Рыцарь Храма Соломона

      Назначенный в сопровождение местный слуга проводил адъюнкта до выделенных ему и Бертрану покоев. Отворил все двери, указал комнаты для сна, что-то навроде кабинета и даже помещение для омовения и, поклонившись, вышел. Гуго воспринимал всё как должное, Бертран же крутил головой и с детским восхищением осматривал покои. Хоромы адъюнкту Великого Магистра выделили прямо-таки царские. Бертран никогда в жизни не видел такой роскоши вблизи; в самых богатых, по его меркам, покоях он побывал в замке графа де Фуа, и ни в какое сравнение с великолепием царского дворца Киликии они, разумеется, не шли. Богатые гобелены, мебель из драгоценных пород дерева, украшенная тончайшим узором, изящные, мудрëно витые канделябры. Даже кочерга для камина тут была такая, что её хотелось разглядывать. Тончайшие шелка занавесей и покрывал. А полы! Сколько труда каких искусных мастеров потребовалось, чтобы выложить такие полы! Бертрану казалось, что он как вдохнул на входе, так и не может выдохнуть — такая кругом была красота.       — Вы не хотите помочь мне раздеться и разобрать вещи, любезный брат? — вернул его с небес на землю голос рыцаря.       — О, простите, мессер.       Бертран торопливо помог Гуго разоблачиться. Тот устало потянулся и направился в купальню. Бертран быстро скинул и свои пропылëнные вещи, высунулся в смежную комнату, всучил всё для стирки слуге. Нет, всё-таки бытие оруженосцем высшего сановника имело немало преимуществ: ни стирать одежду сеньора, ни обихаживать его животных самому не было нужды, равно как и стирать своё, — для этого в свите магистра были простые слуги. Бертрану нужно было лишь следить за тем, чтобы всё делалось тщательно, точно и в срок. Но если вдруг чистое сюрко оказывалось мятым или недостаточно белым — на взыскательный взгляд Гуго, — то доставалось отнюдь не слугам.       Направляясь следом за Гуго, Бертран размышлял, какого чёрта тот ломанулся в неподготовленную купальню. Когда ещё слуги натаскают воду! Или, может, там уже стоит ведро с водой и Гуго хочет быстро омыться с дороги хотя бы холодной? Надо помочь.       Бертран открыл дверь и остолбенел. Купальня потрясала воображение едва ли не больше роскоши дворца. И дело было даже не в искусной мозаике, украшавшей стены и свод. Вместительная каменная чаша наполнялась водой, текущей по трубам! Вода текла сама! Её не надо было носить тяжёлыми бадьями!       Бертран открыл рот, дивясь на то, как из труб, выведенных из стен, лилась вода. Гуго, не стесняясь наготы своего крепкого жилистого тела, стоял рядом, нетерпеливо постукивая ногой, ждал, когда чаша наполнится. Над чашей поднимался лёгкий парок. Бертран сунул палец в струю. Горячая! Она была горячая!       — А… Как это?!       В этот миг Бертран был готов поверить даже в то, что они очутились в заколдованном замке.       Гуго чуть приподнял бровь.       — В стенах проложены трубы таким образом, что вода циркулирует в них сама. А где-то внизу стоит котёл, под которым разведён огонь. Архитекторы Киликии весьма искусны в строительстве. Некоторые идеи наши зодчие, возводящие орденские замки, переняли именно здесь. Жаль, до трубопроводов пока дело не дошло. Я, признаться, в прошлое своё посещение Киликии пристрастился. Вылей в воду вон тот сосуд. — Гуго ткнул пальцем в изящный серебряный кувшинчик.       Бертран повиновался, по комнате поплыл дивный аромат трав. Гуго кивнул и погрузился в чашу. Лёг, прикрывая глаза.       — Иди отсюда, потом позову, — лениво приказал он, и Бертран с неохотой покинул купальню, с сожалением размышляя, каково это — вот так роскошествовать по-царски?       Через полчаса благодушный и до скрипа отмывшийся Гуго развалился у очага с кубком вина. Несомненно, чистота тела оказала благотворное влияние на чистоту помыслов. Ничем иным Бертран не смог объяснить, отчего Гуго, притушив свою скотскую натуру, вдруг разрешил воспользоваться выделенной в его пользование купальней.       — Иди, не делай такую несчастную рожу, а то у меня аж вино кислить начинает. Где у тебя ещё будет возможность на своей шкуре узнать, что такое царские купальни. Ты в ванне-то хоть раз в жизни сидел?       Бертран смутился. Ну нет, разумеется, откуда такая роскошь у простого лавочника, пусть и не самого нищего? У них была просто большая деревянная лохань, и, естественно, никто не стал бы таскать и греть немереное количество воды, чтобы погрузиться туда полностью.       — Спасибо, — от всей души поблагодарил он рыцаря.       