Охота на охотника

      Кто, где, когда и почему сказал «Не стоит воспринимать жизнь как цепочку ремиссий и рецидивов» — воспоминание, которое словно осколок. Схватишься за него — взрежет кожу и потечет кровь. Даже если препараты притупят боль от повреждений, в конце концов от кровотечения Сергей обессилит и провалится в темноту. Потому-то он не стал пытаться удержать это воспоминание.       Таких у Сергея Разумовского много. Теперь он это видел, но сил поделать что-то с ними не было.       Зашумела открывающаяся дверь. Не зная кто покажется, Сергей предпочел отвернуться к стене. Его достиг крайне непривычный запах… В прошлой жизни он бы однозначно возбудил аппетит, но теперь препараты напрочь отбили его. Вкусное блюдо неотличимо от баланды.       Вдруг зашумел механизм вроде пружинного. Голубое одеяло стало приближаться. Неужели приступ галлюцинаций?       Инстинктивный поворот с бока на спину открыл, что пропорции всей комнаты изменились так, словно приподняли головную секцию кровати. Сергей не спешил доверять своим глазам. Они очень часто подводили.       Вместо Олега на стул села ответственная за препараты. У неё на коленях поднос с фиолетовым рисунком. Почему на нем целых три глубоких тарелки и столько же ложек? Кто ещё присоединится? Здесь есть другие больные? Версию, что врач будет есть то же, что и пациент, Сергей отмел. Санитары брезговали даже принюхиваться к тому, что скармливали запертым в палатах.       Обладательница подноса неожиданно схватила ложку и зачерпнула ею светлое пюре. Оно выглядело не так противно как то, что мешали в громадных замызганных кастрюлях. Вместо заталкивания в рот пациенту съела сама. Попробовавшая пюре зажмурилась. Похоже, не от боли или чтобы избежать противного вида пищи. Не для больного еда, значит. — В моих интересах помочь тебе поправиться как можно быстрее, чтобы попробовать ещё больше вкусностей.       Подозрения занимали всё сознание. А врач всё ела и ела. В поисках подсказок Сергей переключился на второго человека. Тем более, поднос с пищей и оставшимися приборами уже в его руках.       А потом поднос оказался на бедрах полулежащего. Зачем? Трясущийся псих же испортит! Случалось, что из-за тремора Сергей ронял приборы или расплескивал пищу, разводя ещё больше грязи.       Возражение не успело полноценно сформироваться. Ставить под вопрос действия власть имущих опасно. — Серый, я не могу есть, пока ты голодный.       Голос, как у Олега после того, как ему пришлось разбираться с крупнейшим прорывом за всё время командования службой безопасности. Даже хуже — глуше, более усталый. — Олег, ешь.       Дававшая таблетки говорила с полным ртом, чего главный мучитель не позволял себе никогда. Он соблюдал манеры, был воспитан, не то что детдомовский отброс у его ног или иные уголовники.       Олег нехотя начал есть. Наверное, предназначенная для больного еда ему не по вкусу. Проводившая медицинские процедуры просто лучше притворялась.       Одновременно с её вздохом по позвоночнику Сергея пробежал разряд. Вздох — это признак усталости или разочарования. Вызывать их нельзя. Будет плохо. Сергей прислушивался к тому не звякнет ли игла шприца об ампулу на фоне откладываемых на раскладушку пустой тарелки и ложки. — Я обещаю, что больно не будет…       Сергея ненадолго отбросило в детство. При родителях даже самые болючие уколы не пугали. Папа не наругает, мама приголубит. В детдоме, если рядом не было Олега, боль всегда наступала.       В Чумном форте исполнялись только обещания худшего. — Никаких трубок, — это прикованный к постели услышал точно.       Толстая, жесткая трубка, пропихиваемая в пищевод. Иногда, если санитары разжимали челюсть, через рот, но чаще через нос. Сергей чувствовал резину и инородное тело, грозящее удушьем, и то как внутрь вливалось нечто неприятной температуры и текстуры. Ужас принялся поглощать всё вокруг: щадящий свет стал ослепительным, запах резким, шум оглушительным.       