Вампиры не едят сладкое

— Мальчик спрашивал у ведьмы, может ли она предсказывать будущее. «Я знаю, как этот мир начался и знаю, как он закончится. Не знаю я лишь одного…» — «Чего, матушка?» — «Как я умру». Поэт посмеивается — но тихо, чтобы не разбудить Кризалиса, удобно устроившегося в его объятьях и спящего, как младенец, сладко и чутко. Будущее остервенело бьет стихами, а прошлое — сказками, значение которых не понимает даже он сам. — «Как умирают ведьмы?» — спросил мальчик, и матушка ему ответила: «Когда уходят они от Источника своей силы, то становится слабыми. А, ослабев, становятся добычей для тех, кто сильнее». Он пытался увидеть будущее… Он напрягался, исписывая листы бумаги своими видениями. Но он ничего в них не понимает, ничего.

Заблудшие не ищут путь, Он их найдет и опрокинет. Забудут тут же свою суть, Как только Дух проклятье снимет… …Того, что страшный гнев познал И сам себя утратил в драке Уж не спасти — таков финал Того, кто жил в счастливом браке… …Защитники уйдут с земель, И мир будет проглочен. Корабль счастья сел на мель, Дом судеб обесточен… …Кричит от слабости душа, Но нет причин сдаваться: С врагами ты, едва дыша, Поможешь рассчитаться…

Раздраженно бросает находки, падает на стул, надсадно скрипнувший под его весом. Закрывает глаза — все равно нихрена не разглядеть. Возносит руки над кучей ворованных украшений и прислушивается к шестому чувству. Черт бы все это побрал! Стоило только переместиться в этот скучный мирок, как все артефакты тут же превратились в бесполезные побрякушки, а скатерть-самобранка, порванная и засаленная, теперь служит печальным украшением стола. Впрочем, кое-какая сила у артефактов, даже превращенных в бижутерию, осталась, и пришлось напялить на себя все, что налезло, лишь бы их не потерять. Выглядит он со всем этим металлолом как чертов псих. Видели бы его враги… Засмеяли бы, вот только этот смех был бы последним в их жизни! Ничего не выходит. Раздраженно сбрасывает все со стола и начинает исступленно топтать, пытаясь отвести душу. Конечно, чего он ожидал — что львята напялят на себя хоть что-то стоящее? Говорят, у них завелась ведьма, вот только она что-то не спешит мастерить для них обереги. В чем же он ошибся?! Даже эта побрякушка, снятая с незнакомого волка, похожа на китайскую подделку с АлиЭкспресса. Волчий клык, как оригинально! Ничего умнее не мог придумать? — Надо заново, — обрывает себя Поэт и закрывает глаза. Ему нужно рассказать что-то… более цельное, даже если Кризалис и не услышит. Рассказать самому себе, как Умный Вампир рассказывал ему когда-то. А tonton говорил только то, что рассказывала матушка. Матушка, которую Поэт не помнит. — В одном далеком-далеком лесу, возле старой-престарой деревеньки, жили две древние ведьмы, и были они сестрами. Дом одной ведьмы стоял у родника с живой водой, дом другой — на болотах мертвой. Договорились они, чтобы не ссориться меж собой, не навещать друг друга и делам не мешать, ибо должно быть в этой жизни и хорошее, и плохое, где есть Свет, там будет и Тьма. Но нарушен был договор, когда на землях их появился мальчик, возникший из лунных лучей и человеческой крови. Насильно он был призван в этот мир, и, как и другие, подобные ему, отвергался миром, будучи чужим. Был мальчик слишком мал и слишком слаб и постепенно угасал. Проснулась однажды ведьма от того, что все вокруг ее домика начало увядать — пахну́ло смертью. Запах ударяет в ноздри. Вдыхает с наслаждением. Для других они могут казаться сколь угодно незаметными, но не для него — он чует своих, где бы они ни были. Вот только никогда не мог определить количество и отделить одного от другого. Они смердят одинаково, как единое существо, хотя думают и ведут себя по-разному. