Опасные связи

Кажется, будто эта нелепая, глупая, необратимая и страшная смерть настигла нашу семью лишь вчера. И не было этих лет в поместье Малфоев, не было странной вражды, медленно перетекающей в роман, между мной и старшим сводным братом... Не было ряда условностей, в которые я оказалась закована, как в железные кандалы... Кажется будто все это было сном. И отец все ещё жив и просто написал мне письмо из командировки. Мне хочется в это верить, но я поднимаю взгляд — и вот лицо тети Беллы, вытянувшееся в непонимании. Обстановка комнаты в доме, который никогда не станет мне родным. Чужие деньги, которые я не осмелюсь потратить, преподнесенные мне в качестве подарка. Горло сжимает от осознания того, что все это — было. И смерть была. И папы больше нет. «Но откуда тогда это письмо? Кто мог так зло пошутить надо мной...» — мне не хватает воздуха, перед глазами темнеет. — Герми, присядь... — слышу я голос тети Беллы словно сквозь толщу воды. Послушно присаживаюсь на диван. Я не то, что говорить не могу — шептать сейчас кажется для меня проблемой. Нужно прийти в себя, разложить в голове всю информацию, которую мне прислали, по полочкам. И лишь потом я, возможно, пойму, в чем дело… «Нет, так не пойдет. Так я ничего не пойму. Мне нужно поднять всю информацию об отце. Все, что я когда-либо о нем знала. Все то, что узнала после его смерти. И то, что показалось мне подозрительным. Так… так будет правильно». Бросаю на тетю Беллу косой взгляд. «Может… это она написала?.. Но нет, этот почерк я не спутаю ни с чьим другим. Это точно папа…» Но что-то в ее лице кажется мне странным. Пожалуй, это — бледность, которая заливает и так белоснежное холеное лицо, когда она смотрит в письмо. И я спрашиваю, целясь наобум: — Вы ведь знаете, чей это почерк, правда?.. И, кажется, попадаю прямо в цель, потому что тетя Белла, мгновенно осунувшись и потеряв свой лоск, размыкает губы и произносит тихо-тихо: — Да. Твоего отца, Адама Грейджера*. — Почему вы не говорили мне, что знали его? — бесцветно спрашиваю я; новость о том, что тетя Белла — одна из тех, кто что-то скрывает от меня, острой иглой колет сердце. Но сейчас не время предаваться размышлениям об этом. — Не думала, что это имеет значение, — пожимает она плечами, быстро стряхивая с себя оцепенение и возвращаясь к деловому тону: — Мне казалось, что ты знаешь о том, что мы вместе учились в одной школе. — Нет. Я не знала, — коротко отвечаю я. — Вы и отец… — чувствуя, что начинаю разматывать запутанный клубок, осторожно спрашиваю: — А вы… и мама? — Я плохо знала ее, — морщится она. — Мы учились в разных потоках, и у нас не было времени познакомиться поближе. Зато Люциус знал ее хорошо. По-моему, у них даже был роман. А потом твой отец появился… Герми, точно все нормально? — взволнованно вскрикивает она. — Ничего, все в порядке, — разлепляю я непослушные губы. — Теперь мне все понятно. Она что- то говорит мне, но ее голос звучит на периферии моего сознания. А в голове набатом бьет мысль о том, что мне все врали. И я даже не возмущаюсь этому, не чувствую боли, шок пронзил меня с головы до пят, заставив обратиться в неподвижную статую. Шок. А еще неверие и непонимание. «Почему?» Я вспоминаю маму. Ее глаза и улыбку. Ее слова о том, что они познакомились на ее работе. Теперь все остатки ее светлого облика размываются, становятся зыбкими. И все взгляды, разговоры и улыбки кажутся мне лживыми. «Чего ты хотела добиться? Неужели нельзя было сказать правду?» — … кажется, что нужно позвать твою мать, чтобы она привела тебя в чувство, — доносится до меня голос тети Беллы. — Нет! — вскидываюсь я, отмечая про себя, что все это время стояла и смотрела словно сквозь нее, что не могло не укрыться от ее пристального взгляда. — Ты уверена, что с тобой