Монеты

В первый раз Каз почувствовал ее, когда ему было восемь. Он никогда еще не переживал что-то настолько захватывающее. Жизнь на ферме была монотонной. Каз любил Джорди и папу, и пастушьих собак. Все было таким приятным, спокойным, уютным. А потом… А потом он почувствовал ее. По спине пробежала дрожь, и его охватило чувство полета и ни на что не похожий восторг. Он играл в поле и подбрасывал к небу пучки соломы, гадая, как высоко он сможет их забросить, а они осыпались на его темные волосы, примешивая золото к цвету воронова крыла. В смятении, он помчался назад к сараям так быстро, как только могли нести его маленькие ноги. С раннего детства папа рассказывал Казу и Джорди о родственных душах, о том, как они могут чувствовать эмоции друг друга. О связи между их сердцами, которая остается до самой смерти. Он говорил о матери Каза и о том, как узнал, что она его родственная душа: она разнервничалась, когда он впервые пригласил ее на танец на фестивале урожая, а он посмотрел ей в глаза и увидел в них отражение своих собственных чувств. - Но дело вовсе не в родственных душах, - добавлял всегда папа. – Я влюбился в вашу маму задолго до того, как узнал о нашей связи. С тех пор каждый раз, укладываясь в постель, Каз мечтал о том, как узнает о своей второй половинке. Он хотел почувствовать кого-то. Папа сказал, что никогда не знаешь, когда приходит связь. Некоторые люди никогда не находят родственную душу. Джорди, например, еще ничего не чувствовал, но он был терпелив. А Каз никогда не отличался терпением, и в день, когда он наконец осознал эмоции своей родственной души, он не мог нарадоваться. С того дня Каз начал мечтать о встрече со своей родственной душой. Он не знал, кто это будет, даже представить не мог. Но это точно кто-то очень яркий. Счастливый. Никогда раньше он не испытывал такого чувства счастья и полета. Впервые он стал действительно жадным. Он хотел заполучить каждую ее эмоцию, раз уж пока не встретил ее в реальной жизни. *** - Это придет тогда, когда придет, чотта сах. Так обычно отвечали родители Инеж, когда она спрашивала их о родственных душах. Но она не часто это делала. Ее больше интересовал канат, возможность подняться еще на дюйм выше и проделать еще один трюк, игры с кузинами и посиделки с семьей. Она мало интересовалась отношениями, но порой задавала вопросы. Большинство узнавало о своих половинках довольно рано, и дело было не в том, что Инеж, которой только исполнилось девять, запоздала. Ей просто было интересно. В ее вопросах не было напряжения или разочарования, только удивление и любопытство. Мама рассказывала ей историю о том, как ее даадэ ма встретила даада. Дедушка как раз закончил свое первое выступление, а за кулисами ждала своей очереди ее бабушка. Они посмотрели друг на друга через палатку и сразу все поняли. В других историях рассказывалось о чувстве радости, нервозности, а порой и грусти. Но каждый обладатель половинки всегда говорил о том, как волнующе было впервые почувствовать эмоции другого. Но никто не сказал Инеж, что это может быть таким ужасным. Вот она, растянувшись на траве, смеется с друзьями и наслаждается ранним утренним солнцем. А уже в следующую секунду горло сковывает от нехватки воздуха. Она убежала подальше ото всех, туда, где никто не увидит, как она задыхается от ярости и страха, бурлящих в крови. Она взобралась к самому своду шатра, надеясь, что высота, ее верный друг, поможет справиться с тисками на сердце. И это продолжалось… Она не знала как долго. Это могли быть часы, дни. Ее эмоции метались между страхом и гневом, вызывая желание то убивать все на своем пути, то свернуться комочком и спрятаться от всего мира. А еще было отвращение. Постоянное отвращение. Словно желчь забила ей горло и душила изнутри. Инеж вцепилась пальцами в стропила, и горячие слезы текли по ее щекам. Она была обычным ребенком, и в тот день ее коснулась смерть, хотя ей потребовались годы, чтобы осознать, что именно произошло. Отец нашел ее трясущуюся и зарывшуюся в складки шатра и опустил вниз. Когда они пришли домой, Инеж едва могла говорить. Ей понадобилось несколько часов в безопасности с родными прежде, чем рассказать о том, что она почувствовала. Ее родители обменялись взглядами, которых она не поняла. Она была еще слишком маленькой, что бы знать: они задавались вопросом, какой же ужас пришлось перенести