С - значит семья, з - значит заткнись

Пока что теплый ветер колышет шторы светлой маленькой кухоньки. Итан все ещё может позволить себе оставлять окно открытым круглосуточно, но он знает, что скоро это время подойдёт к концу, ветер перестанет быть ласковым, а дни — такими же тёплыми, как кофе из ресторанчика напротив. Он опирается на подоконник и проворачивает ручку, открывая окно настежь. Теплый поток окутал умиротворенное лицо и заставил тонкие пряди плавно встрепнуться и лечь на глаза парню. День подходил к концу. Закатное солнце ярко сверкало, полукругом съедаемое жадными городскими домами и окрашивая небо в художественно-пастельные тона. С высоты пятого, последнего этажа, ему хорошо было видно макушки проходящих мимо девушек, одетых по последней моде; мужчин в строгих костюмах, поправляющих шляпы — дань современности и ее трендам; компании подростков, сидящих за столиком в том самом кафе напротив и бурно что-то обсуждающих. Но взгляд Итана зацепился за нечто иное. Тыквы. Аккуратненькие тыквочки со злобными треугольниками на месте рта и пустыми кругами глаз на стопках сена у входа, сложенные эстетично красиво, будто бы он решил пересмотреть американский ужастик, где действие происходит в южных штатах. Брюнет прищурился и наклонил голову, усмехнувшись. Чтобы он ни считал, выглядело это привлекательно. Как сказал бы Дамиано, эстетично. Итан не верит в Хэллоуин, он верит в Tutti i Santi и никогда не был влеком рыхлыми тыквами цвета медленно гниющих листьев во всеми любимых фильмах, что являлись третьесортными бессюжетными ужастиками, о коих зрители забывали в ту же секунду, когда вышли из зала. Они призваны вызвать моментный испуг и заставить тебя схватить -друга— за руку и не отпускать до всего сеанса, но не потому что тебе страшно, а потому что именно ради этого момента вы сюда и пришли. Итан почитал святых и мертвых как учила его матушка, прикрывая лицо черной маской и уходя надолго, почти на всю ночь в церковь. Его не брала. Они пекли особенное печенье, Fave dei morti*, и садились за стол, произнося странные слова и прося усопших присоединиться к их ужину. Итану тогда нравился этот праздник. Ему разрешалось есть много-много печенья и гулять до самого вечера. А на улице сверкали огни и взрывались мириады салютов. Когда-то Итан думал, что всю его жизнь так и будет. Что они с семьёй будут собираться вместе, печь странное печенье в форме бобов и вспоминать ушедших слишком рано. Что он никогда не усомнится в правильности своих действий и никто никогда не будет шептать ему на ухо: «Не будь занудой, давай пойдем, подыщем тебе костюм, хотя ты и так мертвяком каждый день ходишь, только трупные пятна нужно добавить, вообще точь в точь будет». Итан усмехается ещё шире, чем раньше, и отворачивается от окна. И этот человек всерьез утверждал на интервью, что он совершенно не любит тусовки, что вы, коты и домашний уют дороже денег. Ну да, конечно, если бы Итан не знал этого засранца лично, он бы легко поверил этим честным широко распахнутым глазам. Но кого он пытается обмануть? Он знает, что Дамиано обожает праздники и краски ни чуть не хуже, чем имена всех его девушек, парней и кошек. Быть может это странно, но разве музыкант задумывается о том, какую нотную запись он использовал для своей новой песни? Нет, он играет так, как чувствует что будет правильно. Итан предпочитал действовать так же. Его жизнь была похожа на вечную импровизацию из случайно полученных знаний, милых улыбок и барабанных палочек, пока друзья и родственники уверенно утверждают, насколько он любит все упорядочивать. Так просто выходило. Томас и Вик уже давно выбрали себе костюмы, но отшучивались, отвечая, что в ночь Всех Святых они обязательно встретятся и покажутся, иначе никакого сюрприза не будет. Они всегда понимали друг друга с полуслова, полувзгляда и полукивка — почти кровные брат с сестрой, внешне и внутренне. Иногда Итан завидовал им. Именно поэтому он очень быстро сломался и разрешил вокалисту утянуть себя в мир интернет магазинов, полных привлекательных скидок на бутафорские дешёвые синтетические плащи и резиновые маски персонажей классических фильмов ужаса от Франкенштейна до