Nosferatu

Александр бесшумно шагнул внутрь комнаты, так же бесшумно прикрыв за собой дверь. На четвёртые сутки сломившего Дашу недуга не было никакого прогресса: она много спала днём, свернувшись клубком, была очень бледна, молчалива — ни тени прошлого света в глазах, ни тени счастья, любви, вообще какой-либо эмоции. Даша будто его избегала: не позволяла спать рядом и вообще беспокоить её с наступлением ночи, ничем не делилась, сама переживала эту пока непонятную для Александра болезнь, что подкосила её, едва только они расписались. Когда их навещал Кирилл, по какой-то причине ещё не уехавший из Петербурга и теперь помогавший им, то Даша и то была куда как оживлённее; от своего мужа она почему-то отшатывалась, словно он был привидением, а не живым человеком. На любые попытки хоть как-то расшевелить её она только смотрела, смотрела, смотрела в глаза, точно бы пробираясь в саму душу, и Александр всегда первым разрывал этот странно знакомый взгляд. Что же случилось с ней? Что за боль она так настойчиво скрывала от всех? И теперь, в этот миг, Даша снова лишь маялась в полусне, не смотря, не дрожа, не дыша, будто — нет, Александр просто не мог в это верить — будто была ни жива ни мертва в самом буквальном значении этих слов. На второй день он, конечно же, вызвал к ним доктора, но она заперлась у себя, и совершенно никто не смог проникнуть к ней до самого вечера. Вероятно, им стоило бы окружить Дашу так, чтобы она не смогла никуда сбежать, и наконец позволить специалисту её осмотреть. Александр острее всего снова слышал в своей голове их обоюдную клятву быть рядом пускай и в болезни, в бреду, а затем явственно видел, что стал для неё всё равно что чужим человеком. Вся светлая, ясная, идеальная жизнь, к которой он шёл, они шли, будто была перечёркнута одним жестом чьей-то руки, наделённой силой вот так разрушать судьбы. — Даша, ты слышишь меня? — он присел рядом с ней и позвал её, но она только сжалась ещё сильнее, не оборачиваясь к нему. Её мягкие волосы стали сухими, глаза будто выцвели, и ещё Александр никак не мог уловить её пульс, когда брал за запястье, холодное, словно лёд. Не покидала навязчивая мысль, что и раньше он мог это чувствовать. — Дашенька, я с тобой, здесь, — он погладил её по плечу и поднялся. Её состояние, впрочем, не ухудшалось — оно будто замерло навсегда. Он немедленно должен был что-нибудь предпринять… На пороге входной двери его встретил Кирилл. — Как она? Ничего не меняется, я прав? — спросил он как будто с уверенностью и продолжил, лишь только дождавшись кивка: — В городе неспокойно: нашли обезглавленного младенца и мёртвую мать, что пыталась его защитить. Оба убийства были совершены этой ночью. — Кошмар какой, господи, — Александр тряхнул головой. — Кир, вот зачем ты мне это рассказываешь? У меня самого сейчас… Дашка как будто бы полумертва. Да, ты прав, всё по-прежнему. Я не знаю, что делать. Кирилл прошёл дальше, в гостиную, застыв возле самой Дашиной комнаты. — Скажи… — он помедлил. — Ты ведь видел у Даши на шее порез? Ну, продольный и чуть расширяющийся на концах. Я заметил, когда мы с ней жили здесь до вашей свадьбы. — Да, конечно, — ответил ему Александр. — Это случилось, когда на неё напали. — И человек… Ярослав? Он ведь спас её, верно? — Кирилл вновь дождался кивка. — А потом ты каким-то образом понял, что он может быть для вас опасен. Кто он такой, Саш? — широкая тёплая (и особенно тёплая по сравнению с Дашиной-то) ладонь опустилась ему на плечо. Александр растерянно выдохнул. — Я… я не знаю. Он мало рассказывал о себе. Почему ты вообще о нём вспомнил? — Да так. Я к чему веду: Дашин порез… пусть почти затянувшийся, он ещё точно присутствовал