Вы продаете рыбов?

публичная бета включена «Так, двадцатое апреля 2015-го года, меня зовут Рудольф Штрохайм, я ихтиолог на Хельголанде, сейчас два часа двадцать четыре минуты, моя смена началась в полночь — прекрати меня дергать! — я ответственен за самочувствие…» Мужчина протянул «а» взволнованным голосом и продолжил лавировать на бортике бассейна. Он пытался не рухнуть в ледяную воду, подведенную туда прямиком из Северного моря, не уронить диктофон туда же и следить за тем, чтобы его ноги не попались в одни очень цепкие лапки. «Надо было камеру взять или хотя бы GoPro» Он надеялся, что его бурчание не будет слышно на записи за плеском воды. «К делу» Мужчина вздохнул и на одном дыхании выпалил: «Я остался один в центре, коллеги уехали с острова на ночь разбираться с оборудованием и провизией, и именно в мою смену у объекта начался нерест!» Рудольф знал, что это придется перезаписывать. Документация и наблюдения должны были вестись максимально беспристрастным тоном желательно в звукоизолированном помещении: проект курировался вояками, из массы которых происходил он сам, и не понаслышке знал, как туго соображают высшие чины, когда доклад ведется с лютой долей импровизации. — Да хватит уже! Объект, прозванный среди океанологов с подачи одного католика Джозефом за резкие скачки роста, представлял из себя самого настоящего русала. Не такого, правда, красивого как в мультиках Диснея, но и не такого уродца, как если бы за его дизайн взялся Лавкрафт. Нормальная такая рыбина, как вобла, например, или белуха. Продолговатые дыхала для отвода воды на животе и спине, где у людей ребра и легкие, плавники-хрящи чуть выше локтей, специфические уши, которые могли буквально сворачиваться в трубочку. Еще Джозеф отрастил себе огромный — сравнивая с ногами — голубовато-серый хвост с увесистым плавником, напоминающим веер. И по воде им бил внушительно, с пышными брызгами. Выглядело особенно эффектно, когда русал обиженно хмурился, копируя мимику сотрудников, и уходил на дно бассейна после того как обливал всех с ног до головы.       Джозеф — русал, тесно общавшийся с человеком — с каждым днем социально адаптировался. В людском понимании, конечно же. Он знал алфавит и названия предметов, вполне понимал слова, мог показать их значения на пальцах, разделял смысл и интонацию речи, даже подражал, но говорил пока с трудом. Связки у него были специфические, точнее, слаборазвитые человеческие.       Принадлежность Джозефа к роду людскому — заковыристый вопрос, в общем. Этим занимались философы. Никак не Рудольф. Через него проходило минимум две таких русалки в год. А его задача заключалась в том, чтобы их кольцевать, измерять и пускать на вольный выпас. Потом снова измерять, и так раз в интервал времени. Джозеф был первым русалом в его практике, взросление которого ему удалось наблюдать почти полностью. Видимо, сама жизнь решила подчеркнуть важность этого, раз уж ему придется пройти через все круги полового созревания — принять нерест в одиночку.       Рабочие джинсы уже намокли по колени и неприятно утяжеляли ноги. Рудольф еще не приступил к процедурам замера и прочим стандартным вещам, которые, по сути, в данный момент проводить было даже опасно.       Вода словно кипела, хотя её температура по прогнозам могла только понижаться с каждым часом до рассвета. Это Джозеф там бесился: то дергался как эпилептик в припадке почти на дне, чудом его не задевая, то плавал на поверхности и бил хвостом, разбрасывая кучу ледяных брызг повсюду. Судя по тому, как он в основном шевелил бедрами и делал телом «волну», пубертат его бил и гвозди в перепонки между пальцами заколачивал. Рудольфу даже его немного жаль стало. Не знать, что с тобой происходит, а, главное, почему, наверное было страшнее, чем потерять отчетность. За потерю отчетности штрафуют, между прочим. А штрафы больно кусаются.       В исследовательской кабине рядом с бассейном было суше и гораздо теплее. Там лежали барометры, диктофоны, термометры, отдельные текстовые записи — всё необходимое.       В железном, окрашенном в гадкий желтый шкафу висели гидрокостюмы, и Рудольф, глядя на них, вспомнил, почему на следующий после приезда день думал как бы уйти из охраняемого центра, сесть на паром и уехать куда-нибудь в Нижнюю Саксонию и там притвориться мертвым кустом или рыболовной сетью. Полное отсутствие порядка во всем. И именно из-за этого ему сейчас пришлось лезть к нестабильному представителю родственника человека как вида. За всё время работы здесь, Рудольф все-таки смог немного попривыкнуть к местным порядкам. Он вышел из кабины со своим гидрокостюмом, подмигнул в глазок статичной камеры, вмонтированной в потолок и стал стягивать одежду прямо на ходу, чтобы потом повесить её рядом с краном с технической водой. Здесь строителям приказали не строить никаких раздевалок, даже обычных кабинок. Сказали, мол, люди будут с рыбой работать, им друг на друга плевать должно быть, поэтому все сотрудники были вынуждены постигать философию дзен-нудизма. Эротизма в их жизни не прибавилось, грубо говоря. Очень быстро перестанешь стесняться себя и других, если надо раздеваться каждый день.       Себя Рудольф никогда не стеснялся. Ни во время военной службы, ни в университете, ни сейчас. Других людей тем более. Может эту рыбину немного, но Джозеф как-то подозрительно притих в бассейне и не пытался пообщаться через свои привычные грудные звуки немного похожие на вой китов. Иногда он еще пищал как белуха, чтобы привлечь внимание.       Чтобы натянуть гидрокостюм нужно было размочить его и самому быть мокрым. Рудольф встал под душ, который был там же, рядом с техническим краном, и включил теплую воду. Даже если сегодня не придется нырять, хотелось хоть немного погреться и накопить тепло, чтобы не дрожать потом. Мужчина все-таки вздрогнул: из бассейна раздался единичный всплеск. Это, наверное, русал нырнул. Нырял он очень красиво: Джозеф выбрасывал хвост под углом почти в девяносто градусов, держал его пару секунд так, красуясь как весь молодняк любит делать, и затем не очень грациозно ронял его как раз-таки с громким хлопком. Когда Рудольф повернулся лицом к воде, русал дернулся от неожиданности, но продолжил неотрывно наблюдать за ученым, лежа подбородком на сложенных кистях рук с перепонками между пальцев. Это выглядело довольно забавно в своей наигранности. Стремился сойти за своего парня, хоть все тело скользкое. Как только Рудольф уже в гидрокостюме направился к нему, Джозеф вытянул руки вперед и сделал самый изумленный взгляд, на который он был способен. Его тело под водой все так же шевелилось активнее обычного. — Ну, — Рудольф обниматься не наклонился, хотя обычно он бы так и сделал. Он жестом ладони поманил русала за собой, к соседнему бортику, который и побольше был, и имел широкую ступень, образующую искусственное мелководье. Вода на ней едва покрывала щиколотки и низ штанин гидрокостюма. По бортику за небольшой железной оградкой было практически невозможно ходить нормально. Приходилось семенить, чтобы не поскользнуться. — Плыви сюда. Рудольф сел на корточки на первой ступени и демонстративно похлопал по воде перед собой. На бортике рядом с сумкой лежали приготовленные вещи: диктофон в водонепроницаемом чехле, рулетка, шприц с подведенной к нему колбой с делениями, несколько пластиковых пробирок и пипеток в резиновом мешке, бутылочка в пол литра со смазкой для УЗИ и небольшой контейнер с порезанными на мелкие дольки нектарином.       Сборы анализов проводились у Джозефа два раза в день, общий осмотр и замер параметров тела — раз в неделю или же в случае необходимости. Первое время к Джозефу было особенное отношение, хотя это пошло только на пользу. Так из слабого недокормленного малька — или же немного похожего на жабу младенца с хвостом — вырос этот ухоженный ластящийся к рукам самец, которого католик, автор имени, называл еще и дьявольским отродьем за приятное лицо и врожденное умение приковывать к себе внимание.       Этот морской обольститель теперь подбирался на руках к Рудольфу, гоняя волны по мелководью, требовательно подставлял голову с мокрыми будто бритыми под машинку волосами и всем видом намекал, что неплохо было бы его потрепать немного. Вот кто мог сопротивляться такому? Когда на голову Джозефа опустилась рука, он толкнулся в неё и заставил пройтись ладонью до затылка. Скорее всего, в ближайшее время его прическа перестанет отличаться от стандартного андеркарта: на макушке волосы росли быстро, отдельные пряди даже завивались. Этакий морской Амурчик с испорченным характером.       Джозеф подчинялся на осмотрах если не с радостью, то по крайней мере без раздражающей кокетливости, которая числилась за ним раньше: то подаст хвост, то дернет из рук с такой силой, что человек может вперед носом полететь, и всё это с довольной дельфиньей улыбкой на лице. Все-таки он тогда совсем ребенком был, хоть уже и перерос среднестатистического тинейджера.       Рудольф сделал ладонью круг в воздухе, ведя движение от себя, как если бы он был работником аквариума и указывал рыбе что делать на потеху публике. Здесь из публики был только он сам, и махать руками приходилось сугубо в научных целях. Мужчина встал на одно колено, повесил на шею диктофон и уже было собрался его включить, когда заметил, что его просьбу не выполнили.       Джозеф смотрел на него своим вечным восхищенно-изумленным взглядом котенка, который осознал, что у него есть задние ноги. — Повернись и ляг на живот. Иногда Рудольф жалел, что русалок не тренируют со свистком и ведёрком рыбы.       Джозеф исполнил это с таким гордым видом, будто он всю жизнь не в бассейнах плавал, а на Пиккадили акции продавал.       