Лифт

      В последнее время все шло наперекосяк. Радостное событие, которое всколыхнуло общественность и кардинально изменило жизнь некоторых людей, внесло смуту в привычный Саше Цыпкину быт. Казалось бы, он должен был радоваться тому, что его ближайшего друга, коллегу и любовника (но об этом в газетах не напишут) назначили худруком одного из важнейших театров страны. Гордиться и строчить восторженные посты в инстаграм. Первое время так и было. Саша пребывал в искреннем восторге и проявлял по этому поводу больше эмоций, чем новоявленный худрук Хабенский. Но потом…       Комплексы Сашу преследовали всегда. Он регулярно обещал себе, что выкроит время в плотном графике писателя и бизнесмена, чтобы вправить себе мозги с помощью специалиста, но подходящий момент никак не находился. То гастроли, то сроки по новой книге горят, то впервые за несколько месяцев у них с Костей совпал выходной… Костя. Нет, Саша не перестал гордиться и радоваться. Но червячок сомнений начал точить сердце изнутри. Худрук МХТ имени Чехова, основатель нескольких важных фондов, актер с высочайшим рейтингом доверия среди россиян, талант… А достоин ли вообще «новый Чехов» работать с ним? Саша, конечно, видел, как хейтеры его творчества отзываются об их с Хабенским сотрудничестве. Критика в свой адрес его почти не волновала — он и сам прекрасно справлялся с тем, чтобы испортить себе настроение и унизить. Но не портят ли чтение его рассказов и регулярные совместные появления на публике репутацию Кости?       У Саши было три основных причины для комплексов, которые годами не давали ему покоя и мешали спокойно жить. Возраст (Чего достиг? Достигнет ли ещё? Часики-то тикают), внешность (сначала был как жердь, а потом разожрался как бегемот) и талант (тут без комментариев). Все это регулярно тщательнейшим образом препарировалось. Саша находил новые и новые недостатки, забывая о достоинствах и о том, что половину проблем он сам же выдумал. Это не отменяло их серьезности, но к психологу Саша так и не сходил, поэтому сообщить об этом ему было некому.       И все это непостижимым образом сводилось к одному: Костю он недостоин. Саша пришел к этому выводу уже давно. Долго ждал, когда именитому артисту надоест интрижка с молодым писателем. Свою собственную бисексуальность Саша осознал и принял еще в юности, а вот у Кости до него отношения были исключительно с женщинами. Очевидно, что он просто ищет новых ощущений…       Но прошел год, три пять, они съехались… И Сашу (не без костиной помощи, разумеется) начало медленно, но верно отпускать. Мысль, что Костя его любит, что Саша ничего ему не портит и что все хорошо постепенно укоренялась в сознании Цыпкина, но назначение Кости на пост худрука и последовавший за этим шквал негатива в сети все разрушили.       Сперва Цыпкин старательно гнал эти мысли подальше. Благо, работы выдалось много и у него почти не было времени, чтобы остаться наедине с собой. Чтения в разных городах и с разными актерами, съемки нового сезона сериала, подходящие к концу, мероприятия, на которых он был обязан присутствовать…       Но потом настали выходные. Сил на взаимодействие с посторонними, пусть даже обычно это близкие друзья, не осталось, а единственный человек, которого он хотел бы видеть, пропадал в театре. Обиды не было — и Саша и Костя знали, на что шли, когда начали отношения, знали, что любимая работа отнимает львиную долю времени и что это не изменится. Саша относился к этому философски. Скучал, но только больше радовался, когда удавалось провести, наконец, время вместе.       Вот только сейчас одиночество, которое Саша любил и уважал, вышло ему боком. Саша рассчитывал отдохнуть, забыв на короткое время про любые обязанности и работу, но вместо этого провалился в пучину сомнений и самокопания. Убеждение, что в жизни Кости он совершенно лишняя деталь крепло с каждым новым комментарием в сети.       Костя, несомненно, что-то замечал. Но поговорить у них возможности не было — виделись мужчины только мельком, ночью, когда Хабенский приходил из театра и падал лицом в подушку, а Саша сидел за компьютером и строчил что-то, стараясь успеть к очередном дедлайну. Утром он мчался обратно в театр, а Саша, чья активность приходилась на ночное время суток, еще спал. Так и перебивались редкими усталыми касаниями и поцелуями в щеку на прощание.       Наедине и в сознании они оказались спустя полтора месяца. К этому времени Саша весь извелся, синяки под глазами стали напоминать уже не мешки с картошкой, а черные дыры. Саша избегал зеркала, писал и тут же стирал подчистую новые тексты, которые ему не нравились, питался преимущественно кофе и окончательно сбил режим сна. Постоянные разъезды и бесконечный поток общения даже радовал — меньше времени на свои мысли.

