Catharsis // Катарсис

— Я клянусь, Дамблдор просто пытается усложнить мне жизнь, — проворчала Зельда, со злостью запихивая книги, перья и тетрадь в школьную сумку. В течение последних трех дней едва ли минута прошла без жалоб Зельды на то, что для задания по Трансфигурации ей в напарники поставили Ксавьера. Забавно было наблюдать, как милая девушка, к которой привыкла Авалон, неожиданно превращалась в злую и раздраженную версию себя в момент, когда на кону стояли ее оценки. Для Авалон становилось все более очевидным, что все настроение и поведение Зельды зависело от того, как она чувствовала себя в делах, касающихся учебы — истинная когтевранка до мозга костей. — Знаешь, когда я вчера спросила его, не хочет ли он поработать, он сказал, что не может, потому что был… — Занят выпивкой с Розье, — закончила за нее Авалон. — Я уже говорила об этом? — Всего лишь четыре раза, — хихикнула Авалон. Зельда издала сердитый вздох. — Самое ужасное, что, на самом деле, он довольно талантливый волшебник — просто он отказывается не спать достаточно долго, чтобы слушать уроки. — Я уверена, что работать с ним будет не так уж плохо, — предположила Авалон. — Будем надеяться, — сказала Зельда. — Когда ты встречаешься с Реддлом? — Я пойду с тобой. Он уже в библиотеке, не следует заставлять его ждать, — ответила она. Реддл настоял на том, чтобы начать проект пораньше. Он всегда предпочитал расправляться с заданиями как можно раньше, так что даже убедить его подождать последние три дня было само по себе сложной задачей. Авалон не горела желанием начинать работать с ним, хотя и знала, что сделать это рано или поздно придется. Задание не было простым — последние несколько дней она пыталась превратить эту проклятую монету в маленькое животное и каждый раз терпела неудачу. Это ужасно раздражало — как так получалось, что она была способна, не моргнув глазом, выстрелить убивающим заклятием, но все еще не могла превратить ничтожную монету в кота? — Я собираюсь идти сейчас, — сказала Зельда, закидывая сумку на плечо. — Я встречусь с Ксавьером внизу Башни, и мы отправимся в Большой Зал. Парень отказывается переступать порог библиотеки — не работал бы со мной, не согласись я пойти в какое-нибудь другое место. Он бесит, я просто… — она оборвала себя на слове, простонав. — Неважно, пошли. Авалон засмеялась, хватая свои вещи, удостоверившись, что взяла монету и положила ее в сумку, прежде чем последовать за Зельдой из двери и вниз по лестнице Башни. Когда они вышли наружу, Ксавьер уже стоял там в ожидании, одетый в черную рубашку с частично расстегнутыми пуговицами; кудрявые волосы были взъерошены, как будто он только что проснулся после легкого сна. Его глаза остановились на Авалон, полностью игнорируя Зельду, когда он взял ее за руку и покружил, притягивая к себе и оставляя поцелуй на макушке. — Не ожидал увидеть тебя, дорогая. Какой приятный сюрприз. Знакомый аромат одеколона и вина ударил Авалон в нос, когда он прижал ее ближе; тепло его тела приятно контрастировало с прохладой ночного воздуха. — Ксавьер, ты опять пил? Он шикнул на нее, сдерживая смех, в то время как уши Зельды навострились, и та вышла вперед, слегка шлепнув его по руке. — Клянусь могилой Мерлина, если ты явишься пьяным на наши с тобой занятия, Лестрейндж… — Расслабься, Шекс, — сказал он, получая в ответ приподнятую бровь за прозвище. — Я выпил всего один бокал. — Ты невозможен, — потирая виски, пробормотала Зельда, злясь на своего напарника. — Вот правда, я это серьезно. — Ты слишком добра, — ответил он, закатив глаза, прежде чем вернуть свой взгляд к Авалон. — Ты присоединишься к нам? Скажи, что да. — К сожалению, я присоединюсь к Реддлу, — произнесла она с очевидным отвращением в голосе. — Постарайтесь не убить друг друга, хорошо? — спросил Ксавьер приподнимая ее подбородок, чтобы она посмотрела на него. — Я весьма привязался к тому, что ты рядом. — Ничего не обещаю, — сказала она, но тем не менее улыбнулась, и они начали идти через замок. Достигнув Большого Зала, Зельда и Ксавьер разошлись с Авалон, оставляя ее на пути к библиотеке, где она должна была встретится с человеком, видеть которого ей хотелось меньше всего. Ей приходилось повторять себе, что все было к лучшему — может быть, это был ее шанс узнать больше о нем, узнать, чем