ее родственной душе. Как ребенок, вероятнее всего, ее лет может переносить такое? - Твоя пааяр страдает, - сказала мама. Сулийцы считали родственные души двумя половинками одной души – двумя сторонами монеты. – Однажды вы встретитесь, и ты все поймешь. Любовь – это сила, чотта сах. Твоя родственная душа поможет тебе быть сильной, а ты поможешь ей, если вы этого захотите. Инеж знала, что она не обязана связывать себя со своей пааяр, родственной душой. Святые оставляют выбор. Но с того дня она постоянно думала о ней, и каждый раз в ее вены просачивались искры гнева или ее грудь сжималась от паники. «Я только хочу помочь», - думала она и пыталась послать тепло по тропе душ. Но в ответ получала только тишину. *** Кеттердам сломал Каза Ритвельда, а затем снова его пересобрал. Мальчик, которым он был, умер в гавани, но его душа решительно отказывалась в это верить. Его жизнь теперь была клубком из драк, ярости и пятен крови на земле. В следующие шесть лет он обрел новую фамилию – Бреккер, а еще репутацию человека ради денег готового на все. Его прозвище, Грязные Руки, отсылало не только к готовности взяться за любую работу, но к перчаткам. Как только он надел свою первую пару, он больше их не снимал. И, скрытый под ними, он наконец стал тем, кем действительно являлся – неприкасаемым. Ну, по крайней мере, это касалось кожи. Единственной формой привязанности, тепла, от которой он так и не избавился, была его родственная душа. Он считал, что ей пора бы сдаться, но кем бы ни был человек с той стороны, он мог посоперничать с Казом в упрямстве. Каз мог делать все что угодно, но время от времени ощущение надежды - яркое, золотое и светлое, которое он не мог себе позволить в реальной жизни - поднимало его настроение на короткое мгновение. Он мог его подавлять, игнорировать и сосредотачиваться на гневе при мысли о Роллинсе и потерянном брате. Но почти всегда он снова и снова получал своеобразное утешение от своей второй половинки. Иногда через их связь с той стороны просачивалось чувство разочарования или смущения – истинные эмоции, а не попытка заботиться о нем. И Каз изо всех сил старался сдерживаться, чтобы не посылать незнакомцу свои чувства. Но иногда они просачивались: когда он видел Роллинса или когда был вынужден дотронуться до чьей-то кожи. Последней вещью, в которой нуждался Каз, было наличие человека, способного копаться в его мозгах и знать все его сокровенные тайны. Кто бы это ни был, не стоит ему иметь дело с тем, что у меня в голове. Это ужасное место, достаточно и того, что это приходится делать мне. Как правило, именно так выглядело общение Каза с его второй половинкой со дня смерти Джорди, ведь все его эмоции были сосредоточены исключительно на мести. С ее же стороны он не чувствовал ничего кроме тепла. Пока однажды он не укрылся в Клепке со сломанной ногой, к счастью, в одиночестве. Он мог справиться со своим собственным кошмаром. Со своим собственным страхом. Но это было что-то незнакомое, но однозначно плохое. Его сердце колотилось, руки тряслись. Что, дьявол побери, происходит? Это… Это было чем-то новым. Это был крик ужаса, это было одиночество, это был холод, темнота и страх. И это не прекращалось. Он свернулся под одеялом, дрожа от ужаса в течение нескольких часов, благодарный за травму, которая избавила его от необходимости выполнять свою работу с Отбросами. Выматывающий страх мучил его целую неделю, и он понимал, что это исходит от его родственной души. Он знал, что-то не так, и даже начал расспрашивать о слухах в городе. Он не понимал, что происходит, почему она мучится так долго, почему страх не утихает. И почему, задавался он вопросом снова и снова, он чувствует все это, если давно уже стал бездушной тварью. Эта неделя была агонией, но это было ничто по сравнению с тем, что случилось потом. Ничего Беспокойство Каза расползлось по их связи быстрее, чем он смог себя остановить. Между ужасом и тишиной, которая как камень тянула ко дну, прошло несколько дней. Краткий миг замешательства, проблеск надежды. А потом опять ничего. В течение месяца каждый день Каз пытался почувствовать свою вторую половинку. Он не осознавал, как сильно он привык находить утешение в ее эмоциях, несмотря на то, что всегда пытался удержать от этого желания. Она была в твоем сердце всегда, до самой смерти. И Каз не думал, что это случится так скоро, еще