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Один из его врагов едва отличим от него самого… — Как успехи? — слышится учтивый и на редкость доброжелательный голос. За ним, конечно, прячется насмешка и гребаное самолюбование, которое Волку так в нем не нравится, но пока хищник открыто не скалится, нет смысла начинать драку. — А, Ахерон, это ты, — как можно небрежнее. Они не должны знать, что он знает. — Если ты пришел выпить за мою победу, то у меня для тебя плохие новости: все так же хреново, и я уже выпил, пока доставал этот улов. Устало показывает на разбросанные по полу предметы. Некоторые погнулись, раскололись и разлетелись по всей комнате. Будь это что-то стоящее, то не сломалось бы даже под натиском божественной силы. Правда, клык в металлической огранке, выглядящий, как последняя дешевка, уцелел — продолжает будто бы в насмешку невредимым лежать на столе и посверкивать серебристым боком. Почему-то хочется спросить: «Че пялишься?!». Потому это произошло, что остановилось сердце ее мальчика, и вместе с тем начал угасать ее источник. Не задумываясь, окунула ведьма мертвого ребенка в родник с живой водой, и о чудо! — он открыл глаза. Остановилось разложение источника силы ведьмы, вот только находился ребенок теперь на грани — ни живой, ни мертвый. Еще сильнее отвергал его мир, и прожил он и того меньше — вновь его сердце остановилось. Еще быстрее начало умирать все вокруг домика, и ведьме пришлось покинуть источник, чтобы отнести ребенка к злой сестре. «Помоги ему, сестрица, помоги, голубушка, — взмолилась ведьма. — Сколько лет я была одинока — ни мужа, ни сына, одна у меня радость — мальчик этот, да и тот умер». — Ну-ну, не расстраивайся так сильно, — раздается голос Коцита из-за спины, и его наглые ручонки — так бы и оторвал, да обратно прирастут! — тут же оказываются на плечах. Волк раздраженно их сбрасывает — ему только их фамильярности и не хватало! Если он с ними в одной лодке, это еще не значит, что они ему нравятся. Мутные типы, да еще и не похожи ни на одно из чудищ, что он видел ранее. А уж он-то чего только не повидал. Эти, конечно, не самые жуткие, но на звание самых зубастых претендуют точно. — То, что ты ищешь, не может прятаться от тебя вечность. Правда что ли?! Да ладно! А вот проклятье чертовой ведьмы звучало так, будто искать потерянное он будет как раз-таки вечность. Что она там говорила? «Проклятье мое спадет только тогда, когда найдешь ты Иглу, но ты не узнаешь ее, даже если она будет у тебя в руках». Старая сука не уточнила, что он теперь вообще не чувствует магические вещи — помимо тех, что уже на нем. Он просто знает, что Игла здесь, в городе, но на этом его силы исчерпываются. Зачем он только полез в ведьмин дом… Хотел украсть всего пару мелочей — обереги, зелья, любой ведьме это заново приготовить не сложно. Да он бы даже заплатил, раз поймала с поличным! Ну, подумаешь, за красивое колечко схватился, откуда ему знать, что это за вещь такая. Но нет, злопамятная сука, прокляла так прокляла! А потом сгинула, карга старая. — И ты тоже здесь? — Волк едва сдерживается, чтобы не пошутить про сиамцев или паразитов. Где один, туда и другой пролезет, спа́су от них нет. — Мы все здесь, — раздается сбоку, и на свет вальяжно выходит Флегетон, с хитрой улыбкой поправляя очки. Этот Волку нравится меньше всего. Самый тощий и самый голодный, как пара десятков волков. Откуда у братьев столько жрачки ему на прокорм, непонятно. «Все понятно, — протянула злая колдунья, которая решила не обманывать страдалицу, — хочешь ты, чтобы жил он вечно, но знай, что уменьшится твой срок, сестрица, пока он рядом с тобой, ибо уничтожает он силы твои. Окуни его сначала в мертвую воду, а затем в живую, и проживет он дольше, но предупреждаю я тебя: не найдешь ты покоя, ведь лишь смерть станет для него избавлением». Права была злая ведьма, и потому не остановила свою сестрицу. Окунула добрая ведьма ребенка в воду мертвую, болотную, а затем побежала назад, чтобы успеть вернуться до темноты. Теплилась еще живая вода в роднике, и вновь окунула ведьма мальчика в воду. Не только ожил он, но и омолодился, но взгляд у него был иной — слишком умный, слишком взрослый. «Побывал я, матушка, в