сплетенные

в голове стучит не пропитой болью утраты (ты никого еще не потерял; помолчи, помолчи нахер), пальцы зависают над светящейся в темной комнате клавиатурой. прописать свою боль, да? высыпать мешком эпитетов и деепричастных оборотов, неразборчиво плюнуть запятыми. и шуре давно не пятнадцать. он уже второй год как взрослым считается, водку может в девять утра купить, счета оплачивает. в паспорте очерчивается совершеннолетие годовалой давности, шура все пишет. пишет-пишет, выписывает засыпанные пеплом прошлого эмоции. на полях конспектов на парах, в блокноте, облокотившись на бетонную стену подъезда. такие как шура взрослеют быстро, цепляются за детство роняя осколками бутылку пива. вернись-умоляю-вернись. влюбляются до цветов, лезущих сквозь ребра, рыдают до обмороков в коридорах школы (коридор третьего этажа, английский через три минуты; слезы вытри, тебе было пятнадцать). такие как шура собирают сердце в девятом классе. первый раз он влюбляется в неполные тринадцать. рассмеяться себе в лицо хочется, беги от него, мальчик, беги и не оглядывайся, от тебя ничего не останется. помнит полосатый, бордово-розовый свитер, волосы каштановые. знак зодиака помнит (бери выше — боится), подъезд и квартиру, секс на кухонной тумбе помнит, визг вскипевшего чайника. — и кто мы теперь друг другу? — дурак совсем? я просто так не трахаюсь, не задавай глупых вопросов, — трахается, малыш, ты скоро узнаешь. ты скоро душу свою потеряешь в его глазах, простишь за тот полночный звонок. на физику иди, тебе тройка в аттестат все еще нужна. тебя зажмут в подворотне у второсортной кофейни. а после электричка на дачу к маме, засосы в водолазке прятать. от самого себя, шрамы его губ выворачивают до слез. сердце свое заберет в итоге, да, с веществами в пятнадцать завяжет. душу склеит сам, пальцы все еще пахнут клеем пва. забудет тихое «не надо» в его комнате. не услышали, не хотели услышать (руки вытри, найди одежду, тебе домой пора; пятьдесят четвертый троллейбус и ночью ходит, доедешь). вытравит его из души и пустит плыть по паутине памяти, вздохнет свободно спустя четыре года. обойма выпадает в ладонь. в глаза бросается кулон на строгой водолазке, подкорка мозга заливается ядом. и что, скажите на милость, такие как он, делают в его шараге? патроны по одному, четырех хватит. только поступил, да? мы заговорим на ступеньках с не подожженными сигаретами в руках. баритон красным бархатом облепит сердце, скрип зажигалки — степлер кровью капает. щелчок обоймы в рукоятке. напишет его, да. слишком четко в голове засел, не продохнешь. луна заглядывает осенним сквозняком в окна, а шура пишет. истошно пальцами по клавиатуре бьет, курит, руками в волосы и обратно. на сердце ведь живого места не найдешь, отдавать нельзя. от олега пахнет дешевым табаком и книжной пылью. в жизни он оказывается не таким изысканно-дотошным, так же курит синий парламент, пару песен нирваны на гитаре знает. шура помнит почти все. как щетину оставляет, что футболки не гладит обычно, джинсы сам режет, молоко с восьмого класса не пьет. самый простой способ влюбиться — говорить по ночам. шура знает, пытается и хочет. у общежития детская площадка, вторая качеля чуть поскрипывает. на земле две бутылки пива, расшитый кардиган и протертая кожаная куртка (на плечах шипы и, шура ставит все свои деньги — их волков клеил сам; оставшиеся четыреста рублей стипендии остаются нетронутыми). они говорят слишком много для людей, которых сломать умудрились еше за год за аттестата. о детстве, мечтах перед сном в шесть лет, о мыслях на уроках окружающего мира в начальной школе. у олега душа лежит к музыке, у шуры — к литературе. про волкова он пишет, про волкова он стихи сочиняет. какая то часть сурового одногруппника остается извертливыми прилагательными за паролем ноутбука, в конспектах по зарубежной литературе. он хочет отпечатать олега в своей душе, кольцо отлить с пылью его кожи. а любить их не учили. писать, читать, боятся — учили, запуганные дети вызубрили страх как целебную мантру. шура головой бьется о собственноручно возведенную стену (пусти, черт, пусти меня к нему; и боль на вкус как подтаявшая сахарная вата). в его рассказах, олег — отважный рыцарь и злой, обезумевший маг, языческий бог, хранитель временных замков, но, никак не парень с другого курса, бессовестно укравший сердце синеволосого мальчишки. в своих чувствах хочется тонуть, и шура, кажется, голову о дно разбил. о взаимности снятся сны, приходят галлюцинации от бессонницы. всегда оптимистом был. а олег подступится боится. прошлое мальчика наизусть знает, впитывал пьяные слезы рукавом чужого худи. волков делать больно ему совсем не хочет, свое сердце еле выходил. грудь все еще помнит боль систематических измен (насчитал всего пять; и шестую вряд ли переживет). шуру хочется защищать, а олег себя защитить не смог. у него птср в медицинской книжке и ночные кошмары медно-рыжего безумия душными ночами. первые отношения всегда болезненны, молодые сердца бьются звонче (а розовые очки — стеклами во внутрь). олегу двадцать, за спиной — километры боли, в голове — килогерцы вины. и дышать смотря в зеркало больно. запрещает себе вспоминать первые поцелуи в стенах детского дома, сколько святой воды утекло сквозь скрепленные пальцы. руки разомкнуты, и его уже кто то будит. олег всю жизнь прощает, всем прощает кроме себя. измены и ложь спускал с рук, кольчужное сердце на коленях обдирал. а с шурой по другому, его прощать не надо. улыбается искренне, душу на раскрытой ладони протягивает. и боль уходит на второй план, в груди поле маргариток распускается. первый снег они ловят на той площадке, прогуливая пары. шура зиму любит, ждет. зиму хочется писать, ее хочется помнить и слышать, крутить на языке выпуская сковь пальцы на мерцающий экран монитора. свитера волкова таскает под курткой, прокуривает насквозь. лавочка на детской площадке сверкает вырезанными карманным ножом инициалами и, кажется, снег вокруг них тает от чувств. у шуры в глазах — океан атлантический, зайдешь по пояс — увязнешь по горло, спасибо ему скажешь. мира вокруг не остается, планета крутится в глазах напротив. олега от чувств ломает, мажет расплавленной жвачкой на подошве. в закатном небе плывут киты, хвостами облака разгоняют. я благодарен тебе за новую жизнь. я благодарен за пластыри на сердце, поверь, под ними все срослось. я благодарен тебе за веру, до тебя в меня никто не верил. я благодарен-яхочутебяпоцеловать. и оба знают, еще один вечер чужими не вытерпят. секреты открываются сильно за полночь.