***

      Их ждали чтения в Питере, один вечер совместной работы и снова обратно в бизнес и театр. В другой раз Саша бы воспринял эту поездку как подарок небес. Когда еще такое будет — несколько часов вдвоем в купе, один номер на двоих, возможность любоваться тем, как Костя читает…       Костя устал и держался если не из последних сил, то где-то на грани. Немудрено — столько ответственности, работы, новых обязанностей в довесок к никуда не исчезнувшим старым! Саша искренне восхищался его силой воли и вовлеченностью в любимую работу. Он и сам занимался тем, что ему нравится, но до костиного восприятия ему было как до Луны.       Саша впервые не был рад тому, что им предстоит провести четыре часа в поездке. Он чувствовал, что Костя захочет поговорить, даже если устал. Слишком много недомолвок между ними скопилось, чтобы молчать. Но страх, что Костя все-таки подтвердит его страхи, решит, что без Цыпкина его жизнь станет лучше, не давал Саше трезво смотреть на ситуацию, поэтому желание что-либо обсуждать отсутствовало.       В поезде Саша первым делом уткнулся в телефон, набирая новый пост о поездке, потом достал из сумки ноутбук и притворился, что работает. Костя и сам сперва был занят делами. Они и раньше совмещали посиделки с работой, но никогда при этом не возникало такой давящей, напряженной тишины.       Саша чувствовал — сейчас рванет. Костя сосредоточенно хмурился и тер переносицу. Бумаги, которыми он был занят, подходили к концу, а это значило, что до разговора осталось всего ничего. Саша зевнул, демонстративно отстранился от экрана, потянулся и уставился в окно. Прислонился щекой к стеклу. Достаточно нарочито, чтобы можно было заметить, но без открытого заявления. К тому моменту, когда Костя оторвался от документов, Саша вполне убедительно, по его мнению, изображал спящего.       Саша актером не был. Он догадывался, что Костя его маленькому моноспектаклю не поверит, но призрачный шанс избежать откровенный разговор имелся.       Хабенский тяжело вздохнул. Сашины манипуляции от него не укрылись. Однако прерывать «сон» Цыпкина он не стал. Вернулся к работе, изредка поглядывая на писателя, который спустя полчаса притворства и вправду задремал. Что ж, может и к лучшему, хоть поспит. Сквозь сон Саша услышал только вздох и тихое, расстроенное и одновременно нежное «Саня-Саня…»       Несколько часов сна в неудобной позе не принесли бодрости. Впрочем, Саша просто хотел избежать неприятного разговора, а ради этого можно было и потерпеть боль в спине и шее. Головную боль он попытался приглушить таблетками. Это не слишком помогло, но, по крайней мере, за два часа до чтений он успел немного прийти в себя и начал шутить. Костя вел себя как обычно, ничем не выдавая своего отношения к сашиному позорному побегу от реальности. Только смотрел пронзительными темными глазами так, что пробирала дрожь.       Саша понимал, что лишь оттягивает неизбежное и что отсрочка, данная не иначе как дьяволом (кто ж еще будет помогать в такой ситуации), подходит к концу.

