***
Нурлану не то чтобы прямо больно, но, по сути, больно. Мигрень — сама по себе не самое приятное обстоятельство в жизни, а когда она приходит в гости периодически — это вообще ад на земле. Хотя... Скорее, ад в теле. Или в голове свой маленький ад. А может, не маленький, потому как ощущается он огромным... Просто адищем. «Господи, Нурлан, о чем ты вообще думаешь?» Нужно думать о предстоящем выступлении и о том, как оно должно пройти, а не пиздиться с чертями в своей же башке. Сегодня должно состояться первое выступление на большой сцене. А это ведь еще и новый коллектив, новые лица, люди, эмоции, опыт. А у него беда с башкой, в прямом и переносном. Голову беспричинно на части рвет от боли, и он ничего не может с этим поделать. Врачи на протяжении десятка лет тоже. Даже после нескольких таких же десятков осмотров специалисты не смогли выявить точную причину его маленьких периодических смертей головушки. Современная медицина, а разочаровывает как средневековая... Принять таблетку обезбола — не вариант. Его обычно так развозит с них, что на сцене, вместо стендапа для народа, он будет шутить шутки в своей (зато уже не больной) голове, потому что будет спать. Вот так вот. К вечеру, обычно, проходит — это единственное обстоятельство, за которое Нур цеплялся, как за спасательный круг. Если и этот круг лопнет и никого не спасет — Нурлан разъебет всë на своем пути, и в первую очередь свою голову. Желательно со всей силы и об стену. Достала потому что уже. Одни проблемы от неё. Он уже почти подъезжал к студии, а голова не то чтобы стала послушным ангелочком, испугавшимся злобной угрозы своего темноволосого хозяина, не. Ни разу. Голове похую мороз — у неё по расписанию пидорасить Нурлана до самого конца вечера, а ведь сейчас только шесть часов. Ему остается надеяться только на последние два часа. Потом он будет стрелять в шашлык. А желательно себе в баш... Ладно, в такие дни на его макушку обрушивается слишком много негатива. Нужно верить в лучшее и быть расположенным к настроению лапушки-заиньки. Тем более, он со своими коллегами и по совместительству тоже стендаперами даже толком не знаком. Не хотелось бы предстать перед ними агрессивной черствой гренкой, чтобы потом от него еще и половина малознакомого коллектива отвернулась. Не хотелось, но, кажется, только так и получилось... По крайней мере, с одним парнем точно. Всё шло как по маслу до одного момента. Нурлан чувствовал себя в своей стихии, вполне себе приемлемо и даже вежливо и мило беседовал со всеми уже не будущими, а настоящими коллегами, и яро, до красных полумесяцев в ладошке, сжимал кулаки, когда голова особо настырно давала о себе знать. Никто ничего не заметил, всё нормально, всё стабильно... было бы... Перед самым началом выхода, из ниоткуда явился еще один, по словам Нурлана: "хер какой-то кривоносый" который, оказывается, тоже тут выступал. — Э, ой бой, — чужой голос в абсолютной тишине, в которой Нурлан сидел последние минут десять, заставил его неприятно скрипнуть зубами и поднять голову. В дверном проеме стоял тот самый "хер кривоносый". На такое сердечное обращение к себе Нур ничего не ответил. Только громко вздохнул. Он не имел особого желания разговаривать с этим человеком, у которого буквально на лице написано "я за позитив, мир, добро и сахарных медвежат." А Нурлану особенно сложно было смотреть на такую жизнерадостность при мигренях. — Твой выход. — проинформировал незнакомец напоследок, прежде чем Нурлан вышел, хлопнув дверью — ишь какую сучку мама вырастила. То ли из-за ажиотажа, то ли из-за волнения, но на сцену Нурлан вышел без боли. Когда дверь только захлопнулась, боль уже точно рукой не то чтобы смахнуло — выкинуло нахой в ближайшее окно. И не сказать, что он не был рад. В пятки бы похлопал от восторга, если бы не находился на сцене. Первое выступление у начинающего, но подающего большие надежды молодого комика — Нурлана Сабурова — проходит на "отлично". Нурлану двадцать семь и он изо дня в день продолжает думать, что соулмейта у него нет и, возможно, никогда не будет.***