он дорожит. Авалон беспокоило, что она никак не продвинулась в поисках крестражей. Проблема заключалась в том, что он ненавидел ее почти так же сильно, как она ненавидела его, если это было хотя бы отдаленно возможно. Авалон вынуждена была признать — она не то чтобы проделала блестящую работу, пытаясь добиться его расположения. Казалось, словно искупление находилось за гранью ее возможностей, когда она заняла постоянное место в его списке сверстников, которых он ненавидел больше всего. Она думала про себя, что, возможно, ей стоило попытаться сдерживаться около него и заполучить его доверие обратно. Конечно, Авалон никогда не умела хорошо скрывать свои чувства. Она была практичной и прагматичной, честной и открытой — если кто-то вызывал ее недовольство, она редко скрывала это. Хорошо это или нет, можно было поспорить, но Авалон обнаружила, что это становилось все большей и большей помехой, когда поняла, насколько сложным для нее самой был этот процесс. Она много раз задумывалась, почему Снейп выбрал ее для этого задания. Почему он схватил ее, не кого-то другого, и обернул маховик времени вокруг ее шеи? Почему не выбрал кого-то добрее, или умнее, или храбрее? В глубине души, она знала, почему выбрали ее. Как бы Авалон ни пыталась игнорировать это, она понимала очевидную причину: она была единственной, готовой оправдать убийство ради безопасности остальных. Вот кем она была — убийцей. Она находилась здесь, чтобы убить Тома, и это все. Она была наемным убийцей. И это не беспокоило ее — это просто было то, что необходимо было сделать. Между убийством ради удовольствия и убийством из-за необходимости была разница. Существенная разница. Значение лишения жизни невинного и значение лишения жизни виновного не являлись для нее равными грехами — одно было оправданным, в то время как другое — нет. И Авалон никогда не сомневалась, что судила правильно, считая, что Реддл заслуживал умереть за свои грехи — даже если он еще их не совершил. Он был сломан с самого начала, неисправимо, и не мог заслужить даже право жить, когда его жизнь привела бы к смерти стольких людей. Он был паразитом, и она не могла дождаться момента, когда вырвет его сердце. Ее мысли устремились к Луне — как та верила бы, что даже кто-то настолько ненормальный, как Реддл, мог быть спасен. Она никогда бы не убила его, она попыталась бы спасти его. И это было убеждение, которое стоило жизни стольким их друзьям. Убеждение, которое Авалон никогда не поймет. Она шла к библиотеке, сосредотачиваясь теперь на том, чтобы найти Реддла, пока пробиралась через группы учеников, каждый из которых стрелял в нее острым взглядом, когда она проходила мимо. Авалон не обращала на них внимания, шагая с высоко поднятой головой, пока осматривала тускло освещенную библиотеку в поисках своего напарника. Когда она наконец его нашла, он сидел в дальнем углу с уже раскрытой перед ним книгой, перелистывая страницы. Не сказав ни слова, она отодвинула стул напротив и присела, кладя свои вещи на стол и хватая одну из множества книг, которые Реддл сложил между ними. — Глава семь, — сказал он, не поднимая глаз. — Прошу прощения? Он взглянул на нее с невпечатленным выражением на лице. — Магия, которая нас интересует, описывается в седьмой главе книги, которую ты взяла. Она закатила глаза и открыла нужную страницу, начиная читать о процессе превращения предмета в существо. Это не была простая магия, и Авалон быстро достала перо и тетрадь, чтобы кратко записать важные понятия о методике. Мир исчез, когда она затерялась в страницах текста перед собой, сосредотачиваясь на поставленной задаче и ни на чем более. Авалон ознакомилась с движением палочки, заклинанием, историей и осуществлением. Это было довольно увлекательно, на самом деле, и ей не терпелось взять в руки палочку и начать пытаться колдовать. Это не казалось для Авалон слишком сложным, однако у нее была ужасная склонность недооценивать сложность магии. Учиться было приятно. Прошло очень много времени с тех пор, как она могла учиться действительно ради знаний, а не ради выживания. Авалон уже привыкла заучивать слишком много защитных заклинаний, слишком много боевых заклинаний, слишком много темных заклинаний. Чего угодно, что могло бы помочь им во время войны или даже после того, как они