мертвом царстве, — сказал он. — И напился я воды забвения. Скоро забуду я вновь, что узнал о себе, потому прошу я тебя мне напомнить: была у меня возлюбленная, писанная красавица, какой свет не видывал, и должен был я спасти ее от чудища окаянного, но победил он меня в битве, и обратился я ребенком немощным. Прошу тебя, ведьма, научи меня, как спасти ее, и буду я тебе благодарным сыном». Промолвил он — и уснул целебным сном, а когда проснулся, ничего уже не помнил. Четвертый брат отыскивается в тени у стены. Он молчит и явно сюда не пришел бы, если бы Коцит его с собой не притащил. Значит, все в сборе? С какой стати, интересно? Волк никогда не показывал, что счастлив видеть их в своем доме. Хоть бы позвонили для начала, как уважающие себя и других нелюди. Он бы, конечно, не ответил, но рамки приличий были бы соблюдены. — Если бы вы не убили ведьму до того, как я выбил бы из нее всю информацию, мы все бы сейчас были не здесь, — не может удержаться от ворчания. — Это и вам надо, между прочим! — Не нервничай, мы потому к тебе и пришли. — Вы что-то придумали? — на мгновение загорается надежда. Чем черт не шутит, из каких безвыходных ситуаций он только не вылезал. Если есть вход, то есть и выход, даже если он находится в заднице. — Мы поняли, что у всего есть конец… — начинает один брат. — …незачем ждать, когда проклятье… — подхватывает второй. — …спадет, если можно просто… — уверяет третий. — …воспользоваться обстоятельствами и вывернуть их… — не сдается четвертый. — …в свою пользу. Ты с нами согласен? — заканчивает первый, и все четверо требовательно смотрят на Волка. Не согласна была ведьма с просьбой сына, ибо знала она больше, чем ему открылось. Не была его возлюбленная украдена чудищем, и не будет он счастлив, если будет помнить о ней. Судьба его была давно предрешена — суждено ему было умереть, — но дважды спасала его ведьма и не хотела терять его вновь. Скрыла она от него правду, а странную иглу, что принес он с собой из мира иного, спрятала, чтобы никогда он не нашел дорогу домой и не встретил свою погибель. Слабела добрая ведьма с каждым днем и помнила, что сказала ее сестрица. Мир губил ее мальчика, а мальчик губил источник ее силы, и приняла она решение покинуть свой дом и найти лекарство, которое его бы спасло. Должен был ее мальчик оставаться ни живым, ни мертвым, но не должен он был помнить, как появился у ведьмы. И вот однажды встретила она тех, кого так долго искала: были они не живы и не мертвы, и было их много. Заинтересовались они ею и предложили сделку — будут приглядывать они за ее сыном и не дадут ему сгинуть, а она же, в свою очередь, поделится своим даром. И согласилась ведьма… Братья встают все ближе, их лица деформируются, открывая их истинную суть. Голоса их сливаются в один, и, кажется, будто и сами братья сейчас сольются во что-то одно, большое и невероятно чудовищное. — Вы что-то надумали и решили предупредить меня в самый последний момент? Слушайте, меня все это не интересует. Я и так помогал вам во всех ваших играх, но наши с вами желания не совпадают. В отличие от вас, я хочу как можно скорее свалить отсюда! А это можно сделать только с помощью Иглы, рассекающей пространство и миры. Ведьма отобрала ее и переделала во что-то… Игла может принимать любую форму, хоть кольца, хоть диадемы, никогда не догадаешься, что это вообще будет. Ведьма, видите ли, не хотела, чтобы кто-то вроде него появлялся в этом мире… И заперла его здесь! С этими идиотами, которые в жизни-то не видели других миров и ничего бы о них не узнали, если бы он сам им об этом не рассказал! И уже пожалел, что рассказал: будь они хоть тысячу раз нездешними, Иглу им ни за что не отличить от зубочистки, а истинный артефакт от подделки. Хвастаться, тем не менее, нечем — он тоже одного от другого не отличит. — Ты забываешься, Волк… — наседает Коцит. — Ты забыл, что мы для тебя сделали? — обижается Флегетон. — Так нельзя, брат, мы для тебя всю душу… — отчитывает