Леше с самого начала этот высокий парень показался никаким. То есть, буквально никаких красочных описаний как в романах или книжках: у того за спиной ничего не светилось божественным светом, в тех темных глазах Леха в одну секунду не потонул, и приятный (стоит все-таки отметить, что действительно приятный) запах мужского одеколона не заставлял Щербакова по щелчку пальца упасть на колени, чтобы начать молиться "идолу" — вообще ни разу. Вместо всех этих красочных и довольно-таки клишированных ситуаций, у него вышло всë совсем наоборот. Как всегда — через задницу. Сначала он перепутал парня с корейцем. Потом пригляделся — вроде, китаец. Потом прочитал имя — епатий коловратий, вообще казах, оказывается. Потом уже Леша подумал (а у него так всегда и происходило: сначала скажи, потом подумай — и никак иначе, а то, казалось, Вселенная схлопнется) что, если бы не его пиздливый язык, знакомство, может быть, и задалось бы. Хотя этот самый недоказах, перекитаец и перекореец, а по совместительству "Сабуров Нурлан Алибекович" тоже номер тот еще. На него едва посмотришь, а на ум только словосочетание "пассивная агрессия" приходит. Молчал, к тому же. Пассивно-агрессивно молчал, если быть точнее. У Лехи даже промелькнула мысль, что, может, он вообще спутал этого героя корейской дорамы с кем-то другим, а этот и вовсе немой? Тупо, да. Потому что обезбол давал о себе знать. Но когда парень вышел на сцену и, о чудо, заговорил, Леша вдруг подумал, что зря он наговаривал на все эти клише из романов. Потому что он, кажется, поплыл. До того, как тот открыл рот, за сценой жил и был "Алексей Сергеевич Щербаков", а после того, как тот замурлыкал своим низким баритоном, то за сценой уже взял и поплыл "Алексей Сергеевич Жижа в кубе". Он со своим до рези в ушах звонким фальцетом мог лишь сесть на жопу ровно и тупо завидовать. Что он, собственно, и делал до конца чужого выступления. Наконец-то добравшись до квартиры, Щербаков первым делом принялся стягивать с руки темный маленький циферблат на ремешке. — Чего-о-о?! — голубые глаза настолько сильно вытаращились на запястье, что нужно было вторую ладонь сразу держать наготове — не дай бог выпадут еще. — Ты просто немного конченый, или совсем уж дроч на последней стадии? Причиной такого шока на лице была проявившаяся к вечеру четвертая буква. До этого там просто был нечленораздельный набор "здх" — который мог означать единственно аббревиатуру какую-нибудь. Но совершенно неожиданная буква "о", точно пылесос, своим появление высосала из башки все старые догадки, создав миллиарды новых. "Здох" Молодец. Если это не он сам "здох", потому что смерть родственной души не прописывается — она только ощущается — тогда в каких случаях его человечку приспичит выдвинуть такое? Когда на самого Леху к концу рабочего дня посмотрит, или на его же лицо, когда в магазине любимая жвачка с дыней кончилась? Вот тут "здох" так "здох", да. А в других ситуациях такого хрена с два скажешь. Как много вопросов... А чтобы ответы найти, нужно, кажется, отдельный поисковый отряд вызывать. Но даже для них данная ситуация покажется слишком запущенным случаем. М-да. И ради этого он страдал целый день. Класс. Не добавить, ни убавить, как говорится.***
Пройдет полтора месяца, прежде чем в один прекрасный день Леша встанет с кровати с осознанием того, что сегодня должна начать проявляться очередная буква. Только в этот раз боли он не почувствует.***
С момента знакомства Нурлана с Лехой прошло почти полтора года. Нурлан думал, что лучше бы прошло ноль дней, и они никогда бы не встречались. Потому что он устал. Откровенно заебался даже. Двадцать пять на восемь в его жизни крутилось это имя. А что там Леша? А как там Леша? А что же Леша сейчас делает? Надо бы Леше написать. Чет скучно, пойду-ка прогуляюсь, желательно с Лешей. Фильм недавно смотрел — не понравился, да и Леше тоже. Зато потом в приставку рубанулись — вот это понравилось, и Леше тоже. Да у них даже выступления одно за другим шло. Сначала его, потом Лешино. Просто вся жизнь его за последние... сколько? Ну, год точно уже прошел, как его жизнь превратилась не в имя собственное, а в "жизнь Нурлана Сабурова... И Леши." Нурлан очень сильно и очень врал. Он не заебался. Ему, напротив, только в кайф было. А вот за мыслишки, которые поселились в его голове с недавнего времени, было страшно. Мыслишки эти не просто лежали в углах черепной