Сквозь него едва пробилось «Прости». Оно сказано не голосом Олега. Тембр, как у проводившей медицинские процедуры. Чтобы она прощения просила? Но голос не замолкал, не давал окончательно ухнуть в пугающее. Свет медленно возвращался в норму, резкий запах рассеивался, шум стихал.       Сергей ощутил привычную неспособность контролировать свои движения. Она всегда придавливала после таких приступов.       Сознание вычленило отдельные фразы «Отравы нет», «Тебе понравится», «Это тебе не навредит, тебя не накажут», «Достаточно две-три ложечки».       Ослабленный не успел среагировать. Металлический инородный предмет оказался во рту. Сергей зажмурился лишь бы не видеть металл, напоминавший об иглах шприцов и рамах коек. Проглотил на инстинктах. Закашлялся. Ощутил, как пища потекла вниз по пищеводу. Привычного неприятного послевкусия не было. — Всё нормально. Не спеши. Скажешь, когда нести вторую?       В необъяснимом порыве Сергей решился вглядеться в лицо говорившей с ним. Ни одного сходства с виденными во время следствия и заключения. И эти малиновые рамки очков… Он опасливо опустил голову, а потом вновь приподнял её. Окружение без изменений. Однако Сергей всё ещё не доверял своей памяти. И своим глазам. Потому что не мог Олег Волков улыбнуться здесь и сейчас, особенно такому скверному человеку как Сергей Разумовский. — Готов ко второй?       Он зажмурился, чтобы пресечь соприкосновение с тревожащим. Увы, напряжение стало неуклонно натягивать мышцы.       Прикосновение к пальцам, каким бы легким оно не было, всё равно разбудило ассоциацию с хватающими руками санитаров. Объятое ей тело предпочло подчиниться. Снова ложка. Прижатый к губе пластиковый стаканчик с чем-то сладко-мучнистым. Его не убирали, пока Сергей не выпил всё. — Давай третью попроб…       Попробует и третью, и четвертую, и пятую, и ложку, после которой стесненный голодом желудок разболится из-за расширения или вовсе выплеснет всё наружу, топя рот в кислотном послевкусии и комнату в матерке санитаров, вынужденных драить блевотину после психа. Напряжение натянуло мышцы шеи до предела, заткнуло нос, сковало нёбо, раздуло язык так, что показалось, что он перекроет дыхание. Импульс исторгнуть изо рта инородное тело, полноценно вдохнуть, воспротивиться удушью покатился от нёба к скорчившимся как при рвоте губам, выгнул шею, прошелся по спине и груди. Сергей корчился. Отзвуки этого дошли до живота.       Накрыло полностью. Сергей не видел и не слышал что происходило вокруг. Пугающее событие поглотило всё.       Что-то прошлось по обонянию. Мозг переключился на новую потенциальную угрозу — запах. Вот только… Это не был смрад баланды, блевотины или ещё чего-то из Чумного форта. Скорее, цветочно-травянистый аромат. Доводилось нюхать такое и раньше. Не один раз, но память не выдала название. Даже при полной концентрации на задаче она не работала полноценно.       Тем временем дышать стало легче. Ощущение инородного тела и сжавшегося горла затихло.       Сергей различил лицо проводившей медицинские процедуры. При воспоминании о них мышцы опять натянулись. Сейчас снова начнется… — Послушаешь меня? Если тебя это успокоит, можешь даже за руку взять, — она поспешила заговорить.       Ошарашенный неожиданным предложением Сергей сконцентрировался на её словах. Места для чего-то другого в его голове не осталось. — Это всё из-за тревоги. Доведенная нервная система слишком возбудилась из-за неё. Поэтому мозг дал команду не глотать и не соприкасаться с ложкой любой ценой, чтобы не повторилось пугавшее. Мы не в Чумном форте. Оно не повторится. Прошу прощения, что я повела себя слишком самоуверенно и напугала тебя.       