оборотня. Было видно, что подготовка к празднику, который даже не официальный выходной, всем троим доставляет массу удовольствия и заставляет их лица светится от предвкушения. Итан ничего не чувствует, но продолжает улыбаться и изредка поддакивать, когда костюм на экране не слишком дурацкий. Лишь бы глаза Дамиано сверкали озорным блеском. Возможно, Итан просто пытался себя оправдать. Оправдать то, что он помнит даты рождения родителей Давида, а иногда в ужасе замирает, судорожно перебирая в уме запыленные папки цифр, вспоминая какого же числа у Вик день рождение: 23 или 28? Нет, что вы, подумаешь, разок перепутал, это всё мелочи, случайность, если можно так выразиться, он все равно не забудет поздравить подругу и обязательно подберёт ей отличный подарок -но все равно будет присматриваться к Дамиано в день когда его бывшие празднуют очередной оборот колеса года-. Под вечер всегда становится прохладнее и Итан выныривает из глубоких размышлений, поднимая взгляд и скользя им по безоблачному небу. Ещё буквально пятнадцать минут и крошечное подобие солнца зайдет за горизонт, заставляя ликовать все молодое поколение — наконец-то настал их час. Час смеяться, танцевать, заигрывать с барменом, с которым в жизни бы не заговорил из-за природного стеснения; быть живыми и забывать про не написанные конспекты; выбросить тонну старых масок и сделать ещё столько же, примеряя на себя новые личности. Ночь — время быть всему тому, что так обожает Дамиано. И скоро он сам, Итан, будет бесцеремонно втолкнут в толпу беснующихся вурдалаков, оборотней и ведьм — ночь сегодня такая, бесшабашная. Торкио уверен, что Давид как всегда опоздает минут на пятнадцать, нажмёт на звонок раза три и с довольным загримированным под какую-то нечисть лицом поманит его в самый центр, болтая без меры, а Итан будет слушать, слушать, слушать -наслаждаться его голосом— и усмехаться, прячась за темным занавесом волос. В одном из заведений они встретят ярко разукрашенных Де Анджелис и Раджи и присоединяться к очередному пиршеству в честь их юности. Итан кидает быстрый взгляд на настенные часы. Тонкая стрелка неизбежно приближается к цифре 12, а короткая и толстая спешит сообщить, что через 7 минут наступает девятый час. У него есть ещё минимум минут двадцать до прихода друга и Торкио тяжело вздыхает, отходя от подоконника. Давид точно не позволит ему выйти на улицу в абсолютно привычной и удобной тому одежде, он затолкнет барабанщика в ванную и заставит накраситься максимально неестественно дабы выглядеть как настоящий выходец из ада. Торкио искренне плевать, сожрут ли его исполинские твари в эту полночь или оставят страдать просто так, но сердце радостно трепещет, предвкушая улыбку на лице -любимого--родного— близкого человека. Он выбирает самую черную одежду в его гардеробе. Методично перебирает рубашки и брюки, пока не останавливает свой выбор на классическом стиле — беспроигрышный вариант. Он наносит тональник, делая лицо ещё бледнее, чем прежде; аккуратно ведёт черную линию карандаша под глазом; подчеркивает скулы более темным корректором. В сознании брюнета проскакивает мысль, что он собирается так, будто торопится на свидание, но она тут же исчезает, задавленная другими. Его ванна переполнена различными баночками, скляночками и тюбиками. Итану даже нравится это, он находит в разнообразии теней и пудр возможность стать кем захочешь вне зависимости от того, Хэллоуин сейчас или нет. В отражении на Торкио смотрит кто-то неизвестный. Каменно спокойный, с идеальной голливудской улыбкой и ровными чертами лица. И конечно же с абсолютно ровными зубами. Он не хочет рассеивать внезапно появившийся мираж и отводит взгляд от отражения. Если бы он был красивее, его кожа — немного темнее, по всем канонам южных стран, а взгляд легче… Звонок издает три требовательные трели и замолкает. Торкио вздрагивает, а потом мысленно усмехается и идёт открывать дверь заждавшемуся вампиру/оборотню/черт его знает что этот дьявол придумал на этот раз. С порога на него смотрит бледное лицо с потекшей кровью на подбородке и видимо, ее же следами на темном бархатном костюме. Дамиано постарался: волосы старательно зачесаны назад и блестят