на вашей свадьбе, я видел; теперь же там нет ни царапины и ни какого иного следа. — Так ведь время прошло. Что ты… — Мне нужно проверить… одну теорию, — Кирилл полез внутрь пиджака и поправил там что-то. — Пожалуйста, жди меня тут и войди, только если я позову. Не выпускай Дашу, если она попытается убежать. — Погоди, что ты хочешь проверить? — Саш, просто послушай меня, хорошо? Я действительно разбираюсь в этом… в силу некоторых обстоятельств, с которыми очень хотел бы никогда не столкнуться. — Кир, в чём? В чём ты разбираешься? Но Кирилл уже резким порывом вошёл внутрь, закрыв за собой дверь. Даша, как в прошлые несколько дней, просто лежала на середине кровати спиной к плотно зашторенному окну. Кирилл впустил в комнату солнечный свет, и Даша сильнее зажмурилась, застонала, хотя звуки её голоса скорее напоминали утробное рычание. Кирилл вспомнил, как ярко горели её глаза, когда после свадьбы он приходил сюда и она его видела, вот только они с ней ещё не оставались без Саши, наедине. Что же, теперь это стало возможным. Кирилл очень близко склонился над Дашей, поднял её волосы, вновь убедившись, что рана отсутствует, словно её никогда не существовало; затем вынул из кармана своих брюк крест, что обычно носил на груди, и коснулся им Дашиной кожи. Она закричала, отпрянула, словно обжегшись, и, только Кирилл лишь секунду помедлил, вдруг бросилась на него, разомкнув губы в животном оскале. Её клыки мгновенно достигли своей максимальной длины и почти вгрызлись в манящую плоть человека — однако Кирилл выставил перед собой небольшое издание Библии, и она вынужденно застыла. Александр ворвался сюда ещё прежде, чем Кирилл собирался позвать его. То, что он теперь видел, повергло его в абсолютное потрясение. Та, кто когда-то была Дашей, его милой Дашей, его женой, обратилась чудовищем: вся от головы до ног неестественно-бледная, точно поднявшийся из могилы труп, и лишь с почерневшими от её неутолимой жажды глазами, она очень мало напоминала себя саму. Она всё ещё тяжело, хрипло дышала — рычала? — открытым ртом, а клыки лишь немного втянулись внутрь. Кирилл уверенным шагом добрался до неё, не выпуская из рук ни Библии, ни креста, и теперь уже сам метко бросился вперёд, прижимая книгу к её груди. Даше, лишь дёрнувшейся в сторону от него, не удалось вырваться, и она снова кричала, мечась в агонии: Библия жгла её сильнее любого огня, а поскольку она не могла прикоснуться к ней, то не могла её сбросить. Александр… просто не находил, что на это сказать. — Она… — Ещё может как-нибудь вывернуться, если в ней останется достаточно для этого сил, поэтому вот, — Кирилл вытащил из внутреннего кармана достаточно крупных размеров серебряный нож. — Это самое верное средство… прервать её существование. — Кирилл, она моя жена! — наконец Александр смог подобрать слова. Его взгляд горел непримиримостью. — Ты сейчас говоришь о том, чтобы… — Знаешь, я очень хорошо понимаю тебя, — медленно проговорил тот с какой-то незнакомой интонацией в голосе. — Но Даша больше не человек. Те младенец и мать — это дело её рук, я в этом уверен. Такие следы после себя может оставить только совсем молодой вампир, ещё не понимающий, что за ними как видом по всему миру давно ведётся охота. — Охота? Кирилл вздохнул очень устало; сильнее прижал к груди уже едва шевелящейся Даши Библию, для надёжности накрыв сверху крестом, и устремил взгляд куда-то вдаль, за окно. Александр физически не мог видеть… то, чем Даша сейчас была, и потому неотрывно смотрел на друга. — Что ты знаешь о носферату? — слишком ровным, размеренным голосом, чтобы в нём действительно звучало спокойствие, спросил Кирилл спустя, может, минуту. — Вампирах, иными