все в порядке? — с подозрением прищуривает она глаза. — Да, — я через силу выдавливаю из себя улыбку. — Просто все слишком неожиданно… — надеяться на то, что тетя Белла проглотит эту топорную неумелую ложь я не смею, но сейчас просто хочу нацепить на лицо хотя бы какую-то элементарную маску, которая скроет мое потрясенное лицо. Мне просто нужно остаться одной, чтобы не наделать с горяча глупостей. Замедлиться. Выдохнуть. И просто как следует подумать, привести в голове весь бардак, скопившийся там, в порядок. «Вспомни, Герми, что у тебя тетя Белла. Она пришла с подарком…» — напутствую себя. И уже более естественным тоном произношу: — Тем более ее сейчас нет дома. Думаю, что завтра поговорю с ней обо всем. — Ну смотри сама… — тянет тетя Белла. Видимо ей еще что-то не нравится, но своей более-менее искренней улыбкой я не даю ей никакого шанса сомневаться больше. Она уходит. А я остаюсь одна в тишине своей комнаты. Присаживаюсь на постель в надежде собрать разбегающиеся в разные стороны мысли. Первое, на что я обращаю внимание — мне не обидно и даже не больно. Мне… никак. До сих пор. И если вначале могло показаться, что это из-за шока, то теперь я понимаю — все дело в тех отношениях, которые уже давным-давно установились между мной и матерью. В глубине души я не удивлена. И это очень печально на самом деле. Второе — во мне больше растерянности, чем злости или шока. Ну то есть сначала мне хочется рвать и метать, разгромить половину комнаты или бежать к матери, выбивая из нее правду… Но эти эмоции быстро проходят, уступив место растерянности. И, пожалуй, пустоте. Последней — потому что я отчетливо понимаю, что ничего не добьюсь. Какими бы ни были мотивы матери — они были, и мой поход к ней вряд ли что-то изменит. Если мать захочет, то снова закроется от меня, как прежде, когда я пыталась узнать у нее информацию про отца и его работу. Как не изменится и то, что мы с ней стали совсем чужими друг другу. «Когда же это произошло? После смерти отца, в период слепого выживания? Или тогда, когда она стала женой Люциуса Малфоя?» Я знаю ответ на этот вопрос. Постепенно. Это происходило не сразу, а потихоньку, с появлением Люциуса, а может было и раньше, просто я была слишком слепа для того, чтобы всерьез воспринимать суть того, что мы часто переезжали с места на место. Ведь уже тогда мне никто ничего не говорил. А после я просто повзрослела, возможно — поумнела, или стала слишком внимательной, чтобы от меня было можно скрыть небольшие нюансы, которые вылезали из хорошо придуманной истории подобно непослушной пряди волос, выделившейся из идеально собранной прически. Резко встаю с постели. Винтики в моей голове крутятся, начиная работать. Сажусь за компьютер, тихо вздыхаю, а затем выдыхаю, смиряя непослушные мысли. «Итак, что я имею? Маму, которая постоянно мне врет. Тетю Беллу, которая не сказала мне, что знала моего отца… Можно ли это считать за ложь? Недоговорку? У меня нет доказательств. Далее. У мамы был роман с Люциусом во время учебы. А потом появился отец. Значит ли это, что Малфой-старший и он знали друг друга? Наверняка. Связано ли как-то это с работой отца? С его смертью? Ну что за чушь… Ну были они все знакомы. Подумаешь, дела давно минувших дней. Чего беспокоиться? Это все, конечно, понятно, но почему мама не сказала мне о том, что Люциуса она знала давно? Ага, конечно, так бы она и просветила меня сразу! «Знакомься, доча, это Люциус Малфой, мы друг друга знаем давно, когда-то встречались и сейчас вот тоже собираемся. Это же ничего, правда?» Мда. Не знаю даже как бы восприняла это. Возможно, даже и спокойно. Но она-то вполне может думать по-другому… Ладно. Эта версия вполне себе жизнеспособная. Но я не могу ни в чем быть уверена. Мне в любом случае надо с ней