от количества лака; из крохотного кармашка в пиджаке свисают древние часы на цепочке, а на шее виднеются две маленькие точки — якобы следы от укуса себе подобного. Дамиано окидывает быстрым взглядом прикид Итана и критикующе цокает. — Чего так скучно? — и опирается локтем о щеколду. — Никогда бы не подумал, что ты назовешь свои идеи скучными, — слышится колкий ответ и Сидэм усмехается, обнажая острые клыки. Итан хочет сделать шаг вперёд, но сильная рука толкает его обратно в квартиру. — Нет, нет, нет, в таком виде ты никуда не пойдешь, — Давид уверенно захлопывает за собой дверь и умело вытаскивает из маленького кармашка брюк маленький красный тюбик. — Человек, который в повседневной жизни больше похож на вампира, чем кто-либо другой, не может идти на свой главный праздник так. Хотя признаю, я не вынужден сильно стараться, пару штришков и готово! Итан выше Дамиано всего на пару сантиметров, поэтому когда тот склоняется, чтобы нанести на его лицо насколько изящных полос крови, тянущихся из якобы бледных губ, он находится непозволительно близко. Все личные границы Итана Торкио громко орут, что так нельзя, нельзя, НЕЛЬЗЯ, -иначе ты умрёшь от приступа слепого восхищения— потому что это только ЕГО личное пространство и никакому Дамиано Давиду не- Льзя. Всем запрещено, а ему льзя. Итан мысленно скрипит зубами, понимая это. Он не любит делать исключения. Он не любит, когда его сердце часто и громко бьётся в его ушах. А ещё он, черт возьми, не любит Хэллоуин. Пальцы с рваным черным маникюром приходятся в непозволимой близости от его губ. Итан не хочет представлять это в другой ситуации. Давид выглядит сосредоточенным, и Торкио позволяет ему даже надеть на себя бутафорские и не очень удобные клыки, отливающие зелёным. — Вот так гораздо лучше. Дамиано удовлетворённо кивает и делает шаг назад дабы полюбоваться собственноручно сотворённым шедевром. Итан усмехается и карикатурно закатывает глаза, кривляясь и показывая икла. — Эдгар, я повышаю тебя до Дракулы, можешь бросать писать книжки и начать заманивать людей в свои хоромы, — хохочет Дамиано и кидает новоявленному древнему вампиру ключи от его же квартиры. Уголок губ Итана дёргается. Он думает о том, что этому солнечному дитяти современности совсем не идёт быть древним вампиром, хотя костюмы он подбирает шикарные. Скорее уж Дионисом из древней Греции, закутанным в белые ткани и с бокалом вина в одной руке. — Хватай телефон, бумажник и идём, хочу показать тебе кое-что. Дамиано бежит далеко впереди по лестнице, перескакивает целые пролеты, пока Итан задыхается, в вечной попытке его догнать. Кто ж тут курит по полпачки в день, а кто — всего парочку? — Показать что? — Долетает до четкого слуха вокалиста запыханный голос, — Ещё одно фантастически шикарное заведение с завышенными ценами? — В голосе барабанщика так и сквозит ирония и он даже не пытается ее скрыть. Дамиано толкает дверь, ведущую на улицу плечом, и возмущённо отвечает: — Какого же ты обо мне мнения? Я, по-твоему, только тратить деньги да веселиться умею? — Он драматично резко оборачивается, заставляя полы своего плаща резко взметнуться вверх. Дамиано всегда любил драматизировать. Как только нога Дамиано ступает на асфальт, все прохожие начинают оборачиваться. Две прошедшие девушки захихикали, рассматривая на ходу костюм с чистым интересом. Прошедший мимо подросток тихо присвистнул, оборачиваясь. Пожилая парочка окинула Давида взглядом и начала перешептываться. Дамиано усмехнулся и послушно замер, ожидая пока его догонят. Через пару секунд Итан настигает его и борется с желанием размазать весь макияж, почесав внезапно зазудевшую бровь. — Нет, но ты уже несколько лет на каждый праздник тащишь нас с Томасом и Вик в новое заведение, и я подумал, что ты снова выискал очередную новинку. Итан обезоруженно улыбнулся и кинул взгляд на собеседника. Эмоции на лице Давида менялись каждые десять секунд, но Торкио уже привык к этому. Дамиано Давид был нераскрытой загадкой. Человеком-праздником, человеком-сюрпризом, человеком-жизнью. Торкио воистину восхищался такими людьми как Давид. Они устраивали балы, вечеринки и перформансы, сверкали ярче, чем мириады зеркал на