проиграли. Там не было времени сосредоточиться на получении знаний ради удовольствия, или просвещения, или совершенствования — нет, энергии у них было достаточно лишь на то, чтобы лучше учиться, как перегнать, побороть, превзойти Пожирателей смерти. Тут было иначе. Это была учеба ради того, чтобы стать лучшим волшебником. И это была одна из вещей из жизни до войны, по которым она скучала больше всего. Слабая улыбка появлялась на губах Авалон, пока она продолжала делать заметки абсолютно обо всем, что, как она считала, могло пригодиться им позже. Реддл наблюдал за ней боковым зрением. Он заметил, что это, возможно, был первый раз, когда она находилась в его присутствии и при этом не буравила его взглядом. Если бы он не знал лучше, то почти сказал бы, что она выглядела счастливой, сидя здесь и читая страницы перед собой. Тяжело было поверить, что счастье вообще было чувством, которое она способна испытывать. Ее лицо постоянно искажалось либо в хмурой гримасе, либо в искусственной улыбке, последняя обычно была обращена либо к профессору, либо к Лестрейнджу. Она ужасно скрывала свои истинные эмоции — как Лестрейндж не видел сквозь нее, было за гранью его понимания. Но, на этот раз, она казалась довольной. Том полагал, что именно поэтому она попала на Когтевран. Вечно стремящаяся учиться, находя покой в получении знаний. Это не волновало его… по крайней мере, пока читала, Хендрикс была слишком озабочена, чтобы быть для него помехой. Он обнаружил, что она не была абсолютно невыносимой только тогда, когда затыкалась. Авалон пододвинула книгу, которую читала, к нему, и Реддл вопросительно посмотрел на нее. — Прочитай второй абзац, — сказала она, сохраняя свой голос достаточно тихим, чтобы не отвлекать людей вокруг. Он притянул книгу к себе, быстро пробегая глазами по словам. Это был отрывок об одном из самых впечатляющих актов трансфигурации в современной магической истории: опытном волшебнике, превратившем драконье яйцо во взрослую Венгерскую Хвосторогу. Реддл поднял бровь и пожал плечами. — Это не относится к нам. Яйцо — это все равно живое существо. Лицо Авалон снова приобрело свой привычный угрюмый вид, когда она придвинула книгу обратно к себе. — Это все равно интересно. — Но не имеет отношения к делу, — сказал он, возвращая взгляд к книге. Она закатила глаза, наклоняясь обратно к своей книге и продолжая читать отрывок. Завораживающе было наблюдать масштабы, в которых могла твориться магия — и не так важно, было ли это полезно для выполнения их задания. Тем не менее это было занимательно. Ее раздражало, как сильно Реддл нуждался в том, чтобы все служило ему для какой-то цели. Он заботился о вещах, людях, знаниях только если это могло принести ему пользу в каком-то смысле, форме или виде. Тяжело было представить его даже просто читающим или изучающим что-либо исключительно ради наслаждения, и Авалон жалела его за это. Она услышала звук стучащих по полу каблуков, приближающийся к месту, где они сидели. Этот звук впивался в ее голову, как сверло, и она обернулась, сразу замечая Киру, Розали и двух девушек, которых не узнала, подходящих и присаживающихся за ближайший к ним стол. Они говорили вполголоса, однако их слова эхом раздавались в пространстве, отражаясь от стен и сбивая сосредоточенность Авалон. Тома, казалось, это раздражало так же, как и ее. Он пытался держать голову опущенной и продолжать читать, но не мог избавиться от ощущения, что глаза Киры были прикованы к нему. Он не утруждал себя тем, чтобы встретиться с ее взглядом — Том не чувствовал никакой нужды признавать ее, когда они были на людях. Она стала гораздо решительнее за последние недели, пытаясь поймать его взгляд, хитро, едва заметно подмигивая или даже бывая настолько нахальной, чтобы вскользь провести рукой по его руке. Его все больше выводило из себя ее присутствие, ее попытки и намеки. Она удовлетворяла его физические потребности — на этом все. Она была ничем большим, ничем меньшим. То, что она пыталась заполучить его внимание где-либо за пределами спальни, было жалким с ее стороны. От этого разило отчаянием. — Поднимайся, — потребовал он, вставая и хватая две книги из тех, что лежали на столе. Авалон посмотрела на него, вскидывая бровь. — Что? — Я сказал — поднимайся, — повторил Реддл. — Следуй за мной. Не