Он лежал, опираясь на локти, слегка разведя их в стороны, чтобы не мять плавники. Его хвост, слава богу, ловить по всей ступени не пришлось — Джозеф мог им шевелить во всех направлениях и даже делать мельницу: бесхитростный, но очень мокрый трюк. Запись протокола была снята с паузы. «Я начинаю обследование объекта в два часа сорок семь минут.» Рудольф, не вставая с одного колена, немного подвинулся, чтобы быть ближе к хвостовому плавнику и потянулся за резиновым мешком за перегородку, которая, правда, не спасала от миниатюрных филиалов Северного моря на бортике. Джозеф вновь притих. Он иногда фыркал на выдохе и посматривал на мужчину через плечо. «Я забираю для общих исследований венозной крови с помощью вакуумной пробирки.»       Вообще, вести настолько подробное описание процесса осмотра было не нужно. Результаты анализов шли такому же ученому из центра, который даже в большинстве случаев присутствовал при сборе данных и, иногда даже не говоря ни слова в диктофон, уносил инструменты в лабораторию. Но почему-то Рудольф проговаривал практически каждое своё действие вслух. Наверное, чтобы не так сильно волноваться.       Джозеф замер, пока у него брали кровь. Но как только иглу вытащили из его тела вместе с необходимыми двадцатью миллилитрами, он резко развернулся на спину, чуть не выбив из рук человека пробирку с анализом. Он стал извиваться на этом несчастном мелководье, как уж на плите, ласкаясь, качая аналогом бедер и размахивая возбужденным половым членом у Рудольфа перед носом. Чувство стыда ведь было присуще только людям.       Ученый со спокойным вздохом убрал шприц к остальным инструментам, будто ничего и не происходило и после этого, отчетливо, хоть и устало, буркнул в диктофон: «Во время сбора анализов объект ерзал, дергался и пытался мастурбировать о мою ногу. Прошу не давать ему утром салат с рисом и водорослями в качестве наказания.» Иногда в отчетах можно было и приврать. Процесс полового созревания у русалок от рыбьего отличался. Если у рыб нерест был признаком того, что особь уже взрослая и готова метать икру, то у русалок от первого нереста было принято отсчитывать начало сексуальной активности. Русалки считались взрослыми, но могли быть физически не готовы вынашивать потомство. То есть можно было сравнить перевозбужденные дрыганья Джозефа с поллюциями или же менструацией. Рудольф даже не стал закатывать глаза, чтобы показать своё неодобрение таким поведением. Но признаться себе всё же стоило: то, что искреннее животное вожделение возможно предназначалось именно ему, что-то дёргало в душе.       По общей схеме осмотра дальше нужно было измерить давление, пульс, посмотреть другу рыбному в глаза, рассмотреть радужку, значки, белок, потом потыкать пальцами в жабры, плавники на руках и сделать еще кучу полезных в другой ситуации замеров. Запись на диктофоне пока была поставлена на паузу.       Рудольф решил оставить почти все эти процедуры до утра и чужой смены, кроме, пожалуй, измерения сердцебиения. И то провел его не по регламенту. Он приложил ухо к упругой светлой коже на груди русала, замерил минуту по часам на руке и прислушался. Судя по протяжному звуку, раздавшемуся со стороны Джозефа, мужчину не поняли. И неудивительно — русал привык к тонометру, и такие пляски на месте его может быть даже испугали.       Сегодня вообще всё пошло не по планам. Еще и Джозеф довольно робко для того, кто несколько минут назад ясно приглашал к спариванию, стал мягко поглаживать рукой Рудольфа по голове, иногда опуская ладонь с тонкими перепонками на плечо. Он не касался незащищенной гидрокостюмом кожи, чтобы не оцарапать — ноготочки у него были приличные. Будто нарастил кто. Пульс, как и ожидалось, был учащенным. Примерно двести ударов в минуту.       Рудольфа вообще в тот момент волновал другой вопрос. В первые три нереста необходимо было проводить УЗИ яичников у самок, замерять и ощупывать половые органы, брать образцы генитальной секреции у представителей обоих полов, отслеживая таким образом начало фертильности. Рудольф просто не знал с какого именно края ему сейчас подступиться к этой человекообразной сельди, а, главное, как занять и успокоить Джозефа, чтобы тот ему случайно ничего не сломал в порыве любвеобильности. Хотя на последний вопрос ответ лежал на бортике бассейна, мужчина сегодня позволил себе драматизировать.       Контейнер с нектаринами лежал под рукой.       Джозеф обожал сладкие фрукты. Было довольно забавно наблюдать с каким рвением он хватал плод, с каким удовольствием разрывал мякоть на части, из-за чего вода вокруг него несколько секунд окрашивалась в цвет сока. Бассейн потом приходилось чистить от недоеденных кусков или косточек.       Русал урчал, открывая контейнер. Точнее, издавал серию низких звуков, больше похожих на шум заведенного катера: знак очень хорошего настроения и наслаждения жизнью. Ему вне стен центра такое было недоступно: Джозеф и его предки жили в Северном море, иногда уплывали в Норвежское, Кельтское и даже заплывали через Атлантику в Лабрадорское. Там спелых фруктов не водилось, только водоросли, камни да рыбешка разная. — Ты хоть пережевывай нормально, — в голосе Рудольфа слышалась заботливая усмешка. Джозеф фыркнул и непроизвольно клацнул зубами, когда фрукт оказался у него во рту.       Русал лег на бок, чтобы было удобнее копаться в контейнере и выбирать самые сочные куски. Рудольф же выудил пальцами из резинового мешка пару перчаток, бутылку со смазкой, карманную рулетку и одноразовую емкость подобную тем, что используются людьми для сбора мочи на анализ. Только объем у неё был немного больше.       Опыт показывал, что контейнер с нектаринами, попавший в руки Джозефа, увлекал его примерно на семь минут. Длительность полового акта у русалок составляло от трех до пяти минут. За то время пока Джозеф будет глотать поощрительные фрукты, Рудольф бы успел сделать первичные замеры половых органов испытуемого, вызвать эякуляцию и собрать анализ мóлок. Русал, наверное, ни за что в жизни не оторвался бы от нектаринов, даже если ему в тот момент будут мастурбировать. Визуально член — для двухсот сорока сантиметров длины русала — не казался каким-то особенно большим. Да, между человеческих ног этот отросток нежно-розового цвета смотрелся бы устрашающе, но в море работали другие законы размножения. А Рудольф упорно не понимал тех, кто хотел себе член «как у русалов». Им не приходилось совокупляться на большой глубине с сильным течением, да и размер влагалища у человеческих женщин отличался в меньшую сторону.       В случае Джозефа, если судить по делениям на стане рулетки, всё было достаточно нормально — член чуть больше стандартных по Европе пятнадцати сантиметров, гордые двадцать восемь. Русал почти взвизгнул с возмущением и шлепнул плавником по воде, когда его нежной чуть теплой кожи коснулась металлическая линейка — и продолжил уплетать фрукты за обе щеки.       Запись на диктофон была короткая: первичные измерения и краткое описание осматриваемого. Состояние стабильно, настроение хорошее, получил небольшое поощрение за то, что не дергался. То что «небольшое» равнялось половине контейнера, уточнять было необязательно.       От тех прикидочных семи минут оставалось примерно четыре-пять. То есть Джозефу в контейнере было бы даже еще что-то пожевать после конца осмотра.       Рулетка вернулась обратно в мешок. Рудольф дунул внутрь перчатки, чтобы её расширить, но синий латекс всё равно надевался туго и со своим привычным резиновым звуком.       Русал все еще лежал на левом боку, теперь уже не выбирая отдельные крупные куски нектарина, а закидывая в рот подряд все. С его стороны изредка раздавалось довольное чавканье. Рудольф укоризненно цыкнул, но делать замечания Джозефу не стал — сейчас это было равносильно упущенной возможности. Когда его еще удастся так подловить и расслабить?       На том месте, где у людей были бедра, кожа казалась особенно тонкой. Под ней можно было рассматривать синюю сетку кровеносных сосудов и то, какие именно мышцы были задействованы при движении. Рудольф скользнул пальцами по бедру, слегка удерживая постоянно шевелящегося русала на месте, чтобы тот почувствовал, что нужно сосредоточиться. Через перчатки мужчина не мог почувствовать ту специфическую гладкость и теплоту кожи, пробивающуюся сквозь вечный холод, но по опыту он честно бы сказал: на ощупь хвост и Джозефа, и русалов на него похожих очень мягкие. Будто гладишь плотное затвердевшее желе.       Член скрывался в половой складке — продолговатой щели, располагавшейся на расстоянии приблизительно в двадцать пять сантиметров от такого же продолговатого пупка. Анальное отверстие было отделено от половой складки перетяжкой из кожи, почти незаметной, если смотрел непрофессионал.       Сейчас же член почти полностью вылезал из щели, а её набухшие от прилившей крови края чем-то напоминали женские половые губы.       Джозеф повернул голову и с полными глазами любопытства смотрел на ученого, который, по его мнению, собирался делать нечто непонятное. Рудольф сглотнул скопившуюся слюну и потянулся за бутылкой с гелем. Русал уже отвлекался, нужно было работать оперативнее.       Лубрикант при подобных анализах был необходим. Да, организм русалки выделял достаточно плотного секрета, чтобы без больших проблем входить во влагалище самки во время совокупления, но, судя по опыту некоторых особей, трение резины о мембраны органов было им попросту неприятно. До воспалений дело пока что ни разу не доходило, но сколько ругани и воплей на высоких частотах было от того, что какой-нибудь гений венерологии лез пальцами во все нежные места насухую. На хороший лубрикант лишних денег не было, поэтому на базе немного экономили — гель для УЗИ использовался не только по прямому назначению.       