полуденном солнце, а он, Итан, каменно-спокойной статуей следовал за ними, поддерживая статус и честь красиво выточенного мраморного изваяния, которое иногда поддакивает и кивает. Им восхищались как эстетическим идеалом, человеком-нейтрализатором всех проблем и Итан ничуть не был обижен этим. Просто иногда в сердце что-то странно покалывало, когда он видел огромную кричащую толпу и все их взгляды были прикованы к их потрясающему вокалисту. Он мог бы сказать, что завидует, что тоже хочет притягивать восхищённые вздохи лишь одной улыбкой и уметь завести одним взглядом и движением. Что хотел бы чувствовать как жизнь пульсирует в его венах и льется через все щели. Итан думает об этом и прекрасно понимает, что даже если это было бы так, он бы не выдержал. Сломался, как тонкий прутик в руках у драчливого мальчишки и остался бы лежать в пыли. Дамиано весь солнечный, его смехом можно заполнить всю комнату и станет тепло. Итан может помолчать и передать это тепло напрямую человеку. Итан не будет завидовать, он будет восхищаться и вытаскивать друга из очередных неприятностей. Просто они слишком разные, но это не даёт им повода не быть вместе. Когда Итан выныривает из своих размышлений, Дамиано уже усиленно вещает о своих недавних приключениях, кошке, новой песне и детстве. Итан чувствует себя немного виноватым, поэтому быстро скользит взглядом по лицу товарища и понимает, что тот если и заметил, что его не слушали, то ничуть не обиделся. Каблуки их туфель звонко отскакивали от брусчатки. Они поднимались вверх по темной узкой улочке, плющ поднимался все выше и выше по темным стенам окружающих их зданий. Луна красноречиво отблескивала серебром прямо над крышей соседнего дома. И тишина. Почти абсолютная тишина. Совсем не похоже на излюбленные места Дамиано почти в самом центре Рима. Но тот идёт уверенно, явно зная свою цель, продолжая вещать: -…ну а ты видел того парня в костюме оборотня, что шел нам навстречу? Очень натурально вышло, но как он ещё не испарился в своем меху? — Дам, притормози, ты так и не сказал, куда мы идём, — пытается добиться объяснений Итан, проводя рукой по лбу и все же немного смазывая макияж. Они достигают поворота, где дорога становится шире и ведёт вверх, под раскидистыми кронами деревьев. Дамиано совсем не потерял сил после десятиминутного восхождения вверх по крутой улочке: — Мы уже почти добрались, потерпи немного, тебе должно понравиться, это твоя эстетика, Эдгар, — почти нараспев отвечает, останавливаясь прямо перед зелёной рощей. Тусклый свет ненадолго заливает его лицо — он проверяет смартфон, хмурится и прячет обратно. — Томас и Вик не отвечают. Последним сообщением от Вик Дамиано был вопрос о том, куда тот поведет Итана. Это было около шести вечера. В сети они оба были примерно в то же время. И все. Тишина. Сейчас же электронный циферблат настойчиво твердит, что до десяти осталось всего три минуты. Дамиано недовольно цокает. — Идём, нам вниз, с ними потом разберемся, — он машет рукой, приглашая Итана за ним. Раздвигает руками кусты чего-то колючего и делает шаг вперёд. — Ты меня завести в чащу и убить хочешь, да? Дорогой костюм Торкио цепляется за ветки, пока тот поднимает руки вверх, дабы не поцарапать кожу. Давид оборачивается и протягивает тому руку, ступив уже на каменную лестницу, ведущую куда-то вниз: — Всегда было в планах, но не сегодня, — с полной серьёзностью отвечает и, видя, что тот достает телефон и хочет включить фонарик, мотает головой, — не-не, без фонарика, испортишь все. Давай, не бойся, это абсолютно не страшно, я тут лет с девяти постоянно бываю. Каменные своды гулко отзываются на их шаги. Они пробираются сквозь темень в ещё больший мрак. Вечно теплая рука вокалиста сжимает в крепкой хватке длинную и холодную кисть барабанщика. Дамиано уверенным танком прёт вперёд, пока Итан еле поспевает за ним. — С девяти лет? Ты никогда не рассказывал, — в спокойном голосе сквозит удивление. Итан совсем не ориентируется, он позволяет себя вести и только ощущает: вот они ступили на что-то твердое, но это не асфальт. Вот он чувствует хруст листьев под туфлями, а вот он чуть не спотыкается о плющ, наверное? — Это долгое время было