до того, как они даже смогли встретится. *** Крошечный уголок своего сознания Инеж оставила для молодой девушки, которая могла испытывать отвращение к тому, что переживала. Которая могла почувствовать ужас, с каким приходилось справляться. Но эту молодую девушку пришлось заставить замолчать, чтобы выжила другая. Она оцепенела, отключила чувства, чтобы избежать перепадов настроения Хелен. Она исчезла, и все сильные эмоции оказались в ловушке ее разума. И эта ловушка сжималась день ото дня, по мере того, как дух Инеж иссякал. Её вторая половинка хотела помочь. Инеж чувствовала это. Моя помощь приходилась тебе не по вкусу. А теперь тебе придется отпустить меня. Она должна была исчезнуть полностью, и, тем не менее, настойчивые рывки продолжались каждые пару недель. Так теперь она стала интересна своей второй половинке? Теперь за нее крепко держались, когда она сама была готова исчезнуть? Но не только беспокойство и тревога доходила до нее по пути, связывающим души. Инеж все еще чувствовала ярость пааяр, и ее собственная ярость заставляла кожу покрываться мурашками, которые мужчины находили особенно привлекательными. Ей хотелось бы обвинить в этом свою вторую половинку. Хотелось бы увериться в том, что это чужой гнев рождает образы того, как она перерезает глотки всем противникам и душит Хелен ее собственным колье. Но дело было не во второй половинке. Вся эта ярость принадлежала самой Инеж. И это были долги, которые предстояло оплатить ей. Она так ничего и не отправила своей второй половинке. Она не могла бы, даже если попыталась. Ее эмоции были скованы, закопаны в ее разуме, как старая одежда, которая уже никогда не будет впору. «Я умру здесь, - думала она про себя, каждую ночь, когда за нее платил очередной мужчина. Она даже не могла представить на его месте свою половинку, и испытывала ужас от того, что она никогда не сможет разделить это с ней. - Даже если я выживу, сможем ли мы хотя бы прикоснуться друг к другу без того, что бы я исчезла?» Если бы она не спряталась, она бы распалась на кусочки. Но что, если она так никогда и не сможет вернуться и снова быть такой как прежде? *** Это был один из самых холодных дней в Кеттердаме, и Каз, морщась от боли, вытянул ногу и продолжил разбираться с бумагами. К шестнадцати годам он уже дорос до лейтенанта Отбросов, и девушка, которую он привел из Зверинца, сыграла в этом немалую роль. Это случилось несколько месяцев назад, когда он убедил Хаскеля выплатить долг по ее контракту. Теперь только уверился - это был умный ход. Даже если она ужасно отвлекает. Она хорошо обращается с ножами, и еще лучше умеет скрываться. Но ее идеалистические убеждения и мягкие слова… Каз был достаточно близок к тому, что бы назвать ее другом, а ему не нужны друзья. И уж точно не Джеспер, дышащий ему в шею во время игры в карты, подобный собаке, подставляющей живот, что бы ее почесали. К счастью для Каза, эти двое завязали дружбу между собой. Он знал, что Инеж запнулась - когда Джеспер впервые обнял ее, и Каз не был уверен, что именно она сделает: сломает ему руку или попытаться сбежать. Крошечный уголок его души сочувствовал ее тяжелому положению. Ему не хотелось даже представлять, через что она прошла в Зверинце. Если к чему-то Каз и относился с уважением, то это были детали личной жизни, которые не могли принести выгоды. И, очевидно, что знание того, что там делали с Инеж, не принесло бы ему никакой пользы. Вообще-то, по правде говоря, это заставляло его злиться. Так что он старался не думать об этом. Ведь и в его собственной жизни поводов для злости было хоть отбавляй. Но Инеж начала наслаждаться компанией Джеспера, а Джеспер - ее. Их и сейчас не было - они ушли на обед. Они звали и Каза, всегда звали. И он всегда говорил «нет». «И это правильно, - подумал Каз. - Наконец, меня оставили в покое». Так почему же ты сейчас думаешь о них? Каз уже собирался вернуться к работе, когда почувствовал это. Ему показалось, что он вообразил будто искра, вспыхивает в его жилах. Он не чувствовал этого уже больше года. Его плечи расправились, а взгляд устремился вдаль, но он даже не заметил этого, потому что не чувствовал ничего подобного так давно. Это было похоже на старого друга, который провел рукой по позвоночнику - прикосновение, которое не заставило его пошатнуться. «Ах, вот и ты!