рецепт для любителей погорячее

— Обожаю слышать, когда Петя так гнусно смеётся, — Паша повышает голос, чтобы его слышали люди в гостиной, но от своего дела не отрывается, ловко шинкует овощи к мясу, готовясь прокормить собравшуюся ораву. — Я бы хотел перестать гнусно хихикать, но не могу, — звучит Петин ответный рык, и ему вторит Наташино звонкое: — И не будет! Этот обмен репликами сопровождается звоном пивных бутылок и дружным ржачем окружающих. Паша сегодня в необычайно приподнятом расположении духа и думает, что обожает такие вечера: полные вкусной еды, дружеских разговоров, взаимных подначек и английского футбола. — Тебе помочь? Когда Паша оборачивается через плечо, Серёжа стоит, прижавшись плечом к дверному косяку, и смотрит на него очень и очень тёплым взглядом. — Не, я уже почти. Как там они? — отвечает Паша, подцепляя ножом колечко красного перца и отправляя его в рот. Серёжа следит за его движениями, залипая на острый блеск ножа и Пашин рот. Паша ухмыляется в ответ, остро скаля зубы. — В целом, если сейчас будет вторая жёлтая карточка, я не удивлюсь, — через мгновение всё-таки отмирает Серёжа и отталкивается от дверного косяка, делая шаг вперёд и сокращая расстояние между ними на и так небольшой кухне. — Паш, я пьяный, — будто по секрету признаётся он. Паша и сам слышит это по его голосу и по хмельному дыханию. Серёжа прижимается к его спине, обжигая пьяной теплотой. Он утыкается в него лбом, дышит тяжело, чуть возбуждённо, и Паша ловит его желание всем собой, заводясь словно по щелчку. — Ну и что же нам делать? — притворно удивляется он и будто ни в чём не бывало продолжает резать их будущий ужин. — Все эти люди в той комнате изволят жрать — и как можно быстрее. Серёжа добрый, Серёжа в первую очередь думает обо всех людях на свете. Он тяжело вздыхает Паше в спину и ложится щекой к его лопаткам, а бёдрами притирается к заднице. Стояк ощущается даже сквозь две пары джинс. Паша, наверное, злой человек, но он не может перестать улыбаться. Серёжа проводит рукой по его плечу, щупает, тискает крепкие бицепсы, а затем, осмелев, лапает Пашу за грудь, спускаясь ниже и просовывая ладонь под пояс джинс. Тугая пуговица не поддаётся, но Паша не спешит помогать ему, лишь упирается руками в столешницу по обе стороны от разделочной доски, широко, устойчиво, и позволяет Серёже творить, что вздумается. Тот наконец-то расправляется с молнией и просовывает руку за плотную ткань, сквозь бельё сжимая Пашу до удовлетворённого вздоха. Голоса в гостиной меж тем не смолкают, напоминая о том, что они не одни. Футболисты, судя по всему, продолжают творить дичь, но дичь весёлую: кто-то забивает, кто-то кричит, кто-то высовывается в коридор ещё за пивом, по счастью, проигнорировав кухню. Паша позволяет Серёже ещё несколько скомканных движений, а потом предупреждающе зовёт: — Муравьёв... Он оборачивается в Серёжиных руках, не выпускает нож из рук, отгораживаясь им от Серёжи, как щитом — что, по здравому размышлению, не такая уж разумная идея. Алкоголь и правда ударил Серёже в голову, его глаза блестят, а на губах играет улыбочка, которую Паша привык видеть только в спальне. Он не расцепляет рук, сжатых вокруг Пашиной талии, смотрит на него расхристанно, влюблённо, а потом высовывает длинный розовый язык и, так и не сводя с Паши шального взгляда, медленно проводит им вдоль острого лезвия. Если бы Паша мог выгнать сейчас всю орущую футбольную делегацию из квартиры, он бы сделал это немедленно. Но к сожалению, это даже не его квартира, а Трубецкие вряд ли поймут его священный порыв. — Блядь, Муравьёв, — Пашин голос звучит придушено, но он чувствует, как кровь устремляется вниз и изо всех сил старается хотя бы не хрипеть, — если бы я знал, что тебя так заводит мой нож… Серёжа сдавленно хрюкает, безбожно портя эротизм момента. — Трахни меня уже, — просит он и аккуратно, движением куда более уверенным, чем положено столько выпившему человеку, забирает злополучное лезвие у Паши и легко крутит им между пальцев. У Паши темнеет в глазах одновременно от страха за него и возбуждения, он видит лишь яркие вспышки на металле и безумный, поплывший Серёжин взгляд. Он берёт себя в руки, перестаёт опираться на столешницу, выпрямляясь и приосаниваясь, изо всех сил стараясь проецировать контроль. Отобрать острейший нож из внезапно неловких и ставших слабыми Серёжиных рук оказывается делом пары секунд. Паша сжимает его запястье, и тот млеет и тает, прижимаясь к нему всем телом и будто стекая между его пальцев. Паша так и стоит с расстёгнутыми джинсами, ему остаётся только справиться с Серёжиной одёжкой, и вот он уже мокрый, жарко дышащий в его руках. Оливковое масло оказывается очень кстати. Серёжа вжимается лбом в его горло, пылко стонет и толкается бёдрами вперёд. Паше неудобно ласкать одновременно его и себя, он матерится сквозь зубы, перехватывает нож за тяжёлую ручку и Серёжу в своих руках, упираясь тупым концом ножа ему под лопатку, и притягивает его к себе ближе, глуша вырывающиеся стоны. Серёжа вздрагивает всем телом, будто чувствует лезвие спиной, и опережает Пашу, кончая ему на пальцы. Паша стонет — разочарованно и, наверное, громче, чем они могут себе позволить. Они замирают, дыша синхронно, Серёжа — благостно, а Паша — в ожидании. Проходят тягостные секунды, и его надежды оправдываются, когда Серёжа опускает юркую ладонь между ними, так и не открывает глаз и слепо тычется губами ему в щёку, движет пальцами и одновременно шепчет на ухо. Как только Серёжа с Пашей умеет. Катя (не хозяйка квартиры, это бы сулило им большие неприятности, а Серёжина Катя) находит их на кухне пятью минутами позже. Расслабленный и сытый, Серёжа сидит, спрятавшись за круглым столом в углу кухни. Перед ним дымящаяся кипятком кружка с чаем, и он увлечённо пересказывает события первого тайма. Форточка за его спиной нараспашку, и прохладный воздух с улицы освежает заполненную шумом шкворчащего на сковородке масла комнату лучше любой вытяжки. Паша копошится между плитой и раковиной, вытирая руки о вафельное полотенце. — Командуй там мужиками, пускай накрывают на стол. Я начал уже мясо жарить, тут дело пары минут, — даёт решительные указания он, игнорируя красноречивые взгляды, которыми обмениваются Серёжа с Катей. — Вот только домою нож.