коробки, не. Они там тако-о-ое хуевертили — гимнасты бы позавидовали черной завистью. Сначала было простое "хах, он такой забавный, когда улыбается" — цветочки да ягодки. Но спустя пару месяцев всегда, когда не лень, думать уже далеко не об улыбке, а об ее производном — губах — тут уже цветочками и ягодами не обойдешься. Тащите сразу камни. Он ими потом будет кидаться в свои шныряющие по всей репе наивные розовые мысли каждый раз, когда будет находиться с Щербаковым в радиусе метра. Много камней понадобится. Ибо времени вместе они проводят — вагон и маленькая тележка. Как так вышло, что за последние полтора года они заделались лучшими друзьями — сказать сложно. Сначала, конечно, было трудновато... Пришлось проходить все стадии принятия Щербакова как человека вообще. Там было всё: и гнев, и торг, и депрессия, и отрицание, потом сразу, какого-то члена, влюбленность... Нур просто думал, что по-другому быть не могло. «Леха однажды — Леха на всю жизнь» — именовал он эту встречу. Но в один прекрасный день Сабурову вдруг в голову пришло, что так не может больше продолжаться. Нет, по сути, он уже прежде обдумал всё на сто рядов и только потом, в один день, окончательно решил, что так дело продолжаться не могло. Он своей "передружбой" не может вот так взять и разрушить в с ё то, что принес в его жизнь Леша. Тем более Леха, какой бы инопланетной жижей его не малевал Нурлан, всё равно продолжал быть человеком. Обычным человеком, у которого обязан быть соулмейт. А у Нурлана за все прожитые двадцать восемь лет уже выработался девиз — не везет в любви, повезет в чем-нибудь другом. Оказывается, мысли материальны, потому что в любви действительно не везло. Его просто каким-то образом угораздило попасть в мизерный процент людей, у которых соулмейты появляются либо под старость лет, когда с поседевших макушек уже сыпется перхоть, либо вообще никогда не появляются. Душа продолжала слепо верить в первое, а тараканы из самых здравомыслящих отделов головы кричали о втором. И кажется, что орущие паразиты одержали победу над его темной макушкой, потому что надеяться и мечтать он постепенно перестал. Он вообще сделал то, что с трудом поддавалось объяснению, хотя лучше бы просто поговорил с Лешей словами через рот, а не необдуманными поступками через задницу. — Курабье — это ужас тихий. Это какая-то дьявольская заваруха, но точно не печенье для развлеченья. Как можно спокойно есть этот песочный ад? Оно сыпется как прах деда по батиной линии, да еще и так обильно, что ты только край откусишь, а у тебя уже собственная сахара перед носом разворачивается. — не совсем разборчиво бубнил Леша с набитым аккурат этим самым курабье ртом. Нурлан всегда к чаю почему-то брал только эту дьявольскую стряпню. Обычай, может, у них — у казахов — какой-то такой. — Ага. А еще начинка настолько сильно прилипает к зубам, что потом плоскогубцами не оттащишь. У меня нахер все мимические мышцы сводит, пока я пытаюсь эти липкие остатки из зубов достать. А еще с ним нельзя даже вдохнуть нормально — сразу подавишься крошками. И вообще, курабье это печенье для одиноких людей. Его нельзя есть с кем-то другим. Позору не обересся. — ну, причина выбора исключительно этого вида сладкого была открыта. — А если уже поел с кем-то, то, значится, это вы уже на всю жизнь будете... — тут Леше вздумалось вдохнуть, поэтому и без того хаотичные мысли остались незаконченными, потому что курабье вдруг решило нанести ответный удар за все выслушанные ранее оскорбления. Случайно попавшие в горло крошки решили устроить внутри Леши шабаш. Он подавился. — Нур, я умираю... — прохрипел он сквозь кашель, пока Нурлан тихонько херачил его по спине — ну, должно было помочь. — Пей, давай, придурочный ты, господи боже мой. — Я же не договорил, блин. Я тогда с тобой на всю жизнь, получается. — пару раз кашлянув после произнесенных слов, Леша взял стакан из рук Нурлана, вдруг выпавшего из реальности по неясным (исключительно для самого Щербакова) причинам. — Получается, да. — спустя пару секунд отчужденно проговорил Нур в ответ. Осушенный стакан воды помог Лехе окончательно. Смахнув выступившие в уголках глаз слезы, он снова вернулся в свою прежнюю, по обыкновению чрезмерно энергичную, как