Гель был вязким и почти теплым от долгого нахождения на ладони. Бедро Джозефа — холодным и нежным. Рудольф гладил его свободной рукой, успокаивая больше себя, чем русала. Когда небольшая капля лубриканта тихо соскользнула и шлепнулась в воду, а Джозеф нашел особо вкусную дольку и снова увлеченно зачавкал, мужчина мягко обхватил основание рыбьего члена рядом с порозовевшими краями половой складки и раз провел рукой до головки, чтобы равномерно распределить смазку. Хвостовой плавник поднялся над водой и замер. Судя по этому, Джозеф был напряжен и, несмотря на общую беспечность и контейнер с фруктами, все-таки внимательно следил за тем, что этот двуногий такое творит. Пальцы Рудольфа несильно сжимали отросток, прощупывая и взвешивая его, чтобы перехватить поудобнее. Наощупь — такой же член как и у него самого, только может быть не такой венистый, более нежный, но все-таки такой упругий. К кончику отросток утончался, а головка могла дергаться самостоятельно в разных направлениях, как язычок.       Процесс Рудольф начал медленно. Он неспешно водил ладонью кругами по отростку, по половой складке. В этом было что-то завораживающее, расслабляющее, хоть от него и требовалось сделать свою работу за малое время. «Потом» — думал он. Потом всё сделает быстро и четко.       Пока что мужчина, иногда останавливаясь, проводил средним и большими пальцами по стволу члена, болтающегося во все стороны. Кончиком указательного он потирал продолговатое углубление прямо посередине розоватого отростка — аналог уздечки полового члена у мужчин.       В те секунды был очень велик соблазн стянуть перчатки с рук. Рудольф и сам не заметил, как стал поддразнивать часто сопящего русала. Тот уставился куда-то сквозь тело ученого, но никак не на ласкающую его ладонь. Джозеф даже порозовел — его живот и лицо покрылись крупными пятнами разной степени окраски. Однако, каких-то звуков протеста он не издавал. То ли боялся, то ли пытался разобрать собственные ощущения. Скорее всего, одновременно.       Когда мужчина взял член в кулак и стал сильнее сжимать крепкую плоть, не прекращая при этом играть пальцами и вращать кистью, русал показал — не нарочно, конечно, — одну интересную особенность своего вида. В складке располагалась отдельная группа мышц, отвечающая только за контроль движения половых органов. То, как часто Джозеф толкался членом в кольцо пальцев, говорило лишь о том кайфе, который он, говоря ненаучным языком, получал. Но после того как ребристую ткань мышцы, по местоположению напоминавшую яички, у половой складки мягко потерли большим пальцем, русал издал сдавленный писк и стал подаваться навстречу человеку уже бедрами.       Джозеф почти опрокинул контейнер с фруктами случайным движением руки когда хотел то ли притянуть его к себе, то ли убрать с мелководья, положить на бортик. Очень умный мальчик. Русал было попытался судорожно собрать уплывающие дольки обратно в контейнер, но замер, смущенный от обилия ощущений. Он даже совсем по-человечески прикрыл рот.       Мужчина усмехался каждый раз, когда Джозеф томно и судорожно вздыхал, урчал или шлепал хвостом по воде. Происходящее чувствовалось даже расслабляюще — будто часть того удовольствия, что испытывал русал, передавалось человеку. Рудольф уже соскучился по такому душевному «общению».       На бедрах, хвосте, да и вообще на теле Джозефа не было шрамов. Отчасти это было плохо — они обычно появлялись у русалок в процессе игривых детских и подростковых свар, когда самцы и самки покусывали и царапали друг друга, имитируя охоту и брачные игры, которые они наблюдали у взрослых русалок. Так молодняк прощупывал чужую телесность и искал границы своих возможностей. У Джозефа такого опыта не было. Чисто теоретически, они, ученые, могли впустить в его вольер одного из взрослых русалов, но не было вообще никакой гарантии, что такая встреча пройдет мирно и что тогдашнего русальчонка не порвут на британский флаг. Так тот и остался нетронутым. Инстинктивно Джозеф явно чуял, что его чего-то лишают, поэтому терзал игрушки-пищалки и сам рвал надувных косаток, которыми его развлекали самые серьезные ихтиологи. Иногда он даже кусал людей. Не сильно, конечно же, — прихватывал зубами руку или ногу, пытаясь раззадорить странных двуногих. Иногда его даже кусали в ответ — мягко прикусывали кончик хвостового плавника и хлопали по нему, а русал играюче вырывался, издавая звуки похожие на человеческий смех. Но это, к сожалению, не могло заменить полноценный опыта общения с другими русалками. Хотя, кто знал: русалки, выросшие в научных центрах, быстро учились у сородичей, копируя их поведение.       Джозеф был хорош и без шрамов.       Он повернулся на спину, давая человеку полный доступ к своему телу: беззащитному животу, сжимающимся отверстиям дыхал и раскрытой, заметно пульсирующей половой складке. Русал даже немного придерживал её бледные наружние края пальцами с тонкими когтями, мягко моргая и смотря на Рудольфа так влажно и так доверчиво, как могут, наверное, только нерпята. Мужчина так и не понял, в какой именно момент у него, находящегося рядом с бассейном, пересохло во рту. А еще когда именно у него встал. Хотя с этим все было более очевидно.       Рудольф почти машинально долил лубрикант на ладонь и облизнул губы. Движения его руки стали чаще, активнее. Мужчина уже просто водил пальцами по всей длине. Он примерно понял, где у Джозефа были особо чувствительные места, и теперь сжимал кулак, подстраиваясь под темп его толчков и имитируя сокращения влагалища. Русал изредка попискивал, подаваясь бедрами в сторону человека. Его хвост иногда бил по ступени так, что Рудольфа окатывало брызгами сбоку.       Да, Джозеф хотел кончить. Он метался по мелководью и хаотично подбрасывал свое тело вверх, потому что думал, что так быстрее достигнет оргазма, хотя это только сбивало. Что уж говорить, в какой-то момент ласкавший русала человек тупо пытался поймать его член.       Когда Рудольфу чуть не прилетело гениталиями по лбу, он подумал, что нужно что-то сделать. — Да хватит дергаться! Лучше чем прижать бедра русала к кафелю своим весом, он не придумал.       Сработало. Джозеф перестал брыкаться и удивленно — мимика у него все-таки была очень похожая на человеческую — уставился на то место, где теперь сидел мужчина. Потом испуганно посмотрел на Рудольфа. Наверное, требуя объяснений. Мужчина возобновил быстрые движения рукой и сильнее сжал ляжками и коленями большой гладкий хвост, устраиваясь удобнее. Джозефа это, конечно, повергло в глубочайший шок. Он часто дышал и постоянно поглядывал то на собственное тело, то на тело Рудольфа, в особенности на его пах и очертания вставшего члена, заметные сквозь ткань плавок и гидрокостюма. Мужчина чертыхнулся — скорее всего, русал своим почти человеческим мозгом не понимал, что именно происходит с его телом, и придавал этому смысл утверждения доминации.       Член Джозефа стал ощутимо тверже, пульсация у его основания чувствовалась даже сквозь перчатки. Сам русал медленно смаргивал выступающие слезы — естественная реакция организма на большинство стрессов. Даже приятных. Грудная клетка Джозефа расширялась; он пытался восстановить привычный ритм дыхания, но тот то и дело срывался.       Рудольф нащупал контейнер для анализа не сразу, а ведь тара находилась недалеко от него. Мужчина просто делал это практически вслепую: нельзя было ни на секунду отводить взгляд от лежащего под ним русала. Нельзя было даже намекнуть на то, что ты отвлекся — техника безопасности, проверенная временем. Джозеф же издал низкий звук сильно похожий на протянутый сквозь губы согласный «м» и снова стал извиваться, подаваясь бедрами в остановившуюся руку.       Пошло перевозбуждение. Русал так активно ворочался на месте, чтобы получить то небольшое количество стимуляции, что человек, сидящий на его бедрах, уже был готов всплывать, если его случайно кинут в бассейн. Русалки общались через тело. Еще, конечно, через звуки — их трескотню можно было слышать сквозь ветер и шумы систем кораблей и катеров. А если нырять с аквалангом — почувствовать копчиком. Долгое нахождение человека с русалками болтающими между собой обычно вызывало у него сначала приступы страха и паники, как бывает при контакте с неизвестым. Затем, человек привыкал к шуму и не относился к русалкам с агрессией, пока те вели себя так же. В Античности к шуму из-за мифологического мышления не привыкали и противились. Вот так и появились мифы про подводных существ, утягивающих людей на дно. Рудольф ладонью сильнее давил на отросток и совершал пальцами частые доящие движения. Джозеф, как и любое мыслящее существо, воспринял неизвестный открытый контейнер рядом с головкой своего члена как что-то угрожающее. Он попытался вырвать пластик из чужих рук, хотя уже почти по-белужьи попискивал, его тело мелко дрожало, а мышцы скользкого живота напряглись.       Оргазм русала внешне казался несколькими спазмами, растянутыми во времени. Замирание в неестественной позе, потом секунда расслабления и — раз — снова замер; зажмуренные глаза, сжатые челюсти, руки, тянущиеся к тому, кто только что ласкал. Всё это было красиво, так по-человечески. А еще визуально немного напоминало судорогу бедра.       Контейнер для анализа наполнился еще во время первого выстрела спермы. Половая система Джозефа, судя по всему, пока что работала самым наилучшим образом. Сам русал на все произошедшее пока что реагировал только блаженным выражением лица и своим урчанием.       Несколько других семенных выстрелов прошли не так обильно — сперма сначала так же вылетала из тонкой головки члена, расплескивалась и растекалась по животу изучаемого, потом немного капала, потом прекращала.       Рудольф стягивал испачканные в полупрозрачной белковой жидкости перчатки и бросил их к сумке. Они приземлились с характерным шлепком.       Джозеф лежащий рядом с мужчиной уже перестал откисать после оргазма, перевернулся на живот и лепетал что-то на своем родном наречии. Разобрать было невозможно, — все-таки разница в связках — но то, что некоторые русалки совсем как люди были разговорчивы после секса Рудольфа искренне поражало. А еще он удивлялся, как во время предоргазменной скачки не отбил себе зад.       