моей… Тайной, что ли? — Сбивчиво слышит ответ откуда-то спереди. — Я приходил сюда успокоиться и отстраниться. Играл в классики, читал, разыгрывал сценки из Божественной Комедии. У меня неплохо выходил Вергилий, — в его голосе звучат искорки смеха и гордости. Итан и сам усмехается. Ох уж этот Дамиано. Как только с его колкого языка собирается сорваться откровение, мозг тут же придумывает, как выкрутится, лишь бы сохранить себе драгоценную тайну. Итан хочет показать, что ему можно верить. Он аккуратно проводит кончиками пальцев по запястью Дамиано. Тот оглядывается и резко останавливается, его глаза непонятно блестят. — Мы пришли. Залитая лунным светом плита, на которую только ступил Давид, отдает древними историями и легендами. Она — первое, что замечает Итан. По ее желтоватой поверхности струятся узоры цветов и фигур, и поблекшие цвета ничуть не портят картину. Сквозь трещины упрямо пытаются пробиться одинокие стебельки трав, колышущиеся на ветру. Огромная пиния** возвышается над ними, ее ветви расходятся во все стороны, давая ощущения защиты, будто они находятся под чутким надзором. С другой стороны на них откидывает тень раскидистый тис. До ушей долетает слабое дребезжание и только спустя несколько секунд до Итана доходит, что это звук маленького ручейка, который разбивается о камень. Он оборачивается в поиске источника звука и замечает в пяти метрах стену из того же материала, что и плита. Из отверстия в ней и льется струйка воды, что попадает в небольшой бассейн. Парень щурится и хочет подойти ближе, чтобы рассмотреть, но крепкая рука дёргает его назад. — Потом рассмотришь, я хотел тебе показать кое-что другое. Итан отворачивается и послушно следует за Дамиано. Никто не замечает мелькнувшую около высокого тиса тень. Когда Итан ступает по искуссному орнаменту, он чувствует себя принцем, не меньше. Дамиано подводит его к мраморным перилам и сам опирается на них всем телом, сложив руки. Торкио мажет взглядом по изящному молодому телу, а потом отворачивает голову. — А теперь смотри. Когда это он стал говорить короткими, отрывистыми фразами? Итан поднимает глаза. Весь Рим перед их ногами — ему так и хочется сказать это пафосно, чтобы фраза отдавала войной и победой, мечами и закалённой сталью, но он останавливает себя. Не время, Дамиано погружен в себя и скорее всего, ничего не поймет. Тысячи огней маленькими точками заполнили три четверти пространства. Большие и маленькие, яркие и тусклые, они размножились в невероятных количествах и чем позже, тем больше их будет становится. Потому что Рим — город, который никогда не спит (а не какой-то там Нью-Йорк). Среди всех ярких огней он видит малькающие фары машин, фонари на шоссе и улицах, прямоугольные жёлтые окна, ещё дома, пару церквей, возвышающихся и стремящихся строго вверх. Он даже видит Санта-Марию-ин-Валичеллу***. А в самом далеке, почти сливаясь с горизонтом, — полоска моря. Почти незаметная, так и не поймёшь, если не знаешь, что там море. Солнце исчезло в этой полоске, она поглотила его без остатка. Погрузилось на короткий сон и не проснется до самого утра. Парень поднимает голову ещё выше. Большая медведица, Малая, Волопас и Кассиопея. Ещё северная корона, она еле видна. То немногое, что осталось с курсов астрономии в детстве в его памяти. И луна. Как любил шутить Дамиано, большая головка пармезана. Или Грана-Падано. А когда она превращается в месяц, это значит, что кто-то был очень голоден и взял взаймы. Именно поэтому она их, итальянская. — Кажется, раньше это был чей-то сад. Тут даже мандарины растут, я часто в детстве их собирал, потом друзьям относил. Неподалеку есть куча шикарных вилл, возможно, хозяин просто забросил это место. Или забыл. А может, хозяева менялись. В любом случае, доступ сюда всегда открыт. Это… Одно из моих самых любимых мест. Я его ещё никому не показывал, — откровение слетело с губ так легко, будто так и должно было быть. Темные длинные волосы Итана колышаться на ветру и закрывают обзор, но он на автомате закидывает рукой их назад. Он ещё никому его не показывал. Только он и Итан. Итан и он. — Это особенное место, думаю, я понимаю, почему ты так его любишь. Я бы тоже