А зверь скалится...

Что бы ни говорили, а люди − удивительные существа. Не все, не каждый, но среди них существуют те, что способны на великие жертвы, великие подвиги. Те, что готовы покорно следовать за своими королями, те, что могут заключить сделку с монстром, дабы спасти единственного любимого Короля… − Прошу тебя, спаси его, − тихий женский голос уже третьи сутки молит чудище о спасении. Избитые в кровь тонкие коленки нестерпимо саднит от, казалось, уже въевшегося в раны песка. Обветрены руки, иссушены губы, и потрепано некогда цветущее красками праздничное кимоно дорогого пошива. Из растрепанной прически на маленькие хрупкие плечики спускаются несколько коротких сизо-черных локонов. Пересохшее горло нестерпимо щемит, поэтому вместо голоса наружу рвется лишь еле слышный шепот: − Пожалуйста…cпаси его. Легкий ветерок своей детской пухлой ладошкой подхватывает мольбу и уносит куда-то вдаль, к лесу, к горам, и только обрывки слов долетают до темного отверстия глубокой пещеры, где в очередной раз, под недовольное звериное фырканье, касается ушей монстра. И тогда он, наконец, решает выйти. Воздух останавливается на полпути, выдохом застревая в глотке, когда девушка видит вышедшего из тени зверя. Земля податливо сминается под тяжестью огромных когтистых лап, а лунный свет безнадежно путается и застревает в снежно-белой шерсти, отчего шкура, подобно стальным иглам, блестит и светится. Монстр улыбается, скалится, обнажая белесые клыки и искажая морду в подобии ухмылки. И насмехаются звериные глаза − две янтарные луны на фоне свинцово-черного небосклона. Человеческое тельце трепещет и трясется, но ноги сами тянутся к чудищу, отбрасывая животный страх в темное море леса за спиной. Она идет медленно, уверенно, красиво, как и подобает. В темно-синих, почти черных глазах лишь уверенность и надежда. Такая непоколебимая и искренняя, что даже тварь на мгновение замирает, наблюдая, как ночное светило бликом отражается в темных зеркалах, подрагивая. Поступь девушки затихает… − Ты действительно готова на все ради своего Короля, мелкая? − неестественный стальной голос клинком рассекает ночную тишину. Скрежещет металл, и хрусталем звенит изголубо-белая шерсть − чудище смеется, ухмыляется. − Я спасу его, но при одном условии, женщина. Девушка смиренно молчит, когда луна в иссиня-черных глазах дрожит, перекатывается на ресницы и каплей скользит по щеке, задерживаясь на губах. И много ещё таких лун катится по бледному девичьему лицу, заставляя пощипывать глаза и поджимать губы, увлажненные горько-соленой влагой. Вся королевская гордость и стать тонет в кристальных слезах, когда на лице появляется такая робкая, тихая улыбка. И ветер снова подхватывает с женских губ слабое, но такое искреннее «спасибо». *** По договору она должна служить ему ровно год. Лишь раз в три дня он позволял ей выходить из пещеры, чтобы собрать хворост, ягод, насладится солнечным теплом, в конце концов. К издевкам, ухмылкам и колкостям она уже давно привыкла. И к зубастой, вечно скалившейся пасти, и к хищным глазам − ко всему привыкла. Даже кровь, каждый вечер алыми цветками распускавшаяся на серебряной шкуре, уже не вызывала былого отвращения. Каждый раз он клал свою морду ей на колени, и каждый раз она маленьким гребешком − единственным, что у нее осталось от родного дома − вычесывала грубую, слипшуюся от крови его врагов шерсть. В такие моменты она иногда позволяла себе ладошкой провести по его загривку и нежно погладить чувствительные уши, касаясь маленьких колючих кисточек на концах. Зверь часто блаженно прикрывал глаза, пряча янтари под веками, и тихо начинал рычать. Наверное, потому, что мурлыкать тварь никак не умела. − Сколько ты уже находишься здесь, мелкая? − колючий металлический голос, отравленный ввыклым язвительным ядом, тянулся лениво, медленно. Каждая ворсинка шерсти искрой пылала, отражая маленькие язычки пламени в костре − единственным источником света. Обычно, когда голова чудища мирно покоилась на женских коленях, девушка чаще всего молчала, но необычный вопрос из уст хозяина не мог не вызвать легкой полуулыбки на её лице. − Я же просила больше не называть меня так. У меня есть имя, − маленькая бледная ручка не спеша пригладила короткую шерсть на волчьей морде и мягко, почти не касаясь, пальчиками провела от спинки носа до лба. − Мое имя − Рукия. Не верится, что ты не смог запомнить его за полгода. − Полгода значит? Ахахаха! Да ты сильнее, чем я