Мужчина стянул чехол с диктофоном с шеи и чуть было не закинул его в бассейн или о перегородку, лишь бы расколоть. Этот проклятый кусок пластика все это время болтался на груди. Синяк бы, конечно, не набил, но и пользы от него не никакой за сегодня не было. Рудольф потер ляжку ладонью несколько раз, разминая немного затекшую мышцу, включил диктофон, буркнул туда время окончания осмотра, выключил запись и с облегчением бросил инструмент за перегородку, к сумке. Контейнеры — один с жалкими остатками фруктов, другой с анализом — тоже оказались там.       План действий был следующим: ободряюще похлопать русала по голове или еще чему, что он там подставит, встать, собраться, переодеться и продолжить смену. Про свою эрекцию лучше бы вообще не думать.       Когда Рудольфа обняли вокруг талии, потом уронили на спину и с плеском шлепнулись сверху, он даже не успел вскрикнуть. Хорошо хоть головой о бортик не ударился.       Иногда Джозеф мог подбираться действительно тихо. Русал весил достаточно. Точнее, достаточно для представителя своего вида, находящегося на содержании у людей. Его тело прекрасно работало в воде, да и на суше иногда двигалось поактивнее таких же тел, только неспортивных. Сейчас же эта масса достаточно развитых и приспособленных для плавания мышц работала только на русала. При дыхании грудная клетка Джозефа расширялась. Рудольфу же приходилось чувствовать каждый вздох: давление на его живот каждый раз становилось болезненным.       Вряд ли можно было утопить человека на таком мелководье — вода, если не отрывать голову от платформы, конечно, попадала в уши, их даже закладывало, но выше чисто по законам физики она подняться не могла. Разве что русал нагнал бы волну и лег бы животом на лицо. Душить руками он не умел. И слава богу его не учили.       Костюм облеплял кожу как спрессованная толстая пленка, а капля пота, которая текла по спине уже некоторое время, будто стала каплей кипятка и застряла где-то на пояснице между кожей и плотным пластиком. В таких случаях, им, ихтиологам, разрешалось применять физическое насилие к изучаемым объектам. Казалось бы, всё. Однако, был даже не подвох, а кое-какая строчка в договоре, которую никто и никогда не читал. Как в одном немецком законе, выдуманном британцами, считалось, что на тебя напали, но ты не принимал участия в драке пока не сжал кулаки. Так и здесь. Пока не доказаны потенциально вредные намерения напавшего русала, ты несешь ответственность и за нападение на себя, и за примененное физическое насилие.       Теперь Рудольф должен был лишь ждать. Пустой взгляд расширяющихся зрачков ничего хорошего не обещал. Под водой же криков не слышно.       Джозеф пока что ничего не предпринял, даже звука никакого высокого не издал. Просто наблюдал. Русалки умели замирать на некоторое время, наблюдая за наживкой, интересным объектом или же жертвой. Они ловили удачный водный поток, вытягивались в струну и переходили с активного плавания на пассивное. Или же опирались руками на какой-нибудь риф, ложились сверху и тупо смотрели.       Пальцы скользнули по кафелю — возможности резко встать и убежать не было. Рудольф надеялся, что выступает лишь в роли любопытного объекта для изучения. Не такого же самца, который пришел утвердиться на чужой территории. Не морского теленка, которого можно загрызть и пустить кишки по волнам.       Когда речь заходила об агрессии, способности защищаться и жестокости, русалки не уступали занимавшим первенство в пищевых цепочках — людям и касаткам. Что уж говорить, отдельные виды глубоководных русалок были достаточно сильны, умны и бешены, чтобы атаковать и даже побеждать китов-убийц. О людях без оружия речи вообще не шло.       Джозеф все так же не проявлял никаких признаков агрессивного поведения. Но и с груди он слезать не собирался. Лишь моргал, дышал и иногда шевелил хвостом, отчего Рудольф лишний раз напрягал мышцы конечностей, готовясь защищаться.       Такого во время нереста не было даже у Сантаны: другого русала, больше похожего на акулу. Его назвали в честь музыканта, под гитарные трели которого он чуть ли из бассейна не выбрасывался — так хотел утопить радиоприемник. Рудольф какое-то время его курировал.       Максимум, что Сантана от него хотел, это отгрызть руку по плечо, ну или утопить. Но эти проблемы решались легко, — Сантана получал по носу и корчил изумленную рожу, Рудольф пил успокоительное. До такого тесного и тяжелого взаимодействия дело не доходило. Все-таки русалы — не человеческая весовая категория. Рудольф не мог отвести взгляд от того как приоткрытый рот розоватый, как и края половой складки, гладкий без единого изменения в текстуре и цвете приближался к его лицу. Странно, что слюна не капала, тогда бы точно понятно было, что русал съесть первого человека своего хочет. Из тела будто физически вытащили все мышцы. В фазе глубокого сна происходило примерно тоже самое. Только тут был не сон. Разве что кошмар в стиле Говарда Филлипса. И фиолетово-синий язык, трепыхающийся между тонкими губами, слишком уж под эту идею подходил. Русал бы не смог сразу откусить нижнюю челюсть Рудольфа — но он мог вцепиться в нее зубами и мотать из стороны в сторону до смачного хруста сломанных костей. Мужчина зажмурился, готовый кусать в ответ. Да уж, сегодня действительно всё шло не так, как должно было. Язык — длиннее, мягче, ребристее по краям и сильнее человеческого — почти свойски прошелся по стиснутым губам. Как-то и напряжение сразу куда-то делось. Рудольф продолжал дышать и чувствовать на себе приблизительно сто килограмм живого fish'n'chips. Мужчина неверяще открыл один глаз. Потом оба. Довольное лицо Джозефа перед ним напоминало скорее мемного кота, который со всем своим кошачьим усилием вылизывался, потом забыл убрать расческу-язык, и теперь пялился куда-то в будущее. В этом случае на лицо ихтиолога под собой.       Русал с него сползать не собирался: от человека же последовала реакция, надо лежать дальше. Язык спрятался за зубами, а уголки полурыбьего рта растянулись в линию, слегка подергиваясь. Все-таки голливудская улыбка и людям не всегда удавалась, что уж говорить про другой вид.       Во второй раз языком русал пытался провести от подбородка до носа. Рудольф запрокинул голову, чтобы слюна случайно в ноздри не попала, но все равно нижняя часть лица была мокрой, как после обнимашек с любвеобильной собакой. Джозеф не расстроился, что от него вот так увернулись, и напоследок пощупал кончиком языка часть горла под подбородком, дальше переходящую в кадык.       Удивительно, что русалки вообще сохранили способность к слюноотделению.       Если бы в этом помещении стояли любопытные наблюдатели, они бы уже глубоко разочаровались и разошлись по своим комнатам: зрелища не намечалось. Рудольфа жрать, судя по всему не собирались. Разве что русал пародировал потусторонних чучел из ужастиков низкого качества — мог бы уже трижды наброситься и растерзать человека на кету семужного посола, но почему-то он продолжал валяться сверху и изредка шлепать хвостом по воде.       Джозеф пофыркивал, лежа на человеке. Так киты выбрасывали воздух — в бóльших масштабах и не так часто. Рудольф же ляжками мог чувствовать, — но больше представлять — как мягко раскрывается половая складка, и та специальная группа мышц в ней выталкивает наружу снова возбужденный член.       В воде русалки, собирающиеся заниматься сексом, обычно некоторое время плавали живот к животу, показывая свою готовность и желание, но не предъявляя половых органов: мало ли партнер передумает или произошло недопонимание. В зависимости от вида и ареала обитания ритуал приглашения, конечно, отличался.       Рудольф пробежался по воспоминаниям, точнее, мысленно прошелся по тому, что именно и как он себя вел во время сбора анализов. Все его действия, кроме двух вполне вписывались в регламенты. Первое — замер сердцебиения без тонометра — можно было списать на редкий случай халатности с его стороны. Такое могло напугать, но не возбудить испытуемого.       Второе действие вызывало вопросы. Такой жест как «сесть сверху, прижать хвост, чтобы не дергался» вполне подходил под описание предложения к соитию. Джозеф видел, что у его потенциального партнера другое строение тела, и, получается, просто уточнял. А чтобы его поняли получше, обслюнявил лицо. То есть получается, этот кусок косатки подумал, что с ним не против совокупиться. После того как русал окончательно устроился на чужой груди, стал сипло дышать человеку в лицо, изредка облизываясь, и тереться своим лбом о чужой, человек подумал — кусок косатки был прав.       Даже — скажем честно — склонного слепо молиться на научную этику Рудольфа постигло это всеобщее возбужденное восхищение, связанное со всем, что касалось русалок. Хотя после службы на флоте он вообще не хотел иметь с ними никаких дел. Это научное поле слишком уж пахло криптидами и теориями заговора. Мужчина даже новости переключал, когда на экране показывалось очередное взбудораженное лицо очередного взбудораженного Эйнштейна, кричащего на весь белый свет об очередном открытии.       Потом, видимо сама природа увидела, что есть отдельные нелюбители ее творения, подговорила судьбу: та уже подкинула Рудольфу работенку на научном судне с последующим вовлечением в эту русалочью секту. И дипломом по ихтиологии.       Чисто физиологическое желание трахать все что более-менее человечно для разнообразия генофонда у него появилось еще в подростковом возрасте.       На какой-то стадии между классификацией видов-подвидов русалок и наблюдением за ними в условиях содержания, ученых заинтересовал процесс «межвидового размножения». Вкратце, смогли бы люди заинтересовать русалок в сексуальном плане. А если дело еще дальше пойдет, в плане глобального слияния видов. Потому что людей русалки интересовали в какой-то неприличной степени.       