Дождь и беспокойство

Кэйа очень любит дождь. Не романтичный стук капель по крыше, не ощущение липнущей к коже одежды, не глубокие лужи, в которые так весело прыгать — последнее откуда-то из детства, извечная забава «кто перепачкается сильнее». Кэйа любит дождь вопреки воспоминанию, которое неизбежно приходит с ним — уже давно научился загонять это непрошеное видение в глубину, туда, где оно не мешает, глушить более поздними — и куда более светлыми. Любит за то, насколько проще он делает жизнь. Бой. А вот мастер Дилюк дождь должен ненавидеть. Пока Кэйа любуется на скульптурную группу «Маг Бездны, Глаз Бури и рвущийся в бой хиличурл», он поднимается, опираясь на клеймор, стирает кровь с разбитых губ. Кэйа надеется, что ничего более серьезного там нет, но, глядя на слегка покачивающегося Дилюка, чувствует подступающую панику. Противники пытаются сломать ледяную корку, но Кэйа не дает и шанса, на этот раз стараясь проморозить надежнее, чтобы вовсе больше никогда не смели шевелиться. — Думаю, вы должны мне бутылку вина за помощь, — улыбается Кэйа, подходя к Дилюку. Тот награждает его тяжелым взглядом исподлобья. — Я о ней не просил. — Оу, — Кэйа смеется. — Тогда, полагаю, я должен вам бутылку виноградного сока. В извинение за свое вмешательство. И ловит убравшего меч Дилюка за плечи: — Идемте, мастер Дилюк. Вам стоит отдохнуть. Тот не спорит, и хорошим знаком это быть никак не может. По дороге Кэйе приходится подхватить его, шипящего и тихо ругающегося, за талию и забросить его руку на плечи. Пережить вспышку возмущения, угасшую подозрительно быстро. Сердце лихорадочно мечется, Кэйа старательно давит панику. Улыбается. Когда они кое-как добираются до брошенного лагеря, Кэйа осторожно опускает Дилюка на землю под защитой шатра. Тот хмурится: — Это стоянка похитителей сокровищ. Если вернутся… Кэйа отмахивается. — Как думаете, откуда я о ней знаю? Взяли их три дня назад, так что располагайтесь, отдыхайте спокойно, — и подкладывает под голову относительно чистый мешок с оставленным в лагере барахлом. Чего в лагере нет, так это дерева для костра, поэтому приходиться собирать мокрый насквозь хворост. Вернувшись, Кэйа опускается рядом с беспокойно задремавшим Дилюком и складывает шалашик из веток. Осторожно касается руки спящего, и тот крупно вздрагивает, порывается вскочить, так что приходится укладывать обратно, мягко давя на плечи. — Со мной сражаться не нужно! — Кэйа смеется, тут же закусывает щеку. Кивает на заготовку костра: — Обратите ваш боевой пыл лучше сюда. Дилюк фыркает, поморщившись, протягивает руку к хворосту, от которого почти сразу начинает подниматься пар. Когда занимается пламя, Дилюк устало опускается обратно на мешок, рвано вздыхает и закрывает глаза. Не дожидаясь, пока он снова провалиться в дрему, Кэйа хлопает в ладоши. — Ну, теперь достаточно тепло, — пододвигается ближе и, широко улыбаясь, командует: — раздевайтесь! Дилюк дергается в сторону, шипит от боли. — Что ты задумал? — Ну должен же я убедиться, что вам не отбило что-то ценное, — Кэйа тихо смеется. Качает головой: — До собора еще надо добраться, а помощь вам нужна сейчас. — Мне. Не нужна. Твоя. Помощь, — чеканит Дилюк, прожигая его взглядом. — Да, я помню, вы говорили, — радостно отзывается Кэйа. — Но раз уж я здесь, я решительно настроен ее оказать. Можете начинать сопротивляться. И тянется к вороту его рубашки. Дилюк моментально отбивает руку, еще мгновение сверлит Кэйю яростным взглядом, потом все-таки садится и неуклюже стаскивает пальто, принимается за пуговицы жилета. Кэйа наблюдает, старательно не пуская тревогу на лицо. — Мне жаль, что Итер не мог остаться в