любил, — Итану резко хочется курить, — но я и так часто один, так что скорее, мне нужно место, где всегда много людей. Дамиано опустил подбородок на руки, лежащие на прохладном камне и смотрит совсем не на город, и даже не на ночное небо. Он смотрит за тем, как игривый ветер перебирает пряди темных волос; как блестит «кровь» на бледном лице в тусклом серебрянном свете; как задумчиво мечтательное выражение замирает в карих глазах. Дамиано нравится думать, что этот человек явно скрывает мрачные тайны, секреты за своим тихим поведением и милой улыбкой. В тихом омуте черти водятся, так когда же вынурнут из своего тихого болотца твои черти, Итан Торкио? В чем твои минусы? Все знали, что Дамиано ненавидит скуку. Бесится, когда ему нечем занять мысли и руки. Что Томас не может мало спать, а если вынужден, то ангел становится дьяволом. Что Вик ненавидит анекдоты. Не спрашивайте почему, у нее своя история. Но что же не так в Итане? Человек не может быть идеален, иначе это не человек, а машина. Но Дамиано был уверен абсолютно точно, что наука ещё не достигла достаточного уровня, что бы сотворить идеал. Идеал стоит перед ним и молчит. — В таком случае ты всегда можешь обращаться ко мне, ты же знаешь. Почему самые прекрасные люди никогда не знают, насколько они восхищают? Заставляют чужие сердца биться быстрее, быстрее, ещё быстрее? Итан усмехается и материться про себя, понимая, что забыл сигареты в пальто дома. — Спасибо, — произносит на одном дыхании. Дамиано собирается с мыслями. Хмурится и кусает собственные губы в попытке понять, что он собирается сделать и реально ли собирается? После стольких месяцев неуверенности и сомнений? — Луна сегодня прекрасна, не так ли? Меж бровей Итана пролегает глубокая складка всего на пару секунд, а на лице отражается искреннее непонимание. Только брюнет открывает рот, что бы ответить, у корней тиса раздается утробное рычание. Мрачно и предвещающе трещит ветка. Тишина, повисшая между парнями, прерывается лишь мерным стуком капель ручейка о камень. — Кто здесь? — Первым произносит Дамиано. Его тело напряжено до предела, а глаза упрямо всматриваются в непроглядную темноту. Он. Ненавидел. Гребанные. Ужастики. Он смотрел триллеры, смотрел с друзьями и шутками на миллион и заводной апельсин, смотрел даже кошмар на улице вязов, но черт побери. Когда ты в тепле и уюте, смотришь как безумный псих преследует несчастную жертву на экране дорогущей плазмы, то мир кажется приятным и комфортным местом, где ты можешь корить жертву за тупость и совсем немного сопереживать. Когда же ты стоишь в полузаброшенном саду на окраине города в ночь с 31 октября на 1е ноября, ничего кроме сжимающего глотку страха ты не ощущаешь. — Это определенно не смешно. Выходите, — Итан давит голосом, делая упор на последнее слово. Он дотянулся пальцами левой руки до Дамиано и сжал его руку. Сердце колотилось не медленнее танцора, выбивающего чечётку о блестящий паркет. Прошуршели листья в темноте кроны пинии. Из-за тиса послышался ещё один тихий рык. Атмосфера накалялась. В голове Торкио пытается оправдать всю ситуацию и успокоить себя и взбесившууюся фантазию. «Господи, так бывает только в дурацких фильмах про подростков. Просто кто-то решил подшутить. Плохая шутка каких-то ребят, которые заметили, что мы идём сюда и по случаю праздника за…» Над головой что-то ухнуло и с треском упало. Напряжённые до предела нервы не выдержали: — БЛЯТЬ, — дикий ор на высоких частотах разлетелся по всей округе и оглушил Итана на пару секунд. Его тут же с силой дёрнули куда-то в сторону и заставили сорваться с места. Ведомый неизвестными логическими и географическими путями перепуганный Давид мчался изо всех сил сквозь кусты и заросли чего-то очень колючего, прихватив с собой за длинную руку сотоварища по несчастью. Перед глазами мелькают только ветки и еле различимый путь, по которому несётся, сломя голову и забыв про свой аккуратный костюм и макияж, Дамиано. Один из маленьких прутиков дерзко проезжается по щеке Итана, оставляя настоящую царапину поверх бутафорской. Брюнет щурится и шипит, но не останавливается. В голове пульсирует только одна мысль, и это «бежать! Бежать быстрее, ещё