сказав больше ни слова, он длинным и ровным шагом начал идти из библиотеки, двигаясь к выходу. Она была вынуждена поторопиться и собрать свои вещи в кучу, догоняя его, когда он оказался у двери. Прежде чем выйти, она заметила смесь разочарования и зависти, охватившие лицо Киры, когда Том прошел мимо нее, полностью игнорируя ее попытки поймать его взгляд. У Авалон в голове не укладывалось стремление Киры изменять своему парню с кем-то настолько низким, как Реддл — она никак не могла этого понять. Авалон ничего не говорила, пока он вел их двоих через замок. Устав от его молчания, она спросила. — Куда мы идем? — никакой реакции. Она повторила. Никакой реакции. Она внезапно остановила шаг и со скрещенными руками замерла на месте, постукивая ногой по полу в ожидании ответа. Он продолжал идти еще немного, прежде чем остановился, сдерживая желание закатить глаза, когда ответил ей, не оборачиваясь. — В более тихое место. — Ты устал от того, что на тебя глазеют? — спросила Авалон, в ее тоне можно было расслышать намек на смех. Она действительно никогда не переставала надоедать. Реддл вздохнул и продолжил идти, и она приняла это молчание за признак его раздражения; ее потребность его донимать росла, пока Авалон догоняла его. — Зачем держать ее поблизости, если она тебе даже не нравится? То есть, ты правда чувствуешь необходимость выбирать для отношений девушку, когда ты даже не можешь признать ее публично? — Тебя настолько беспокоят мои личные дела? — непоколебимым голосом спросил он, ведя их к лестнице. — Они не беспокоят, они просто озадачивают меня, — пожала она плечами. — Это кажется глупым. — Глупа девчонка, которая в ту же ночь спит с человеком, в котором, по ее заявлениям, она не заинтересована, — сказал он, имея в виду ее отношения с Лестрейнджем. — Не то чтобы это тебя вообще касалось, но я никогда не спала с ним, — напомнила ему Авалон, прежде чем добавить, — по крайней мере, не в этом смысле. Он промычал тихое «ага», когда они прошли дальше по коридору. Она поняла, куда он вел ее — это был путь к Выручай-комнате. Какая-то ее часть переживала о том, что могло произойти, если они окажутся наедине внутри спрятанной комнаты, которую никто не мог найти. Но другая — большая часть — знала, что он не причинит ей вреда. По крайней мере, пока нет. Авалон казалось, что она должна бояться его, но она не боялась. Если уж вторжение в его воспоминания не оказалось достаточной причиной, чтобы убить ее, она сомневалась, что он спешил сделать по отношению к ней что-либо слишком радикальное. Реддл встал напротив каменной стены, и, мгновением позже, вход в комнату возник перед ним. Он кивнул на дверь, жестом приглашая Авалон пройти внутрь, что она и сделала, а он последовал вплотную за ней. Проход захлопнулся, запирая их в ловушке изоляции секретной комнаты; их шаги были единственным звуком, резонирующим среди этих стен. Внутри все было устроено очень похоже на слизеринскую гостиную. Темный диван, стол по центру и несколько книжных полок, стоящих в углах комнаты. По тому, как Реддл подошел и бросил свои принадлежности на стол, можно было понять, что он имел привычку заниматься здесь часто. Его внимание переместилось к Авалон. — Ты так и не сказала мне, как нашла эту комнату. Она развела руками. — Я просто нашла. — Насколько мне известно, до сих пор я был единственным человеком в Хогвартсе, который обнаружил ее. И ты ожидаешь, что я поверю, что новая ученица просто наткнулась на нее в течение нескольких дней после прибытия? — Ненавижу разочаровывать, Реддл, но ты даже близко не настолько особенный, как ты думаешь, — сказала она с весельем в тоне. — Ты понятия не имеешь, на что я способен, — произнес он, его ухмылка отражала ее голос. Авалон пожала плечами, доставая из своей сумки монету и бросая ему. — Твои способности включают в себя возможность превратить эту монету в живое существо? Потому что мы здесь ради этого. Том поймал ее в воздухе, изучая в руках, прежде чем положить на стол и сесть, снова углубляясь в одну из книг перед собой. Он гадал, не поставили ли его в пару с Хендрикс в качестве наказания за то, как их проклятый профессор ранее тем же днем столкнулся с ними в момент их ссоры. Он не исключал, что Дамблдор сделал это, чтобы научить их терпеть друг друга. Неспособность