Ахерон, а Стикс, истратив весь запас слов на сегодня, многозначительно молчит. — Чего молчишь? — ворчит Володя, который все это время внимательно слушал. Сказочки Поэта ему не по душе: есть в них что-то тревожное, вот почему он заставляет себя через силу прослушать их от начала и до конца. Как будто Поэт говорит о том, что произошло в реальности, а глаза у него при этом сияют так пугающе ярко, что их свет можно увидеть даже сквозь плотно сжатые веки. — Что там, концовка плохая? — Концовка была такова: «Время прошло, и исчезла ведьма. Забыл ее мальчик, как забыл и все остальное, но был он счастлив в окружении новой семьи и жил-поживал, да добра наживал. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец», — Поэт поджимает губы и отползает от Володи. Садится на кровати, заглядывая внутрь себя, хотя и понимает, что ничего не увидит. Слова не изменятся, а объяснений не будет, почему же сейчас ему все это кажется таким фальшивым? Володя протягивает ему сигарету, и Поэт принимает ее с благодарностью. Он начинает опасно привыкать к теплому боку рядом — теперь ему хочется, чтобы они и дальше соприкасались телами и душами и шли по этому тяжелому пути вместе. Дядя говорил — редко кто может себе это позволить. Даже его братья ужились друг с другом лишь спустя много веков кровопролития. Иногда, чтобы иметь что-то, надо долго и упорно бороться, и все равно ты можешь в любой миг потерять самое дорогое… Вот почему проще оставаться одному. Зверь сыт, расслаблен и необычайно ласков. Он прижимает вампира к себе и проказливо проводит своей сигаретой по его, напоминая недавние игры. Поэт закатывает глаза, но он уже не так недоволен, как раньше. Только быстро целует чужие пальцы, чувствуя, как сквозь них ускользает время. Раньше его было много, а теперь болезненно не хватает, но что вампир может с этим сделать? Он и так сделал все, что мог. Опять хотят втянуть его в какое-то дерьмо. И ведь обвинить их не в чем: все чисто. Вожаком стать они ему не помогали, тут он сам выгрыз победу — местные вурдалаки какие-то совсем слабенькие, — но именно братья познакомили его с этими остолопами и не стали сгонять с территории оборотней, когда он ее «захватил». Именно они познакомили его со всеми местными традициями, и именно они время от времени притаскивали ему то, что считали любопытным. Поиски Иглы затянулись — уже пошел четвертый десяток, а она до сих пор не в его руках! Волк еще никогда не задерживался на одном месте так долго. А самое главное — и он, и братья бессмертны, а это значит, что он, как и завещала ведьма, может провести здесь целую вечность! Вот что является истинным его наказанием. Нет, он не скрывает, что дерьма в своих жизни наделал много, но запирать-то его за что? Неужто из-за того случая?.. Они не понимают. Ничего не понимают. Чего еще ждать от тех, кто видел лишь один мир? Можно управлять городом, планетой, всем Многомирьем, в конце концов (хотел бы Волк посмотреть на того железнояйцевого, кто рискнет на это пойти, даже Кощей лишь сторожит, а не правит), но у всего этого нет никакого смысла, если… — Ее нет, — говорит, наконец, Поэт. И уточняет: — Моей матери нигде нет. Это сказка, видимо, должна была облегчить мои муки ожидания. Я догадывался, что она умерла, но никто не потрудился сказать мне это в лицо. Они просто стерли мою foutue память, — руки его дрожат, и Володя кладет поверх них свои, успокаивая. Он видит, что Поэту надо высказаться, поэтому не прерывает его, только несется по этому потоку вместе с ним, не позволяя утонуть. — Все это была ложь! Их игры, их улыбки, их слова… Мы никогда не были семьей. Дядя просто выполнял уговор ведьмы, наверняка он не мог выгнать меня просто так. И теперь, когда это открылось мне, я… — Поэт хмурится: сигарета полностью истлела. Ничего страшного, можно взять новую, но новая ему не нужна. Володя осторожно вытаскивает окурок из бледных пальцев, перекладывает его в блюдце, и образовавшаяся на нем гора пепла