***

      Ситуация достигла критической точки после чтений. Саша ожидал, что они доберутся до номера в гостинице и Костя припрет его к стенке (буквально или фигурально — без разницы), требуя ответа. Он уже всерьез начал обдумывать, к кому из питерских знакомых и друзей можно сбежать на ночь под предлогом «Давно не виделись», когда лифт, в котором они поднимались на свой этаж, неожиданно застрял.       «Блять» — подумал Саша. Он даже не сразу понял, что они встали. Лифт ехал плавно и остановка воспринялась как должное. Но когда спустя несколько минут дверь так и не открылась, Цыпкин все же оторвал взгляд от экрана телефона. Костя, который, кажется, спал с закрытыми глазами, посмотрел на него и озвучил очевидное: — Застряли.       Саша буркнул что-то невнятное в ответ. От мысли, что сейчас они к Костей заперты и сбежать куда-либо он уже не сможет, стало нехорошо. К горлу подкатил ком. Сглотнув, чтобы отогнать тошноту, Саша перевел взгляд с двери на своего коллегу по несчастью. Хабенский времени даром не терял — нажал кнопку вызова диспетчера и теперь пытался через помехи втолковать девушке, в чем проблема. — Через час? Хорошо, девушка, ждем, спасибо вам. — бархатный голос Константина Юрьевича пробирал до мурашек. Он выпрямился, отстраняясь от динамика, и посмотрел на Сашу. — Ну что, часик придется подождать. Не хочешь мне ничего сказать, Саш? — Не хочу. — Цыпкин изо всех сил боролся с тошнотой. Пугало его не столько заточение в лифте, сколько необходимость разговаривать и то, к чему этот разговор должен был привести в итоге. Хотя, конечно, ограниченное пространство лифта не добавляло уюта. Саше казалось, что стены на него давят, постепенно сужаясь. — Сань?       «Я же не клаустрофоб» — подумал Саша, обреченно понимая, что паническая атака, пусть и не связанная с аварией, но все равно неизбежная, близко. Он открыл рот, чтобы ответить что-то терпеливо ждущему Косте и понял, что не может сделать вдох.       Он попробовал вдохнуть снова. Тяжелый хрип и минимум кислорода. И вот тут Саша по-настоящему испугался. От астмы он избавился уже давно и много лет не вспоминал про ингалятор. И тут здравствуйте.       Костя, похоже, понял, что что-то не так. Он прекрасно видел, что притворством тут и не пахнет — в глазах Цыпкина читался искренний ужас человека, который знает, что с ним происходит и ничего не может поделать.       О болячках юности Костя знал. И несмотря на твердую сашину уверенность в выздоровлении избегал курить при нем, чтобы не стать причиной рецидива. Но никогда прежде Саше не становилось плохо при нем, астма прошла задолго до их знакомства.       Костя знал, что чудесное спасение из ниоткуда существует только в детских сказках или плохих сценариях. Но сейчас он был готов благодарить кого угодно — хоть Бога, хоть Дьявола — за то, что в кармане куртки со вчерашнего вечера лежал ингалятор знакомой, которая забыла его во время встречи в театре. Хабенский машинально сунул его к себе, спутав с электронной сигаретой, которой изредка заменял обычные. Кто бы знал, что это ошибка окажется спасением!       Когда Костя вложил в его ладонь ингалятор с сальбутамолом, Цыпкин не сразу сообразил, чего от него хотят. Костя не давал страху завладеть собой, понимая, что сейчас все зависит от него. — Ну же, Саша, давай, ты знаешь, что нужно сделать. Кроме тебя самого никто не сможет тебе сейчас помочь.       