Морские создания попросту были нечеловечески красивы. И людей к ним тянуло детское любопытство, как когда-то тянуло к карликам, природным мутантам и жертвам компрачикосов.       Что уж говорить: когда особо общительные русалки стали идти на активный контакт с ихтиологами, особо предприимчивые представители народов восточной и юго-восточной Азии организовали интересное развлечение для богатых белых. Что-то сродни отрезания плавников у акул для плошки супа, но не такое жесткое.       В начале весны, самое жаркое время года для того региона по зову миграционных циклов со всех морей Тихого океана в безлюдные его части сплывались русалки. У отдельных подвидов, обитающих в этой части планеты, была сильна система связей, отвечающих за эмоциональное и физическое сближение путем многочисленных совокуплений с сородичами.       Говоря простым языком, по весне в Тихом океане начинались русалочьи оргии. Людям вообще нравится порнография, а когда дело касалось других гуманоидных видов… в общем, иногда даже повидавшего дерьмо Рудольфа пугал энтузиазм отдельных коллег, когда дело касалось анатомии русалок.       Группы людей с большим достатком инкогнито вывозили в самые красивые и полные экзотической эротики уголки океана, давали аквалангическое оборудование, что-то рассказывали, возможно не про морских паразитов, и отправляли покорять воды и любопытных, готовых к любому контакту русалок.       Рудольфу пару раз пришлось подстрелить несколько хитрых тайваньских и богатых американских задниц: нехер воду мутить и наблюдениям мешать. Видимо, себя нужно было в первую очередь, для профилактики.       Его лицо изучали со всем возможным вниманием со всех возможных углов. Наверное, так даже ретушеры не рассматривают свои материалы, как на него сейчас пялились круглые влажные глаза с природно расширенными зрачками.       Из звуков Джозеф издавал разве что вполне себе человеческое сопение. Сейчас он даже не шевелил хвостом, хотя до этого со стороны бассейна были слышны редкие всплески.       На шёпот Рудольфа «зачем» ответом стала незамысловатая ласка: Джозеф самыми кончиками ногтей провел по его голове от лба до макушки, как если бы гладили самого русала. Мужчина выдохнул с облегчением. Он все еще мог ошибаться по поводу намерений этой огромной сельди, но это почесывание было сродни медленному морганию от тигра. Уголки губ Джозефа дернулись, но в улыбку так и не перешли. Да и вообще, если можно было судить по его выражению лица, его что-то беспокоило.       Русал поерзал сверху, пока переставлял локти, переходившие в плавниковые пластины, чтобы на них можно было опереться.       Рудольф почувствовал, как с верхней части его груди исчезает вес, и сразу же вдохнул и выдохнул несколько раз. Джозеф же неуклюже наклонился к его лицу и придавил рот мужчины губами. Рудольф, державший голову более менее над водой, зажмурился. Он не ударился затылком, но будь русал чуть резче, ученый бы уже сидел на платформе, схватившись за голову.       Джозеф, кстати, почти попал, — можно было целиться немного ниже. А так поцелуй пришелся на кусок лица под носом и верхней губой. Русал сразу же смутился: он оторвался от рта человека и немного нахмурился, понимая, что сделал что-то не так. Человек ведь не отреагировал. Однако, уступчивость в характер не входила: Джозеф продолжил быстро чмокать Рудольфа, больше всего целясь в места рядом с губами и иногда даже в них попадая. Наверняка на Сьюзи насмотрелся. Эта молодая, жутко позитивная, тактильная и заслуженная ученая целовала всех знакомых (а на базе она знала всех) при встрече в разные приличные места в зависимости от степени дружбы. И Рудольфу перепадало, но только в висок. Джозефу — в макушку и лоб, за компанию. Видимо, русал насмотрелся на довольные лица странных двуногих — или чего похлеще видел — и понял: контакт рот-рот приятен.       Наверное, один раз за такое поведение и вклад в свою социализацию можно было и поощрить. Рудольф еще подумал, что скорее всего он покраснел: реакцией русала стало полизывание его скулы прямо под глазом. Мужчина погладил Джозефа по щеке, приближая к себе, и повернул свое лицо так, чтобы поцеловать эту рыбную запеканку.       Рудольф мягко шевелил губами, показывая как правильно выражать свою симпатию к человеку. Про момент «не наваливаться всем весом и лучше спросить словами» говорить пока что было рано. Русалу бы научиться сначала по губам попадать, ничего попутно не откусывая. Вода под ними все еще тихо чвакала, отбиваясь от бортика.       Первым, кто разорвал поцелуй, был Джозеф. Он почему-то оторвался от сонного повторения движений губ человека и теперь сыто посматривал за его поведением. Рудольф не делал ничего — он удивился, что его рот так легко отпустили и не покусали, например. Мужчина облизал губы. Увы, он ошибался.       Русал резко задрал хвост, что означало либо энтузиазм, либо готовность ударить кого-то сзади. В бассейне никого не было — значит в его светлую морскую головушку пришла идея для гениальной затеи. Джозеф высунул язык до середины и несколько раз надавил им на нижнюю губу Рудольфа, как бы намекая, что было бы круто попробовать так.       Интересно, кто из персонала или ученых додумался целоваться по-французски рядом с бассейном?       Русалкам, как дельфинам, белугам и многим другим морским млекопитающим, поглаживания рта, — губ, — постукивания по зубам, деснам и нёбу, похлопывание по языку доставляли просто нечеловеческое наслаждение. Там было много нервных окончаний — как важнейшему органу восприятия и положено. Джозеф мог и не видеть облизывающих друг друга людей, а просто логически дойти до идеи такого способа сделать себе и другой русалке — человеку — приятно. Очень способный молодой рыб.       Нерешительность в Рудольфе в какой-то мере соперничала с любопытством. Вдвоем эти два чувства избили логику и здравый смысл и стали разбираться между собой. Потом в тред ворвался исследовательский азарт, и все мысли кроме любопытства благоразумно испарились.       Мужчина приоткрыл рот, вдохнул, будто собираясь прыгать с вышки, и расслабил челюсть. Язык русала скользнувший между губ дальше, в рот, ощущался немного необычно — если это слово вообще можно было применить к поцелуям с другим видом. Попросили бы Рудольфа описать, на что эти ощущения похожи, он бы впал в ступор и не вышел бы из него до следующих суток.       Человеческие языки — даже с пирсингом — при поцелуе напрягались, округлялись, при этом не занимая много места. Да, это посторонняя часть тела, да, она во рту, но так было даже приятно. Язык Джозефа будто заполнял весь рот, при этом оставаясь плоским. Ребра по краям, нужные чтобы пить материнское молоко, своевольно поглаживали внутреннюю сторону щек. На ощупь язык был немного теплым, но скользким — во рту выделялось много слюны. Рудольфу было настолько приятно — голова мягко кружилась, возбуждение нарастало — что он напрочь забыл то что умеет целоваться по-французски, и лишь изредка отвечал, надавливая и поглаживая чужой язык своим.       Они отрывались друг от друга несколько раз. Чаще всего из-за Джозефа: он не понимал, как одновременно дышать носом и при этом работать ртом. Про дыхала русал в разгар событий забыл вообще, поэтому и прерывался на такое успокоение. Когда силы и желание ласкаться возвращались к нему, Джозеф глухо трещал диафрагмой и медленно моргал. У Рудольфа от такого что-то в животе переворачивалось, а возбуждение мешало соображать.       Мозгов иногда хватало на мягкое посасывание чужого языка губами. В ответ русал попискивал что-то на Морзе и жмурился. Зато когда он продолжал активничать с чужим ртом, пищать хотелось уже Рудольфу. — Ладно, ладно. — прошептал мужчина, переводя дыхание. Как бы не пришлось потом русала при всех от себя и своих губ оттаскивать. Джозеф хоть и понимал большинство того о чем говорят человеки, сейчас навстречу идти не спешил. Он продолжил тыкаться губами в губы Рудольфа, ерзая верхней частью тела и абсолютно не понимая, почему человек снова не хочет тереться языками. Мужчина даже выставил ладони перед собой и стал их медленно отдалять, чтобы привести русала в чувство и не сделать ему больно. Джозеф в ответ навалился сильнее, хоть и отвлекся от лица.       Рудольф ойкнул, когда его плечо совсем несильно по меркам русалок прикусили и потыкали языком. Так требовали продолжения ласк. Но нужно было видеть оскорбленное лицо русала, когда вместо теплого и очень приятного тела у него во рту появился мерзкий вкус мокрой лайкры. Рудольф даже посмеялся немного. Место укуса болело не сильнее, чем если бы его укусил человек. Мужчина ойкнул скорее от неожиданности. Но даже этого звука «ой» хватило, чтобы Джозеф уперся лбом в его, слегка надавил, а затем оторвался — все это не отрывая взгляд от человека. Так русалки показывали, что поняли свою вину и извиняются. Рудольф извинения принимал, поэтому сделал самое равнодушное лицо, на которое был способен, и вытянул шею, поднимая голову над кафельной платформой и приближая ее к Джозефу. Так он показал, что прощает русала. Повторение жеста извинения не до конца было способом показать, что конфликт исчерпан — что-то сродни «все в порядке» в словесном эквиваленте. Рудольф положил руку русалу на щеку и пальцами почесал висок: персональный бонус. Тот, однако, получив прощение был смирным только пару секунд.       Как только человек закончил чесать короткие волосы, Джозеф сразу прильнул к его горлу, покрытому тонкой резиной. Принюхался. Потом перешел на некусанное плечо, тоже принюхался. Потом русал поудобнее оперся на локти и пальцами не теплее воды в бассейне оттянул край воротника гидрокостюма вниз, оголяя шею. Снова принюхался. Что интересно, своими достаточно длинными ногтями на кожу он почти не давил. А Рудольф был свидетелем того как Джозефа учили есть костистую рыбу. С ногтями как с кухонным ножом тот справлялся превосходно.       