Да у тебя золотые руки! Как ты это только делаешь!
Не думали представить свои творения миру? Очень жаль. Общество потеряет возможность видеть настоящие шедевры. Подумайте об этом. Здесь нечего скрывать.
У вас настоящий талант! Что вдохновляет вас на создание скульптур? Это ведь просто невероятно!
Что-то подобное Сакуса слышал, начиная с юношеского возраста. Его "пустая трата времени", как говорили тогда большинство, стала гордостью его семьи, его самого и жителей его родного города. Ведь сказочное же везение – жить в одном городе или даже общаться и учиться вместе с величайшим скульптором своего времени. Говорят об этом так, будто сами приложили к этому руку, а на деле не знают его в лицо. Говоря о его лице, Киеми был настоящим образцом самой прекрасной внешности и фигуры, над которым трудились лучшие скульпторы несколько лет. Конечно, это добавляло еще большей известности. Порядок письменного стола часто тревожили десятки писем от "влюбившихся с первого взгляда" дам высшего общества. Женись Сакуса на одной из них – прожил бы безбедную жизнь, но… Это не было для него проблемой. А больше поводов для женитьбы он не видел. Прав будет тот, кто скажет, что Сакуса Киеми одержим своей работой. Скульптура для него – то, что позволяет чувствовать себя свободным. Свободным от чувств, свободным от тяжелых мыслей, свободным от этого надоевшего ему по горло общества. Чувство того, что он волен делать то, чего сам желает, дает ту самую свободу. В своих работах юный гений создает желанную жизнь, и она – нескончаемый источник вдохновения, та самая преданная муза. В реальной же жизни Киеми предпочтет любыми способами избежать лишних встреч с людьми. Тонкие руки, покрытые глиной, местами засохшей, высекают из глины лицо. Плавные движения, ловкие, грациозные. Из-под ладоней выходит глина, покорно ложась, принимая нужную форму. Грубый слепок медленно принимает правильные черты лица. Прямой нос, слегка заостренный подбородок, выделяющиеся скулы, прикрытые веки. Пальцы не останавливаются ни на секунду, перед глазами стоит лицо парня, что внезапно ворвался в его мысли. Чуть сдвинутые брови, приоткрытый в дерзкой ухмылке рот, обрамленный тонкими резкими губами, и беспорядочно лежащие волосы, тонкими прядями спадающие на лоб. Это всего лишь глина, она не выразит цвета, что так же отчетливо видны перед глазами: нет тех пронзительных карих глаз с самоуверенным блеском, нет мягкой сливочной карамели на коже, будто покрытой лепестками роз на щеках, нет бледной сухой травы в волосах. Как и нет этого человека. Будто обданный ледяной водой, Сакуса вздрагивает всем телом, отходя на пару шагов. Еще один взгляд на свое творение вновь бросает в дрожь. Спутываются в тугой клубок восхищение, недоверие и ужас.Собственная работа поражала разум. Да, Киеми признавал, что навыки скульптуры у него выдающиеся, но он прекрасно знал границы своих возможностей. Он не верил, что мог это создать. Вернув власть над своим телом, скульптор подошел к еще не засохшему портрету неизвестного парня. Руки сотрясала крупная дрожь, но он протянул ее к лицу. Глина. Всего лишь сырая глина, которая имеет прекраснейший рельеф лица. Перед глазами развешаны наброски, в которых, казалось бы нет ничего общего, но это все был один человек. Сакуса был поглощен идеей воплотить его идеал в реальность. Хотя поначалу он пытался найти его в каждом мелькающем в толпе лице. Безуспешно. Даже если этот человек реален, живет он явно не бок о бок с Киеми. Но что если все же реален? Тогда стоит создать скульптуру, что привлечет внимание всего мира, отразив в ней того самого неизвестного парня. Такой путь выбрал себе Сакуса. Он сам же считал, что сходит с ума. По какой причине он так увлечен видением в своей голове? Почему отчаянно желает, чтобы этот парень был реален? Киеми безумно тянуло к нему. Что это может быть? Родственная душа? Это просто смешно, но больше вариантов в голову не приходило.***
Заброшенный особняк, весь заросший лозами винограда. В прошлом он явно принадлежал кому-то сказочно богатому. Спустя десятки лет он все еще мог похвастаться своей красотой. Обвалившиеся балкончики, потрескавшиеся колонны, дикие заросли вокруг… – Эй, Саму, что думаешь? Ну разве не прекрасное место для съемок ужастика? – и в этом забытом месте оказывается неуемный Мия Атсуму. Его звонкий голос и заразительный смех нарушает многолетнюю тишину. – Ну так давай, пошли в дом, – Осаму был спокойнее, потому что стоять перед этим громадным произведением искусства его не впечатляло. – Мне гораздо интереснее, что там внутри. – Ладно-ладно, какой нетерпеливый, – закатив глаза, пробубнил Атсуму и проскочил внутрь прямо перед братом, нарочно действуя ему на нервы. Хотя нетерпение Саму теперь было для него более чем понятным. Разваливающийся, потрескавшийся и почти серый снаружи особняк – внутри выглядел намного лучше, даже завораживающе. Все запылившееся, но оттого не потерявшее свой богатый вид. Высокие потолки, искусные барельефы и колонны, местами даже сохранился узор паркета. Если это сейчас выглядело так внушительно, то насколько же прекрасным было это место до того, как его покинули. – Эй, – оклик вернул Атсуму в реальность, – редко тебя чем-то так впечатлишь, – явную насмешку брата он решил проигнорировать, наградив того только недовольным взглядом. – Давай, помощь нужна. Осаму уже успел обойти все комнаты, кроме одной, дверь