профессора не лезть не в свое дело была одной из причин, почему Том всегда питал к нему неприязнь. Он влезал в чужие дела слишком сильно, суя свой нос в места, куда не следовало. Авалон взяла книгу, но подошла к дивану по центру комнаты и приземлилась на него, развалившись, пока читала больше о процессе привнесения жизни в неживой предмет. Чем глубже она погружалась в изучение, тем быстрее осознавала, что это обещало оказаться гораздо более трудной задачей, чем она предполагала. Комната была жутко тихой. В ушах начало звенеть несколько мгновений спустя — тишина оглушала Авалон. Тревожность росла, сводя желудок; неослабевающий страх тишины брал верх над чувствами, стоило ей вспомнить все те разы, когда ей приходилось держать язык за зубами в страхе, что какой-нибудь Пожиратель смерти услышит звук ее дыхания и обнаружит ее укрытие. Тишина означала, что было что-то, от чего стоило скрываться. Авалон неосознанно начала постукивать ногой по подлокотнику дивана, обеспечивая себе ровно столько шума, чтобы можно было отвлечь мысли. Это успокаивало ее нервы, и методичный стук утешительно отдавался в ушах, создавая идеальное количество звука, заполняющего пустое пространство. Реддл оторвал взгляд от книги, звук ноги, бьющей по дивану, сбивал его концентрацию. Он пытался вернуться к своему исследованию, но непрекращающийся шум, словно кинжалы, пронзал его череп, впиваясь в мозг. — Ты не могла бы перестать? Она озадаченно подняла глаза. — Что? Он посмотрел на нее так, словно она просила его объяснить очевидное. — Ты не способна усидеть спокойно? Выражение ее лица стало настороженным, и он понял, что ее взрывной характер сейчас проявится вновь. Он задавался вопросом, была ли она вообще способна не оскорбляться — казалось, все, что он говорил, только задевало ее за живое. — Ты не способен сосредоточиться при мелком шуме? — Почему я должен? — А почему я должна остановиться? — возразила она. — Хоть раз в своей жизни, Хендрикс, можешь оставить эти чертовы оправдания и просто сделать, что тебе говорят? — Прими мои самые искренние извинения за то, что не склоняюсь к твоим ногам, как другие, — огрызнулась она, покачав головой, когда вернула внимание к книге. Прошло всего около минуты, прежде чем Авалон начала постукивать ногой по дивану опять. Он не мог даже скрыть свое раздражение, захлопывая книгу и доставая палочку, указав на Хендрикс и тихо наслав заглушающие чары вокруг нее перед тем, как снова сосредоточиться на книге перед собой, улыбаясь сам себе от тишины, окутавшей комнату. Она продолжала читать несколько минут, пока не наткнулась на отрывок о заклинании, которое могло превратить предмет в растение. Это было не существо, но Авалон посчитала это хорошим началом. — Реддл, посмотри на это, — пару мгновений прошло, и она ждала, что он посмотрит в ее сторону, но он этого не сделал. — Посмотри, — сказала она еще раз, немного громче. Он даже не оторвал глаз от книги. — Во имя Мерлина, я нашла кое-что, что может быть полезным, — прокричала она, снова встречаясь лишь с полным отсутствием ответа. Она села на диване ровно, смотря прямо на него, с непоколебимым выражением на лице просматривающего страницы перед собой. — Реддл? Ничего. И в этот момент до Авалон дошло, что он наложил вокруг нее заглушающие чары. Она встала, подрываясь к нему. Реддл не поднимал взгляда, пока она не остановилась прямо перед ним, одной рукой уперевшись в бок, а другой гневно указывая на его лицо, и он наблюдал, как она, словно безголосая карикатура, беззвучно кричит на него, его губы расплылись в довольной ухмылке, пока Авалон обвиняюще тыкала в него пальцем; ее рот шевелился, однако никакого звука не исходило. — Повтори-ка еще раз? — сказал он с улыбкой, практически видя, как пар идет из ее ушей, пока она закипала от злости перед ним. В какой-то степени он почти желал бы услышать то, что она на него вываливала — он мог только представлять, какие именно слова слетали с ее губ. Она в последний раз гневно взглянула в его сторону, поднимая средний палец перед его лицом, прежде чем броситься к дивану, на котором сидела ранее, и схватить свою палочку. Во всем ее теле не было ни капли утонченности — элегантность не входила в достоинства, которыми она обладала. Все ее поведение было грубым, и он не мог не находить немного