думал! − стальной смех эхом отразился от пещерных стен, будоража кровь и иглами впиваясь в голову. − Тогда я подарю тебе кое-что, мелкая! − монстр чуть приподнял голову. − Закрой глаза. Девушка молча послушалась. Внезапно тело обдало леденящим холодом, кости продрало морозом, и по спине стаей пронеслись крупные мурашки, пощипывая чувствительную кожу. Под ладонями постепенно исчез густой мех, ворсинками опавший на камни, постепенно прошла тяжесть, которая свинцовой плитой давила на ослабшие колени. Девушка не удержала удивленного вздоха, когда подушечками пальцев почувствовала горячую гладкую кожу, кажется, лба. Неожиданно ласковым показался и голос, шепотом ласкающий уши. − Раз ты у нас Королева, то я буду твоим Королем, Рукия. В голове молнией мелькнула одна единственная заветная мысль, от которой сердце стало неистово биться, с каждым новым ударом стараясь пробить клетку ребер. Руки мелко задрожали, когда брюнетка медленно, трепетно охраняя хрупкую надежду от реалий, открыла глаза. Она готова была закричать, когда в зеркальной поверхности отразилось такое родное, до боли любимое лицо. Пусть бледное, пусть бесцветное, искривленное хищной улыбкой. Пусть вместо тепла карих глаз, она встретилась с желчью янтарей, насмехающихся над человеческими чувствами. Пусть! Дрожащие пальцы аккуратно, стараясь не разрушить эту мимолетную иллюзию, прошлись по лбу, вискам, скулам, задержались на губах. С каждым новым прикосновением луны вновь заполняли синие глаза и каплей разбивались о белую-белую кожу твари. − Ичи-го…− дрожащими устами произнесла Королева, роняя голову на плечо своего Лжекороля. Голос все-таки сорвался на крик, и девушка уткнулась в мужское плечо, цепляясь ноготками за его белое кимоно, зарываясь в седые волосы и плача, плача, плача… А зверь все улыбается, скалится… С тех пор он появлялся перед ней только в «королевском» обличии, лишь изредка, в особо холодные зимние ночи, возвращая себе первоначальный вид, позволяя девушке согреться, зарывшись в густую мохнатую шерсть. Тогда же у него появилось и имя. «Хичиго» − так окрестила его Рукия. Поначалу его раздражал и людской облик, и слишком простое, слишком похожее имя, но все это стоило тех незаметно брошенных девичьих взглядов, коими он был удостоен каждый день и каждую ночь. До безумия и дикого хохота было приятно наблюдать, как девушка тайно рассматривает его спину, руки, волосы и вспоминает при этом своего ненаглядного Короля. Вот только ухмылки и хищный оскал постепенно затухали, искры надежды в синем озере глаз больше не вызывали насмешек, а тихие «Ичиго», слетающие с маленьких губ почти каждый вечер, стали попросту раздражать, нервировать до скрежета зубов… *** − Пре…крати, Хи-чиго… − прислоненная лицом к стене девушка дышала глубоко и медленно, поджав губы, чтобы − не дай бог! − из них не вырвался стон. − Хватит. − Ну-ну, Рукия, всего один день остался, − медленно, очень медленно демон провел горячими пальцами по обнаженной девичьей спине, касаясь чуть выступающих позвонков, и остановился между лопатками, сильнее прижимая податливое тело к стене. Насмешливый голос прозвучал у самого уха, щекоча кожу, обжигая. − Ты же ждешь своего Короля, м? − бледные ногти буквально вгрызлись в нежную кожу, выдавливая из женского горла сдавленный стон и заставляя девушку сжать руки в кулаки и сильней прикусить губу, обессилено упираясь в скалистую стену. − Что…тебе нужно? − Рукия слегка вздрогнула, почувствовав, как одна рука крепко обхватила её талию, а ладонь потянулась к ребрам, чуть поглаживая их. − Знаешь, за этот год я вдоволь насмотрелся на него. Как и обещал я помогал ему, одалживал свою силу…И до чего же весело было наблюдать, как он, изнемогая от боли, весь в крови, изранен и избит, вновь поднимается с твоим именем на устах, − с каждым произнесенным словом хищная улыбка становилась все шире и шире, превращаясь в оскал. Хичиго уткнулся носом в черную макушку волос, вдыхая лесной, немного пыльный, но чертовски приятный запах. − А сколько раз он приходил сюда, к пещере, знаешь? Сколько раз он бросался на меня, когда я упоминал твое имя? Глупый и слабый Король… Девушка, казалось, сейчас захлебнется сочившимся из каждого слова ядом. Целый год она не смела даже упоминать о Нем, следуя наложенному ещё в первый день запрету. А теперь тварь говорит о нем так просто, так открыто, что каждый звук электрическим импульсом пробегает по оголенным нервам, а горячие прикосновения − такие похожие, такие