поговорить. И посмотреть на ее реакцию. Кроме того… Мне нужна тетя Белла. Вот кто кладезь информации, которая понадобится в дальнейшем». О-о-ох. Как же все сложно. Сложно и запутанно. "Впрочем", — невесело усмехаюсь я. — "По-другому было бы скучно..." За всеми этими мыслями я чувствую, что успокаиваюсь. И то, что я хотела сначала бежать к матери, что-то выяснять, кажется смешным. Впрочем, попытаться, конечно, стоит. Но не в таком взбудораженном состоянии, как сейчас. Лучше немного подождать. И тогда, подойдя к этому делу со спокойным, холодным умом, я точно добьюсь задуманного. * * * Следующий день приносит небольшое разочарование: мама с Люциусом так и не появляются дома с утра. Поэтому все великие планы приходится отложить. Но я не расстраиваюсь. Сейчас я уже остыла от лишних эмоций, и поэтому меня даже немного радует такая небольшая передышка перед тяжёлым разговором. А в том, что он будет таковым я даже не сомневаюсь: очень уж неохотно мама делится нюансами прошлого. Кроме того, меня радует, что с утра я не вижу Малфоя. Выйдя из особняка, я понимаю, что его машины нет. Это к лучшему. Я не готова видеть его после произошедшего. Не хочу смотреть на то, как его брови взлетают вверх, а лицо становится насмешливым. А таким оно и будет, я уверена. Ведь он получил то, что хотел. Я сдалась ему, подняла белый флаг, позволив чувствам выйти из-под контроля. И, конечно, ничуть об этом не жалею. Те мгновенния в его обьятьях были чудесными. Но это прошло. В том, что у него нет его мне и доли привязанности, не говоря уже о любви, я не сомневаюсь. Малфой не способен любить, он просто этого не умеет. Так что на счёт нас я не обольщаюсь. Мне будет достаточно если его рот будет закрыт на тысячу замков, и Малфой никогда никому не проговорится о том, что было между нами. Но если все — таки попробует... Если только заикнется хоть кому — то об этом, то очень пожалеет. Я, хоть никогда не развязываю войну первой, умею бить по больным местам. А еще я злопамятная, умная и мстительная. Не лучший противник для него, если честно. "А может он даже не вспомнит о том, что произошло..." — шепчет тихий внутренний голосок. Но я предпочитаю не слушать его, тем более что, кажется, в нем проступают нотки сожаления. Обозлившись на себя, силой воли отодвигаю все мысли о Малфое. И в этом мне успешно помогает Лаванда, которая виснет на мне как только я переступаю порог аудитории. — Герми! — пищит она. — С прошедшим днем рождения! Всего-всего самого тебе! — она, наконец, отлепляется от меня, и я могу вздохнуть свободнее. — Спасибо, — с улыбкой произношу я. — Мне очень приятно. — Ты же расскажешь мне, что тебе подарили? — сияет она. — Ой, что я несу! У меня же тоже есть для тебя презент! Вот! — вручает она мне продолговатый футляр насыщенного синего цвета, перевязанный золотым бантиком. — Да зачем, не стоило... — растерянно бормочу я. — Даже не отмечала... — Ничего не знаю! — решительно заявляет она. — Даже не смей отказываться! Ты моя лучшая подруга... Она ещё что-то щебечет, а я даже не вслушиваюсь в дальнейшие слова, сказанные звонким голосом. Потому что наслаждаюсь. "Лучшая подруга". Пожалуй, это приятнее всех материальных подарков, что я получила. Тем не менее, Лаванда заставляет меня открыть футляр. На темно-синем бархате лежит серебряная цепочка. — Ну как? — глаза у Лаванды становятся совсем огромными. К украшениям я равнодушна, но разве могу сказать ей это? Поэтому я улыбаюсь и спрашиваю: — Поможешь надеть? Лаванда радостно взвизгивает, очевидно, приняв мою просьбу за выражение восторга. Берет хрупкое плетение, встаёт позади меня, а я забираю густые волосы наверх. Небольшой замочек щелкает — и шея чувствует прохладу цепочки, которая медленно ложится на кожу. — Спасибо, — тепло благодарю