забавным наблюдение за тем, как она беззвучно бормотала неисправимые слова себе под нос до того, как вернула свое внимание к палочке. Она прошептала заклинание, чтобы разрушить чары, заливая его слух своим голосом, как только заклинание отменилось. — Ты невыносимый, наглый ублю… — Следи за языком, Хендрикс, — сказал он, отрезав. — Иди нахер, — проворчала она. Он не мог не улыбнуться, получая удовлетворение от ее раздражения. Какой бы надоедливой Хендрикс не была, она была забавной когда злилась. Ее отборные выражения не переставали его веселить — она ругалась больше, чем Эйвери, Нотт и Мальсибер на квиддичном матче… вместе взятые. — Чем раньше ты научишься не шуметь, тем раньше я смогу сосредоточиться и разобраться с этим проектом, — сказал он, спокойно переворачивая страницу книги. — И что заставляет тебя считать, что именно ты будешь тем, кто с ним разберется? — Профессора чаще всего ставят меня в пару с отстающими учениками в надежде, что я смогу помочь им с их учебой, — невозмутимо сказал он. — Считай, что тебе повезло. Это беспокоило ее, и он мог это понять. — Ты слишком высокого о себе мнения. — Я просто осознаю свой потенциал, — пожал он плечами. — Потенциал? — с насмешкой сказала Авалон, думая о его будущем. — Скажи мне, чего ты, по твоему мнению, однажды достигнешь? Что будешь представлять из себя? Он звучал уверенным в себе, когда ответил. — Часть истории, которую никто и никогда не забудет. — Уверена, они захотели бы забыть, — ответила она, ее пальцы затряслись от воспоминания о том, кем он однажды станет. Взгляд Тома упал на ее руки, задерживаясь там на мгновение, прежде чем еще раз встретиться с ее глазами. Он не был уверен, что именно делало ее такой, вызывающей исключительно ярость, но она выводила его из себя так, как не мог никто другой. Дело было не только в том, что она не знала, когда нужно заткнуться, но и в том, что ее почти невозможно было запугать. Как бы он ни пытался, он не знал, как ее контролировать — у нее была своя голова на плечах, и, к его сожалению, довольно упрямая. — А как насчет тебя самой? Ты говоришь, что хочешь быть целителем. И что потом? Исчезнуть в прошлом, не оставив даже следа своего имени? — Я скорее предпочла бы, чтобы меня забыли, чем помнили за дурную славу. — А я скорее предпочел бы, чтобы меня помнили за величие, — произнес он с пренебрежением. — Что ж, первый шаг к этой цели — быть великим, — сказала Авалон. — Невозможно создать себе наследие, будучи мудаком. — А будучи предателем, возможно? Все ее тело напряглось при этом слове. Одно слово. Девять букв. Навечно врезанные в ее плоть как постоянное напоминание об ужасах, с которыми она столкнулась. Даже он понимал, что ударил по больному — просто ему было наплевать. Мышцы на ее челюсти натянулись, и кулаки сжались настолько сильно, что он мог увидеть вену, выступившую на ее руке от напряжения. — Не смей поднимать эту тему, — прошипела она, вся беспечность, ранее заметная в ее голосе, внезапно превратилась в ничто. Том поднялся, обходя вокруг стола и вставая перед ней. — Это странно, не считаешь? Совершенно новая ученица появляется из ниоткуда, с частной церемонией распределения, покрытая шрамами, более способная к Темной магии, чем даже некоторые из профессоров. Мне интересно, кого ты предала, чтобы окончить таким образом, — выплюнул он, подпитывая ее ярость. Том наблюдал, как ее ореховые глаза начинали пылать с силой тысячи солнц — гнев лился из нее вновь, пока он подталкивал ее все ближе и ближе к переломному моменту. Единственным, что он понимал, как контролировать, являлась ее злость — взбесить Хендрикс было чрезвычайно легко. Он никогда не встречал никого столь же темпераментного, как она. Она хранила в себе так много негодования, что это заставляло его гадать, была ли она такой всегда, или страдания, которым она подверглась, превратили ее в эту ожесточенную версию волшебницы, которой она, возможно, когда-то была. — Ты не имеешь ни малейшего, блять, понятия, кто я, что я видела или что я сделала, — прошипела она, воздух между ними накалился. Стены внезапно, казалось, начали сдвигаться — Авалон с болью осознала, насколько изолированы они вдвоем были. Никто не знал, где они занимались. Едва ли хоть кто-то знал об этой комнате. Никто не мог их услышать. Никто не мог