обжигающие − мгновенно впитываются в кожу. Тварь медленно потянулась рукой к подбородку девушки, разворачивая к себе лицом. Такая измученная, утомленная, но стойкая и…такая красивая. Лжекороль подался вперед и, не касаясь, прошептал прямо в маленькие губы: − Я. Хочу. На его. Место. В синих глазах отразился не просто страх, ужас. Такой же кошмар, как и год назад, когда тело Ичиго пробили насквозь, оставив страшную дыру в груди. Когда она заглянула в пустые потемневшие глаза, и все внутри оборвалось и с диким грохотом упало куда-то вниз, в ноги, огромным булыжником придавливая к земле. Тело девушки неожиданно обмякло, будто мирясь со своей дальнейшей участью, и руки безвольно опустились. Она догадывалась, что демон не отпустит её просто так. Догадывалась, что тот захочет большего, но все равно старательно лелеяла надежду в своем сердце. Опустившись на колени, Рукия из последних сил выдохнула слова: − Я… пришла к тебе, умоляя спасти Ичиго. И готова…служить тебе ещё десять лет только за то… чтобы ты не трогал его… Брюнетка почувствовала, как с каждым её новым выдохом привычный язвительный оскал медленно сползает с белесого лица, как золотые глаза смотрят с нескрываемым презрением, злостью − жалостью? − , а хватка рук ослабевает, отпуская талию, освобождая от мучительно горячих пальцев. − Даже если я убью его, то новый Король не имеет право существовать без своей Королевы, − тихий и на этот раз совершенно непривычный голос незаметно растворился в воздухе, когда его обладатель исчез, оставив задумчивую девушку в одиночестве. Снова. *** Фарфоровое солнце, так же как и год назад, мирно покоится на темном, покрытом россыпью звезд-пылинок небе, озаряя лес и горы бледным светом. Все тот же легкий ветерок, ни капли не изменившийся за это время, играет ветвями высоких деревьев, шуршит листьями, волнами качает траву. Наконец настал тот день, − ночь, − когда она сможет увидеть Его, сможет Ему улыбнуться, дотронуться, почувствовать тепло карих глаз, услышать голос. Наверняка после стальных нот он покажется ей до невозможности бархатным. Она прекрасно помнит его лицо, но все равно становится немножко стыдно за то, что она ушла, ничего не объяснив; за то, что, вспоминая ярко-рыжий, почти мандариновый цвет волос и теплые карие глаза, в сознании всплывает еще одно лицо. Бледное-бледное лицо, которое не появлялось со вчерашнего вечера. − Обо мне думаешь, мелкая? − вышедший из леса в своем истинном обличии зверь снова режет тишину невидимым клинком своего голоса. Он снова усмехается − наверное, улыбаться тварь, так же как и мурлыкать, не умеет. − У меня снова подарок для тебя. У Рукии чуть не подкашиваются ноги, когда из-за спины монстра выходит её Король. Запыхавшийся, немного растерянный, в помятом черном кимоно, − совсем не королевской одежде, − с перекинутой за спину любимой катаной он стоит и в оцепенении смотрит на свою Королеву. Рыжие отросшие пряди закрывают шею и спадают между глаз. Удивленных, растерянных, но таких счастливых теплых глаз, что девичье сердце пропускает несколько ударов. И нет той ужасной дыры, насквозь пронзающей его грудь. Спасибо… нет, не Богу…спасибо тому зверю, что стоит рядом и лишь молча наблюдает, как изменяется девичье лицо. − Рукия… − немного хриплым и осипшим голосом произносит Ичиго, делая неуверенный шаг вперед. − Рукия! − он срывается с места и в несколько шагов оказывается совсем близко с Ней. Так близко, что она ощущает тепло его кожи, рук, горячее дыхания на своей макушке и слышит произнесенное молитвенным шепотом свое имя. Она крепко прижимается к его груди, обхватывает тоненькими ладонями лицо и, наконец, чувствует, как рыжие прядки касаются кончиков пальцев. За одно это мгновение она готова продать душу дьяволу. − Все хорошо, дурачок, − девушка произносит это сквозь улыбку и слезы, наворачивающиеся на синие бездонные глаза. − Все хорошо… Двое, Король и Королева, стоят, прижавшись к другу, крепко сжимая в объятьях, боясь снова потеряться. А зверь медленно, с несвойственной ему тишиной, проходит мимо, к пещере, и лишь два янтаря иногда косятся на Нее и Него. Монстр не спеша заходит в пещеру, погружая тело в черноту тени, и беззвучно звенит цепью, петлей намотанной на широкую шею и ведущей к маленьким бледным рукам его Королевы. Не она служила ему целый год. Это он, как послушный пес, рвался к ней каждый вечер, чтобы вновь почувствовать тепло её ладоней… Что бы ни говорили, а люди − удивительные существа…