маленький летающий электровеник, манеру поведения и поэтому спросил: — Нурсултан Сабурович, сегодня вечером завалишься? — всë равно каждый раз спрашивал, хотя как облупленный знал этот донельзя избитый согласный ответ. — Нет, Лех, сегодня вечером не могу. Дела. — поспешил разрушить чужие воздушные замки Нурлан, кинув всего пару слов. — Дела-а-а. Ебать важный, хуй бумажный. И какие же у нас могут быть дела? Лежать и рассматривать трещины на потолке или волосы на ногах пересчитывать? Ну ты и выкинул, конечно. Дела у него. — постарался отшутиться Леха, а внутри почему-то неприятно кольнуло. — Да. Дела. Я с девушкой в кафе иду. Свидание. Те злоебучие клише, на которые Леша наговаривал больше, чем дышал, в один миг приобрели все свои краски и даже оттенки. У него буквально, кажется, за ребрами произошел маленький армагеддон. Походу, сердцу пришлось не сладко, если от него вообще там что-то осталось после прозвучавшей холодным тоном фразы. «Господи, зачем, зачем, зачем, зачем, зачем ты это делаешь?» Хотелось ли Нурлану со всего размаху зарядить себе по лбу, да так, чтоб аж ослепнуть — хотелось. Еще хотелось кинуть себя на прогиб или похоронить за ближайшим плинтусом. Ему сейчас много чего хотелось с собой сделать, лишь бы не слушать эту орущую до фонового красного писка в ушах тишину в ответ. — Ну, нихуя себе, сказала я себе. По степени неожиданности, примерно, не как снег на голову, а как вилку в руку. — (к тому же больно, плюс-минус, так же) уже сбросив с себя больше половины, если не весь свой клоунский имидж, выдавил Леша, натянув улыбку. — Надеюсь, она действительно стоит того, чтобы пропустить партию в приставку. — шутил, да только всё равно слишком криво выходило. — Да, стоит. Ложь. Но, как самому Нурлану думалось, во благо. Потому что у Леши должна быть своя жизнь и свой соул. А Нурлан как-нибудь походит, побесоебит, перебесится, немножечко до крови кулаки об стену поразбивает, в итоге успокоится и начнет дальше жить поживать да добра наживать с какой-нибудь другой девушкой. Процесс осуществления своих планов был активирован еще неделю назад, когда он встретил ту самую "другую девушку" в ближайшем к дому супермаркете. Как-то закрутилось, да завязалось, а он с дуру ляпнул, что им можно и на свидание сходить. А они и пошли. Умные мысли догоняли Нурлана, но он всегда был впереди.***
Нурлан подумал (что в последнее время не сулило ничего хорошего), что надо бы перед свиданием привести себя в порядок. Ну, не прямо-таки кардинально измениться и перекроить больше половины всего внешнего вида — нет. Просто подстричься никогда не бывает лишним. — Виски полностью сбриваем? — Полностью. Девушка умело орудовала зажатыми в тоненьких пальцах инструментами, превращая темное гнездо на голове Нурлана в что-то очень даже сексуально-адекватное. Закончив выбривать одну сторону, она приступила ко второй. Спустя буквально парочку движений бритвы, ее руки вдруг остановились, выключив машинку. — Вам не больно? — ни с того, ни с сего задала она вопрос. — Нет. А должно? — Ну, нет, так нет. — машинка вновь заработала. — Соулмейт у вас, конечно, своеобразный. Сказать, что у Нурлана будто в одно мгновенье включилось лицо, а вместе с этим и восприятие всего внешнего мира — или вообще ничего не сказать. — Что, простите? — нахмурив брови до боли во лбу, тихо спросил он. — Извините, я ни в коем случае не хотела сказать ничего плохого. Просто фраза показалась необычной. — виновато пискнула девушка в ответ, поджав губы. Темные брови вдруг расправились. Темные глаза вдруг тоже расправились. От последнего он аж прозрел, кажется. — Какая фраза? — растерянно глядя на женскую фигуру, отражавшуюся в зеркале, быстро выпалил Нурлан, начав активно хлопать ресницами. Девушка лишь усмехнулась, осознав, что клиент этот, кажется, и не догадывался о существовании черных буковок, запрятанных в самые ебеня вороных волос. Да он без посторонней помощи никогда бы и не увидел фразу, что сумела расположиться где-то в координатах: выше ушей, но не на самих висках; но, фактически на висках, но и в горизонтали затылка, где-то на меридиане пробора, одни словом — на самой отшибе хуева-тутуева. Взяв трясущимися руками протянутое девушкой круглое зеркальце, Нурлан замер, точно время повернулось вспять и вовсе остановилось, предоставив ему шанс сидеть сколько угодно, вытаращив глаза на отражение собственных волос. Нурлан, наконец-таки, догадался, почему его до одного момента на протяжении десятка лет мучили мигрени. И еще он понял, почему в один прекрасный день ужасные головные боли прекратились. Прятавшиеся на протяжении стольких лет буковки, оказавшиеся виновником всех его страданий, теперь были найдены.***