- а затем: - Я скучал по тебе и даже не осознавал этого». Эмоции его второй половинки, которые всегда нравились ему больше всего. Настоящие и искренние, принадлежащие ей, а не попытка утешить или помочь. Где-то в этом мире его родственная душа засмеялась, и Каз знал, что где-то все еще жила искра жизни и магии вместе с душой, что была предназначенна соответствовать его душе. *** А где-то в Кеттердаме Джеспер Фахи пошутил и Инеж Гафа рассмеялась впервые за более чем год. *** Эмоции от его второй половинки теперь приходили все чаще и чаще. Каз хотел убедить себя, что они ему не нужны, что было лучше, когда он думал, что она умерла. Он не понимал, как она исчезла из его разума на такое долгое время, и силился понять. Это оставалось загадкой, а тайны и неизвестность были тем, что его больше всего интересовало. Вторая сторона его монеты исчезала в закованной в перчатку ладони, а затем появлялась снова, когда он меньше всего этого ожидал. Такие моменты были похожи на вспышки. Они возникали не так часто, как раньше, и уже не были такими наивными, но с каждым днем становились все сильнее. Опасения, словно она увидела что-то, от чего стынет кровь в жилах. Еще один смех. Страх. Преданность. Каждая новая эмоция распускалась, как цветок, а Каз Бреккер опять был жадным. Не только по отношению к деньгам, но и к другому виду валюты - исчезающей монеты, которая была его родственной душой, и каждый поворот которой становился все более захватывающим. Долгое время все, чего он желал - это месть за Джорди, месть за себя. Ничего другого. Ничего связанного с жизнью после уничтожения Роллинса. Кирпичик за кирпичиком. Он чувствовал себя эгоистом, когда жаждал этих прикосновений от своей второй половинки, но они были единственными прикосновениями, которые у него могли быть. И когда он потерял ее на целый год, он наконец понял, почему многие люди с таким почтением говорили о родственных душах. Иногда ему тоже хотелось послать этой душе что-то большее, чем только гнев или тревогу, чтобы она могла почувствовать такое же тепло, как послала ему, или хотя бы что-то положительное. Однако, самое близкое к положительному чувство заставило его испытать вину. Это случилось, когда он посмотрел на Инеж. Он знал, что вовсе не обязан блюсти верность своей второй половинке. Они ведь даже не были знакомы. Но он также знал, что она могла почувствовать его желание и трепет, когда он посмотрел на Инеж. В Кеттердаме был солнечный день, и Инеж была рядом, сидела на его подоконнике. Разум Каза был полностью поглощен ею одной. Тем, как солнце освещало ее сзади. Тем как она походила на святую, в которых он не верил. Как мир, состоящий из такой тьмы, смог породить женщину, полную света? Казу показалось несправедливым по отношению ко второй половинке, что это чистое удивление вызывает в нем кто-то другой, что к кому-то другому он испытывал эти чувства. Потому что, да, у него были чувства к ней. К его Призраку. Они подкрались к нему так же тихо, как и она сама. И хотя теперь он ощущал ее присутствие, и она больше не могла подойти к нему незаметно, это, похоже, не относилось к его сердцу. *** Дни ее работы с Отбросами превращались в недели, а недели в месяцы. Инеж становилась все сильнее. Она уже не была той девушкой, которую похитили из каравана, или той, что пряталась под шелками в Зверинце. Она была пауком. Она была Призраком. Она заставляла Кеттердам дрожать, и ей это начинало нравиться. Дни делились на хорошие и плохие. Иногда работа приводила ее к Зверинцу, это было хуже всего. Она никогда не проходила мимо в одиночку, но даже под руку с Джеспером или Ниной она все еще чувствовала, как скручивает живот и она начинает исчезать. Она боялась опустить взгляд и увидеть, что ее кожа становится полупрозрачной. Я Призрак. Исчезать – это то, что выходит у меня лучше всего. Но я не исчезну из-за нее. Не в этот раз. Если она и исчезала, то только потому что сама этого хотела. Но не из-за Танте Хелен или Пера Хаскеля. И, казалось, единственным человеком, который мог ее видеть в такие моменты, был Каз Бреккер. Именно в Равкианской часовне Инеж осознала, как сильно она заботится о нем. Не как о человеке, который вытащил ее из Зверинца, не как о боссе, и не только как о друге. Она поняла, когда ее нож впервые вонзился в череп человека. И там, в этой часовне, ее чувства были настолько сильны, что она даже не догадалась, что испытывает не