словами? — Ну, можно и так сказать. Если точнее, то есть ещё упыри — это низшие формы, не имеющие человеческого рассудка и атакующие всё, что только видят живого. Таким куда проще расставить ловушку. А те, о ком я говорю, носферату, есть высшие, то есть разумные существа, соединившие в себе черты и человека, и дикого зверя. Они все когда-то были людьми. — Сейчас всем известно о них, — Александр нахмурился. — Как о легенде, о вымышленных существах. — Как ты видишь, легенда становится былью и явью, когда вот так сталкиваешься с ней лицом к лицу. Очевидно, что Даша была кем-то обращена — и поэтому её сердце больше не бьётся, поэтому скорость регенерации у неё теперь запредельная. Может быть, если сейчас я освобожу её, то ожог на её груди затянется за минуту. — Она… она ещё жива? — Александр всё-таки мельком глянул в её сторону, но различил только расплывшееся белое пятно, заточённое между кроватью и книгой, а затем снова поспешно отвёл взгляд. — Саш, запомни одно: её больше нельзя спасти. Она больше не дышит, не чувствует как человек, и она убивает других людей! Но Александр вдруг вспомнил о… о той истории, что ещё отзывалась в его сердце. Об одном принце, который пронёс свою любовь сквозь… сквозь столетия. — Разве вампиры не могут пускай и немного, но всё-таки оставаться людьми? Ждать, плакать, верить, любить, хоть при этом и пить человеческую кровь? Кирилл вдруг посмотрел на него очень мрачно. — Ты, видно, витаешь где-то в облаках, друг мой. Спустись на землю. Вампиры способны воздействовать на человеческое сознание: одурманивать, лгать, управлять людьми, как им вздумается. Они смотрят на нас как на пищу и потому не испытывают никакой жалости. Твоя Даша бездушно убила младенца — вот главное подтверждение моим словам. — Но она… — Сядь! — Кирилл едва не силой пригвоздил его к креслу, только он попытался шагнуть вперёд. Его глаза налились чем-то очень болезненным. — Может быть, большинство немёртвых никогда не хотели бы стать теми, кто они есть, только бесконечные нападения и убийства являются единственной ценой их собственного выживания, и тогда уже не до вопросов морали, ведь так? Жажда крови стремительно отнимает остатки их человечности, она пожирает их разум, как неустранимая опухоль. Вампир никогда не полюбит того, кто лишь придаёт ему сил, кто продлевает его бессмертие, умирая. Вот почему ты не должен скорбеть о ней — о той, кем она стала теперь. Просто счастье и чудо, что она до сих пор не попыталась вкусить твоей крови. Если мы её выпустим, она будет вечно сильна, молода и красива — и, словно сама смерть, она будет сеять бесчисленные разрушения. Эти несчастные мать и ребёнок не станут последними. Жертвам не будет числа. Но этому противостоянию должен прийти конец. Когда-нибудь все до единого носферату исчезнут — или они подчинят нас и мир погрузится во тьму. Мы должны сделать правильный выбор. Ради самой человеческой жизни, высшей ценности во всём мире, ради победы над страшным проклятием мы не можем позволить губительной жалости к врагу взять верх над нами. Мы должны… Кирилл сжал нож в ладони, приблизившись к Даше; чуть приподнял Библию, продолжая придерживать её с одного края. — …без раздумий покончить с врагом. Нож вонзился в её грудь, и на до синевы бледных губах навсегда застыл последний душераздирающий крик. Всё ещё нечеловечески длинные клыки по-прежнему торчали из её рта, а глаза с почти белыми, пустыми зрачками остекленели. Теперь всё было кончено. Даша была мертва. Александр не знал, что он чувствовал. Невыразимая жалость к той девушке, какую он до сих пор помнил, мешалась в нём с сильнейшим отвращением к её новой сущности. Кажется, после