Мондштадте, — делится с Дилюком мыслью. — Может, он сумел бы предостеречь вас от столь необдуманных вылазок. — Все было рассчитано, — сухо парирует Дилюк, наконец справившись с жилетом. Сжимает в пальцах верхнюю пуговицу рубашки, морщится. — Я не мог предугадать появления Глаза Бури. Упрямец. Конечно, маг Бездны, даже в дождь, для него слишком мелкий противник, пусть и в окружении лагеря хиличурлов. — Есть множество вещей, которые вы не можете предусмотреть, — замечает легко. Не выдерживает и тянется помочь с пуговицами. Дилюк вздрагивает, когда Кэйа отводит его руку, отворачивается. Хочется рассмеяться, но когда рубашка расходится, обнажая грудь, становится не до смеха. Не в начинающей сиреневеть уродливой кляксе синяка речь. Дилюк исписан шрамами. На первый взгляд они кажутся хаотичными, будто ребенок исчиркал бумагу, сжав карандаш в кулаке. Но Кэйа наносил и получал достаточно ран, чтобы проследить: вот тут прошлась электрическая плеть мага цицинов, тут чиркнула пуля застрельщика, а тут расписался слишком проворный агент фатуи. Он осторожно приспускает рубашку с плеч, словно Дилюк — хрусталь, пошедший трещинами и рискующий рассыпаться от неверного движения. В груди давит, и остро больно от мысли — эти шрамы из-за тебя. Из-за того, что тебя не было рядом. — Ты увидел что хотел? — хрипло спрашивает Дилюк. Он не оборачивается, смотрит в темноту леса, нахмурившись и замерев под ладонями, но Кэйа все равно широко улыбается, отвечая: — Да, и могу поставить диагноз: ушиб всего тебя. Синяки и впрямь расцветают, на правом плече, боку, под ключицей. На бедре и ногах, видимо, не лучше. Кэйа осторожно прощупывает кости, закусив губу. Дилюк тяжело дышит, морщится, но не пытается больше уйти из-под рук. Не говорит больше ни слова, и приходится внимательно следить за лицом, чтобы понять, не болит ли где сильнее. Кэйа смотрит и думает: как он должен был устать, что не находит больше слов для возражений. Натягивает обратно рубашку, снимает свой плащ. Дилюк исподлобья наблюдает, как он сворачивает его в несколько слоев. Мокрая ткань послушно покрывается наледью, похрустывает в пальцах; Кэйа прижимает ее к ушибленному боку, вздыхает — этого определенно мало, но для начала сгодиться. — Ты хмуришься, — отстраненно замечает Дилюк. Кэйа вскидывает взгляд, видит его задумчивое, сосредоточенное даже лицо. — Ммм? — Забыл, что ты умеешь не только улыбаться, как кретин, — мрачно заканчивает мысль Дилюк, и Кэйю разбирает тихий, истеричный почти смех. — Вам больше нравится похоронное лицо? Я запомню, мастер Дилюк. Буду вас иногда радовать, — кривляется, едва язык не показывает. Дилюк цыкает и отворачивается. Гладя пальцами холодную ткань, Кэйа выжидает. Потом отнимает компресс и снова запускает пальцы под рубашку, на этот раз стягивая ее почти полностью. Когда он беспокоит плечо, Дилюк едва слышно шипит сквозь зубы, и Кэйа замирает на миг. Не вывих точно. Потянул? Подходящая мазь всегда болтается в сумке — дубина хиличурла или тяжелое весло похитителя сокровищ редко оставляют что-то кроме синяков. Кэйа греет баночку в ладонях, прежде чем зачерпнуть пальцами и осторожно, на пробу, мазнуть вдоль четко выделяющегося на фоне ушиба шрама. Потом накрывает кожу всей ладонью, мягко втирая мазь, от пояса штанов до плеча и обратно. Пальцы то и дело натыкаются на рубцы, обводят их контуры, прослеживают следы старых ударов. В груди щемит до того, что перехватывает дыхание, но Кэйа с упорством мазохиста продолжает двигать ладонью. — Позволь поинтересоваться, что ты делаешь? — хрипло спрашивает Дилюк. — Занимаюсь вашим лечением, — Кэйа широко улыбается, но руки одергивает, будто обжегшись, и