Лаванду. Она мягко обнимает меня, ее белокурые пряди касаются щеки, и мне становится смешно, и хочется почесать нос и чихнуть одновременно. А ещё — запечатлеть этот момент в памяти как важный, значимый в жизни. Ведь именно ради этого, в конечном счёте, стоит жить. Но Лаванда прерывает поток моих тёплых мыслей: отлепляется от меня и заговорщицки шепчет: — Ты видела? — Что? — спрашиваю я, сбитая с толку. — Твой братик с новой девицей, — хмыкает она. — Где он только их находит... От ее слов моё сердце словно леденеет. И камнем падает куда-то в желудок. Я, конечно, знала, что Малфой будет себя вести подобным образом, но не думала, что так скоро. — А как же Панси? — спрашиваю я ради того, чтобы спросить хоть что-то, поддержать видимость разговора. Потому что вижу — Лаванда смотрит на меня в ожидании реакции, а в голове у меня сплошная пустота, плотный вакуум, через который я с трудом пробиваюсь. Вздыхаю тихо, пытаясь вновь научиться дышать, — и у меня потихоньку получается. — Видела ее, — Лаванда довольно улыбается то ли довольная этим фактом, то ли моим вопросом: — Злющая, кидается на всех. Как же, думала заполучить Малфоя, на коротком поводке своим поведением хотела держать... На каждом углу заявляла о том, что у них свободные отношения. А он не дурак оказался! И правильно сделал! Связываться с такой оторвой себе дороже... — Думаешь, у нее была тактика? — бормочу я. — А как же! — Лаванда цинично хмыкает. — Таких, как твой братец, по-другому не возьмешь! Это Астории повезло, они с пелёнок были помолвлены. И как бы он не изменял ей, она все равно понимала, что Малфой будет с ней... "Если б ты знала, что Астория думала по этому поводу и как мучилась, ты бы не была такой категоричной..." -... а теперь, когда он познал вкус свободы, его не загонишь в постоянные отношения... — Звучит цинично даже для тебя, — хмыкаю, с облегчением понимая, что окончательно отпустило. — Он же не теленок, чтобы его куда-то гнать... Лаванда пожимает плечами: — Малфой — лакомый кусочек... — И что, ты говоришь, видела его девушку новую? — перебиваю ее, не желая слушать дальнейшие разглагольствования по этому поводу. Пусть и действую довольно грубо, но мне неприятно, что Лаванда высказывается о Малфое так... Словно он — вещь неодушевленная, например, шкаф, который можно подвинуть туда-сюда. И это странно для меня. Обычно я не ощущала подобных чувств, но сейчас во мне вскипает обида за него. Пусть он и ведёт себя порой, как полный говнюк. "Эх... Иногда так легко представить, что мы с ним вместе. Что больше нет никаких недомолвок, предубеждений и левых людей, стоящих между нами... Что мы просто любим друг друга. Открыто. И никто не пытается нас разлучить, никто не тыкает в нас пальцем за наш выбор. Мечты-мечты, как же вы опасны... " — Ты слушаешь меня вообще? — голос возмущенной Лаванды врывается в уши, и я от неожиданности чуть не подпрыгиваю на месте: — Прости, задумалась. Так что ты там говорила? Лаванда поджимает губы, но отвечает: — Я сказала, что не видела его новую девушку. Но весь универ на ушах стоит. Новости, сама понимаешь, быстро разносятся... — Да, — недовольно хмыкаю. Кому как не мне, знать об этом. Лаванда вздыхает, а я вспоминаю слова Малфоя: «Паркинсон — хитрая шлюха. Но не хитрее меня…». Да, тут можно сказать, что он переиграл девчонку на ее же поле. — Кстати, как прошла вечеринка? Ты ничего не рассказала мне об этом… Меня промурашивает от ее слов с головы до пят. Меньше всего я сейчас хочу поднимать эту тему. Кажется, что если я расскажу ей все, Лаванда тут же поймет, в чем дело. Раскроет меня и Малфоя и тогда случится катастрофа. Поэтому я произношу, возможно чересчур быстро: — Да ничего, нормально. Потусила и забыла. — Как ты могла забыть о сломанном носе Блейза? — хитро