рассыпается по поверхности, словно потревоженный ветром песок. На пепле можно гадать точно так же, как на кофейной гуще, чаинках и саже, Поэт знает это, но не знает, откуда. — Моя семья тоже оказалась не такой, как я представлял, — признается Володя. Как давно он гнал от себя эти мысли, как долго убеждал себя, что новой семьи — оборотней-львов — ему вполне достаточно… И все же ему предстоит возвращать деду костюм и снова смотреть на этих крыс, которые от него отвернулись, стоило ему не оправдать их ожиданий. — Ты не знаешь, я тебе не рассказывал, как травму получил. Мы ехали со старшим братом на машине, до этого отмечали победу на соревнованиях. Я-то не пил особо, но он… Вроде как стеклышко, а все равно чудной какой-то. Зря я ему за руль сесть дал… Было темно, а гнал он здо́рово, ничего не замечал. А впереди вдруг девочка… Не знаю, что она там делала. А я если вижу, что что-то такое происходит, не могу не спасти, понимаешь? Меня Мердок потому к себе и взял. И я как руль дерну… И в угол дома. А сбоку еще одна машина врезалась, но там все обошлось. В итоге девочка жива, брат в коме, я в реанимации… Ноги по кусочкам собирали, а толку-то? Отнялись. Потом, правда, начал снова их чувствовать… Но на восстановление ушли бы годы, и то гарантий не было, что я начну полноценно ходить. А моя семья… винила меня за то, что не помогаю деньгами брату. Тот из комы вышел, но лечение… Пока он не очухивался, все уходило на меня, а потом на меня плевать всем стало. Все, что от меня им было нужно — это деньги, да побыстрее. Найди хоть какую работу, но брата подними. Подумаешь, ноги отнялись, че как маленький? Работать можно и головой, ты же тренер — так тренируй! А я не мог… Башня у меня от всего этого знатно потекла. Они что, не понимали этого? А может, они-то как раз все прекрасно понимают. Они не такие, как он. Они не потеряли свое счастье, они есть друг у друга, и иного им не надо. Им не нужны все миры, когда они уже заперты здесь. Их не тянет непреодолимой силой туда, где в высокой башне заперта их любовь… Он чувствует себя слишком старым и слишком одиноким. Чего бы они не предложили, это его не прельстит, они и сами прекрасно это знают, он ведь им рассказал. Не все, но достаточно, под бутылку хорошего вина, уж в вине они разбираются. Сколько раз он с ними пил, сколько раз раскрывал душу… Уже начал к ним привыкать, как и к своим холопам. Как уж без этого: если не имеешь возможности сбежать — используй то, что есть. Только не прозевай тот момент, когда начнут использовать тебя. — Это в твоих же интересах, — продолжает один из братьев — или все сразу? Он уже не различает, в комнате становится так темно… Ох уж эти их фокусы. Если бы все его артефакты не приняли вид колец, ожерелий да подвесок, он бы сейчас им показал настоящее волшебство, а не их безвредные пукалки. Это же смешно! — Если мы будем управлять всеми людьми, мы можем просто приказать им сдать всю их бижутерию. Так твой шанс найти то, что ты ищешь, повысится, не так ли? У него был всего один шанс обрести утраченное — и даже стать сильнее, чем был. И он им воспользовался. Все контакты с родней пришлось оборвать, не мог же он себе позволить внезапно обратиться во льва перед ними. Но когда он овладел собой, когда накопил немного денег… его спросили, как ему не стыдно выглядеть таким до отвратительного здоровым. Он не мог так быстро восстановиться, значит, все это время просто симулировал. Он лентяй, который не хочет работать и помогать семье, так пусть катится на все четыре стороны… Они вытянули брата и без его помощи, и денег у них, даже в долг, он может не просить. Володя не жалеет о том, что не дал брату сбить девочку. Чтобы доказать себе, что он герой, он бросился вытаскивать первого попавшегося вампира из-под лучей солнца. Ему хотелось поговорить с ним, узнать, почему тот не дорожил своей жизнью, что в ней случилось такого, что вампир решил умереть? Но полноценного разговора не получилось — обожженное существо