Одиночество от честности

      Быть Экзорцистом — это ответственность. Не только за свою жизнь, но и за жизнь посторонних, лезущих под руку, которых ты должна защищать.       Аллен привыкла защищать, помогать всем и каждому, кого встретит на своем пути. Это давало ей смысл идти дальше, продолжать свою работу, продолжать быть Экзорцистом и идти с бременем, с испытанием, которое дала ей сама жизнь с рождения.       Уолкер ненавидели в детстве, ее боялись, ее презирали. Мало что изменились с годами. Просто Аллен научилась лучше скрываться, прятать свои несовершенства и «излишества». Поумневшая маленькая Уолкер была той еще занозой в очаровательной, по мнению окружающих дам, заднице Генерала Мариана Кросса.       Кого он винил, когда у него не было денег? — Аллен.       Кого он заставлял работать день и ночь, чтобы она знала жизнь на вкус? — Аллен.       Кого он не раз и не два пытался «по-отечески» наставить, кинув за шиворот в гущу акума? — Аллен.       Благодаря кому оплачивались тем или иным способом все долги ветреного Генерала? — Тоже Аллен.       И было непонятно, кто же в этой паре кому нужен — Аллен Генералу, или все же Генерал Аллен?       Хорошо хоть у мужчины хватило мозгов не заставлять девочку работать телом, когда она подросла. И совесть тут была ни при чем — полагаться на то, чего просто нет, в высшей степени смешно. Скорее уж очень специфической была внешность ученицы, а так — кто знает, чем бы все закончилось.       Аллен, обиженная на Кросса и оттого имеющая суждение предвзятое, не очень сильно романтизировала облик своего учителя. И не сильно расстроилась, когда тот вырубил ее и сбежал — в какой-то степени, подобное можно было принимать за норму. Это же Мариан Кросс — человек, бегающий от всего мира.       Уже будучи в Ордене, девочка, нет, уже скорее девушка, была в восторге от развернувшихся перспектив.       Ей не придется смотреть на шабаши, которые устраивал ее учитель, ему не удастся выставить ее девочкой для битья, козлом отпущения, щитом против всех невзгод. В конце концов, она даже голоса его не услышит, когда он утром придет с пьянки, и за ногу вышвырнет ее из номера, дабы на работу не опоздала.       Жизнь казалась почти утопической.       На фоне оставшейся позади жизни, мрачно смотрящий на нее Канда не казался таким уж злом. И постоянные драки, сопровождающиеся легендарными словесными стычками с ним, тоже казались ей каждодневными тренировками, не более. Ведь ничто не предвещало беды.       Акума были привычным делом с малых лет, еще когда Учитель, сиречь Мариан Кросс, просто выходил на набережную, и тут же со всех сторон обнаруживались плывущие к нему стальные шары со смертельной начинкой, с белыми масками Трагедии на искривленных лицах. Так что задания не пугали. Вернейшим оружием и товарищем за годы лишений стала ее рука, которую она ненавидела в детстве. Тут даже порадоваться нужно было, что никто не лишил ее уродливой конечности когда-то, в особенно тяжелые дни.       Жизнь дала ей заслуженную передышку почти на год. Риск умереть существовал, но риск совершенно несерьезный — помереть можно было и от более глупых вещей.       А потом появились они. Граф и члены его семьи Ноя. И все видимое счастье распалось, будто бы карточный домик под порывом ветра. Страна за страной пронеслись перед глазами; какие-то люди, лица, врезавшиеся в память и лица, даже не запомнившиеся.       Госпожа Анита, Линали, Лави, старик Книгочей, Алистер Кроули, Суман Дарк… Потом снова Нои. Ненавистный и пугающий Тики Микк. Ночь, бамбуковая роща, горящие золотом глаза зверя на человеческом лице, эмоции — жажда — искажающие красивое лицо, хрипотца в чувственном голосе, сожаления и насмешка. Страх, боль, смерть.       Потом Бак Чан, Фоу, Лоу Фа, старик Вонг. Мучительная борьба с собой, отчаяние, слезы, сыпучая, как песок, надежда, рассеивающаяся между фантомных пальцев. Нападение акума все расставило по местам. Она позабыла, что они с ее Чистой силой — напарники. Она позволила себе считать, что рука — лишь инструмент, научилась дурному от окружающих, и поплатилась.       