тянется к сумке за бинтом. Тугие повязки он приловчился затягивать и одной рукой, так что проблем с плечом не возникает. Дилюк внимательно следит за его движениями. — И часто тебе приходится это делать? Кэйа смеется. — Приходится, — отвечает уклончиво. — И ты мне говоришь не подставляться, — тяжело роняет Дилюк. В его голосе чудится… укоризна? — Ваша смерть многих расстроит, — улыбается Кэйа, не поднимая глаз от повязки. — Моя не станет такой трагедией. Дилюк вздрагивает, и он замирает, не завершив движения. — Больно? — спрашивает осторожно. Ожидает получить в ответ короткое отрицание. Дилюк резко садится, и Кэйа невольно отшатывается, вскидывает глаза и замирает под яростным взглядом. Бинт выскальзывает из пальцев, незакрепленная повязка сползает по руке. — Ты не можешь быть серьезен, — цедит Дилюк, и Кэйа сглатывает. Улыбается. — Почему же, мастер Дилюк? Его губы сжимаются в тонкую нитку. Кэйа не успевает и дернуться, как на затылок ложится чужая ладонь, до боли сжимает волосы. — Ты смеешь думать, что никто не волнуется за тебя? — голос низкий, тягучий, но не понять, что его обладатель едва ли не кипит от ярости, невозможно. — Не дорожит тобой? Кэйа замирает, чуть откинув голову и глядя в глаза Дилюка. Усмехается, и хватка на волосах становится крепче. — Ты когда-нибудь прекратишь лгать? — цедит Дилюк, и словно тупой меч в груди проворачивается. Кэйа закрывает глаза, смеется. — Я ужасный эгоист, мастер Дилюк, — говорит, вспоминая смех Кли, восторженные глаза Беннета, причитания Лизы, сдержанную улыбку Джинн, острый взгляд Розарии. — И умереть раньше, чем разочаровать их, было бы неплохим выходом. Кэйа вскидывает руку, сжимает его запястье, и Дилюк шумно выдыхает сквозь стиснутые зубы. — Вот только я всегда беру больше, чем заслуживаю. Вам ли не знать, — Кэйа смотрит на его лицо, жадно выискивая в нем ненависть. — Поэтому тянуть буду до последнего. И никогда не подставлюсь специально. Дилюк прикрывает глаза, вздыхает тяжело и словно бы обреченно. Это не укладывается у Кэйи в голове, он ждал совершенно иного. Удара, быть может, но не того, что отпустившая его волосы ладонь ляжет на шею, и Дилюк потянет его на себя, обнимая. — Ты не думал, что тебе под силу просто их не разочаровывать? — спрашивает он тихо. Кэйа вздрагивает, упирается лбом в его плечо. Пальцы находят почти упавший бинт. — Повязку нужно закончить… — Кэйа, — устало обрывает Дилюк. Остается только зажмуриться, сжать бинт в пальцах. — Я не хочу выбирать, — правда режет горло, жжет язык. — Я не смогу… Дилюк сжимает его крепче, губы касаются виска. Он держит его как в детстве, успокаивая после кошмара, и хочется на миг забыться, упасть в эту память. Поверить, что все можно вернуть. Кэйа упирается ладонью в грудь Дилюка, и пальцы тут же находят один из шрамов. — Вам же больно так сидеть, мастер Дилюк, — говорит он и улыбается. Тот хмыкает и действительно послушно ложиться. Не размыкая объятий. Кэйа упирается ладонями в землю, по обе стороны от Дилюка, пытается отстраниться, да только чужие пальцы снова зарываются в волосы на затылке, удерживают на месте. — Ты холодный, — мрачно говорит Дилюк, и от этого неожиданного замечания Кэйю снова разбирает смех. — Сгожусь на компресс? — он осторожно, чтобы не надавить на ушибы, опускается рядом, прячет лицо на его плече, и чувствует, как Дилюк поворачивает голову. Его дыхание щекочет макушку. Кэйа нервно облизывает губы. — Пожалуйста, — выдыхает тихо, — чтобы ни было дальше, не вздумай умирать. — Могу попросить тебя о том же, — резко бросает Дилюк в ответ. Кэйа смеется, кивает неуклюже. — Не стану, — обещает легко. «Разве что от твоего огня».