Впервые за долгое время не Сергея обвиняли в случившемся, а брали ответственность на себя. — Когда нервная система отдохнет и мы снизим тревогу, этот симптом уйдет и не вернется.       Последние несколько слов усвоились из рук вон плохо. Хотелось растереть лоб, как при несильной головной боли. Однако мысль не перешла в действия, словно мозг и конечности разъединили. — Симптом прекратится, — к месту уточнила врач.       В его прекращение верилось с трудом. Травянисто-цветочный запах до сих пор ощущался, но Сергей не был уверен в том, что не сорвется, когда пропитанная марля отправится в мусорку.       Мелькнуло воспоминание. Утопленный в спирту ком марли вжимали в кожу. Готовили толстенную иголку, чтобы кровь высосать. Руки дрогнули. Сергею показалось, что он потеряет сознание. Затылок утонул в подушке.       Комната не потемнела. Приятный запах не исчез из-под носа. Что-то ещё зафиксировать не получалось.       Если бы сейчас у Сергея попросили выполнить упражнение на выделение симптома, порожденной им мысли, вызванной ею эмоции и итоговой телесной и психической реакции, то он бы его провалил. Он бы и любое другое провалил. Но откуда он знал про существование такого успокаивающего упражнения? С маньяком-убийцей с диагнозами «шизофрения» и «наркомания» никто не тратил время на психотерапию и даже просто разговоры без критики или требований. Единственную попытку пресекли радикально. В поисках источника знаний опять напоролся на осколок. Больно.       Зашумела открывающаяся дверь. Следом появился Олег. Он по-прежнему усталый и небритый. Верх темного растянутого спортивного костюма застегнут на молнию. В руках у Олега ничего не было.       Проводившая медицинские процедуры по-прежнему рядом, но не заговаривала с вошедшим. Оборудование работало. Цветочно-травянистый запах отдалился.       Сергею было трудно концентрировать внимание на стольких объектах одновременно. Сознание соскользнуло в темноту.       Перенапряженный организм не генерировал никаких снов. Ни облегчающих сознание, ни терзающих его кошмаров. Сейчас закрыть глаза легче, чем в стенах Чумного форта. Но накопившееся не давало полностью отдаться отдыху. Было тихо, темно, скованно, хотя привычного ощущения вязок по рукам и ногам не было.       Тихо и темно… Вспомнилось такое под кронами летнего леса. Конечно, темнота была не абсолютной. Лучики света пробивались сквозь густую листву. Где-то далеко за высокими стволами волны накатывали на берег. Ветерок ерошил рыжие пряди. К нему присоединилось неожиданно мягкое поглаживание по макушке. Теплая рука дарила ласку. Сон, это наконец-то настоящий хороший сон. Сергей не видел таких месяцами. Не верилось, что они когда-нибудь наступят снова. Но один такой наступил. Хотелось мурчать от наслаждения.       Позже глаза нехотя открылись. Простыня накрывала тело. От него тянулись к оборудованию провода. Катетер воткнут в левую руку. На стуле у постели сидел Олег. Проводившая медицинские процедуры куда-то делась. Сергей напрягся. Он постарался оглядеться тайком, памятуя о том, как попытки понять что происходит выводили тюремщиков из себя. — Сереж, Алиса устала и ушла спать в соседнюю комнату. Если что, она встанет. Пока с тобой только я.       Алиса, как и полагается живому человеку, нуждалась во сне. Но находившийся при Сергее Олег не спал! Точь-в-точь как не знавшая усталости галлюцинация. А вдруг прямо сейчас к ним войдет третий, тоже с лицом Олега? Сергей боялся смотреть на дверь, а уши заткнуть не так-то просто с учетом подключенного к левой руке оборудования. Страх, что расслышит в его шуме поступь галлюцинации, не отступал. — Нам нужно поесть. Я пойду на кухню и сварю нам гречку. Мне понадобится двадцать минут.       