прищуривается Лаванда, а мое сердце сжимает холодная и липкая рука страха. «Откуда она знает?!» — проносится в голове лихорадочное, но моя выдержка не дает сбоя: я лишь вопросительно поднимаю брови и с недоумением смотрю на Лаванду. Она считает нужным пояснить: — Слухами земля полнится, — хихикает, с любопытством глядя на меня. — Ох уж эти слухи… — тяну я скучающе. — Кто только чего не придумает… — Это было на самом деле?! — Лаванда втыкает в меня взгляд, наполненный ожиданием. И я понимаю, что если она не получит того, чего хочет, то скорее всего продолжит копать в этом направлении. Это как с маленьким ребенком: стоит только что-то ему запретить или о чем-то умолчать, он все свои заботы и дни посвятит этому предмету. И наоборот: получив заветную игрушку или узнав заветную информацию, он быстро потеряет к ней интерес. — Да, это действительно произошло. — Да ладно?! — Лаванда чуть ли не подпрыгивает на месте. — Ничего себе! — у нее горят глаза. — Бывает, — пожимаю плечами я, стремясь казаться равнодушной. — А кто?! И за что?! — Малфою не понравилось, как Блейз со мной разговаривал, — я немного искажаю новость, вместо «что» вставляя слово «как». — Черт побери, так это правда! Я давно знала, что он влюблен в тебя! — вскрикивает Лаванда, а я резко произношу: — Не говори ерунды! — и быстро оглядываю аудиторию взглядом на предмет любопытных глаз и ушей. Хорошо, что никому нет дела до нас и наших разговоров. Все заняты своими делами. Я досадую от того, что переиграла саму себя. Вместо того, чтобы забыть об этом, Лаванда вспомнила свою давнюю байку, с которой она давным-давно приседала мне на уши. Ну что такое! Теперь она широко улыбается мне, и у нее такое лицо, словно она разгадала давно мучающий ее ребус. И только я хочу сказать Лаванде что-то резкое, что явно уменьшит ее восторги, кукольное личико подруги вытягивается, и она произносит, указывая куда-то в сторону: — И после этого ты говоришь мне, что я несу ерунду?.. Я поворачиваю голову. И вздыхаю, сцепляю зубы, пытаясь держать себя в руках. «Ну какого черта а?..» Малфой с независимым видом входит в аудиторию, а на руке у него виснет… копия меня. В этот же момент я ощущаю такой сильный прилив злости, что у меня едва хватает сил сохранить лицо. Стою, застыв соляной статуей, и просто не знаю, что сказать. А девушка действительно похожа на меня, как две капли воды. Такие же каштановые вьющиеся волосы до поясницы, фигура, схожая с моей. Рост, комплекция. И черты лица… В основном, конечно, все, кроме губ, которые раздуты силиконом до такой степени, что те походят на вареники. У меня нет слов. Впервые в жизни. И злоба, переливающаяся во мне, подобно яду, готова сорваться с языка. Перетекает по венам, по нервам, кипит во мне, душит… Я хочу убить этого идиота, потому что… Ну как так можно подставлять себя и меня? А ведь нужно что-то сказать Лаванде, которая, широко раскрыв глаза, смотрит на меня. И ждет ответа. И я не придумываю ничего больше, чем пожать плечами и сказать: — А что такого… Подумаешь, новая девушка. — Ты серьезно не видишь?! — поражается Лаванда. Лицо ощутимо перекашивается, когда я с недоумением улыбаюсь: — А что я должна увидеть? — Она на тебя похожа! Как близнец! Изображать из себя дурочку становится проще, когда я с сомнением вздергиваю бровь и произношу: — Ну да, особенно губы. — Ну губы… — смущается Лаванда, а я продолжаю взращивать в ней ростки сомнения: — Да, волосы похожи на мои. Но выражение лица… У меня оно такое же тупое, как у нее? Ты серьезно что ли?! — Да я не это имела в виду… — бормочет Лаванда, тушуясь, а я с облегчением вижу, что Малфой и его новая пассия скрываются с наших глаз. Но мне не становится легче. Кроме злости я чувствую вернувшуюся боль. «Быстро же он нашел мне замену. Во всех