Mercy

Чхве Сан такой благонравный мальчик. Сан богопослушный и боголюбивый. Сан всегда ходил в воскресную школу. Сан всегда был на всех исповедях. Сан всегда причащался. Сан всегда исповедовался. Чхве Сан все делал, чтобы стать многообещающим служителем церкви Господней. Сан так усердно учился, чтобы стать священнослужителем и нести слово Божие. Сан так старался… От Сана всегда исходил свет. Сейчас Сан молится, стоя перед образами за иконостасом. Но от Сана не веет ни спокойствием, ни умиротворением. Лишь всепоглощающим смирением и любовью к Господу. Три ночи. Сану нужно продержаться всего три ночи. В первую ночь он слышит вой. Такой, что свечи вокруг затухают на мгновение, которое, кажется, тянется бесконечно долго: Сан успевает услышать, как сердце оставляет в наступившей тишине последний удар. Алтарь, молитвенник на аналое, розарий в руках. Сан потирает распятие под пальцами, крестится и целует. Шепот ровный, Сан продолжает: «…был распят, умер и был погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мёртвых, восшёл на небеса и восседает одесную Бога Отца всемогущего и оттуда придёт судить живых и мёртвых. Верую в…» В храме грохочет. Сан зажимает в ладонях корешок молитвенника. Стены освещаются белым, как от удара молнии. Вот только гроза совсем рядом, прямо за спиной. Сан чувствует, как пробирает до костей холодный ветер. Душераздирающий дикий вой повторяется — и он пробирает до костей не хуже ветра и леденит все внутри, заставляет содрогнуться. Сану страшно. Отче Небесный, Боже, помилуй… Страшно, но это не значит, что его вера колеблется хоть на долю секунды. Господь защитит раба своего. Господь не оставит, Господь не предаст. Все, что есть у Сана, это божье милосердие и покровительство, божья помощь. Сану всегда помогали, и он знает, что сейчас под защитой, пусть внутри и стынет кровь от того рыка, который звучит над самым ухом. Не рык. Звук оскалившейся пасти. Звук опасной хищной улыбки. Он здесь. Чхве Сан верит, что не останется без помощи. Верит своему Господу. Шепот начинает частить, пальцы дрожат по бусинам. «Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей». «Аминь» повисает в воздухе. По горлу Сана с нажимом соскальзывают обжигающе горячие пальцы. Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи… Из горла Сана рвется булькающий хрип за мгновение до того, как пыльный воздух церкви пронзает первый осколок золотистого луча, отражаясь от сияющего нимба вокруг образа. Сан оседает на плиты. Господь помог, Господь защищает свое дитя. Весь храм наливается теплым солнечным светом. Первая ночь позади… Второй ночью Сан держится близ икон, но решает смотреть не на них, не на лики Господа и Божьей Матери, а в подступающую шаг за шагом темноту. Хочет встретить ее лицом к лицу. Сану кажется, что эта мягкая кошачья поступь ночи совсем живая, что звук слышится столь же отчетливо, сколь его собственное тяжелое дыхание в глухой тишине. Он пришел. Он здесь. Но вокруг никого. Сан бегает взглядом по скамьям, по росписям стен, пугающих темными ссутуленными фигурами и чернеющими лицами, по бликующему пламени свечей, по перекрестьям мраморных плит и отсветам витражей на полу. Сан открывает Евангелие. «Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню. Там сорок дней Он был искушаем от диавола и ничего не ел в эти дни, а по прошествии их напоследок взалкал. И сказал Ему диавол...» Сана бьет наотмашь острым потоком ветра. По плитам слышится ровный стук первых алых капель. …И сказал ему диавол. Пальцы сминают углы Евангелия, голос подрагивает, когда все та же самая мягкая поступь темноты вдруг ощущается неожиданно близко в наступившем мраке. Вплотную. Прямо перед ним. Сан все еще видит зажженные дрожащие свечи. Лики Святых. Их безразличные пустые глаза. Когда мягко, с тяжелой лаской опускаются на шею огненные ладони. Сан кричит. Кожа, кажется, идет пузырями и плавится под этим до безумия нежным прикосновением. Нужно молиться, нужно верить, нужно быть уверенным в Господе. Он не оставит, он не позволит. Сан жмурится и сжимает в руках бусины розария до боли, взывает к своему всепрощающему милосердному Господу. Просит защиты, просит милости. Сбиваясь, захлебываясь звуками — текст Евангелия. «…Итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твое. Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, Сатана; написано: "Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи"». Ожог исчезает, оставляя после себя леденящий след. Но тьма не отступает — пробирается глубже, толкается внутрь, распахивает грудную клетку Сана и раздвигает для себя воротами. Душит. Сан до крови стискивает пальцы вокруг крохотного серебряного распятия, выдыхает с хрипом. Нет. Нельзя. Он должен быть готов. «Господи Иисусе Христе, Слово Бога Отца, Боже всякого творения, Ты дал Своим апостолам власть изгонять во имя Твое злых духов и попирать всякую вражескую силу. Святый Боже, совершая дела, достойные восхищения, Ты повелел: изгоняйте злых духов. Боже!..» Он чувствует, что умирает. Он чувствует, КАК умирает. Как осыпается пеплом плоть, разваливаются кости. Как скорчивается сердце увядающим цветком. Из маленького бутона розы становится лишь комком высохших поломанных лепестков. Господи… Сана давит так, что он не помнит себя. Мысли липкие, тяжеловесные, перед глазами только смешение света: серебряный лунный отблеск сквозь витражи, слабые золотые огоньки свечей, кровавый туман и такая теплая, ласкающая тьма. Сан в ней тонет. Сан почти не помнит, что любит Господа. Но все еще цепляется за свой страх его забыть. Солнечные лучи застают Сана скорчившимся на полу под самым кануном. Где ставят свечи за упокой. Но Сан еще жив. От танцующей здесь ночью вихрем тьмы в воздухе лишь остается тихим чистым звоном имя. Пак Сонхва. Три ночи. Чхве Сану нужно продержаться целых три ночи. Он поддается слабости — он хочет умереть раньше, чем наступит третья. Закат поет на нефе, в витражах и на фресках, на резных колоннах клироса, на лепестках белых лилий у образа Девы Марии. Сан безостановочно крестится, умоляя Господа, чтобы эта ночь никогда не настала. Но тьма снова приходит в церковь. Сан молится. Без остановки, срываясь в голосе, отчаянно. Мешая слова молитв, как может, как помнит. Как на подкорку въелось за все эти годы стремлений к Богу. Жилище тебе – пустыня. Обиталище тебе – змий. Смирись и склонись. Он изгоняет тебя, чьей власти все подчинено. Он исключает тебя, Кто предуготовил тебе и твоим ангелам вечную геенну: из уст Которого исходит острый меч, Грядущий судить живых и мертвых, и мир огнем. …ценою Крови Его приобретенной. Склонись под всемогущей десницею Божией, трепещи и беги, когда призываем мы святое и страшное имя Иисусово, от коего ад содрогается, коему силы… В голове кантики мешаются с псалмами, каноны с мессой, ординарные тексты превращаются в проприи. Сан не может удержаться на одних словах, даже на одной мысли, все начинает безостановочное: «Боже, помоги мне с… Боже, спаси от… Господи, прости мне мои… Господи, помилуй от…». Бесконечным шумящим роем бьются о череп изнутри обрывки просьб, обломки мыслей, осколки молитв. Сводят с ума. Сан не может ухватить ни одной. И скулит от этой своей невыносимой беспомощности. Сан пылает. Пылающие щеки, покрасневшие уши. Трясущиеся руки. Жар по телу. Заполошно бьющееся в самом горле сердце. Кожа плавится. Приятно, горячо, как под солнечными лучами. В теле все тяжелеет, скручивается в узел и противоестественно тянет. Губы горят. Сан стонет. По храму проходит звук дуновения. Тихий. Легкий. У дарохранительницы гаснет лампадка. Святой Дух покинул его. Не смотри Ему в глаза. Сан не может избавиться от этого. Он не может прекратить видеть каждый раз. Вместо лика Господа — видеть Пак Сонхва. Сонхва ломает его. Изламывает в руках. Тянет взглядом. Прожигает насквозь. Сан не знает, куда деваться. Ему физически больно от того, что он ощущает на себе взгляд этих демонических глаз. Сонхва лишь улыбается — и продолжает запускать свои пальцы в чужое сердце, проворачивая его в груди и сжимая. До остановки дыхания, до невозможности дернуться, до рассыпающегося звенящими осколками сознания. Больно до воя — но так чертовски приятно, когда пламенные губы накрывают губы Сана. Чхве Сан забывает молитвы. Забывает о прошлом. Забывает о мечтах и желаниях. Забывает о смирении и прощении. Сан забывает о Боге. Он тянется к этому поцелую, руками обхватывает чужую шею, жмется ближе к горячему телу. Целует отчаянно, болезненно, но… так хорошо. Господи, ты бы знал, как умопомрачительно и мучительно хорошо. Сан теряется в этом касании. Он готов умирать сотни тысяч раз, только бы чувствовать эти губы на своих. Это разрывает и распинает Сана. Он бессильно стонет. Демон здесь. Он пришел за ним. Пак Сонхва пришел за ним.