только собственные эмоции. *** Именно в Равкианской часовне Каз был вынужден признать, что это не просто мимолетный интерес, что эта женщина, вонзившая нож в череп гриша, значила для него больше, чем инвестиция. Что Инеж Гафе удалось украсть сердце вора, несмотря на все его бережные замки. Порой хороший вор не просто отбирает, но и оставляет что-то после себя Если бы Каз не был так сосредоточен на битве со своими эмоциями, он бы заметил, что хотя его собственное сердце и было украдено, но зато он получил ее сердце взамен. *** Работа была невыполнимой. Но такая работа просто нуждается в невероятных людях. Людях, которых город Кеттердам пережевал и выплюнули, не много не мало. Игрок, заключенный, блудный сын, потерянный гриш, сулийка-убийца и мальчик из Бочки. Когда они пробрались на празднование в Ледовом дворе, Инеж почувствовала уверенность, которая появилась после подъема по шахте мусоросжигателя. Она сможет это сделать! Чернила зверинца снова оказались у нее под кожей, но на этот раз это был ее собственный выбор. Эту битву нужно вести в шелках, и теперь она будет готова к встрече с Хелен. Она вошла на Ледовый двор как Призрак, но теперь она - Инеж Гафа. Но эта крепость изменила не только ее взгляд в будущее, но и на человека, который изменил ее прошлое. Она сделала это не задумываясь. Инеж давно подозревала, что у Каза похожие проблемы с прикосновениями, что и у нее. Перчатки были не просто символом, он в них нуждался. Она его понимала, хотя сама достигла некоторого прогресса в своей проблеме. Иногда она все еще изо всех сил старалась остаться в своем теле. Но она не исчезла, когда коснулась его щеки или когда почувствовала, как он вздрогнул под ее ладонью. И она не исчезла, когда ее окатило волной отвращения, которое явно не было ее собственным. Некоторые люди говорили, что понимание того, кто является твоей родственной душой, похоже на озарение. На ощущение шока. Но для Инеж это было скорее как пазл, который сложился. Словно все кусочки соединились в единое целое, и она, наконец, смогла увидеть всю картинку. Не было ни шока, ни недоверия. Ее душа знала его, как будто они встречались несколько жизней назад, но только теперь смогли выдержать такое прикосновение. О, ну, здравствуй еще раз, моя любовь. Ей было интересно, знает ли он. Каз Бреккер знает все, не так ли? По крайней мере, большую часть времени так казалось. Но не сейчас. Теперь перед ней стоял мальчик всего на несколько месяцев старше ее, с бегающими глазами, ведущий кровавую внутреннюю борьбу. Он, казалось, знал только, что хочет, чтобы она продолжала прикасаться к нему, но не знал, как с этим справиться. Любовь – это сила, чотта сах. Твоя родственная душа поможет тебе быть сильной, а ты поможешь ей, если вы этого захотите. Ее стрела целилась в другом направлении, а Каз, казалось, и вовсе не знал, куда приведет его собственный путь. К мести? В Кеттердам? К ней? Может они и две стороны одной монеты, но это может так же означать, что они всегда будут разделены, и им суждено сходиться только урывками. Она хотела измениться, но не ради него. И она не станет просить его сражаться с внутренними демонами. Она может помочь ему стать сильным, но только если он сделает первый шаг. Это выбор, который предстоит сделать ему. Я не буду ломать себя, чтобы исцелить его. *** Когда Инеж похитили, каждая капля его энергии сосредоточилась на ее возвращении. Ее слова эхом отзывались в его голове, как шепот, перешедший в крик - без доспехов. Он уставился на свои руки в перчатках, задаваясь вопросом, способен ли он на это ради нее. Можно ли броню, которую он так старательно подгонял под себя, чтобы не осталось никаких зазоров, снять хотя бы временно, чтобы он смог предложить Инеж некое подобие человечности? В течение недели после ее поимки Каз мало думал о своей второй половинке. Наверное, где-то там она гадала: что, черт возьми, он делает; почему его эмоции подобны вулкану; почему его разум вертится и блуждает, как охотничий пес, в попытке унюхать Ван Эка. И почему его захлестнуло облегчение в тот момент на мосту. Если бы он не так сильно сосредоточился на облегчении, то, возможно, нашел время проанализировать, почему он почувствовал трепет и любовь от своей второй половинки в тот самый момент, когда лепестки цветов упали на Инеж. *** Для Инеж, запертой в крохотной комнате без окон, единственной