куда себя деть. Эта работа удачно подвернулась, и поначалу мне даже нравилась некоторая необремененность, монотонность и аналитика. Возможно, я даже к этому привык. Возможно, я просто трус.
Джеймс делает шаг и садится рядом на качели, они снова скрипят, и только сейчас Питер смотрит на него.
— Ты пешком дошел от дороги до этого поместья в темноте и под дождём, — говорит Джеймс. — Ты кто угодно, но не трус.
— Сумасшедший?
— Чудной.
— Как и ты.
Джеймс улыбается, опуская глаза. Питер снова теряется в его безупречном профиле. Прибегают корги, чумазые, но довольные. Один валится прямо в мокрую листву, второй вьётся у ног Питера, и тот опускает руку, чтобы почесать слегка влажную шёрстку.
— Знаешь, ты мог бы неплохо помочь мне, если бы согласился сотрудничать, — говорит Джеймс.
— В смысле… работать на тебя? — Питер искренне не понимает, чем вообще он может быть полезен Джеймсу.
— Не на меня, а со мной. Если тебе это интересно, конечно. Тут много вещей, которые нуждаются в реставрации и профессиональной оценке. Ты в этом разбираешься, у тебя наверняка есть контакты, и поверь, работы для тебя тут может быть очень много, это для тебя бесценный опыт. Разумеется, не бесплатно.
— О, — доходит наконец до Питера, и это так странно, он ведь не сразу понял, что Джеймс про его реальное образование. — Тогда мне придется жить здесь какое-то время, я полагаю?
— Думаю, да, — просто пожимает плечами Джеймс, будто бы ничего такого он и не предлагает, — на самом деле, когда я займусь поместьем, тут какое-то время будет людно.
Вот это точно то, что застаёт Питера врасплох. Потому что он о таком даже думать не смел, и такие решения не могут даваться легко и быстро. Джеймс прав, это бесценный опыт, Питер, поработав тут, мог бы без проблем дальше заниматься своим любимым делом и забыть эту жизнь в офисе как страшный сон.
— Я не… не знаю, — сознается он, — это… я как-то не ожидал.
— Понимаю, я не давлю. И не собираюсь тебя э… выкупать, ничего такого не подумай, пожалуйста.
— Я даже не думал, — говорит Питер почему-то очень тихо.
— Но над предложением подумай.
Питер кивает, и ему физически больно об этом думать. В Нью-Йорке — вся его жизнь, дом, родные, друзья и, ну, цивилизация. А тут — только возможность заниматься любимым делом и самый прекрасный мужчина, которого он когда-либо видел, всего лишь…
— Останешься на обед? — спрашивает Джеймс, и Питер не может ему отказать хотя бы в этом.
Они делают круг вокруг поместья, и Питеру совершенно плевать, что его брюки грязные из-за нестриженной мокрой травы. Корги утомились от беготни и терпеливо ждали у входа Артура, который заберёт их помыться. Питер сам не заметил, как продрог, и ему хотелось только в ту комнату с камином, на мягкий ковер, и всего лишь прислониться к плечу Джеймса своим плечом.
Обед был изумительный, Питер по-настоящему завидовал Джеймсу и тому, как ему повезло с Артуром, с таким дворецким точно не пропадёшь.
— Мне нужно ехать, — говорит в какой-то момент Питер, — я и так задержался тут, — эти слова звучат как-то виновато, словно он уже пообещал остаться. Говорить с Джеймсом о его предложении он не мог и был рад, что Джеймс сам не спрашивал.
Питер всё-таки тот ещё трус.
— Конечно, — кивает Джеймс, — я вызову тебе машину.
Питер содрогается при мысли, что ему снова нужно будет проделать тот путь от поместья до дороги, но он по крайней мере рад, что сейчас не так темно.
Джеймс даёт Питеру свитер, чтобы тот надел его под куртку. Питер не находит слов благодарности и вообще больше не способен находить слова для Джеймса. То, что происходило, было самой настоящей реальностью, но Питер может позволить себе думать о том, что это чудо, что Джеймс — инкуб-вампир-демон, потому что сейчас он уедет, и это будет лишь невероятным сном. Потому что в реальности так мало готических поместий, горгулий, черных ангелов, топких болот и густого елового запаха.
Возможно, собаки пошли в холл за хозяином, но Питеру нравилось думать, что они тоже решили его проводить. Артур пожелал приятной дороги и скрылся. Питер прижимал папку с документами к груди, прямо как вчера вечером, и хотел, чтобы это всё быстрее закончилось, потому что невыносимо было больше смотреть на красивое и немного грустное лицо Джеймса. Питер чувствовал себя не только трусом, но и предателем.
— Всё, машина тут, — сообщает Джеймс, выглядывая в окно рядом с дверью.
— То есть как тут? — ошарашенно спрашивает Питер, тоже выглядывая в окно и не веря своим глазам. — Я думал, машины тут не могут проехать, я что…
— Могут на самом деле, если знать, как ехать. Не все рискуют.
— Ужас… — выдыхает Питер, — но я рад, что не придется идти пешком.
— Я бы никогда не заставил тебя пережить это снова.
Повисает неловкое молчание, потому что оба не знают, что сказать. Это всё вышло за рамки обычного делового общения, и Питер не знал, как будет логичнее попрощаться. Особенно, когда прощаться не хотелось.
— Ну, я сделал всё, что мог, чтобы задержать тебя и уговорить остаться, — всё же улыбается Джеймс.
— А…?
Питер не успевает выразить мысль, какой бы нелепой она ни была, потому что Джеймс наклоняется и легонько целует Питера в губы.