Япония, Граф, Ковчег. Снова Тики, но в этот раз — она была не одна. С ней снова были ее друзья. Бояться было глупо, хотя коленки дрожали. Она отчетливо слышала, о чем там сожалел Удовольствие Ноя.       Большая битва, так много потерь среди друзей, вернувшихся в итоге чудом, подарком небес. Пробной версией большого сражения.       Сейчас, когда все осталось позади, она понимает — попытка сделать Тики человеком была не просто прихотью. Она верила, что Коронованный Клоун сможет сделать это. Затея же обернулась еще большей трагедией. Но тут на сцене вновь появился ее страшнейший кошмар, разыскиваемый с мыслью: «вот бы вы не нашлись, учитель!»       Мысль не стала материальной — Мариан Кросс собственной персоной выпрыгнул на сцену действий, как черт из табакерки. Обладатель и пользователь сразу двух Чистых Сил, Генерал, сволочь, уникальный человек — и потому-то такой неконтролируемый Ватиканом.       Если бы у нее был шанс и желание сравнивать, она бы заявила во всеуслышание, что ее Учитель ничуть не лучше того же Тики Микка. Но Микк хотя бы признавал и подчеркивал, что он был чудовищем, Кросс же был морально развязан еще больше, но табличку «монстр» носить отказывался, так что кто там был волком в овечьей шкуре — было еще более спорным вопросом.       Они выбрались благодаря чудесной случайности, хотя Аллен оказалась на карандаше у каждой инстанции. У нее вопросов, касательно происходящего, было побольше, чем у всего ее начальства суммарно. Первый — что вообще происходит в чертовом Черном Ордене? Почему каждый раз, снова и снова, противники находят, чем их удивить, а в последствии оказывается, что в курсе ситуации были все, кроме тех, кто сражается на передовой? Никакой фрагментацией информации этого было не объяснить. Второй — что происходит с ней?       Ответов не было, ни у кого.       Дальше становилось все хуже. Перед глазами стояли сцены битвы с Четвертым Уровнем, лежащие на полу мертвые ученые, те, кого превратили в черепов. Мелькала вернувшаяся в строй еще большей девушкой Линали — пусть и со стрижкой короче, чем у многих, но длинноногая, элегантная, живая. Ее в любом обличье признавали представительницей слабого пола. Аллен — нет.       А кем вообще в это время казалась окружающим Аллен Уолкер? Несгибаемым солдатом? Неубиваемым Экзорцистом? Просто пушечным мясом, которое можно послать в битву? Никем? Кажется, она виделась людям кем угодно. В их команде на четверых девушек было две, но, похоже, за вторую девушку у них был Канда. И никто не видел девушку в Уолкер.       Даже сама Аллен ее в себе не видела.       Неровно обрезанные, страдающие в битвах от огня и сечи волосы скрывали ее лицо, щекотали шею, тяжестью били по спине. Возможности, как у Линали, остаться аккуратной, не было — она чаще всего дралась на короткой дистанции врукопашную. Но никто и никогда, ни в одной из жизненных ситуаций, не говорил ей, что она красива — всех отпугивал шрам и рука. Даже Тики Микк, похабник и извращенец, не нашел в себе приятных слов — а ведь сильно бы удивился слабому месту противницы.       Она, как и все бродяжки, была редкостной пацанкой в детстве, а когда выросла, оказалось, что ничего не изменилась. И даже вроде бы выросшая грудь погоды не сделала, как не сделали ее и отросшие чуть ли не до пояса волосы.       Аллен Уолкер была куклой, плоской, бесполой. Она не была в глазах окружающих девушкой, и когда ум начал догонять обидные истины — они отравили ей привычную жизнь, окрасили в яркие краски боли, гнева и непонимания. Разве она хуже Линали? Или чтобы в ней видели не только солдата священной войны, нужно иметь в братьях Командующего оной?       Однажды настал тот день, когда брошенное в спину грубейшее, унизительнейшее оскорбление ужалило, и Аллен, едва сдержав слезы, вопреки приказам и рекомендациям, сбежала в Ковчег, который она теперь считала своим истинным домом. Это было ее убежище от всего мира, где никто не мог заставить ее делать то, чего не хотелось. Где никто не мог отнестись к ней, как к вещи. Где некому было ее оскорбить.        