В сравнении вкусовых ощущений — голой человеческой кожи и резины — резина проиграла с позором. Джозеф стал водить губами по открытой части горла, задерживаясь ртом на месте, где часто пульсировала артерия. Лизать ее видимо было особенно интересно. В то же время, уже без особой осторожности русал пытался больше оголить нужную ему часть тела и забавно порыкивал, когда у него это не получалось сделать так, чтобы не повредить черный материал. Догадывался ведь, что не похвалят. Рудольф же колебался. Пока что он мог скинуть с себя эту тушку и удрапать в исследовательскую, не попав Джозефу под хвост. Побаловались и хватит. Так он бы забрал анализы вместе с приборами, подождал до конца смены, лег спать у себя и потом притворялся, что ничего не произошло. Они с русалом максимум обнимались, Джозеф его пару раз по-семейному облизнул. Пока что никакого криминала не случилось. Эрекция родимая все еще никуда не делась; слюнявые знаки внимания на шее возбуждение только раззадорили — чувствительное место, что поделать.       В принципе, Рудольф уже опозорился в этой жизни, когда пошел служить на флот. Адюльтер с русалом не сильно бы на его карму повлиял. Джозеф же ему любовно покусывал подбородок и был готов как только можно задабривать, лишь бы его еще погладили.       Мужчина тяжело выдохнул. Парой хлопков он по боку согнал с себя обиженно пискнувшего Джозефа и присел на платформе. Русал в повторении за человеком не отставал: он подтянул хвост на платформу, оперся на руки и бедро и сел так чтобы в любом непонятном случае снова подмять мужчину под себя. Выражалось это в напряженном пристальном неморгающем взгляде. Рудольф нервно усмехнулся.       Молния на гидрокостюме не имела свойства взвизгивать, как та же молния на джинсах или рюкзаках, например. Она глухо жужжала, без разницы резко или медленно ее тянули вниз. Но Джозефу этого звука хватило, чтобы испугаться. Он вздрогнул, стиснув зубы, и даже немного отпрянул от тела Рудольфа. Тот начал постепенно стягивать гидрокостюм с шеи, вниз с плеч и жестом попросил русала подвинуться, чтобы случайно его не пришибить, вытаскивая руки из рукавов. Джозеф место освободил: отклонился от мужчины в сторону, даже положения не изменив. Русал не отрывался от зрелища раздевающегося человека, как человек бы не отрывался от операции на костном мозге. Тем более гидрокостюм отлипал от кожи хуже жвачки со стены — русал мог наслаждаться происходящим немного дольше, чем если бы на мужчине была обычная одежда.       У Рудольфа по телу сразу же пробежали три кавалерии мурашек. В помещении с бассейном было все так же холодно. Он покрутил плечами, чтобы разогнать кровь, потер ладони и глянул на притихшего русала. Тот вытянул шею и с удивленным лицом пялился на новую оголившуюся кожу, особенно на мягкие грудные мышцы. Потом Джозеф стал урчать, медленно прикрывая глаза. Судя по всему, наличие сосков у странного двуногого подкинуло ему мысль, что на самом-то деле он имеет дело с самкой, просто более крупной, чем другие и с меньшей грудью, чем у остальных. В комнате с бассейном все-таки старались голым торсом не светить — ученые и техники всеми способами утеплялись, — поэтому сравнивать Джозефу было не с чем. Сексуального опыт же у него нарабатывался буквально в режиме реального времени, а инстинктивные знания у не-людей только на свой вид распространялись. Рудольф усмехнулся: ему предстояло русала разочаровать.       У самок русалок не было грудей в человеческом понимании. У них были соски, находящиеся чуть выше мочеполовой щели и выступающие только после родов для кормления ребенка. У отдельных видов северных русалок у самок влагалище и скрытые рядом соски выделялись на фоне остального тела: окрас рядом с ними слабел, если не исчезал полностью, оставляя светлое или белое круглое пятно.       Вместо привычных человеку грудей — мягких шариков, состоящих из жировой и железистой ткани, — был плоский для лучшей обтекаемости торс, состоящий из мышц, которым пловцы могли бы только позавидовать.       Из-за этого, кстати, рыбаки путали русалочий пол, и в какой-то момент в истории ихтиологии русалок называли тритонами — тупо потому что думали, что они гермафродиты и, подобно морским конькам, по желанию оба пола могут вынашивать потомство.       Джозеф напомнил о себе: он осторожно положил ладонь мужчине на грудину, сосредоточенно наблюдая за его реакцией. Русал старался не касаться ногтями кожи человека. То ли осознавал свои способности, то ли не хотел отпугнуть двуногого партнера. Рудольф инстинктивно вздрогнул от ощущения мокрой чуть теплой ладони на своей груди, но потихоньку продолжил оголять тело. Со стороны Джозефа раздался короткий писк, похожий больше на крик чайки. Мужчина остановился, чтобы посмотреть, что произошло. Но заметил он только то, что русал отдернул руку от его груди, повернул ладонью к себе, посгибал пальцы и с неверящим выражением лица вновь сжал их основаниями левую грудь Рудольфа. Тот так и не понял, что произошло. Возможно, Джозефа удивило, что у людей не выделяется жир. Или температура тела смутила.       Верхняя половина гидрокостюма засохшей шкуркой лежала на коленях. Мягкое поглаживание груди ладонью мужчину немного поддразнивало. Он своей спортивной формой гордился. Немецкие системы тренировок, конечно, лучшие в мире, но все-таки совесть ему запрещала быть тем самым зальным бро, который слишком уж хвалится мышцами при первой встрече и после приветствия спрашивает сколько жмешь. Наличие прессухи повышало требования к интеллекту! Русал опять пискнул как птица, когда из-под его руки внезапно исчезла такая приятная грудь. А это Рудольф достаточно резко лег на спину, оперся стопами в платформу, поднял бедра и, подцепив большими пальцами плавки, стал стягивать их вместе с гидрокостюмом. Дело продвигалось очень степенно: с ног резину стягивать всегда было неудобнее. А здесь еще и лосось на пару подумал, что его уже приглашают, плюхнулся рядом, обрызгал и попытался повалить, и все это со счастливыми визгами. — Перестань, кому говорят.       Пришлось применять запрещенный прием. Когда Джозеф со своим уже привычным доверчивым и радостным выражением лица наклонился, чтобы снова показать свою любовь ученому и облизать его щеку, тот самый ученый его предательски щелкнул по переносице. И потом еще раз, чтобы русал точно отодвинулся хотя бы на метр. Русал действительно отодвинулся. Только вот помимо этого он тявкнул так громко, чтобы Рудольф точно понял, как сильно он обидел такого красавца.       С икр гидрокостюм стянулся в два счета. Разве что чтобы снять его с лодыжек пришлось сесть и свесив ноги в воду без резких движений вытащить стопы одна за другой из тугих манжет.       Мужчина зашипел как от боли, как только коснулся ягодицами и ляжками воды из бассейна и кафеля на платформе. Резина гидрокостюма хоть как-то удерживала тепло.       Было ощущение, что все органы таза и мышцы ног съежились. Спина за то небольшое время, пока она находилась в воде к ее температуре привыкла, хотя сначала было и неприятно. Теперь, на воздухе, по позвоночнику бегали мурашки. Рудольф положил снятый гидрокостюм куда пришлось — к себе на колени — и поерзал на заднице, растирая при этом бока и руки ладонями, чтобы привыкнуть к холоду кафеля, воды и воздуха вокруг.       Обида русала давно исчезла. Он просто наблюдал за всем, что делали рядом, и не лез. Щелчки не были для него смертельными, но лишний раз получить по носу, а не ласки от человека ему не хотелось.       И как только гидрокостюм оказался у ученого на коленях, Джозеф переключил внимание на нее, такую неописуемо невкусную черную кожу. Наощупь она русалу тоже не понравилась: уж слишком плотной и неживой была ее поверхность и складки. Джозеф презрительно сморщился, откидывая гидрокостюм в другой конец платформы. Если бы русал умел говорить длинными фразами, он бы ехидно пошутил над людьми и их постоянном желании нацеплять на себя что попало. Но, развернувшись лицом к Рудольфу, он смог только удивленно открыть рот и уставиться терпеливо ждущему человеку на живот и ниже, между ног. Мужчина примерно такую реакцию и ожидал.       Что ж, это кто еще тут для кого гермафродит. Но половые вопросы русала смущали ровно то время, пока он сопоставлял наличие у партнера и сосков и члена. После этого он вошел в свой привычный режим «ласкай меня или я обижусь».       Джозеф ненавязчиво прилег на Рудольфа сверху и снова прижал к кафелю. В этот раз он уже не наваливался всем своим китовым телом, а скорее пытался прикрыть бока партнера как мог. Так русал заботился — маленький инстинктивный жест на случай если место для спаривания не самое спокойное.       Его ужасно интересовало тело человека. Конечно, исследовать его было бы удобнее, если бы они лежали в каком-нибудь другом положении, но пока что и так сойдет. Если бы у Джозефа были колени, он бы на них встал и ему бы не пришлось бы опираться на плавники, чтобы потискать партнера. Ладонями русал помял уже потроганную грудь, издавая удивленные звуки. Похоже, грудные мышцы ему особенно нравились. Потом перешел на плечи — несколько раз надавил на них, посжимал кожу, пытаясь прочувствовать твердость кости. Джозеф сразу вернул ладони на ключицы и грудину, как только Рудольф специально громко издал звук неодобрения — русал ненароком надавил на нерв. На секунду такое изучение прекратилось. По нахмуренному лицу Джозефа и по контексту всей ситуации нельзя было однозначно определить что не так.       Шаловливые лапки русала на коже живота и боков чувствовались как ладони человека, только что пришедшего с мороза. Джозеф потянул руки ученого одну за другой, мягко сжав кисти основаниями пальцев, положил себе на поясницу и мягко погладил себя ими. Хмурого лица как не бывало.       