День прошел, число сменилось — дохуя, что изменилось. Леша так вообще смел думать, что жизнь раскололась на "до" и "после", хотя прошла всего неделя. Неделя, зато какая. Какая-какая? Хреновая, откровенно говоря. Неясно, конечно, как там Сабурову, ибо в течении последних дней они виделись всего пару раз: по телевизору в одиннадцать вечера, когда шел стендап; и в студии, и то — урывками, обрывками, да клочками. Но даже в такие короткие "недовстречи" Леша умудрился заметить, что выглядел Нурлан как загулявший впервые щенок, а может, и не "как", что больше походило на правду. Смириться у Леши до сих пор не получалось, особенно глядя на столь светящееся лицо Сабурова, что солнце, по сравнению с ним, каждый раз нервно выходило покурить. Выстрадать этого "мерзавца" без остатка у Леши, кажется, так просто не получится еще добрую часть времени. Но чтобы этот процесс совсем не затянулся на ближайшие все отведенные ему в жизни лета, Леша решил действовать жестко и радикально. Первым делом он намеревался забрать из чужой квартиры свои вещи, которые умудрился разбросать там в течение последнего года. У Нурлана теперь девушка. Навряд ли Сабурову захочется объяснять, чья там в ванной стоит запасная зубная щетка, почему у него в шкафу имеется отдельная полка с одеждой на пару размеров меньше, и какого черта на тумбе валяется зарядка от самсунга, хотя у самого Нурлана айфон. Поэтому Леша решил избавить его от всех этих проблем, просто-напросто "расчистив" после себя место. Его теперь должен занять другой человечек. Леша, на самом деле, вообще чувствовать чувства к нему, тем более лучшему другу, совершенно не планировал. Но любовь — это ведь штука такая — она вламывается в твою жизнь так же неожиданно, как пришедший в три часа ночи ради рекламы представитель компании "Орифлейм". Он просто с самого первого момента их знакомства стал уделять Сабурову слишком много внимания, начав детально его рассматривать с ног до головы, в попытках отыскать фразу, определенно написанную хоть где-нибудь. Но прошло столько времени — фразу Леша не нашел, а нашел только проблему на одно неугомонное место, в виде передружеской привязанности. Теперь уже рассматривал Нурлана без предлога найти фразу. Глаза сами ненароком потянулись смотреть именно на него, даже если бы вокруг ходили десять тысяч фиолетовых инопланетян, люди перевернулись вверх тормашками, или мир вдруг стал черно-белым. Он в любом случае смотрел бы только в одну сторону — в е г о сторону. — Можно я заеду вечером? Не "здаров, Нур, я завалюсь вечером, как обычно, короче", а вопрос: "можно ли заехать?". И как они докатились до этого всего буквально за неделю? — Не "можно", а "нужно", Леш. — такой же донельзя довольный, как и во всё последнее время, промурлыкал в трубке голос. — Хорошо. В девять буду. А в ответ лишь короткие, долбящие по черепной коробке гудки.***
— Не спишь еще? — с порога спросил Леша, потому что обещанное "девять" немножечко изменилось на "ой, в смысле, половина двенадцатого уже? Опаздываем, получается." — Нет, Леш, сплю, блять. К тебе мое астральное тело поговорить вышло. — оперевшись на дверной косяк и скрестив руки на груди, съязвил Нурлан. Леша не посмел скрыть улыбку, глядя на чужой внешний вид: стоит в домашних серых шортах, в растянутой черной майке, но с красной шапкой на голове. Щербаков сначала думал, что тот ее просто с дуру забывал снимать (да, на протяжении целой недели, каждый чертов день, в течении всех проведенных в студии часов) думал, мол: холода, все дела. А тот и дома в ней расхаживал. Прикол у них там, может, такой? Хер поймешь этих китайцев. — Чай, кофе, потанцуем? — выпалил Нурлан, разминая шею. Леша на самом деле был согласен и на чай, и на кофе, и на потанцуем, и на пососемся, и на... короче, на