Там, рыдая в голос и не желая возвращаться, среди зеркал Комнаты Управления, она впервые увидела, как Тень, мерещившаяся ей время от времени, обнимает ее худощавую полуголую фигурку.       И вот тогда, в тот день, она поняла, что даже Тень, страшная, жуткая и разумная — и та склонна смотреть на правду реалистичней, чем все окружающие ее люди. И что даже Тень воспитана лучше. Она хотя бы не бросает в спину неприличных предложений.       Тепла объятий Тени было невозможно ощутить, зато та действительно обнимала ее — пусть это и было оптическим обманом. Тень поддерживала ее, то есть, делала то, чего не делали окружающие люди многие и многие годы после смерти Маны.       И пусть она уже догадывалась, что Тень — это Ной, ее исконный враг — от этого было больнее. Враги замечали, что она превращается во что-то прекрасное, что она не только солдат и не только «привилегированная носительница Чистой силы», а союзники игнорировали все ее изменения в упор, кроме ее растущей силы. Видя в ней лишь оружие.       Боль от осознания всегда самая страшная. Особенно если это осознание идет под руку с разочарованием, а после — с ненавистью.       Люди всегда бросали ее, проходили мимо, шли дальше и не останавливались. Люди думали, что она ушла далеко вперед и искали ее там. Аллен же сидела и со слезами смотрела им в след.       Вслед за ней предел пересек Канда, до него — Линали стала лучше сотрудничать со своей силой. Лави, наконец-то, стал признанным Книгочеем. Лишь она осталась Аллен Уолкер — признанным бойцом, непризнанной девушкой.       После этого она и стала сближаться с Тенью больше, чем с людьми, наплевав на доводы разума.       Просыпаться утром и здороваться с Тенью стало ритуалом. Писать на запотевшем стекле и получать ответы, которые видела лишь она — это стало частью их маленькой игры. И никакой Ватикан, никакой Линк и Рувелье — никто не смог понять, отчего же эта полностью замкнутая девушка, этот сущий ребенок, этот опытный боец, внезапно стала расцветать все больше. Время пришло?       Нет. Пришел тот, кто заставил ее саму увидеть девушку в себе.       И чем дальше, тем больше странных поворотов совершала ее жизнь.       Первые комплименты — снова не от Экзорцистов, а от Ноев. Вот уже темная сторона человечества откровенно насмехается над ее союзниками, обещая увести у них этот «прекрасный цветок» в свое время.       Откровенно флиртует с ней, вместо того, чтобы драться и как раньше пошлить, улыбающийся благосклонно и хитро Тики. Канда орет ей, чтобы не болтала с врагом, а Тики Микк хохочет в голос и просит мечника не ревновать — его партнер, Гнев, обещает вскоре пробудиться снова, и кто знает, будет ли он похож на здоровяка Скина, и если нет — что-то он скажет самому Канде?       А в следующем месяце, Роад, затащив ее в Мечту, с хохотом одним лишь щелчком пальцев переодевает ее в бальное платье, отказываясь дальше драться. Самым большим кошмаром Аллен становится ее неуклюжесть и откровенное неумение ходить на каблуках, когда ее возвращают в реальность, которая неожиданно оказывается приемом в доме Камелотов, где Аллен оказывается большой подругой юной Роад.       На приеме на нее смотрят с интересом — новое лицо привлекло к себе внимания, и всем наплевать на ее внешнее несовершенство. Она кажется всем северной принцессой, командующей воинами, сражающейся на передовой, ею очарованы. Аллен в ужасе. Страх наступить партнеру на ноги заставляет ее ходить то бледной, то с красным от смущения лицом весь этот нескончаемый вечер, чтобы в конце концов, уже ночью она оказалась единственным человеком в компании всех Тринадцати Апостолов. — С днем Рождения, Аллен, — визжит, бросаясь ей на шею Роад, словно не они утром только столкнулись и в процессе разнесли небольшую деревушку. Словно не Роад затащила ее на это сборище. Словно поздравлять противницу — часть нормы. Хотя, что такое норма, если вопрос касался Мечты?       Ее отпустили, словно в этом не было ничего необычного, а Аллен помнила, как отсалютовал ей непривычно знакомый на лицо, человечный Тысячелетний Граф, и как его усталое лицо напомнило ей лицо Маны.       