не издавало никаких звуков, кроме хрипов, а потом вообще ушло, не попрощавшись. А он так и остался стоять в одной из своих ночлежек, что были раскинуты по всему городу на случай внезапного превращения. И ненавидел себя за то, что между родным братом и незнакомым ребенком выбрал ребенка. Ведь если бы брат умер… Володя не смог бы себе это простить. — Сказки — это всего лишь сказки, — подбадривает Кризалис, замечая, как постепенно гаснут глаза его возлюбленного. — Если старик их тебе все детство рассказывал, это не значит, что он говорил о твоей матери. Ну, сам подумай, это бы означало, что у тебя где-то помимо меня есть девушка, — уловив самое важное во всей истории, лев подмигивает, по-дружески ударяя Поэта кулаком в плечо. — А я тебя ей ни за что не отдам. Его реплика несколько уменьшает скопившееся в Поэте напряжение, и тот позволяет оборотню потянуть себя назад, на этот раз уложив сверху. Володя не любит долго думать о плохом. Его семья от него отвернулась — пусть. Семья Ваньки плохо с ним обращалась… А вот это уже плохо, за Ваню он любому пасть порвет. Но пока, вроде, и не надо. Нехорошо, конечно, что про мать не сказали, но, может, травмировать не хотели раньше времени. А что у вампира за история с братьями, Володе только предстоит узнать. Сколько он не расспрашивал Поэта о себе, когда они прохлаждались в Исследовательском Центре, тот был нем, как рыба. Ну ничего, разговорит его еще. — Мне жаль, что твои родители так поступили с тобой, — тихо говорит Поэт, и Володя прижимает его к себе сильнее. Есть доля правды в их словах, хотя чует он, что они чего-то недоговаривают. Значит, опять все как всегда: им нужна его армия. Потому-то они и позволили ему встать во главе волков. Все эти десятилетия вели к тому, чтобы однажды он сразился с людьми и нелюдями и помог этим тварям полностью завоевать город. Всего-то город, а не целый мир, это ему, пожалуй, даже по душе. Жалко, конечно, что все утонет в хаосе, наверняка другим важным шишкам это не понравится, и они отрежут город от всего остального мира «до выявления обстоятельств» — плавали, знаем. Но отведенного времени хватит, чтобы с новыми усилиями броситься на поиски и отыскать хоть что-нибудь! А там уже найдет Иглу — и поминай, как звали. — По рукам, — как можно доброжелательнее скалится Волк и пожимает всем братьям руки — подозрительно больше, чем нужно. — Что от меня требуется? — Как и тебе, мы дадим нашим соратникам шанс, — шелестит голос, один на четверых. — На общем собрании… Ты убьешь тех, кто не согласится. А этих больших, милых кошечек… Можешь убить на Охоте. Считай их своей добычей. Убить кошечек, значит? Этих милых ребят, которые всегда делились бухлом и бабами? Зря бедолаги сюда пришли и заняли лучшую вампирскую территорию. Но так и быть, ему-то все равно, с кем расправляться, лишь бы выбраться отсюда. Волк кивает, показывая, что согласен, и тянется к мини-бару, более не обращая на братьев внимание. Те растворяются — то ли в окно вылетают, то ли проходят сквозь стены, ему плевать, он присасывается к очередной бутылке и задумчиво смотрит на стол. А затем надевает так и не сломанный волчий кулон себе на шею. Звонок заставляет вздрогнуть от неожиданности — все же, на телефон Поэта звонили редко. Много времени уходит на то, чтобы попросту его найти. Поэт не показывает хоть сколько-нибудь заинтересованности в происходящем, поэтому Володя с его молчаливого согласия поднимает трубку сам, готовясь послать настойчивого собеседника, но вдруг замирает и удивленно передает телефон любовнику. — Мердок просит тебя, — шепчет лев удивленно, забыв о том, что у вампиров слух нисколько не хуже, а может, даже и лучше, чем у оборотней, и голос на той стороне провода Поэт не просто услышал, но и узнал. Володя не понимает, с чего это вдруг вожак, который от вампира нос воротил, теперь позвонил ему лично? Разве он не должен был позвонить на этот номер только потому, что Володя свой телефон поставил на беззвучный? Оборотень