Мадам Пуассон

Щедро залитая ярким полуденным светом комната, просторная и украшенная в лучших традициях галантного XVIII века, едва ли напоминает детскую. Доктор проходит вперед, осматривается, задерживаясь у громоздкой арфы, и, увлечённый секундным интересом из-за причудливого орнамента на деревянной раме, не слышит тихих шагов позади, лёгкого шороха нижних юбок. Кто-то тактично покашливает позади, извещая о своём присутствии. Доктор мгновенно оборачивается, и перед ним предстаёт молодая женщина, одетая по последнему слову европейской моды и притязаний красавиц того времени — не иначе одна из благородных особ. — Оу, здравствуйте, — извиняется он, снимает очки и, спешно убрав их в карман, объясняет,  — Я ищу Ренетт. Это же до сих пор ее комната, ведь так? Я отлучался, но не уверен на сколько. И прежде чем дама успевает ответить, настойчивый женский голос раздаётся откуда-то с нижнего этажа: — Ренетт! Мы готовы отправиться! — Мама, последуйте в повозку, я сейчас присоединюсь, — достаточно громко, чтобы можно было расслышать, отвечает юная француженка, медленно на ее губах появляется мягкая улыбка, и глаза ее, кажется, улыбаются тоже, — думаю, это вполне обычно иметь воображаемого друга в детстве. Хочу сказать, что Вы достойны похвалы за свою настойчивость. Доктор растерянно смаргивает, пока его нечеловечески-гениальный мозг усиленно работает в безуспешной попытке узнать в этой прекрасной незнакомке прежнюю Ренетт. Едва ли что-то осталось от той напуганной ночными кошмарами неразумной малышки — наверное, только неясные обрывки воспоминаний, забытый страх перед жутким монстром, что таится под кроватью и крадет непослушных девочек и мальчиков, отказывающихся ложиться в постель вовремя. Но Ренетт уже не маленькая девочка. Совсем нет. Перед ним — взрослая молодая женщина. Истинная леди. Очаровательная аристократка. Цветущая и нежная как утренняя роза. Сколько же его не было? В какое из временных окон он попал на этот раз? — Ренетт, ну-у, — тянет Доктор, в силе произнести сейчас только одно,— Господи, как же ты выросла! — С последнего своего появления ты не состарился ни на один день, — удивляется она, и в ее голосе угадывается легкое возмущение, но она определённо не злится, — это чрезвычайно невежливо с твоей стороны. Ренетт подходит и становится напротив. — Ага… да, прости, я… — неловко заминается Доктор, — Слушай, здорово было пересечься, но вроде пора прощаться, ага? Мы же не хотим, чтобы твоя мама застукала тебя наверху с незнакомым мужчиной? — его глаза бегают по красивому лицу Ренетт, продолжающей с интересом рассматривать его и отчаянно не понимающей от чего тот так спешит. — Незнакомым? — почти обижается Ренетт. — Как ты можешь оставаться для меня незнакомым? Я знаю тебя со своих семи лет. — Да-а, — немного неуверенно соглашается он, будучи не в состоянии не признать, что это правда, — полагаю, это так. Вдруг она касается его щеки, с рассеянным любопытством нежно проводит пальцами вниз и с неясным волнением уже-не-ребенка вглядывается в глаза загадочного гостя детства, доброго друга. Того, кто спас ее от ожившего кошмара из неприятного сновидения и научил не бояться. Того, кого она уже не надеялась увидеть, но встречи с кем все же так горячо ждала, ждала на протяжении каждого дня, преисполненная особенной надежды. — Так или иначе, ты состоишь из плоти и крови, — резюмирует Ренетт, убрав руку, как-будто совершено спокойная, но едва ли это так, — Полный абсурд! Голос рассудка говорит мне, что ты не можешь быть настоящим. — О, никогда не слушай рассудок. — Мадемуазель? — вновь доносится снизу, кажется, совсем рядом, по-видимому один из дворовых слуг стоит на верхних ступенях лестницы, — Ваша матушка теряет терпение! — Секунду! — Ренетт слегка поворачивает голову и отвечает громко и напряженно, вновь переводит взгляд на Доктора, смотрит пытливо и пронзительно, — Так много вопросов. И так мало времени. Женщины — непростые существа, пожалуй, даже одни из самых сложных, которые ему доводилось видеть. Их природа, словно мятежный метеоритный поток, затейливее любого внеземного компьютерного механизма или устройства космической машины, и все же глубока и бескрайна как необъятные просторы безбрежной Вселенной. Доктор задумывается об этом как-будто впервые за свою полную самых безумных странствий жизнь в этом причудливом, едва ли подающемуся хоть какому-то пониманию мире, и невольно гадает: о чем сейчас думает Ренетт? Может, какая-то часть ее гордой женской натуры хочет отчитать его, накричать, влепить пощёчину — о, он определенно заслужил это за свое долгое отсутствие, он это понимает, — но не учитывает одного и, пожалуй, самого главного, — детская влюбленность — самая сильная, врезающаяся в память. И остается она если не на всю жизнь, то на очень длительный срок. Ренетт порывисто тянет Доктора за отвороты пиджака и вовлекает в поцелуй — страстный и благодарный — окончательно убеждается, что это не иллюзия, не очередной раз, когда она заснула у камина, до глубокой ночи вглядываясь в циферблат старинных часов, убаюканная призрачными грезами и сказочным мороком фантазий. Он — реален. И она — с ним. И у них есть только сейчас, только эти несколько мгновений, ускользающих быстрее песка, текучего сквозь пальцы. Доктор сминает губы Ренетт в ответ — неаккуратно и торопливо, — его лопатки больно упираются во что-то позади, и воспаленным от жара ее разом зарумянившихся щёк и кожи сознанием он понимает, что оказывается притиснутым к стене, ошеломленный и беспомощный. Едва тонкие длинные пальцы смыкаются на талии, но Ренетт окликают снова — карета вот-вот тронется в путь — и вот она уже быстро берет что-то со стола, может, зеркальце или платок, и, шурша платьем, выбегает из комнаты, как-будто ее здесь и не было. Как-будто не должно было быть. — Мадам Пуассон! — в комнату входит тот самый слуга, которому поручили удостовериться закончила ли свои приготовления леди. — Пуассон… — медленно, почти по слогам, произносит Доктор, все еще ошалело глядя перед собой, и в его мозгу как-будто что-то щёлкает, —Пуассон! Нет! Нет! Нет! Быть не может! Он выпрямляется, даже не думает поправлять помятый костюм, и, в несколько крупных шагов достигнув противоположного конца комнаты, останавливается перед лицом ничего непонимающего слуги. — Ренетт Пуассон! Позже Мадам Д-Этуаль? Фаворитка Луи XV-ого и некоронованная королева Франции?! — восклицает Доктор, и негодующий камердинер с немым недоумением смотрит на взявшегося не пойми откуда мужчину, странно одетого и мечущегося по комнате из стороны в сторону словно спятивший, — Актриса, художница, музыкантша, танцовщица, куртизанка, чудесная садовница?! — А ты кто такой? — наконец спрашивает дворцовый служащий, не в силах больше сохранять выдержку и готовый выставить вон непрошенного чудака ко всем чертям за порог королевского дворца. — Я — Доктор! — он нащупывает в каминной стене проход, активизирует дверь меж пространство и время, — И я только что целовался с мадам де Помпадур! Стена движется, совершает один оборот, Доктор исчезает за ней.