Некрофобия

Старая собака со шкурой пыльно-желтого цвета, как у льва, легла посреди дороги и даже не думала сдвигаться с места. Хорошо, что район был окраинный и по дороге редко ездили машины. Иногда проезжали две-три, не обращая на собаку внимания, они спокойно объезжали ее как естественное препятствие. Водители давно были знакомы с этой шавкой, и ее причуды нисколько их не удивляли, даже наоборот – умиляли. Пару раз окна машин опускались, и из салона вылетала косточка или кусочек колбаски, и доносились присвисты и причмокивания. Впрочем, собака даже не смотрела на их сторону, как будто все эти жалкие людишки с их жалкими подачками были ниже ее достоинства. Но вид одной машины заставил ее оживиться: она приподнялась со старческой неповоротливостью, завиляла хвостом и подала голос. Рядом с ней притормозил большой серебристый джип. Дверь отворилась, щелкнул ремень безопасности и из салона наполовину высунулся тучный мужчина в деловом костюме. Он ослабил узел галстука, протер потную лысину платком и раскрыл объятья собаке. Та вскочила, на миг превратившись в озорного щенка, каким была много лет назад, махнула хвостом и разинула пасть, чтобы залиться радостным лаем… Залаяла она все таки или нет неясно: за гудком грузовика я не расслышал. Да и какая нахрен разница?! Ебанная собака исчезла под колесами многотонной фуры почти мгновенно, джип от лобового столкновения смялся, как фантик. Даже сквозь адский рев клаксона я расслышал визжащий вопль водителя. Пару метров его протащило вперед, затем отбросило в сторону. И грузовик помчал дальше, оставив после себя кровавую кашу на дороге. Кто был за рулем грузовика? Да я, кто же еще?! Я вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели и вены на руках вздулись. Ногой я вдавил педаль газа до упора и продолжал давить, желая ехать еще быстрее. Вот только как бы быстро я не ехал от опасности, затаившейся в глубине салона ,не уехать. Я знаю, что он стоит прямо за мной. Я чувствую его гнилостный дух, слышу как из него что-то капает, из дыры в его горле со свистом выходит воздух, словно воздушный шарик сдувается. Я знаю – он не моргает. Его глаза вышли из орбит, на его лице застыла предсмертная агония. Я убил его три дня назад и зарыл в лесу, а сейчас он стоит за мной с огромной дырой в шее, откуда вытекает что-то зловонное и черное, густое как нефть. Не хочу смотреть в зеркало. Ни за что. Некрофилия… В этом слове мне слышится зеленый шум леса: шепот ветра в листве, шорох подстилки под ногами, листья и сосновые иголки, живая тишина, пересвист и перестукивание птиц. Я слышу, как шуршит влажная плодородная почва, как в ней прорывают туннели слепые черви, как муравьи перебирают лапками по внутренней стороне голого черепа. Я почти слышу, как разлагается его тело, в этом звуке чувствуется и тихое потрескивание гибнущих клеток, похожее на треск электричества, и звук воды стекающей в сливное отверстие, это уходит его жизнь, и вязкое липкое скольжение мертвой крови по его мертвым сосудам, упрямо подчиняющейся гравитации. И над всем этим запах леса после дождя, который поклялся безмолвно хранить мою тайну. Увы, в наше время даже природе нельзя доверять. Он – тому доказательство. Некрофобия… Я не люблю смерть. Мне неприятна ее холодная эстетика. От одного вида ее атрибутов у меня кровь стынет в жилах. Вид мертвого тела вызывает у меня истерику. Не люблю кладбища и кресты. И как же такой как я жизнелюб и танатофоб взял в руки нож и всадил его в глотку бедному парню? Именно из-за любви к жизни. Я убил его, чтобы жили другие. Моя жертва – лидер террористической группировки. Он убивал людей, много людей, с такой же легкостью, как мы – насекомых, даже легче. Если бы я не заманил его в лес три дня назад, он бы пригнал эту фуру набитую взрывчаткой на самую людную площадь города и подорвал бы там все к чертям собачьим. Я не мог этого допустить. Кто же я такой? Я - предатель, а не герой. Я – Иуда темного мессии. Так уж вышло, что я был правой рукой моей жертвы. Поэтому именно меня он решил сделать своим напарником в перевозке взрывчатки, и доверился мне, когда я предложил остановиться в лесу. … Его руки на моей талии. Первобытный танец. У него горячие и сухие губы, шершавые на моей липкой коже. Мне тошно, голова кружится и температура тела все растет. Просить его остановиться нельзя – можно только жмуриться и сглатывать тошноту. Ему нравится трогать меня? Касаться моего тела? Лишь бы не нащупал ножа в рукаве. Пока я прижат к нему все хорошо, затылком касаюсь коры дерева – отвратительно. Его движения такие судорожные, ему хочется всего и сразу, но он не будет ничего делать, если я откажусь. Хороший мальчик. Приняв мою «любовь», он безропотно надел на свои глаза шоры влюбленности и передал мне кнут. Моя послушная лошадка, везущая грузовик с тротилом. Лениво положил руку ему на затылок, притянул к себе, он с готовностью вцепился в мою шею зубами, кусает ее, оставляя следы, и лижет горячим слюнявым языком. От него разит табаком. Сучий потрох. Он прижал меня к дереву, я бессознательно попытался его оттолкнуть, сунул бедро ему между ног – почувствовал его стояк, отвернулся – его дыхание столкнулось с моей щекой. Я не выдержал. Нож скользнул в ладонь быстро и четко. В следующую секунду кровь зафонтанировала из его шеи… Я бросил быстрый взгляд на зеркало. Гнилая кровь тягуче стекает по его одежде. В ее складках копошатся насекомые, а может мне мерещится? И вот эта вот большая личинка, что вылезла у него изо рта вместе со сгустком крови, и черви в его зияющей ране, и эти затянутые белесые дымкой глаза с зрачками неправильной формы, и эта его серая кожа… Черт! Я не заметил дерево, поваленное поперек дороги, и грузовик наехал на него. Машина подскочила, но сведенные судорогой пальцы не выпустили руль из своего цепкого плена. Сердце мое, казалось, брызнуло из горла вперемешку с легкими, но то была всего лишь блевотина. Вонь стала невыносимой, от нее невозможно было ни вдохнуть, ни открыть глаза. Слезы застлали мой взор. Когда раздувшаяся тяжелая ладонь накрыла мою шею, почти любовно поглаживая волосы, меня стошнило еще раз, и на этот раз зловонная масса цвета темной охры полилась и из носа. Я не мог сопротивляться, не мог отпустить руль, не мог оттолкнуть от себя труп. Он елозил своими черными окровавленными губами по моей шее с возбужденным сипением. Я опустошал желудок, скручиваемый спазмами дикой агонии, пока не начал исторгать из себя куски гнилого мяса. Что за черт?! Я захотел вырваться из этого кошмара, но мои руки слились с рулем в единую пульсирующую массу, перевитую толстыми венами. Я захотел вскочить, но у меня не оказалось ног. Кабина превратилась в гроб, что катит прямо в ад. Из моего живота торчала его рука. Так вот оно что. Я мертв. Так давно, что уж забыл об этом. На сухих глазах не выступило ни слезинки, чтобы оплакать собственную кончину; а его рука гладила мои легкие изнутри, утешая ли? Он внутри меня – какая ирония. Его зубы впились в мою шею. Затрещала плоть, и я закрыл глаза.