её… обращения в ней и вправду не осталось хоть сколько-нибудь человеческого. И тело, и разум, и душа её были необратимо изуродованы. Кирилл был бесконечно прав. Но почему, оставаясь вампиром на протяжении стольких веков, Ярослав был красив? Почему он был способен любить с такой силой? Кирилл по-своему понял установившуюся тишину. Он наконец бросил нож и подошёл ближе. — Саш, мне действительно жаль. Едва ли возможно своей рукой остановить сердце того, кого любишь. Но… во второй раз не должно было случиться ошибки. Александр не совсем уловил суть: — Во второй?.. — Помнишь, что стало с Верой? Когда-то Кирилл был женат на ней. Вера очень любила супруга, а он всем сердцем любил её, и они обрели друг в друге по-настоящему родственных душ. Они дополняли друг друга, они вдохновлялись друг другом, всегда были рядом и до сих пор оставались красивейшей парой, какую Александр когда-либо знал. Они двое были безоговорочно счастливы, и тогда Кирилл вовсе не выглядел настолько закрытым, непоколебимым, холодным, всегда во всём чёрном, каким был теперь. Однако за счастьем, коротким, недолгим, всегда наступали тёмные времена. Это Александр отчётливо знал. — Насколько я знаю, однажды она пропала. Мне жаль, Кир. — Ты знаешь не всё. Александр насторожился. Какую связь Вера могла иметь с Дашей? Какую связь Вера имела с… вампирами? — Вера исчезла при… некоторых обстоятельствах. Какое-то время она была словно сама не своя: она видимо переменилась, остыла ко мне… Стала больше мечтать и смотреть в окно, будто кого-то ждала. Я уже только потом узнал, что она находилась под властью вампирского зова. Так немёртвые, легко находя в жертве её самые сокровенные желания и обещая исполнить их, подчиняют её сознание, завлекая в свои сети. — И… что было потом? — Потом Вера сама убежала куда-то. Была непроглядная зимняя ночь, был жуткий мороз, но она куталась в тонкую алую шаль и мечтала уйти куда-то за горизонт, чтобы обрести там мир истинной свободы и счастья. Конечно, от её прежней любви ко мне не осталось следа. Я хотел её удержать, но она хитростью отвлекла меня и скрылась в ночи. — Ты, я помню, пытался искать её? — Да. Я, конечно же, спрашивал о ней всех, кого только встречал, и пытался сам угадать её путь, но она будто шагнула в другое пространство. Потом мне пришло в голову, что я никогда прежде не видел на ней этой шали, но не нашлось никаких свидетелей тому, кто проник к нам в дом, передав её, или хотя бы появился у его окон. Я… я только надеялся, Вера однажды вернётся ко мне. — Однако надеждам не суждено было сбыться. — Да нет, Саш, — кажется, он произнёс это с горечью. — Она пришла. — Пришла? — переспросил Александр в удивлении. Кирилл никогда не говорил ему… — Но… — Звала меня за собой. Предлагала уйти в вечность, оставить всё бренное… Некий граф, большего мне о нём не известно и по сей день, призвал её к себе в замок, вскружил голову и затуманил ум. Обратил. Если Вера хотела любить его вечно, то графом двигало только желание сделать её частью своей коллекции — частью коллекции обращённых им. Он устраивал подобный ритуал каждый год, а потом все эти расплодившиеся вампиры до одного целый год спали в гробах под землёй, отчего из-за жажды, снедающей их, совершенно теряли рассудок. Видимо, этот граф был своего рода… экспериментатором, который таким изощрённым способом из первоначально высших существ делал фактически низших и подчинял их себе. — Вера… бросила его? — слов почти не находилось. Подобные игры вампиров, жестокое обращение даже с себе подобными, а не то что с людьми, не укладывались в голове. — Да, каким-то чудом ей удалось сбежать из этого замка. Она по пути назад ещё несколько раз насытилась