всё он был согласен с этим человеком, но вместо этого: — Не, спасиб. Я вообще ненадолго. Буквально на пару минуточек. Я тут у тебя свои вещички оставлял... — Щербаков по-хозяйски принялся ураганить по дому, как второй негласный сожитель в квартире, и быстро сметать в портфель всё то собственное, что попадалось ему под руку. А попадалось очень много чего. — Леш, че ты делаешь? — как тень отца Гамлета, таскаясь за мечущимся из комнаты в комнату Щербаковым, спросил Нурлан, нахмурив брови. — Сабурович, пораскинь мозгами. А чтоб еще быстрее догоняло — сними лучше гандонку с головы. Будь я твоей девушкой, — Леше вдруг захотелось въебать себе по первое число за не совсем (вообще ни капли) удачный подход к объяснению. — мне было бы не круто, наверное, видеть чьи-то чужие портки, носки, щетки, хуетки и прочие атрибуты, не принадлежащие ни тебе, ни мне в хате моего парня. Поэтому я позаботился заранее обо всём этом. Речь Лехи сейчас — ночью — была для Нурлана как журчание воды — ничего непонятно, но очень интересно и местами даже забавно. Вычленив из сия хаотичного потока что-то про девушку, Нур лишь усмехнулся. Такой, казалось бы, простой как пять копеек Леха сейчас стоял и, походу, метал в него молнии ревности. — Ага. Это всё, конечно, очень умно, что от тебя редко услышишь, Леш, но а девушка тут каким хуем оказалась? А Леха стоял и думал, что ему сейчас хотелось сделать сильнее: почесать головушку от искреннего непонимания или зарядить Нуру оплеуху от чрезмерного возмущения, потому что тот сумел забыть про существование собственной же девушки! Выбрал третий вариант: — Ну, это уже у тебя нужно спросить, каким таким образом в твоей жизни оказалась девушка. —промямлив это всё куда-то в сторону, Леша отвернулся, чтобы не смотреть на чужое лицо. — Так она никак и не оказалась. Нет девушки. — переключившись на "Щербаковский диалект", ответил Нурлан, чтобы тому легче было понять свой же язык. В тот день, когда на прошлой неделе Нур сходил в парикмахерскую, свидание было благополучно отменено. Сказав той девушке одну единственную фразу: "я нашел его, прости" — Нурлан после "обновления имиджа" поехал покупать шапку. На самом деле, он бы не отменил свидание, если фраза, сказанная девушкой при их первой встрече, звучавшая как "молодой человек, вы такой высокий, помогите, пожалуйста..." была бы хоть на капельку похожа по своему звучанию и написанию на выстроенную ровными печатными буквами фразу: "Э, ой бой". А похожа она не была. Значит, свидание не состоялось исключительно по воле рока. Знаете, тот самый момент, когда губы готов в себя всосать, лишь бы хоть каким-то образом скрыть тупую улыбку? А вот Леша теперь знал. Пришлось мастерски делать вид, что за спиной вдруг произошло что-то невероятно интересное — Лехе ужас просто как сильно нужно было отвернуться, лишь бы не палиться. — Есть хочешь? — спустя полминуты молчания, вновь попытался выйти на контакт с беснующимся Лешей Нурлан. — Не, спасибо. Я щас сразу домой, там и поем. Потом поработаю чуть-чуть и спать. — Ты домой только часам к двум ночи доберешься. И единственное, на что у тебя хватит сил — это влететь лицом в подушку и отключиться. — начал напирать Нурлан, заранее зная, к чему всё это приведет. Леша должен уломаться. — Ничего страшного. Переживем. Как будто в первый раз. — звякнув молнией рюкзака, Леха наконец-таки вновь повернулся лицом. — Леш, понимаю, что для тебя слишком непосильная задача, но не неси хуйню. Диван в зале, вроде как, всегда свободен. — вгрызаясь в голубые глаза, размеренно проговорил Нурлан, продолжая продавливать под себя Щербакова. — Останься. — то ли настаивал, то ли умолял голос. Обреченно выдохнув, Леха выпустил рюкзак из рук, кинув его в первый попавшийся угол. Уломался. Быстро. Да и кто он вообще такой, чтобы отказаться?***