От Рудольфа ему требовалась взаимность действий. И получение её вызвало у русала реакцию похожую на экстаз. Его урчание и поглаживания торса человека усилились стоило мужчине немного почесать его тело, грудь и живот, медленно провести по ним руками. Рудольф попробовал зеркалить место и темп, с которым щупали его самого. Ему показалось, что Джозеф просто хотел понять, как ласки ощущались бы им самим. Судя по редким пискам, русала всё более чем устраивало. Даже лучше: от счастья Джозеф снова переборщил с давлением на человека, когда полез целоваться. В этот раз, языком в чужое горло он не забирался. Он вовлек мужчину в активный, но все еще неловкий поцелуй. Рудольф ласки не прекращал.              Кожа торса русалки своей гладкостью напоминала латекс — абсолютно безволосая и плотная из-за строения подкожного жира. Если бы не общая обстановка комнаты — они все еще были в комнате с бассейном, — мужчина бы подумал, что обжимается он сейчас с кем-то с жестким фетишем на обездвиживание и пластмассовые костюмы.       Пальцы человека скользнули к животу — русал инстинктивно дернул мышцами. Рудольф решил общий настрой щекоткой не портить, поэтому выбирая куда класть руку, он избегал подмышки. Приземлил в итоге ладонь Джозефу на лопатку. Мужчина поднес палец к дыхалу — округлому отверстию, одному из четырех, по паре на спине и животе, ритмично сокращающихся в ритме дыхания, — и очертил его края на выдохе. Джозеф до этого допускал к своему органу дыхания биологов с осторожностью. Этот момент не был исключением: русал запищал, отрываясь от губ, приподнялся на локтях и выгнулся, чтобы человек убрал руки с его спины. Осматривая человека под собой и намереваясь в отместку что-нибудь ему сделать, русал заметил прозрачные капли, уже лежавшие на животе мужчины. Одна капля вытекла из головки члена и приземлилась к остальным на глазах русала. На лице Рудольфа, покрытом неровным румянцем, появилась слабая улыбка. Русал лег сверху и вильнул хвостовым плавником так, чтобы его животом потереться о член партнера. Теперь они оба согласились на совокупление. Может стоило проводить подобные «опыты» с организмом Джозефа в воде. Или все-таки свести его для начала с самочкой.       Русал лег на бок, закрывая грудь партнера рукой с локтевым плавником. Он пристроил голову рядом, так чтобы можно было смотреть на лицо человека, затем подтянул хвост на платформу. Однако, внимание его привлекали далеко не эмоции — Джозеф приподнимал свою накрывающую тело руку и посматривал под плавник, на человеческий живот и пах, на возбужденный член. Трогать он не решался. Иногда его ладонь проскальзывала в этом направлении — от плеча и бицепса через грудь, останавливалась на верхней части живота. Ниже — ни-ни. Русалочья нерешительность забавляла. Рудольфу казалось будто они уже минимум раз пять спали, настолько спокойно он себя чувствовал. Но его партнер волновался не напрасно. Удачным движением когтя он мог не только продырявить человеку бок, но и кастрировать — одновременно.       Инициатива легла на плечи Рудольфа. Мужчина взял пальцами когтистую руку русала и поднес ближе к своему паху. Джозеф взволнованно пискнул и зарделся. В ответ на это мужчина усмехнулся. Он обхватил основанием пальцев и ладонью кисть русала, чтобы тот понял как трогать и никого не поранить. Джозеф даже кивнул. Он положил голову Рудольфу на грудь и потянулся к его паху. Касания и нежные сжимания гениталий напоминали поход к очень неопытному венерологу. Джозеф даже как-то исхитрился кончиком пальца прямо под когтем пощупать кожу мошонки и задумался. Потом он подтянул хвост как противовес и извернулся так, чтобы лицом быть ближе к низу живота мужчины. Рудольф даже не успел это остановить. Русал же продолжал изучать мир. С абсурдно серьезным лицом он погладил ляжку мужчины недалеко от его гениталий, потом поднял голову и посмотрел на собственную половую складку, сравнивая их строение.       Так Джозеф понял, что у него есть мошонка. — Не смотри на меня, — Рудольф и не помнил, когда он в последний раз так тяжело дышал.       Живот Джозефа был светлее общего тона тела. Его налитый кровью член пульсировал в пугающей близости к лицу мужчины. Как так русал умел изворачиваться, не ломая ни одной кости, удивляло всю ученую рать.       Рудольф имел опыт анального секса как в активной, так и в пассивной ролях. В обоих положениях процесс был довольно — как бы это странно не звучало — геморройным. Требовалась и подготовка, и какой-то особый настрой. Здесь же подготовки не было, зато в голове будто полицейская мигалка светилась, а внутренний голос вопил: господи, блять, хочу это в зад прямо сейчас.       Бутылка с лубрикантом стояла за бортиком. Кто бы из коллег-ученых знал, что эту жижу придется пробовать на себе.       Смазки Рудольф никогда не жалел. Никто из них уже не обращал внимания на воду на платформе, хотя общий холод помещения все еще вызывал отдельные мурашки где-то в районе икр.       Джозеф буквально нырнул в ноги Рудольфа, чуть не задавив мужчину, когда тот потянулся пальцами к своей промежности. Даже здесь русал хотел быть зрителем в первом ряду.       Мужчина почувствовал шлепок по своему затылку. Он повернул голову и увидел низ русальего хвоста у себя под ухом. Скорее всего, Джозеф приподнял плавник как опахало вне зоны его видимости, устраиваясь удобнее, и задел. Мужчина поежился, когда мокрый твердый хвост оказался у него под головой вместо подушки. То, как они сейчас лежали напоминало змеиный клубок.       Два покрытых смазкой пальца проходили без проблем, нужно было лишь давить на мышцы сфинктера, преодолевая их сопротивление. Без перчаток было даже как-то непривычно. Джозеф же поддавался любопытству и пытался лизнуть или из чисто научного интереса сжать зубами его член. Приходилось чистой рукой оттягивать его за волосы на макушке. Хотя русал уже был вроде и не против.       Тот факт, что тебе в промежность пялятся с величайшим любопытством, пока ты наспех растягиваешь свою задницу, вызывал странные ощущения.       Джозеф же рефлексии не предавался. Он, часто и шумно дыша, терся щекой о колено мужчины, чтобы потом лизнуть несколько раз его внутреннюю сторону бедра. В прямой близости от вязких от смазки пальцев. Очень уж хотелось узнать, каков человек без своей черной кожи на вкус. Если бы Рудольф сейчас трахался с человеком — раз, — проверенным партнером — два, — он бы встал в коленно-локтевую. Да, кому-то унизительно, да, кому-то не нравится, зато угол проникновения лучше. Можно полностью отдать себя в распоряжение активному партнеру. Сейчас активный партнер был чересчур уж активен. Восторженный энтузиазм русала мог для них обоих плохо кончиться. Взять ситуацию под контроль было бы лучше тому, чей вид доказано имел сознание.       Такими мыслями он руководствовался, задирая ноги и неловкими жестами показывая, куда русалу лечь и как упереться. Хотя бы здесь базовая гимнастика пригодилась. Слава богу, русал не плюхнулся сверху, а опирался на руки, поставленные по бокам Рудольфа.       Ноги стало ломить сразу. Мужчина на балет не ходил, но на своих коленных связках понял, что чувствуют дети, когда их сажают на шпагат и наступают сверху, чтобы растянуть.       Два с половиной метра мышц и жира для теплосохранения весили соответствующе.       Дерганья бедер русала в попытке войти в тело под собой прекратились как только тот услышал, как это самое тело стало раздраженно ворчать. Джозеф сразу же слез с мужчины и лег рядом, пристраиваясь под боком и бросая виноватые взгляды. Рудольф погладил его по макушке, чтобы не повторять ритуал с извинением и прощением. Во время сбора анализов русал лежал на боку: такая поза совсем ему не мешала дергать бедрами и хвостом как маятником в низу системы. Судя по влюбленным взглядам, Джозеф бы не отказался видеть лицо партнера все время. Поэтому просто лечь набок и дать себя трахать сзади как вариант исключался. Но мысль о чем-то похожем развить стоило.       Рудольф погладил русала по бедру. Тот просвистел что-то на высокой частоте в ответ. Мужчина лег набок и подманил к себе русала. Джозеф удобнее устроил руку, на которой ему предстояло лежать так, чтобы плечо выходило перед ним. Так он себе бы ничего не отдавил. При этом так он мог прижимать к себе партнера и заниматься с ним по-настоящему любовными ласками. Мужчина закинул ногу на его хвост в районе бедра, согнул в колене и так улегся ближе.       Чтобы исследовать адекватный сексуальный контакт между русалкой и человеком, пришлось поломать голову. Ханжество и даже религиозную мораль пришлось отбросить в самом начале: нельзя было допускать хоть какого-нибудь гетеросексуального контакта. Про отслеживание межвидовой беременности речи пока что вообще не шло; и чтобы такую беременность не допустить, лучше было вообще не начинать с разнополого секса.       Начинали с имитации. Русалкам давали знакомиться с очеловеченным манекенами с подробной детализацией всего: пор, мышц, гениталий. Манекены русалками не котировались. Возможно, как и люди, этот вид был подвержен зловещей долине. Или воспринимал манекен как труп. А некрофилии у русалок не наблюдалось. Хотя кто знал, океан же еще не полностью изучен. Манекены менялись, эксперимент не удавался. Дело сдвинулось с точки, когда один ихтиолог — того же пола, что и русалка — настолько устал что в один день просто помолился всем богам, составил завещание на всякий случай и прыгнул щучкой на сексуальный контакт. Ему понравилось. Русалке тоже. Позже другие ученые, занимающиеся такими наблюдениями, повторили эксперимент с живым человеком вместо болванки и сделали общий вывод.       Русалки — своего рода капибары: им вообще нормально. На сапиенсов у них реакция как на таких же русалок, только с другого рифа или моря. Интересно же узнать, что у них там на поверхности, и пощупать два хвоста.       