передышкой были эмоции Каза. Они вовсе не помогали расслабиться, пока он метался между беспокойством и построением плана. Таким она видела его и в жизни. Но у нее, наконец, было время, обдумать тот факт, что он был ее родственной душой, и признать, что это имело смысл. Она не знала, что ему пришлось пережить в тот день, когда она спряталась на стропилах, но она надеялась прожить достаточно долго, чтобы он мог ей рассказать. Но Инеж даже не была уверена, произойдет ли это. То, что два человека были родственными душами, не означало, что они чудесным образом подходили друг другу - это не делало Каза более простым человеком и не стирало с Инеж все руки, которые касались ее в кошмарах. Просто любви было недостаточно, чтобы исправить его, но ей этого и не хотелось. Даже если ваши души совпадают, это еще не значит, что он заботится о тебе больше, чем просто об инвестиции. Дикая энергия все еще пульсировала в его венах. Он что-то задумал. Инеж почти могла увидеть мысленным взором его коварное лицо, и от этого ей стало немного легче. Она не знала, планировал ли он спасти ее, но надеялась, что да. Он что-то разрабатывал. Но это был Каз Бреккер. У него всегда был план в рукаве, разве нет? Каждый день она думала о том, чтобы послать ему свои эмоции в ответ. Но она была слишком ослаблена и мало ела, планируя побег, и это могло его отвлечь. Святые прокляли бы ее, но она доверила Казу сделать то, что он собирался, и, как бы она не заботилась о нем, она понимала, что последнее, что ему сейчас нужно - это чужие эмоции в его сознании. Итак, она хранила молчание насколько могла, при этом впитывая в себя каждую его эмоцию. Как оказалось, у Каза Бреккера на всё были свои причины. *** Каз спал так мало, что уже не мог сказать точно, какие эмоции принадлежали ему, а какие исходили от его второй половинки. Как правило они слегка смешивались, но не так сильно как сейчас. Обычно он мог определить, принадлежит ли эмоция полностью ему или полностью ей, но теперь они словно были одними и теми же: свернувшаяся змея предчувствия, вибрирующее под кожей беспокойство. Возможно, его эмоции затопили его родственную душу в тот день в ванной. А может, она тоже нашла кого-то, к кому испытывала туже неповторимую нежную преданность, что он к Инеж. Страх и желание, текущие по его венам, не могли принадлежать только ему, но из-за недостатка сна и плохой еды он больше не мог различать границу, за которой заканчивался он и началась его вторая половинка. Он понял, почему некоторые утверждали, что родственные души на самом деле две половинки одного человека. Это суеверная чушь, в которую он отказывался верить, но сейчас он чувствовал себя именно так. Казалось, что кем бы ни была его вторая половинка, ее эмоции и его собственные теперь стали одним целым. И хотя его чувства были направлены на Инеж, и только Инеж, он наконец мог разделить со свое второй половинкой хоть скудную горстку счастливых или, по крайней мере, не злых эмоций. К тому же она, вероятно, так сильно переживала за него в тот день в Гельдреннере. Нежное прикосновение губ к шее Инеж вызвало в нем такую бурю эмоций. Все, чего он хотел, - это продолжать прикасаться к ней, никогда не переставать прикасаться к ней и бежать так быстро, как только позволят ноги. Он давно попрощался со своей второй половинкой. Знал, что не предназначен для такой жизни, и в глубине души понимал, что не сможет полюбить незнакомца так, как он любил Инеж. Но он не мог сдержать эмоции и не дать своей второй половинке почувствовать, что он испытывал к Инеж, поэтому казалось, что она оказалась рядом с ним. *** Однажды она узнает, что Пекка Роллинс сделал с Казом. Почему его эмоции были такими сильными, когда он смотрел на этого человека. Инеж пообещала себе, что так или иначе она это узнает. Но она не будет копать сама. Она уважала личную жизнь Каза и подозревала, что если и были какие-то улики того, что он пережил, то их уже давно нет. Но она узнает. Он ее родственная душа, но дело не только в этом - она не хотела, чтобы он нес этот груз в одиночку. И в тот день в Церкви Бартера она почувствовала его гнев. Его месть. Гордость и отвращение, завернутые в пальто из толстой шерсти и шелковых галстуков. Его эмоции скользили к ней, как бархат по ладоням. Горячие, удушливые, интенсивные. Она не могла понять всего, но это было ужасно. Часть ее не представляла, как