И ведь Аллен впервые краснела и смущалась. Смущалась она и после, неделями позже, как обычно — от слов врага. Смущалась под изумленными взглядами союзников, которые тоже наконец начали замечать творящиеся и уже произошедшие перемены.       Жизнь Аллен становилась все более полной секретами, разделить которые она не могла или не желала.       Так первая ее встреча с Неа показалась ей подарком небес. Пусть и было это всего лишь сном, но она впервые ощутила тепло единственного создания, которого успела посчитать своим настоящим другом. Изумление Ноя, когда она, вместо того, чтобы устроить драку после первичного испуга, кинулась рыдать ему на грудь. Аллен считала, что это почти стоило неуместного выставления себя в качестве слабой девушки.       Неа был единственным существом на земле, в объятиях которого она впервые за многие годы ощущала тепло и защищенность. Кажется, был удивлен подобным поведением и сам Музыкант. А может, он удивлялся своей готовности быть ее защитником.       Месяцами она слышала его тихий голос в своей голове, слышимую лишь ей музыку, которую он играл. Играл для нее.       Отражение темноволосого юноши, почти мужчины, стало привычным зрелищем. Стоило ей кинуть взгляд на отражающую поверхность, как пожалуйста — уже стоит, улыбается. Очень нежная и печальная у него была улыбка. И улыбался он так лишь ей.       Он строил каверзы всем людям, которые попадали в отражение вместе с ней. То наглядно покажет, что его тошнит от желания Линали выглядеть еще лучше в глазах окружающих, ради чего девушка бежала к своей седовласой подруге и часами крутилась перед зеркалом. То извратит отражение Канды, в тенях подрисовав ему усы и баки, а также монокль, от чего вид у отражения японца тут же становился клоунским.       Аллен впервые за многие годы смеялась от души. Хохотала так, что что слезы текли. С подачи Неа она впервые надела юбку, ее первые открытые босоножки тоже были надеты по его просьбе. Впервые уложила волосы, впервые надела что-то откровенней плаща или мужской рубашки.       И тогда все заметили. Только слишком поздно, чтобы ее это уже заботило. Чтобы ее вообще заботили люди.       Аллен уже изменилась, и отношение к ней слишком медленно стало меняться, уже не трогая когда-то такую ранимую девушку, желавшую просто быть своей. Быть замеченной.       Нападение на Северо-Американское отделение нельзя было предугадать. Как и то, что пока Шерил и Вайзли держат под контролем толпу, Тики просто-напросто унесет попавшуюся ему под руку экзорцистку, а Граф отрежет доступ к Ковчегу всем, кроме его хозяйки-Исполнительницы.       Как было странно Адаму случайно найти в ней беглый кусочек своей семьи, после сорока-то лет бесплодных попыток сделать это целенаправленно.       Благодаря замысловатому ритуалу, Неа попытались извлечь. Ровно до тех пор, пока связанная девушка не забилась в истерике, ощущая, как уходит от нее ее единственный друг. И потому кричала. Крича так, что едва не потеряла голос. Так, словно ей разбили сердце.       Ритуал был непреднамеренно сорван, а девушка впервые увидела Тысячелетнего Графа не просто противником. Кем-то другим, кто гладил ее по волосам, вздыхал, пытаясь придумать, что сказать и сделать. Пытаясь убедить ее позволить разделение, раз уж без добровольного согласия сделать это не выйдет. — Ну вот и что мне с вами делать, Аллен Уолкер? — вздохнул мужчина, подсаживаясь поближе к краю не то стола, не то алтаря, на котором ее держали связанной, — Сотрудничать в борьбе с экзорцистами вы не хотите, отдать нам нашего предателя тоже, а между тем — он тот единственный элемент, который может сломать вам жизнь, если о нем узнают. — Мне плевать. Я просто не дам вам забрать его, — горло болело, но все это было неважно. Неа был теплом в ее груди, бился солнцем рядом с сердцем. Аллен не могла позволить забрать его. Она собиралась защищать, даже если придется отдать за это свою жизнь. Граф помолчал, потом печально улыбнулся. — Храбрые и глупые слова. Проспитесь тут пока, у нас еще будет время для разговоров, — и, дав знак Майтре, Граф ушел, а фигура в балахоне, стоявшая над Аллен, просто щелкнула пальцами, и на девушку навалился обещанный сон.