их увидеть. Никто не мог их найти. — Я знаю, что ты, очевидно, достаточно сильно кого-то разозлила, чтобы заслужить то, что с тобой произошло, — сказал он. — Единственный вопрос в том, что ты сделала? — Скажешь еще хоть слово и пожалеешь об этом, — предупредила она. Он понимал, что она приближалась к своему пределу, и был полон решимости подтолкнуть ее дальше. Том не остановился бы ни перед чем, лишь бы довести ее до бешенства — если он и узнал что-либо, так это то, что единственный вариант заставить ее говорить был, когда она злилась. — Ты заявляешь о великодушии… о морали. Но твои действия никогда не соответствуют твоим же словам, — сказал он. — Весьма иронично, как по мне. — Ты хочешь поговорить об иронии? Ведя себя словно бог, всемогущий колдун… но дрожа от страха за свою жизнь в телефонной будке, ожидая смерти от магловского оружия. В гребаной телефонной будке. — Будто ты сама бесстрашная, — сказал он, не в силах сдержать смех, вырывающийся наружу. — Я ничего не боюсь, — сказала она, делая решительный шаг к нему. Он наблюдал за ней, тщательно изучая; стоя на расстоянии всего нескольких сантиметров от него, она с ненавистью удерживала на нем свой взгляд. Легким поворотом кисти и усилием воли он заставил одну из книг на столе перед ними захлопнуться, закрывая ее с глухим стуком, и Авалон резко вздрогнула от этого звука. — Ничего не боишься, да? — сказал он самодовольно, снова смотря на то, как ее пальцы неконтролируемо тряслись. — Ты действительно абсолютно не умеешь лгать. — По крайней мере, мои страхи рациональны, — раздраженно произнесла она. — В чем смысл бояться неизбежного? Все мы в конечном счете умрем. И твой черед настанет, как и каждого из нас. — А что, если нет? — спросил он с загадочной ухмылкой, написанной на лице. — Тогда я прикончу тебя лично, если потребуется. — Такой человек, как ты, никогда не сможет отнять жизнь, — сказал он, улыбаясь сам себе, когда увидел как ее глаза прищурились в его сторону. Какая-то его часть верила в то, что он сказал, но другая задумывалась, была ли девчонка перед ним способна на подобные поступки. Она была эмоциональна, импульсивна и пережила достаточно ужасов, чтобы подпитать сжигающую ненависть внутри нее — но было ли этого достаточно, чтобы довести ее до убийства? Том не был уверен, но отчасти он надеялся, что да. Возможно, она могла стать для него ценным ресурсом. Он подумал об изображении, которое видел в Зеркале Еиналеж — где она, как верный последователь, склонялась к его ногам. Она была непокорной: одной из немногих встречавшихся ему людей, которые не поддавались на его манипуляции. Ее сила могла бы оказаться полезной для него, но только если он научится это контролировать. Он должен был научиться контролировать ее. Авалон подняла палочку к его подбородку, вдавливая ее в кожу, когда заговорила с дерзким осуждением в голосе: — Посмотри мне в глаза и скажи, что ты действительно в это веришь. Он улыбнулся ей, взгляд был непоколебим. — Ты должна действительно искренне желать, чтобы это сработало. Пришла ее очередь улыбнуться. — Я искренне желала этого раньше, а они приводили в ярость гораздо меньше, чем ты. Она видела, как Реддл удивленно поднял брови, прежде чем чувство удовлетворенности овладело им, и он рассмеялся. — Тогда, давай, сделай это. — Ни капли страха не было в его пристальном взгляде, когда он бросил ей вызов. Авалон еще глубже вдавила палочку в его плоть, но он ничуть не дрогнул. — Меррисоут не сможет остановить тебя в этот раз. Покажи мне, на что способна. Она знала, что мальчишка, который боится смерти, никогда не был бы настолько решителен — нет. Это были слова того, кто уже считал себя неуязвимым. Это были слова того, кто знал, что не может умереть. — Ты прошел долгий путь со времен той телефонной будки. Что изменилось? Он нагло ухмыльнулся, пожимая плечами. — Сейчас я знаю то, чего не знал в то время. — Что, например? — надавила Авалон, зная, что подходит все ближе и ближе к тому, чтобы услышать, как он признает, что разделил свою душу. Она хотела услышать, как эти слова выходят из его рта. Она хотела услышать, как он говорит, что сделал это, что она была права, и как приближает ее на один шаг ближе к тому, чтобы выяснить, где он прятал эти осколки себя. Признание было настолько близко, что Авалон