быстрее!». Луна бликами освещает их панический побег и боковым зрением Торкио замечает каменную стену, ограду, скорее, а это значит, что скоро они могут выйти на жилую улицу. Ох уж этот Рим и его маленькие джунгли, о которых никто, кроме его жителей, не догадывается. И если до этого сердце Итана замерло, а кровь застыла в жилах, то он оказал неплохую первую помощь, ибо сейчас оно грозило выскочить из груди и потеряться в буйной траве. Итан начал задыхаться. Оба резко вынырнули из-за тени густых деревьев и тусклый свет хоть немного прояснил дорожку, что редко сворачивала вниз и превращалась в кривую каменную лестницу. А в самом низу Итан видел асфальтированную (асфальт! Наконец-то асфальт!) дорожку и коричневую крышу жилого дома. Дамиано, завидев признаки цивилизации, только сильнее сжал и так онемевшую конечность барабанщика (который скоро перестанет быть таковым, если он надавит чуточку сильнее на его указательный палец). Они буквально пролетали над ступеньками, пренебрежительно пропуская их по нескольку штук за раз, но вот в груди Итана что-то кольнуло. — Дам, стой, я…- договорить он не успел, неудачно поставив ногу на каменный край и полетев прямо на спину впереди бежавшего Давида. Тот даже обернуться не успел. — Да ёб твою ма!..- фраза осталась незаконченной. Давид удачно приземлился на землю, успев сгруппироваться и удар пришелся на спину, выбив из шатена весь дух. Меньше, чем через секунду он ощутил прилетевший по прессу удар. Благо, они успели добраться до самого конца лестницы, иначе переломов и отделения травматологии в городской больнице было бы не избежать. Воющий и стонущий клубок из темных волос, бархата и смазанных остатков макияжа на частях одежды предпочел не делать резких движений. Первым приходит в себя Дамиано. Гулящая голова заставляет его поморщится, а зрение ещё не сфокусировалось, но он приподнимается на локтях, с дикой скоростью моргая и спрашивая: — Эй, чувак, ты там как вообще? Инфернальное существо, состоящее полностью из шоколадных волос, приподнимает голову с его живота и хрипит: — Кажется, я себе локти содрал. — А на месте моей спины сплошной синяк будет. Общий вздох заполняет пространство. Итан морщится, ставит подрагивающие руки по бокам от торса Дамиано. Будь тот чуть более смелее, он бы точно пошутил что-нибудь непристойное. Оба тяжело дышат, вдыхая прохладный ночной воздух по мере возможности и прислушиваются к окружающим их звукам. На дороге неподалеку проехала машина с громкой музыкой. Сверчки послушно цвиринькают в зарослях, из которых парни только что позорно сбежали. Ничего более. Никаких подозрительно трещащих веток, ни рычания из преисподнии. Дамиано закидывает голову, глубоко вдыхая, и мокрые волосы свисают, отлипая от потного лба. Пробыв в такой позе несколько минут, он резко поднимает голову и сталкивается с отсутствующим взглядом Итана, направленным прямо него. — Ничего… Не слышно. Тишина, — бормочет Дамиано, желая избавиться от странного взгляда друга в прострацию, а по факту — направленного прямо на него. Тот моргает и покачивает головой. — Даже думать об этом не хочу. У меня до сих пор сердце из груди выскакивает. Дамиано сверлит глазами-шоколадницами очи Итана и перебивает: — Но все же… Луна сегодня прекрасна, не так ли? Двое молодых мужчин лежат на мокрой траве на окраине города поздно вечером. У одного из них глаза светятся надеждой, а другой ничего не понимает. Итан облизывает пересохшие губы, отчаянно пытаясь сообразить, что ответить. И смотрит в чертовски большие глаза, наполненные непонятными Итану чувствами, но настолько искренними и неподдельным, что ему не хочется разбивать их неосторожными словами. — Я не совсем понимаю что ты… В следующую секунду губы Итана накрывают чужие — Дамиано приподнялся до уровня его лица и опёрся кистью в пожелтевшую траву. Поцелуй на грани реальности, лёгкое касание, совсем ненастойчивое. Давид проводит кончиками пальцев по щеке Торкио. «Только бы не спугнуть, только бы не спугнуть» — бьёт набатом мысль в голове смельчака. Итан равно выдыхает в приоткрытый рот… друга? Названого брата? Кем стал ему теперь этот человек? Итан всегда считал себя одной четвертой частью их