бросается проверять — и правда, пропущенные есть, но все они от нового знакомого, а не от вожака. Тот предпочел позвонить сразу вампиру. Подозрительно. — Да? — тем временем равнодушно спрашивает Поэт, разглядывая свои ногти. Началось… — Выпей за свое здоровье, кровосос, потому что ты был чертовски прав насчет Волка! — Я знаю, — вампир фыркает. Он сказал львам даже больше, чем было нужно, не его вина, что они пытались тщательно все проверить и тратили драгоценное время. Владимир говорил в перерыве между ласками, что познакомился с волком, который, в свою очередь, следит за Тем Самым Волком… Значит, львы выяснили правду. Не прошло и года. — Не собираешься поведать, что именно ты задумал? Мы же не можем полагаться только на твои россказни, парень. То ноги об тебя вытирают, то все им расскажи. Даже будучи изгнанным из клана и отлученным от рода, он все еще имеет остатки самоуважения. Пусть радуются, что Кризалис — один из них, иначе Поэт даже думать бы не стал об их спасении. Впрочем, все в их собственных руках. Кризалис видит эту одухотворенную, загадочную улыбку, которой Поэт награждал людей, встретившихся им на деле. Лев знает, что эта самая улыбка за одну секунду может перейти в злую, а глаза вновь засверкают зеленым огнем, обжигающим душу. Ему это совершенно не нравится и хочется выть, словно зверю, почуявшему беду. Володя хватает Поэта за руку, пытаясь заглянуть тому в глаза, но тот не смотрит в ответ. — Я расскажу одному из вас… Но не скажу, кому, иначе кое-кто узнает раньше времени, подслушав ваши мысли. Надеюсь, это ясно, — замечает Поэт и мстительно сбрасывает звонок. Плохо, что МакАлистер решил позвонить именно тогда, когда Кризалис был рядом. Поэту хотелось бы, чтобы само наличие плана, предложенного Огоньком и доработанного им самим, не было известно оборотню, ведь тот уязвим для подозрений вампиров больше всего. А теперь объяснений не избежать… — В чем ты был прав? Что ты задумал? Вань?.. Ну, вот и посыпались вопросы. «Тебя не смущало, о чем я беседовал с твоим вожаком все это время. Ты не знал, как близко от нас был мой наставник. Но если ты узнаешь, то будешь в опасности. Je suis désolé», — слова, которые вампир сейчас не может позволить себе произнести. Вместо них вырываются другие: — Не называй меня так! Я — Поэт, ясно?! Он подскакивает и пытается уйти, но Володя удерживает его и валит обратно, устраиваясь сверху и отрезая пути отступления. Вампир шипит — по-настоящему шипит, впервые за последние дни, что выдает в нем нешуточную злость. Но уши так и не удлинняются. — Хорошо, Поэт, — Володя усилием воли подавляет вспышку ярости, вызванную тем, что вампир от него что-то скрывает. В конце концов, он ведь сам не настаивал и не спрашивал ни о чем. Ждал, когда между ними воцарится доверие, и мышка сам ему обо всем расскажет. Может, зря ждал? — Я не злюсь. Я даже не буду спрашивать, если меня это не касается… Хотя меня это наверняка касается, черт возьми. Когда ты собираешься мне рассказать? Что происходит? Поэт снова шипит, но гораздо тише. Буравит его взглядом исподлобья, наверняка думает о том, как загипнотизировать и стереть ему память. Володя даже ожидает, что именно это и произойдет. В конце концов, зря, что ли, ему говорили, что вампирам нельзя доверять, что все они — искусные манипуляторы и любители поиграть с чужим сознанием? Поэт закрывает глаза. «Он не должен запомнить меня таким». Открывает вновь. Смягчается — перемену в настроении лев чувствует сразу. Вампир мягко оглаживает удерживающие его руки и шепчет: — Мы обязательно обо всем поговорим, мотылек. Как только всех убьем, так сразу. — Ты хотел сказать: «спасем»?.. — Володя сдувается и потерянно утыкается носом в тонкую шею. Почему-то ему кажется, что Поэт с ним прощается. — Нет, — вампир поглаживает его по спине, успокаивая, и тот начинает расслабленно мурчать. На лице Поэта играет злобная усмешка, а в глазах мелькает огонь — отнюдь не зеленый. — Но суть не меняется.