могла практически увидеть, как оно слетает с кончика его языка, когда он открыл рот, чтобы заговорить. — Разве ты хочешь узнать? — произнес он с все еще написанной на его лице загадочной ухмылкой, аккуратно опуская ее палочку. — Я думал, что в тебе этого нет. — Ты поймешь, что неразумно меня недооценивать, — сказала она, пытаясь скрыть свое разочарование от отсутствия признания, прежде чем сделать шаг назад, снова направляясь к дивану. — Признаюсь, я удивлен, — ответил он. — Не считал, что ты из тех, кто играет в Бога. — Все они получили по заслугам, — оборонительно сказала она, ее стены поднимались снова. — Не ты ли мне говорила, что мы не обладаем властью судить, кто виновен, а кто нет? — она открыла было рот, чтобы возразить, но он отрезал. — Ты ходячее противоречие, Хендрикс. Я не думаю, что ты вообще понимаешь, насколько ты на самом деле лицемерна. — Некоторые люди не заслуживают искупления. Не я приняла это решение, они выбрали этот путь сами, — сказала Авалон, нарастающее нетерпение было заметно по тому, как она сосредотачивала свое внимание на чем угодно, кроме него. — Любопытно, как ты находишь способ обосновать свои собственные действия, при этом осуждая других за то, что те делают такой же выбор. — Я действовала из необходимости, — сказала она голосом, сочащимся яростью. — Не ты одна, — сказал он. — Честно говоря, меня не особо заботит, что ты сделала или не сделала. Я просто устал от твоих двойных стандартов. — Есть добро, и есть зло. Если ты настолько туп, что не видишь разницы, это не моя вина. Я не в настроении давать тебе уроки нравственности. — Ничего страшного. Все равно, не думаю, что ты способна этому научить. Она чувствовала себя физически сгорающей изнутри, пока слушала парня, который, она знала, должен был стать одним из крупнейших массовых убийц в истории, читающего ей лекции о том, что правильно, а что нет. Каким образом она оказалась в ситуации, где Волдеморт выставлял злодейкой ее, было полностью за гранью понимания Авалон, но ее до безумия бесило понимание, что она не может использовать его собственные грехи против него же, не раскрыв степени своих знаний о нем. Авалон ничего не хотела так сильно, как крикнуть ему в лицо и признаться, что она уже знала, что он совершил самый ужасный из грехов, сотворил самую чудовищную Темную магию… что она знала, что его душа была необратимо омрачена, уже сейчас неся внутри себя самые порочные части человечества и скрывая их за идеально выстроенным фасадом, который одурачил всех вокруг. Но она не могла. По крайней мере, пока не могла. И до того, как сможет, она знала, что будет держать рот на замке и продолжать узнавать о нем все больше и больше, пока не найдет крестражи, созданные им, и не уничтожит их раз и навсегда. И когда она сделает это, она сотрет эту самодовольную ухмылку с его лица в последний раз. Именно в этот момент, однако, Авалон начала понимать, каким образом он собрал вокруг себя настолько огромное число последователей. Она заметила, как Реддл умел увести разговор ровно в то направление, в которое ему нужно — он был мастерским манипулятором и даже более опасным, чем Авалон думала, он будет в этом возрасте. Он обладал красноречием, которое однажды обещало стать одним из самых могущественных его орудий. Больше, чем в его магии, больше, чем в его силе, власть Волдеморта во многом скрывалась в том, как он умел убеждать людей делать то, что хотел он — и если бы она не знала ничего лучше, то задавалась бы вопросом, не станет ли и она жертвой его принуждения. Она схватила книгу и свою сумку с дивана, прежде чем встать и пойти к выходу. — Ты меня достал, на сегодня хватит. — Превосходно, увидимся завтра, — сказал он, сдерживая смех, и, поворачиваясь обратно к своему первоначальному месту, расположился перед книгой, которую читал. Авалон закатила глаза, стараясь подавить желание бросить какую-нибудь издевку, когда толкнула дверь, широко распахнув ее. Прежде чем покинуть комнату, она махнула рукой, и книга перед Реддлом захлопнулась одним быстрым, резким движением, зарабатывая раздраженный выдох, когда тот потерял место, на котором остановил чтение. Авалон улыбнулась сама себе и вышла наружу, дверь закрылась позади, оставляя его пристально смотреть в сторону выхода с каплей заинтригованности в глазах.