смыслах». От полного погружения в себя спасает лишь голос Лаванды, звучащий словно фоном: — Может быть, мне действительно померещилось… — она поворачивается и смотрит на них с недоумением, будто сомневаясь в своем зрении. — Тебе померещилось, — неживым тоном произношу я. От дальнейшего разговора меня спасает учитель, который входит в аудиторию. И у меня появляется небольшая передышка. * * * Эта передышка перерастает в полноценную паузу, потому что после пары мы с Лавандой вынуждены расстаться: у нее появляются какие-то дела, а я продолжаю свой равномерный путь на следующее занятие. Если бы меня спросили, что я чувствую, я бы затруднилась ответить. Потому что внутри такая мешанина чувств и эмоций, в которых я тону, словно в болоте… Я боюсь утонуть окончательно и лишь повторяю бесплотные попытки выдергивания себя за косичку из этой затягивающей грязной жижи. Я устала. Вот что могу сказать точно. Куда не ткнусь, везде какие-то сложности, кажется, не сопоставимые с моими реальными возможностями и возрастом. Какие-то загадки. Я, конечно, могла бы не разгадывать их, плюнуть, откреститься от всего, но я не могу. Не тогда, когда отец оставил мне послание, которое может привести меня к кульминации всего происходящего. А затем и к завершению. И вот тогда я смогу поставить жирную точку на всем этом и зажить спокойной — новой жизнью. Что касается Малфоя… Я не знаю, что сказать. Все произошедшее напоминало сказку. А теперь она закончилась, вот и все. Сожалеть о прошлом я не намерена, за свои поступки оправдываться мне не перед кем, да и не хочу я. И мусолить чувства, которые выжигают внутренности каленым железом, я больше не желаю. Иначе попросту сойду с ума. Когда я думаю обо всем этом, то чувствую, как моя походка становится уверенней, шаги — тверже, а в голове проясняется туман и там появляется что-то вроде плана. На следующую пару я уже иду с несмелой улыбкой на губах, зная, что все в итоге будет хорошо, надо лишь действовать с холодной головой. И все будет хорошо. * * * Мне всегда нравится чувство усталости после занятий. Это означает, что я провела время с пользой, изучила что-то новое, что смогу применить в жизни. И от этого настроение становится хорошим, по-настоящему светлым. Ведь в такие моменты я вспоминаю свои исходные желания и интересы, которые были заброшены из-за событий, которые грозят перемолоть меня и мою жизнь подобно мясорубке, перемалывающей мясо в фарш. Я начинаю наполняться искренним интересом к предметам и событиям, меня окружающим. Не сказать, что я стала учиться хуже, но преподаватели все же заметили угасший интерес одной из лучших учениц университета. И теперь, возможно, они перестанут так волноваться за меня. Ведь мне кажется, я смогу вернуться в повседневную жизнь, не теряя прежней хватки на пульсе событий. И не теряя плана в голове, намеченного мною. Выхожу на улицу, подставляя лицо падающим с неба снежинкам. Сегодня хорошая погода, которая импонирует моему светлому настроению. И дышать становится легче. Делаю шаг, второй, третий… Ускоряюсь, почти доходя до дороги. Хочется бежать, смеяться, но я привычно сдерживаю свои эмоции. И шагаю вперед. В этот момент слышу чей-то крик, шум, а затем капюшон моей куртки, а за ним и вся я подаюсь назад, подчиняясь мертвой хватке. Секундой позже по тому месту, где я стояла, проносится черная машина. Падаю на задницу и молчу. Потому что кажется, во мне все сейчас замерло, подчиненное одной-единственной мысли: «Меня только что едва не сбили?..» Кто-то трясет мою безвольную тушку, я слышу чьи-то слова: — Герми, Гермиона! С тобой все в порядке?! А перед глазами возникает белое лицо Малфоя. И его глаза — серые-серые, как это бескрайнее небо, с которого падали снежинки… А потом все мгновенно схлопывается… И меркнет.