Потом чисто по этическим причинам подобный способ выяснения информации решили не использовать, да и все, что нужно уже узнали. Русалкам от этого было ни тепло ни холодно. Просто странные двуногие внезапно прекратили соблазняюще рядом с ними плавать.       Рудольф рядом соблазняюще не плавал, он просто собирал анализы и вот так случайно воскресил дремучий эксперимент. В диаметре член Джозефа размером не поражал. Головка отростка все так же была тоньше основного ствола и тем более тоньше головки члена человека. Рудольф бы сказал, что он в себя принимал и большее. Но, признаться честно, все же нервничал, поглаживая нежный член русала и удобнее пристраивая его к анусу. Проникновение для него уже давно не было болезненным или дискомфортным. Да и на сам член насаживаться не нужно было — за счет своей гибкости тот скользнул внутрь почти на половину. Рудольф не удержался от удивленного вздоха. Контраст температуры бедра русала, его живота и члена поражал. Если бедро на ощупь было как куриная грудка из холодильника, живот по теплу был похож на человеческий, но чуть холоднее, то член из-за прилившей к нему крови казался для порядком продрогшего мужчины странно горячим.       Джозеф очень тяжело дышал. Рудольф окинул взглядом лицо русала, его тело, и выгнулся, чтобы посмотреть всё ли в порядке было с хвостом и в месте их сцепки. Вроде переживать причин не было: никакая сыпь внезапно не вылезла, дыхала мягко сокращались чаще и сильнее чем обычно. Вариантом был шок из-за разницы в тепле, но как и у дельфинов, белуг и косаток температура тела была приближена к человеческой — от 35 до 38.       Как ответ на мысленное беспокойство мужчины раздался грудной блаженный стон. Джозеф подвинулся к партнеру ближе. Он потерся носом о нос, не спеша высунул язык, скользнул им между губ, надавил на верхний ряд приоткрытых зубов. Потом втянул отвлекся от рта мужчины и сделал пробный толчок, который скорее походил на желание впихнуть член поглубже, до желудка. Риск был просчитан, но, боги, Рудольф считать не умел. Ученый раздраженно замычал и русал прекратил давить и пытаться протиснуть член дальше одним движением. Вместо этого он приобнял Рудольфа поудобнее, подался бедрами вместе с членом, сделал еще пару пробных толчков — очень резких. Мужчина даже воздухом подавился. Русал же начинал входить во вкус.       Ощущения были специфическими. Будто его трахали не твердым половым органом, а скорее сильным, но очень юрким языком. Джозеф загонял в него член с упорством дельфина, но ритм его толчков менялся, наверное, раз в минуту. Рудольф бы уже скинул с себя партнера или партнерку, если бы его так трахал человек. Но русалу такое прощалось чисто из-за его неопытности и принадлежности к другому виду. Хотя сосредоточиться было невозможно. Рудольф даже не мог понять, то ли ему нужно расслабиться и принимать такое насилие над своим задом, то ли самому начать подаваться бедрами и задать устойчивый темп.       Вкупе с метающимся прямо изнутри членом это приносило ощущения между редким кайфом и беспокойством за собственные органы. Джозеф умудрялся задевать все чувствительные места почти что одновременно — хвала тем мышцам в половой складке — но вместе с тем казалось что еще чуть-чуть и Рудольф уедет на континент с разрывом прямой кишки. Мужчина закусил губу, сдерживая стоны. Когда русалу удавалось установить стабильный темп, мужчина даже ловил себя на мысли что «уплывает». Трезвые мысли разбегались хуже потревоженных крабов, а возбуждение и желание кончить задавливали своей массой любые попытки контролировать происходящее.       Джозеф опять перевозбудился. Он поскуливал, наращивал темп, потом сбивался от обилия ощущений и замедлялся, чтобы потом пытаться толкаться с постоянной скоростью. Русал так отчаянно обнимал и тискал Рудольфа, будто тот мог свалиться в бассейн или внезапно раствориться, как мыло. Ногти Джозефа иногда проскальзывали по коже мужчины. Судя по всему русалу ужасно хотелось схватить партнера еще сильнее, притянуть еще ближе или хотя бы царапать спину и лопатки, чтобы справиться с эмоциями, но Джозеф как-то пытался сдержать себя. Хотя несколько ссадин все равно осталось.       Русал часто облизывался и сглатывал слюну. Возможно, им овладевало желание кусаться. Но иногда из рта Джозефа вылетали такие звуки, которые в принципе можно было принять за стоны. Даже в такие минуты он не переставал учиться и подражать. А еще русал не сводил с партнера того самого жутковатого взгляда в упор. Рудольф попытался выдавить из себя слабую улыбку — его губы то и дело срывались в стон.       Он понимал примерно какое зрелище сейчас представляет. Растрепанные мокрые волосы, красные щеки и абсолютно пустые от похоти глаза. Рудольфа как-то трахали напротив зеркала. Этот необычный экспириенс добавил ему знание как он выглядит во время секса и желание переспать со своим же клоном. На него смотрели как на спасителя рода морского. Своя рука на члене скользила быстро и уверенно: помогали остатки смазки. Пару раз Джозеф даже перехватывал пальцы и помогал дрочить. Делать этого скорее не стоило — он переставал двигать бедрами. Рудольфу приходилось перекладывать ладони куда угодно, лишь бы русал не отвлекался.       Оргазма будто и не было. Да, мужчина излился себе в ладонь от обилия приятных стимулов. Но сам приятный момент пика длился от силы пару секунд. Рудольфу даже отдохнуть не дали. Толчки не прекратились, но их темп стал еще более хаотичным. Рудольф закусил губу — тупого удовольствия стало слишком много.       Русал изредка пищал и снова прослезился. В какой-то момент ощущения изменились: теперь Рудольфа будто трахали ножкой от табуретки. Не то чтобы у него был именно такой опыт, но вот такое сравнение первым пришло в голову. К ужасу мужчины, член внутри, казалось, увеличился в объеме. Джозеф замедлил движение бедер. Он притих, и только шумные выдохи показывали всю степень его удовольствия. Толчки члена складывались с толчками бедер: перед оргазмом кровь из мышц половой складки приливала к органу, расширяя его. Из-за этого исчезала бешеная подвижность члена.       Русал приближался к оргазму. Рудольф же не мог себе позволить стать индейкой на день благодарения и застрять с задранной ногой минут на двадцать. Он потерся щекой о щеку Джозефа, чтобы отвлечь его, а сам подловил член, когда тот был внутри него только наполовину. Затем, потянул пальцами за основание, вытаскивая его из себя.       Джозеф стал гортанно тарахтеть, как только его член оказался вне тела. Конечно, тебе будет обидно, когда ты почти кончил, но партнер тебе помешал. Мышление у него все же из головки члена не ушло. Русал издал звук похожий на стон, попытался толкнуться внутрь.       Когда Рудольф убрал ногу с его бедра и попытался прикрыться, чтобы в него снова не проникли, Джозеф пристроил половую складку и член так, чтобы тереться между бедер. Даже такой стимуляции ему хватало, чтобы поскуливать, закатывая глаза, и притягивать к себе мужчину ближе — за успокоением.       На поцелуй с языком их не хватило. Джозеф, конечно, попытался, но с каждым толчком между бедер он все меньше соображал. Его дыхание сбивалось, и единственный поцелуй, который у него получился, был неловко целомудренным — долгое касание губ и легкое их обмусоливание.       Бедрами Рудольф почувствовал знакомую пульсацию — но будто в несколько раз сильнее чем у человека. Дыхала русала судорожно сокращались, тело мелко подрагивало. Сам же русал только увеличил темп толчков — ему, видимо, оставалось совсем немного.       Мужчине сначала показалось, что ему дали под дых. Раньше брызги воды на платформе иногда прилетали на висок или заставляли поежиться, попадая на щеку, теперь его едва высохший затылок снова оказался на платформе. Да и не только затылок — макушка, шея, спина и уши. Рудольф сначала даже ойкнуть не успел. Потом возможность появилась: кожу в районе ребер и нижней части груди охватило жжение. Боль была точечной. Это Джозеф, повинуясь инстинктам, извернулся, повалил мужчину на спину и во время оргазма вцепился ему зубами туда, где по идее должны быть жабры — за грудь. Так происходило чтобы самка в последний момент не отбилась и не уплыла. Рудольф самкой не был, но «уплыть» попытался.       Джозеф восстанавливал дыхание с закрытыми глазами. Теперь-то он точно мог не переживать, что его бросят одного. Но зубы он пока что не разжал.       Слава природе, рот был для русалок главным средством познания мира: они своими челюстями пользовались с филигранным умением. Рудольфу все равно пришлось бы лежать в медблоке, но хотя бы не по причине оторванного куска груди. Профилактику морских глистов никто не отменял. Русалочья сперма по консистенции была немного плотнее человеческой. По объему ее гораздо больше — так увеличивается вероятность оплодотворить самку. У Рудольфа не было шанса не занять общий душ до утра. Когда твёрдый русалочий член перестал пульсировать, выплескивая струйки семени, и наконец обмяк, мужчина запрокинул голову и блаженно улыбнулся. Пока что сцепка закончилась. — Госспод-д-ди, — послышалась снизу фраза, искаженная заиканием. Кровь, шумящая в ушах, будто испарилась. Рудольф каждый раз удивлялся тому, как быстро может любой организм реагировать на изменения и приходить в боевую готовность. Русал даже не понял, что случайно употребил где-то услышанное слово к месту и вовремя. Он круглыми глазами посмотрел на замершего под ним Рудольфа. Потом резко стал тереться лбом и щеками по очереди об его шею, двигаясь так ближе к лицу мужчины, чтобы облизать его и еще раз поцеловаться с языком. Томное урчание Джозефа сменилось на визг, когда он пластом шлепнулся в воду.       Хотя в среднем половой акт у русалок длился от трех до пяти минут, они могли спариваться до десяти раз подряд с небольшими перерывами.       Вот Рудольф и подумал, что больше одного полового акта в таком стиле он, ученый, не выдержит.