музыкальной семьи и помнится, сам Дамиано нередко шутил про их невидимое родство, точечно выбивая себе на ребре букву «с» и клятвенно заверяя, что она посвящается им. — Помнится, ты говорил что мы семья, — шепчет барабанщик и губы сами растягиваются в лёгкую улыбку. Их лица в считанных сантиметрах друг от друга. — Заткнись, — облегчённо выдыхает напряжённый до этого момента шатен и отстраняется. — Тебе понравилось или ка… Их прерывает резкая и настойчивая трель телефонного звонка, заставившая обоих вздрогнуть. На экране светится: «Винченцо» и Дамиано хмурится, подбирая телефон и нажимая на зелёную трубку «принять вызов», тут же включая громкую связь: — Ал… — Вы поцеловались или нет? — Виктория тут же перебивает его звонким, почти возмущенным голосом, — ишь, спрятались, нам отсюда почти ничего не видно! На бледном лице Итана проступают алые пятна. Дамиано задерживает взгляд на нем на пару секунд, усмехаясь про себя — он никогда не видел краснеющего настолько искренне Торкио до этого. — Вы? Ты и Томас? Вы что, где-то неподалеку? — он наклоняется к динамику, и темные волосы шторкой заслоняют весь телефон. Его голос звучит по-детски недоуменно. В трубке кто-то громко откашливается и это совсем не высокие частоты Вик. — Это все была ее идея, я тут вообще ни при чем! — Доносится жалобный вой на заднем плане. Дамиано медленно поднимает голову. До него доходит. Он садится по-турецки, нагло отбирая телефон у Итана и сжимая его в руке почти у самого рта: — Погодите, вы хотите сказать что это ВЫ ПРИТАЩИЛИСЬ ЗА НАМИ И ИГРАЛИ В ЕБАНЫЙ ЗООПАРК КАК РАЗ КОГДА — с каждый словом его тирада становится все громче и громче, выходя в крещендо и под конец предложения Итану кажется, что -его парень— разбудит сейчас весь район, поэтому он затыкает его рот ладонью. Из трубки доносится приглушённые хихиканье и совсем не приглушённый ржач с очень знакомыми прихрюкиваниями. «Ну Тони, ну держись» — мстительно размышляет Эдгар, он же Дракула, он же Итан, лихорадочно перебирая в голове планы мести за побаливающее сердце и разбитые локти. — Лохи, наверх посмотрите! — Сквозь смех выдавливает явно довольная жизнью Виктория и ее искаженный сетью голос лучится озорством. Итан поднимает голову. — Да не туда, влево! Ещё левее! Да, правильно! Дамиано и Итан наблюдают как две крошечные фигурки в пятидесяти метрах от них свесились со смотровой площадки над крышами домов. Они активно машут маленькими ручками и сгибаются от смеха, словно марионетки под действиями пьяного кукловода. Прямо над их головами старой газовой лампой висела луна и безмолвно наблюдала за ребячествами юного поколения. Молчание между парнями затянулось. — Я их убью, — спокойно произнес Итан, рассеяно шарясь рукой по карманам в безликой надежде отыскать завалявшуюся пачку сигарет. — Я буду будить Томаса каждое утро в шесть утра, — мстительно шипит Дамиано, пошатываясь и вставая с примятой травы, — и спрячу все три скейта Вик. Они у меня, блять, попляшут, сука. — Тогда тебе придется каждое утро вставать в шесть, ты уверен, что продержишься больше одного дня? — Насмешливо спрашивает барабанщик, приподнимаясь с травы следом за вокалистом и стряхивая листву с одежды, — Кажется, мы перестали быть вампирами и превратились в зомби, — со смешком выдает и проводит пальцем по скуле. — Ну, ты то всегда выглядишь на все сто, — легко выдает Давид и щелкает зажигалкой, что тускло освещает точёный искуссными мастерами профиль. Дым поднимается вверх. «Значит, я прав,» — думает Итан. — Кто бы говорил, Дами, кто бы говорил… Он закидывает руку на плечо парня и двумя пальцами перехватывает сигарету, касаясь губ курильщика. Дамиано кокетливо стреляет шоколадными глазами. Два молодых мужчины медленно идут по маленькой улочке на окраине Рима, тихо переговариваясь друг с другом и раскуривая одну сигарету на двоих. Они обмениваются странными взглядами и влюбленно-неуверенно улыбаются. Скоро они дадут подзатыльник своим неуёмным друзьям и отправятся праздновать ночь не-всех-святых в очередное заведение, работающее допоздна. А луна все так же будет напоминать им головку сыра.                                    Поэтому она такая красивая, что умереть можно.