Его голос, проникновенный, бархатный, с властными нотками, подействовал. Пусть мозг не до конца осознавал ситуацию, но тело вспомнило нужные движения. Потрясти баллончик, сделать выдох и задержать дыхание, вдохнув лекарство.       Потребовалось время, прежде чем Саша пришел в себя и смог сделать глубокий вдох, не кашляя при этом. Он посмотрел на Хабенского осоловелым взглядом: — К-кость… — Я, я. — кивнул Хабенский, поглаживая его по плечам, чтобы помочь писателю сосредоточиться на реальном мире. — А я… — Саша истерично улыбнулся и снова задохнулся. — Тише, тише, дыши. — Ага…       Если верить часам, прошло всего двадцать минут, но обоим мужчинам казалось, что они длились вечно. Не заботясь о сохранности костюма, Саша плюхнулся на пол и закрыл лицо руками. Он дышал тяжело, с присвистом, но уже сам, и задыхаться, кажется, больше не собирался. — Я… Ты поговорить хотел? — Цыпкину было плохо. Он чувствовал усталость, боль в груди после приступа (он успел уже забыть это ощущение). Стыд за то, что доставил беспокойство и напугал. На фоне всего этого изначальный страх, причина всех проблем, отошел на задний план. — Да, Саш. — Костя сел рядом с ним, бедром к бедру. Положил ладонь на его колено и заглянул в глаза. — Что с тобой творится в последнее время? — Ты же сам понимаешь… — обреченно простонал писатель. Действительно, проницательный Костя не мог не понимать. Он всегда читал Сашу как открытую книгу.       Хабенский кивнул: — Да, я понимаю. Но я хочу, чтобы ты сам сказал, Саш. — сравнить версии, так сказать. — он слегка улыбнулся и добавил уже серьезно. — Я не могу тебе помочь, пока ты сам не скажешь, в чем дело. Никто, кроме тебя самого, не сможет разобраться. Я могу только помочь, но главное должен сделать ты.       Саша сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, кка будто пробуя, работают ли легкие как следует. «Перед смертью не надышишься» — нервно захихикал он мысленно и выпалил: — Я понимаю, что ты совершенно другого уровня человек, талант, должности, статус. Назначение худруком… Кость, я правда понимаю, я же вижу, что пишут все, я понимаю…       Хабенский внимательно слушал его бормотание, не переставая поглаживать сашино колено. Это слегка заземляло и внушало отчаянную надежду, что все волшебным образом разрешится в лучшую сторону. — Что ты понимаешь? — Что трачу твое время и порчу репутацию. И это только рассказами, о Нас же никто не знает… — Саша вцепился обеими руками в бороду, ненароком выдирая волоски, и уставился в пол. — К психоло… К психотерапевту ты так и не сходил? — так же устало спросил Костя, когда Саша отдышался. — Да когда… — вхлипнул Цыпкин, все еще не поднимая взгляд. — Я тебя позорю. — Нет. — Да. — Мне, наверное, виднее, что меня позорит, Сань? — Хабенский сказал это мягким тоном, однако возражений он не допускал. Ответом ему послужило хриплое сопение. — Я люблю тебя, Саш. За те годы, что мы вместе, это не изменилось, что бы ты не напридумывал себе. — А я-я тебя… — Саша уткнулся лбом в его плечо. — Прости. Я не не верю тебе… Просто мысли… Постоянно… И тебя только утомляю еще больше, а ты же и так… — Тщ-щ… — Хабенский поцеловал его в макушку. — Не надо, Саш. Не утомляешь, родной. Мне больно видеть, как ты накрутил себя, но это решаемо. Давай следующий выходной не в Питере с пышками, а у специалиста? Я знаю нескольких хороших, мы можем попробовать разных, пока не найдем того, кто тебе поможет. — Мы?.. — Конечно. Вместе. — Мы зажжем? — Саша слабо улыбнулся сквозь слезы, впервые за долгие дни чувствуя умиротворение. — Я зажгу. — А я потушу. Лифт тронулся.