Гуго, правда, был бы не Гуго, если бы тут же не испоганил настроение, сообщив, что не хочет позориться смрадным и грязным оруженосцем, ибо у него всё должно быть в порядке: конь обихожен и накормлен, оруженосец не вонюч. Разницы между лошадью и Бертраном он, похоже, не делал. Нет, делал, конечно: лошадь он любил гораздо больше. Бертран тут же в красках представил, как притапливает рыцаря в каменной чаше и держит голову под водой, пока пузыри не пойдут. Полегчало. Это ж надо уродиться такой скотиной!       Бертран заново наполнил чашу, подозрительно перенюхал все серебряные кувшинчики, стоящие на полке, и вылил в воду такой же, как был у Гуго. Залез, осторожно умостился в горячей воде, откинул голову на бортик и блаженно расслабил перетруженные за день, ноющие мышцы.       Ароматный парок поднимался от воды и утекал вверх, душа плавала в каком-то восхитительном нигде. Бертран блаженно щурился на вычурные висячие светильники, озаряющие мозаичный свод и стены, вдыхал полной грудью пар, напоëнный благоуханием незнакомых трав. Злость на Гуго ушла, осталась ленивая, сладкая нега.       Бертран поднял к лицу свои покрытые синяками руки, снова погрузил их в воду и улыбнулся. Ему было так хорошо, что он был согласен даже простить Гуго свою несчастную плоть, которую тот с завидным упорством каждую тренировку превращал в хорошо отбитый кусок мяса.       — Любое начальство от Бога, — философски сообщил он себе. — Иногда — по Божьему же недосмотру. Осталось понять, как одно отличить от другого.       Гуго, постукивая носком башмака, слушал, как брат писарь зачитывает донесения со всех концов света. За секретными документами протягивал руку, ломал печать и пробегал глазами самолично. Сортировал для магистра послания по степени срочности, необходимости ответа и секретности. Надиктовывал писарю краткое содержание для доклада магистру. Иногда комментировал. Несчастный писарь взмок, пытаясь сообразить, что́ надо записывать, а где рыцарь просто ворчит.       — Ногай всё ещё разоряет Крым. Ну так его же внука убили, думать надо было. Генуя теперь греха не оберëтся — Каффа с Солдайей полностью разорены. Что там ещё? Ага. Н-да, Тохта выбрал хорошее время затеять войну с Ногаем, пока тот занят в Крыму.       Гуго вскрыл ещё один конвертик, нахмурился, кивнул.       — Действительно, хорошее время выбрал. Доносят, что Ногай не переживëт зиму — плох. Так, дальше… Газан подавил восстание в сельджукском султанате. Ах, как не вовремя он отвлекает силы! Записал? Что там у нас в Европе? — Гуго принялся пробегать глазами вскрытые свитки, отбрасывая прочитанные на стол.       Бертран спешно ловил, сворачивал и аккуратно пристраивал на краю — потом писарь уложит куда надо, — стараясь делать это тихо и быстро, радуясь, что в кои-то веки нервы треплют не ему.       — Эдуард Английский женился на Маргарите, сестре нашего короля. Интересно, почему Филипп отдал сестру, а не дочь? Сынок-то у Эдуарда, по слухам… к-хм. Ну, может, и верно. Если Эдуард помрёт, то молодая королева мгновенно превращается в не играющую никакой роли вдову, а сын — во всего лишь второго в очереди претендента на престол. А вот если Изабелла будет женой молодого принца, то хоть все они перемри — она останется у власти регентшей при венценосном младенце… * Какая разница, кто официально считается отцом твоего сына, правда? — Гуго глянул на оруженосца.       Бертран аж задохнулся от прилетевшего в его огород нехилого такого булыжника. Гуго полюбовался его гримасой и продолжил:       — Так, дальше… Фландрия недовольна королевскими ставленниками, возможно, будет восстание. Мирный договор между Генуей и Венецией пока держится. Ага… Это неинтересно. Тут? Угу. Папа планирует объявить 1300 год святым. Рим неплохо заработает на паломниках, хорошая идея. Здесь у нас что?       Прочитал, зримо взбесился, сплюнул и раздражённо смял свиток.       — Король сделал Ногарэ рыцарем! Чтоб эта безродная нечестивая собака сдохла под забором! Рыцарь! Без роду без племени! Простолюдин! Деда на костре сожгли за ересь, а этого… Куда катится Франция! Чего сидишь, уши развесил, пиши! — рявкнул уже на писаря.       — Что писать? Что деда на костре сожгли? — растерянно переспросил писарь.       Гуго немедленно вперил в него свой карающий взор.       — Вы идиот, дорогой брат? Пишите, что король Филипп присвоил королевскому легисту Ногарэ рыцарское звание. То, что он — грязная собака, магистр и без меня знает. Записали? Дайте сюда, я на доклад к магистру.       Взъерошенный писарь и взбешëнный Бертран проводили глазами спину рыцаря и в один голос шепнули в закрывшуюся дверь:       — Козëл!