он жил так долго с этой ненавистью внутри, с таким гневом. Она отчаянно хотела помочь ему, но все равно испытала ярость и ужас при мысли о маленьком мальчике, который, по словам Каза, был похоронен заживо. Ее испугало, что половина ее души могла пойти на такое. И, более того, в глубине души она знала, что это сломало бы ее и навсегда от него отвратило. Она не смогла бы заставить себя полюбить такого жестокого человека. Но теперь она понимала, что люди имели в виду, говоря о потере своей второй половинки. Теперь он был половиной ее души, переплетен с ее духом, и выхода не было. Она уйдет от него, но ее сердце останется с ним и будет страдать. Но он солгал. Это был просто блеф. И в тот день она почувствовала, что любовь к нему каким-то образом только выросла. Он сказал, что все это всего лишь часть плана, чтобы своим жестоким милосердием еще больше усугубить положение врага. Но Инеж была уверена, что тот, чья душа так идеально соответствовала ее собственной, не стал бы отбирать жизнь у ребенка. Это чувствовалось в том, как он мягко рассказал о мести и за нее тоже, словно ища оправдание за свои жестокие поступки. Так поступал мальчик, ищущий исцеления. Оно было не из приятных. Как рваная рана, которую прижигали, потому что не было подходящих инструментов для лечения. И Инеж знала, что шрам от этой раны останется навсегда. Но смотреть, как он исцеляется, тоже было прекрасно. *** Родственная душа Каза наверняка знала, что он теперь остался один и не встречал Инеж уже месяц. Он больше не виделся с ней, не держал ее рядом. Она полностью исчезла из его жизни, как монета между костяшками его пальцев. Он был фокусником и ему не составило бы труда заставить ее снова появиться. Он мог управлять ею также, как и всем городом. Но он не мог контролировать Инеж и не стал бы, даже если бы мог. И его вторая половинка не могла не чувствовать его тоску. Ощущение пустоты всякий раз, когда он смотрел на подоконник, где она когда-то сидела и кормила свою банду воронов, а ветер ласкал ее темные волосы так, как всегда хотелось сделать самому Казу. Купить корабль было правильным поступком, он это знал. Но, не смотря на это, он чувствовал себя так, словно ему вырвали душу. Каз потратил годы на составление плана мести, но правосудие Инеж было непорочным и чистым, в то время как его гнев был горячим и беспорядочным. Она станет героем, которого он всегда в ней видел. Когда он представлял Инеж, убивающую работорговцев, он думал о дне, когда она спасла его в часовне; дне, когда он впервые осознал, что влюблен в нее. Но не само убийство заставило его это осознать. Хотя это значило для него больше, чем она могла когда-либо представить. Никто не присматривал за ним. Он провел так много времени, сам себя защищая и не имея никого, кто бы прикрыл ему спину. И видеть, как она без колебаний убивает человека ради него - это было похоже на финальный поворот монеты. Тогда он понял, что доверяет ей. Это был день, когда он отдал ей ошметки своего сердца - изорванные, растерзанные демонами и заржавевшие, маленькую потрепанную вещь, нуждающуюся в заботе, даже если он сам этого не осознавал. И он знал, что она его сохранит. Теперь ему удалось снова собрать свое сердце, но он не станет просить, чтобы она пришила его на место. У нее есть ее собственные демоны, не ей исцелять Каза. Я мало что могу дать, но все, что у меня есть, принадлежит тебе. Но в тот день была не только любовь. Еще был трепет. Была храбрая женщина, спрыгивающая с балкона с развивающейся накидкой за спиной и уверенная в каждом шаге. Герой-мститель. Святая. Он поклялся, что никогда не последует за святым, никогда ни за кем не последует, но появилась она. Он хотел упасть на колени и вознести ей молитвы и похвалы, потому что на этой земле не было чуда, которое могло бы внушить больший трепет, чем Инеж Гафа, когда она впервые защитила другую заблудшую душу. В тот день она сделала первый шаг на пути к этому кораблю, и, даже если она больше никогда не увидит Кеттердам, он все еще гордился тем, кем она стала. Послание о том, что корабль с ее родителями скоро прибывает, наконец подтолкнуло Каза к действиям. Сегодня, вполне возможно, он увидит Инеж в последний раз. Он не стал бы ее винить, если она никогда не вернется. Этот город не дал ей ничего, кроме жестокости. Он уже собирался выйти из кабинета, закрыв окно, когда