кровью и вернулась ко мне кажущейся почти прежней. Поведала мне о своих приключениях и пригласила с собой… в вечность. — Ты так любил её, — прошептал Александр, почему-то не имея сил говорить громче. — Ты ведь мог бы пойти с ней и никогда больше не расставаться. — А ещё я мог попытаться её убить, — глухо отрезал Кирилл. — Библия, крест… кроме того, вампира можно сжечь в огне, только если до самого пепла, или обезглавить, ты знал? Я бы мог попытаться остановить её. Но я просто её отпустил. — Ты любил её, — Александр повторил это вновь. — И на той же неделе в городе были убиты ещё семеро, если не больше. Вот она цена моей любви, если любить того, кто необратимо проклят и мёртв! Этот нож, — Кирилл указал на оружие, обагрённое Дашиной кровью, — я достал потом, когда начал разузнавать, как возможно убить немёртвого. Есть определённые люди, охотники, которые специально выслеживают их по всему миру. Сотни из них погибли, кто-то сошёл с ума, но всё же эта профессия и смертельный риск, неразрывно связанный с ней, оправдывают себя. — Ты… так ты один из них? — Нет, Саш, — Кирилл качнул головой. — Для этого тренируются долгие годы и едва ли имеют постоянное место жительства. Но в своё время я много общался с такими людьми. Я поклялся себе, что… — Кирилл почему-то прервался. Насколько легко ему было всё это говорить? — Что, если Вера вернётся сюда снова, она будет мертва. Теперь я в полной мере имею представление о таких, как она, и теперь я вооружён. — Если ты атакуешь её, ты и сам можешь умереть. — Конечно. Вампиры намного сильнее людей. Но в таком случае я останусь честен перед самим собой. — Погубив свою единственную любовь? — Погибнув, борясь за любовь к человеку вообще. Это гораздо важнее любой сердечной привязанности. — Значит, вот что ты имел в виду, — Александр — в который раз — попытался уложить всё в своей голове. — Во второй раз не должно было случиться ошибки. — Да, именно это. Ещё, Саш, — сказал Кирилл нескольким позже, когда забрал книгу и накрыл Дашино тело покрывалом, пряча от глаз её непереносимый вид и создавая иллюзию, будто она умерла, оставаясь самой собой. — Вот, возьми пока нож и держи при себе. У меня сильные подозрения, что этот Ярослав, с которым Даша связалась и от которого ты затем ощутил опасность, — немёртвый и есть. Он мог пытаться воздействовать и на тебя. И к тому же… — он вдруг задумался. — Следы от укуса вполне можно замаскировать под ту рану, что у неё была. Может быть, Ярослав действовал именно так. — Кир, я лишь человек. Даже если иметь при себе этот нож… Почему-то сама только эта мысль виделась Александру недопустимой. «Ты — единственное, что освещает собой пустоту». Смог бы он действительно попытаться убить того, кто сказал ему эти слова, кто любил его? Пусть и зная, что всё, что Кирилл говорил, было единственно правильным? — Если он снова явится к тебе, это будет твоей защитой и, может быть, средством покончить и с ним. Саш, пускай мы не охотники, наш долг — попробовать остановить носферату, если каким-либо образом мы с ним столкнёмся. Только тогда это проклятие может когда-то исчезнуть. Кирилл вложил нож в безвольно раскрытую руку. Александр не отвечал ему. — Думай и помни о том, что он отнял у тебя Дашу. Такой, как он, заманил Веру в ловушку и сделал себе подобной. Хотя бы за это, за личную боль, причинённую нам обоим, если ты не разделяешь моих взглядов в целом, они все должны быть мертвы. Кирилл в последний раз сжал его плечо и направился прочь. Со времени их с Дашей свадьбы прошло восемь дней, а теперь в голове Александра стоял лишь звон похоронных колоколов. Он невидяще смотрел вниз, тщетно пытаясь найти себя в перевернувшемся мире.