в которую никак не хотела поддаваться. Двойными усилиями ее открыть не удалось, пришлось использовать тяжелую артиллерию в виде лома. Атсуму до последнего не сдавался, потому что выламывать дверь этого дома было как-то совестно. Пожалел ли он? Ни в коем случае. Последняя комната была мастерской. От такого убранства ожидаешь, что здесь жил знаменитый политик или кто еще важней, но, по всей видимости, дом принадлежал скульптору. Сказочно богатому скульптору. Скульптору, который был абсолютным мастером в своем деле. Мастерская была заставлена множеством голов, как бы странно это ни звучало. Все они были словно отлиты из гипса с реальных людей. Но, приглядевшись, можно было заметить неровности, которые указывали на то, что все это – тонкая работа рук. Глина, гранит и даже мрамор – все материалы беспрекословно подчинялись тому человеку, что создал все это. – Осаму, я сплю? – блондин стоял в другом конце помещения, и было неясно, что такого он увидел. – Да нет, вро… де, – от удивления оставалось только стоять с раскрытым ртом, не имея сил сказать хоть слово. – Что за… Перед ними высилась фигура человека. Будь это памятник какого-то неизвестного человека, шок бы прошел быстрее. Дело было не в том, какое мастерство выражалось в этом творении, а кто был запечатлен в нем. Атсуму. Это точно был он. Осаму мог бы и пошутить, что неизвестно, кто это на самом деле, ведь они близнецы, но это точно был не он сам. Их сколько угодно могут путать окружающие, но друг друга они никогда в жизни не перепутают. Как тут могла оказаться скульптура Атсуму? Кто мог ее создать? Ей был не один десяток лет. Так почему она настолько точна, если тогда он даже не родился? – А ведь правда, как в гребаном ужастике, – с неясной злостью сказал Атсуму. Злился он сильнее, чем показалось Осаму, потому что через секунду раздался грохот упавшего стола, павшего жертвой гнева парня. – Ха, круть! Еще и какой-то личный дневник. Записки сумасшедшего? – Стой! – Атсуму уже протянул руку к зажигалке. – Стой… На что ты так злишься, черт возьми? – тетрадь была успешно выхвачена и теперь Осаму с интересом рассматривал потрепанные страницы. – Ты хочешь знать, как это объяснить? Да? Тогда вот эта тетрадь, – для наглядности он потряс ей перед носом брата, – эта тетрадь – единственный вариант, как хоть что-то узнать. Успокоился? – Да… – Атсуму было стыдно за свою необъяснимую вспышку гнева. – Почему ты уверен, что она что-то объяснит? – Здесь есть наброски некоторых скульптур, которые тут есть. Полагаю, она принадлежит этому, пока неизвестному нам, мастеру. Подержи, – Осаму отдал тетрадь обратно и подошел к тому самому памятнику, что произвел такое впечатление на них. – Так, что тут у нас… "Посвящается покорившему меня образу, однажды возникшему у меня в голове, что я искал всю жизнь". Надо же, у тебя был поклонник еще до рождения, – Атсуму показательно закатил глаза, вот обязательно надо поиздеваться. – Сакуса Киеми, значит, так его звали.***
Атсуму никак не мог уснуть. Сегодняшняя прогулка вышла за границы привычного и даже реального в его понимании. Он никак не мог найти объяснение тому, что тот памятник был словно зеркало. Была уже глубокая ночь, которая еще немного – и перейдет в утро. Атсуму сдался. Все равно не получается уснуть. Так лучше он попытается узнать ответ в том потрепанном дневнике, чем до утра будет путаться в догадках. Раскрывая тетрадь, блондин боялся, что она развалится на кусочки, если не рассыпется у него в руках. А до этого он думал, что некоторые книги в библиотеках стоят там со времен динозавров. Если так, то этот дневник был создан вместе с самой Вселенной. Было сложно разобрать даже каллиграфический почерк, которым были исписаны листы, так как время явно не жалеет чернила. «23 июня 1887 год. День, когда была завершена самая великая моя работа. Кажется ужасно глупым, что этот памятник посвящен образу в моей голове. Я бы так хотел встретить его. Хотя бы на мгновение. Но я начинаю думать, что этот юноша не от мира сего. А если это не так, то он уже мертв или еще не появился на свет. Сколько уже лет прошло, как я начал видеть его в каждом сне? Близится мой шестой десяток, а я все еще влюблен, как мальчишка. Десять, двадцать, тридцать, сорок – сколько угодно лет. За все эти года я не смог выбросить его из головы. А ведь мне неизвестно ничего о нем. Даже имени. Кто он? Сколько ему лет? Где он живет? Какая у него семья? Влюблен ли он? Могли бы мы быть вместе? И сотни, тысячи других вопросов, что остаются без ответа. Я сошел с ума…» «5 сентября 1901 год. Мия Атсуму, я тебя не нашел.» Последняя запись. Последняя страница. Атсуму готов кричать во все горло и держится из последних сил. Он прочитал историю жизни человека, что был влюблен в него. Человека, который жил за сотню лет до того, как родился тот, кого он любил. Человека, который всю жизнь искал его. – Он был готов все отдать ради меня… – непроизвольно с губ слетает шепот. Атсуму прижимает колени к груди и обхватывает голову, сдерживая себя всеми силами. – Сакуса Киеми, – и повторяет, и повторяет, и повторяет его имя. Утро встречает Осаму самым страшным зрелищем, что он мог представить. Атсуму, сидящий на кровати и обнимающий колени, был бледен как мрамор и смотрел в пол пустыми опухшими глазами, под которыми пролегли синяки. На приближающийся силуэт брата он с трудом поднял глаза. – Лучше бы я остался в неведении.