Вот бы все решения в жизни давались так же легко, как это. Питер не раздумывая закидывает руки на шею Джеймса и сам прижимается к его рту. Господи, какая разница, что происходит, если они больше не увидятся. Джеймс обнимает Питера, прижимает к себе, и в этом всё. В этом поцелуе тоже всё. Питеру не страшно и не грустно, Питера вообще нет, потому что Питер — это объятия, губы и поцелуй. Питер — это его любовь.
И он уходит с этим всем, и это гораздо больше, чем он способен унести отсюда. Он полон этим до краёв, и, когда он садится в машину, когда он едет домой, он не способен уместить в себе скорбь и утрату. Точно не сейчас. Он не чувствует потребности доносить это до кого-то. Тепло поцелуя Джеймса всё ещё с ним, и Питер живёт с этим, прямо как с самим Джеймсом под боком. Может, магия инкубов так и работает? Питер чувствует себя самым завершенным и самым пустым одновременно.
Только у себя дома, слыша гул сирен, города, людей и мигалок, он понимает, что осознание ещё не пришло к нему. А когда придёт — будет страшнее, чем в Лесу на болотах.
***
Его реальность оказалась безвкусной, и самое страшное, что она казалась искусственной. Ненастоящей, пресной и неживой. Всё, что бы он ни делал, казалось таким глупым и ненужным, словно его жизнь — всего лишь симулятор. Решить для себя, что Лес на болотах — это выдумки из книг… Такая глупость. Это самое реальное и живое, что с ним происходило со времён Флоренции.
Бояться нужно было серых офисных коридоров, а не скрипящего замка. Питер невнятно маялся, даже сходил в Собор Святого Патрика. Не помолиться, конечно, так, посидеть. Это было похоже на акты мазохизма, потому что мысли о Джеймсе дольше, чем нужно, вызывали у Питера желание плакать от отчаяния.
Спустя неделю Питер понял, что больше так продолжаться не может. Джеймс был прав, он черт знает что пережил в том лесу, и ради него пережил бы это ещё раз, но смелость определяют вещи, которые меняют жизнь, а не заставляют колени дрожать.
Увольнение заняло ещё какое-то время, но Питер хотел перед уходом доделать дела, чтобы уйти с чистой совестью. Отец против не был. Питер новую работу не искал, но знал, что, если ради неё придется улететь в Европу, он не раздумывая это сделает.
— Мистер Паркер, — в кабинет заглядывает женщина, ассистент отдела, — это вам. Почта только что пришла.
— Спасибо, — кивает Питер и продолжат собирать свои вещи и раскладывать документы по папкам.
Она оставляет на его столе письма, и Питер решает, что лучше разобрать их сейчас, вдруг нужно будет сделать что-то важное. Он разгребает эту кучу писем, большая часть оказывается рассылкой, ничего интересного, пока он не обращает внимание на одно, в темном небольшом конверте с сургучной печатью. Поначалу он решает, что это тоже спам, но потом видит, что письмо обращено на адрес компании, но на его имя. Все остальные письма не именные, просто их обычно передавали Питеру для сортировки. Он откладывает все остальные бумаги и дрожащими руками отрывает фамильную печать с оттиском красивой буквы Б. Это оказывается не конверт, а само уже сложенное письмо, такие отправляли разве что в веке восемнадцатом.
«Дорогой Питер.
Надеюсь, ты хорошо добрался до дома и сейчас также пребываешь в добром здравии. Ноябрьская погода никого не щадит. Здесь деревья окончательно потеряли всю листву, и стало ещё мрачнее, чем в твой последний визит. Но я думаю, что тебе бы понравилось.
Думаю, ты будешь рад узнать, что твоя работа здесь принесла результат. Я наконец уполномочен распоряжаться домом. Вчера приезжали оценщики, работа наконец сдвинулась с мёртвой точки. Снаружи, наверное, будем уже что-то думать ближе к весне, но я точно знаю, что начну с подъездной дороги к поместью.
Артур сказал, что у нас есть чернила, перья, бумага для писем и даже сургучная печать. Я подумал, что это неплохая идея, потому что ты любишь старые вещицы, хотя это письмо — меньшее, что я могу сделать для тебя.
Я очень надеюсь, что у тебя всё хорошо.
Хочу сказать, что мы всегда будем рады видеть тебя у нас в гостях. Артур жалуется, что его стряпню некому оценить. Наверное, он бы оскорбился от слова «стряпня». Фридрих и Генрих скучают и всё время спрашивают у меня, где этот кудрявый юноша. Правда спрашивают, я не шучу. А я буду счастлив снова тебя увидеть, даже если ты заглянешь просто по работе. Но я буду честен. Документы я подписывал внимательно, не представляю, зачем тебе приезжать сюда по работе.
Ещё я хотел извиниться за то, что предложил тебе работу со мной в поместье. Возможно, это могло задеть тебя, но я заверяю тебя, что ничего подобного не хотел и искренне прошу прощения. Кроме того, я делаю это для того, чтобы ты не думал, что тебе тут будут рады только из-за этого.
Наверное, мне стоит попросить прощения и за другие свои действия, но я не буду.
Если захочешь написать ответ или поцеловаться — обратный адрес на обороте.
Твой покорный слуга Джеймс Бьюкенен Барнс».
Питер вне себя от радости. Он переворачивает конверт, читает там обратный адрес, но не собирается писать ответ. У него нет ни чернил, ни пера, а жест Джеймса достоин лучшего ответа, чем обычное письмо, и уж тем более чем текстовое сообщение в мессенджере. Он совершенно точно знает, что делать, и Джеймс выдал ему правильные варианты.
— Дальше не поеду, — говорит ему водитель спустя пару часов после того, как Питер получил письмо.
— Ну и правильно, правильно, — довольно говорит Питер, выбираясь из машины со своим рюкзаком под удивленным взглядом водителя, — нечего ездить по лесам на болотах. Счастливо.