На часах половина второго ночи — Нурлан лежит, устремив глаза в потолок. Хотя спать хотелось и просто ужасно как. Но он ждал. Кропотливо ждал и готов был ради этого не спать еще двое суток, лишь бы получить желаемое — окончательное подтверждение. Нужно было взглянуть на чужое запястье. Именно на запястье — он давно догадывался, что фраза должна была скрываться под часами. Ибо, когда Нурлан давным-давно "как бы невзначай" поинтересовался у Леши, есть ли у него соул — он тут же панике взглянул на левую руку, бросив короткое "да", в надежде, что Нурлан не заметит этого секундного взгляда. Нурлан заметил и более того — запомнил. Поэтому он ждал только одного момента: пока этот электровеник наконец уснет и до завтрашнего утра будет пускать слюни в подушку. "Немножечко подождем... Подождем... Так, ладно. Не будем ждать". Все мы, в своем роде, Нурлан. Беззвучно приподнявшись, Нур встал и вышел из спальни, направившись в одну единственную сторону — в сторону зала. Шел на цыпочках, почти не дыша, как будто в квартире не один тридцатилетний мужик спал, а сотня младенцев, к тому же пятью днями от роду. Просунул макушку в дверной проем — тот лежит, отвернувшись спиной; никакой реакции нет, дыхание размеренное — спит, вроде. Тихонько шагнув за порог, Нурлан медленно подплыл к дивану и, согнув колени, сел на корточки. — Ну-ка, дай ручку твою глянуть... — неясно зачем, еле слышно шепнул он себе под нос, аккуратно вытягивая чужое запястье ближе к себе. Тут же взгляд зацепился за стоящую рядом тумбу, на которой лежали черные часы. Сам, видимо, снял зачем-то. Нурлан запомнил их первую встречу до мелочей и до деталей, а воспоминания тем более накрутил до дыр, так что буковки, выстроенные на тонком запястье, заставили тонкие его губы расплыться в самой яркой улыбке, кажется, за всю его жизнь ранее не проявляющуюся на лице. Он неосознанно, почти инстинктивно, точно его вело какое-то непреодолимое желание, а далеко не здравый разум, потянулся к кисти, слегка прикасаясь губами к коже запястья, и оставляя на буквах теплую дорожку едва ощутимых поцелуев. — Мой. Точно мой. На самом деле. — опустив голову, усмехнулся Нурлан, давясь нежной улыбкой. Поплыл парниша, как какашечка по канализации. А неспавший всё это время Леша, сейчас впал в ступор, в панику, и в пиздец — прямо-таки акция "три в одном". Что в такие моменты делают, как реагируют, как разгребают всю эту кучу далеко не шоколада — н е и з в е с т н о. Но Леша вообще по натуре своей гений мысли — отец русской демократии — сделал всё, что было в его силах. Почувствовав, что чужая рука как-то резко переместилась из хватки его рук на собственную темную макушку — Нурлан знатно подохерел, а плечи напряглись до такой степени, что любой бетон позавидовал бы. Сейчас Сабуров готов был молиться всем богам мира, да и не только богам — даже единорогам и гному матершиннику, лишь бы они сказали, что Леша просто делает что-то неосознанное во сне. Просто скажите ему, что он спит, и Нурлан будет тихонько хлопать в пятки от радости. И в этот раз точно, без всяких "но". Но когда чужое тело медленно принялось разворачиваться, все неуслышанные молитвы Нурлана разбились в пух, прах и пыль, которую он вот уже две недели забывал протереть со шкафов. Леша не спал. Он не смог уснуть, потому что всё это время лежал и прокручивал в голове, как заезженную пластинку, мысли о появившейся на запястье буковке «в». *вздох* — он не зря, видимо, жил свои тридцать лет, раз перед ним сейчас на корточках сидел тот самый человек, у которого где-то (кстати, где? Он ведь так и не узнал) должна была красоваться фраза: «э ой бой». — Э, ой бой, — чужой голос в абсолютной тишине, в которой Нурлан сидел последние минут десять, заставил его неприятно скрипнуть зубами и поднять голову. В дверном проеме стоял тот самый "хер кривоносый". На такое сердечное обращение к себе Нур ничего не ответил. Только громко вздохнул. — Твой, получается? Леша окончательно развернулся к Нурлану лицом. Голубые глаза тускло светились под светлыми бликами луны, которая пробивалась сквозь тонкие занавески. В этих глазах Нурлан сейчас видел далеко не холодную луну и не заледеневшие хлопья снега — в радужках плескался океан. Теплый такой, приятный, в котором сначала хочешь просто искупаться, но потом внезапно начинаешь тонуть. А Нурлан не просто потонул — он уже давно устроил где-то на дне собственный Бикини Боттом, без возможности выплыть на поверхность. Этому утонувшему помощь уже не нужна — он ее сам не пожелает принять. О-о-о да, Нурлан обожает клише. Только ими одними и живет. — Получается, мой. — всë тем же, вроде как, не совсем обязательным шепотом