заприметил маленькую стайку воронов и достал хлеб, который хранил поблизости. Он начал их кормить, потому что скучал по ней, и хотя она определенно нравилась им больше, чем он, это приносило некоторую радость. Он стряхнул крошки со своей ладони в перчатке и осмотрел свою руку. Я буду с тобой, если ты сбросишь свою броню. Каз не станет просить её остаться ради него. Но он даст ей то, о чем она просила, даже если не сможет дать всё, чего она заслуживает. Спустившись к докам в ожидании её, он снял перчатки. Дело не только в том, что он не хотел касаться кого-то по пути. Просто это был первый раз, когда он добровольно решил обнажиться перед кем-то, он хотел, чтобы это была именно она. Она заставляла его хотеть невозможного, и он был не в силах отказать ей в том, что действительно мог сделать. Каз чувствовал появление Инеж как и всегда. Он не мог даже дать этому название. Он просто... почувствовал ее. Как легкое покалывание в позвоночнике. Пока они разговаривали, его опасения по поводу того, правильно ли он поступает, и осознание, что этот разговор может быть последним, только усилились. Он не удержался и все же попросил, чтобы она вернулась. Он не собирался этого делать, знал, что именно в этом городе Инеж сломали. Но она не была похожа на него. Его сломал сам Кеттердам, и после этого Каз был полон решимости превратить город своего падения в место своего перерождения. Но Инеж сломал не только Кеттердам, но и весь мир. И она заставит мир преклонить перед ней колени. Олицетворение королевы, а не просто капитан. Помогать другим, пытаться творить добро - это небольшая плата за то, что бы Инеж оставалась в его жизни. Если честно, ему даже понравилась идея – подниматься все выше, идя по головам плохих людей? Разве не так он поступил с Пеккой Роллинсом? Были и другие похожие на Пекку. Другие охотящиеся на мальчиков, вся жизнь которых помещается в кармане и которые потягивали предложенный им горячий шоколад, не подозревая о притаившихся монстрах. Другие, которые спали в постелях сулиек, которые не должны были бояться, что их украдут из собственных домов. Людей вроде Пекки и Хелен было много, а таких, как он и Инеж, мало. Но Грязные Руки и Призрак уничтожат их всех. Когда Каз увидел маленький корабль, в котором, как он знал, находились ее родители, он почувствовал укол опасения, даже… волнения. Корабль это хорошо, но он знал, что Инеж, даже получив свободу, боялась никогда больше не увидеть родителей. Что не сможет их найти. Хотя в нем кипела энергия при мысли об этом втором сюрпризе, он почувствовал, как Инеж рядом с ним напряглась, поднимая подзорную трубу и вглядываясь в горизонт. Она смотрела на своих родителей с трепетом, а Каз мог смотреть только на Инеж. Он хотел запечатлеть каждый ее дюйм, запомнить этот волнительный момент, самому прочувствовать самую сильную радость из всех, что он испытывал. По мере того, как ее слова текли как вода, которой никогда бы не будет достаточно, что бы утолить его жажду, и он с трудом мог понять, о чем они вообще разговаривали, и понятия не имел, что сказать. В этот момент он мог только плакать слезами радости. И внезапно он понял, что эта радость принадлежала не только ему. Монета снова скользнула ему в руку и очутилась перед самыми глазами сразу двумя своими сторонами. Она вращалась снова и снова, пока они не слились в один кусок металла, штампованный с одной стороны тростью головой ворона, а с другой названными в честь святых ножами. Как он не понял этого раньше? Все эти годы Каз думал, что его вторая половинка где-то далеко, и намеренно гнал от себя мысли о ней. Он держался за Инеж, как за якорь, и все же он не понял. Он должен был знать всё. Он знал улицы своего города, знал секреты его жителей, знал каждую карту в колоде. Но не знал того, что его вторая половинка была рядом с ним все это время. Но ведь это и не мог быть никто, кроме нее. В ту же секунду, когда он допустил мысль об этом, он просто… знал. Знал это так же хорошо, как движение монеты в своих пальцах. Словно мышечная память затрагивающая и душу. «Но дело вовсе не в родственных душах, - сказал папа. – Я влюбился в вашу маму задолго до того, как узнал, что мы связанны» Призрак и Грязные Руки. Каз Бреккер и Инеж Гафа. Монета скользнула в последний раз, чтобы появиться теперь уже навсегда. Я любил ее дольше, чем ты можешь себе представить, отец.