повторил Нур, слегка толкнувшись вперед. Он хотел припасть лбом к чужому лбу, но Леша, видимо, оценил это движение как-то по-своему — по-Щербаковски, поэтому тоже потянулся ближе. Нурлан хотел соприкоснуться лбами, но как-то само вышло так, что они соприкоснулись губами. Ну, и не сказать, что Нур особо расстроился. Скорей, наоборот. Отвечал настолько охотно, как будто только этого и ждал всю жизнь. Не как будто. Он действительно только этого и ждал. Столько времени желал отдаться и отдавать своему родному человеку полностью, без остатка. Он ведь вообще думал, что его нет — что нет у него соулмейта. Ан нет. Чьи губы тогда бы он сейчас легонько прикусывал? Нехотя разорвав поцелуй, Леша все-таки уронил макушку на чужой лоб и точно ласковый кот потерся носом о щеку. — А где твоя фраза-то, герой-любовник? — промурлыкал он куда-то в крыло чужого носа. — Завтра утром покажу. А сейчас вставай, собирай манатки и дуй в спальню. — Нурлан отстранился, хлопнул Леху по плечу и встал. Леша лишь пару раз тупо хлопнул глазами. — Зачем? — Зарядку пойдем делать, блять. Пентагон будем взламывать или чай пить — право выбора за тобой, Леш. Спать, зачем еще? Тем более тут утром так ярко солнце светит, что даже занавески не помогут. А в спальне темная сторона. — Ей богу, Нурик, какая темная сторона, какие занавески? Прямо бы сказал: пошли спать. Вместе. Я бы сразу понял. — бухтел Леша, пока плелся в своеобразном коконе из одеяла за высокой фигурой, направляющейся в сторону той самой "темной спальни". — Твою мать, Леш, че за новости? — шикнул Нурлан, когда чужие, стоит заметить, даже не холодные, а просто ледяные ступни внезапно очутились где-то в районе его коленей. — Холодные новости, Нурик. Очень холодные. А че я могу поделать? На дворе не май месяц и даже не июнь, а декабрь. — пролепетал Щербаков в ответ, укладывая макушку на чужом плече. — А ты вон какой теплый — прям как большой такой обогреватель, который даже на стенку можно повесить... У меня у бабушки такой был... — еще пару секунд бормотал он что-то еле разборчивое, прежде чем уснуть. Нурлан, в принципе, особого значения этим словам не придавал — это же Леша, тем более сонный. К тому же, ему самому достаточно было пару раз зевнуть, прежде чем начать мирно сопеть рядом со светлой макушкой.***
— Ты ночью пару раз меня лягнул. — буркнул Леша, сонно потирая глаза. — А ты носом свистел. Я воды попить встал, и потом еще полчаса уснуть из-за твоих мелодий не мог. — парировал Нурлан, присаживаясь на стул. — Ну, к этому еще можно привыкнуть, а когда тебя пытаются вытолкнуть из кровати две длинные и сильные кувалды, вместо стандартных человеческих ног — хер привыкнешь, я тебе скажу. — Это просто тело пока не приспособилось с кем-то кровать делить. В следующий раз постараюсь пинать помягче. — вроде как, "извинился" Нурлан, подвигая табурет ближе к окну. — Я жду фразу. Нурлан тут же повернул голову в сторону от подоконника, чтобы косые солнечные лучи с легкостью попадали на макушку, тем самым освещая черные буковки, золотом переливающиеся под этими дивными бликами. — Ты поэтому шапку целую неделю не снимал? — спросил в итоге Леша, закончив рассматривать выточенную среди темной копны фразу. Нурлан согласно угукнул, встал, потому что вскипел чайник, и отошел к столу. — Хочу тебя разочаровать, но вещи свои ты зря вчера бегал и собирал как угорелый. Чай попьем, и иди обратно разбирай. Он поставил перед Лешей кружку с какао и корзинку с печеньем. Леша в ответ лишь солнечно улыбнулся, взяв курабье в руки. — На всю жизнь, значит? — вспомнил он собственную же фразу, уже сидя с набитым ртом. — Если сейчас снова не подавишься и не умрешь, то, да, на всю жизнь. — саркастично заметил Нурлан, пытаясь скрыть дурацкую улыбку за кружкой с кофе. Если вы хотите кому-нибудь сказать, что намерены жить с ним до конца ваших дней, пока смерть-старуха не разлучит вас; что вы вместе с ним готовы даже на совместный ремонт, на долгие и ярые споры в супермаркете о выборе освежителя воздуха и, в конце концов, переживете свою очередь мытья посуды — в общем и целом, если вам необходимо как-то тоненько намекнуть человеку, что вы собираетесь стать с ним чем-то бóльшим, чем просто друзьями — Покупайте к чаю курабье.