Цифра практически ничего не говорила. Измененное сознание могло сократить её до считанных мгновений, а могло растянуть до ощущения, что прошел целый день. Полный тревог день. — Я оставлю дверь открытой. Ничего плохого не случится. Если тебе станет плохо, я услышу и помогу.       Слово «помощь» ассоциировалось с наспех запихнутой в рот таблеткой или иглой в вене. Сергей никогда не знал кем проснется после них — смирно лежащим в углу и выполняющим все требования или распаленным чужеродной агрессией. Она пугала, но воспротивиться ей было невозможно. Сил не было что тогда, что сейчас.       В условиях истощения тревога не ушла. Наоборот. Она вытянула все силы, чтобы сохраниться. Слух сосредоточился на том вклинится ли в ровный шум оборудования нечто постороннее.       Напряженное ожидание увенчалось возвращением. Олег был всё так же потрепан. На подносе теперь две порции с едой. И лекарства.       Сергей думал, что выведет из себя дающего их. Всё станет как раньше. Однако этого не случилось. — А сейчас мы поедим, — обозначил Олег свои намерения.       Он ни разу не поторопил, не нагрубил, не ограничивал количество выпитой воды и съеденной еды. При этом приступы тоже не повторились. Казалось, аргументированное объяснение их природы снизило нагрузку на расшатанные до предела нервы. — На, выпей водички, — прозвучало приказом.       Сергей пригляделся и понял, что бутылка с минералкой осталась открытой. Он не отвертится. Требования имеющих власть нужно исполнять. В Чумном форте уменьшительно-ласкательными не пользовались, но прикованный к постели не питал иллюзий о своем положении сейчас. — Ты хочешь воды, Сереж? — почему-то поинтересовался державший бутылку.       В последние месяцы Сергеем интересовались только выясняя как быстрее причинить ему боль. Она наступит… На первых порах в Чумном форте тоже не особо лютовали. — Сереж, если ты чего-то хочешь, только попроси…       Лучше молчать. Он права на желания не имеет. — Сереж. Нам с тобой надо будет кое-что сделать сейчас.       Ожидаемо зашуршали упаковки с ватой и с иглами для шприцов, коробки с таблетками и неизвестно что ещё. В Чумном форте они приравнивались к пыточным инструментам. Олег что-то говорил, но сути оно не меняло.       Сергей давно усвоил: в таких случаях лучше не дергаться и дать сделать то, что запланировали. Телодвижения только вредили.       Мазь чуть пощипывала, но привыкший к наказаниям не обращал внимание. Она лучше привычного зуда от воспаления.       Слова наносившего исцеляющее средство становились всё страннее и страннее. Настолько, что глаза Сергея распахнулись от удивления. Его ни одной фразой не осудили. Движения мягкие и аккуратные. В грязи не оставили. После такого хорошего обращения обязательно последует плохое. Лучше на его потенциальные источники не смотреть раньше времени. Тем более, врач тоже слишком добрая.       Прикованный к постели отключился прежде, чем случилось что-то ещё. Пришествие влажного холода после стука ледяных капель по окну — привычное дело. Наброшенное дополнительное одеяло да ещё и чистое — нет. Оно упорно не пропадало. Сергея разбудили не чтобы отобрать источник тепла. — Доброго вечера. За окном давно потемнело. Значит, наступило время последней таблетки. Потом ляжем спать.       Если она полезная… Что нужно будет сделать, чтобы получить её? Привычный ко всяческим ответам на этот вопрос похолодел, словно и не было двух одеял.       Условие так и не озвучили. Таблетка оказалась во рту. — Жаль, что они не сразу срабатывают. Но уже через неделю тебе станет лучше. Тогда будет больше вкусностей, начнешь ходить без надзора, — пообещала давшая лекарство.       Сергей чуть не поперхнулся. Она забыла кто перед ней? Или таблетки настолько сильные, что сдержат маньяка-убийцу? Хорошо, если второе и без сильных побочек… — Я приглушу лампу, потому что на улице тоже стемнело. Хочешь я приоткрою шторы и покажу ночное небо? Правда, фонарь в районе только один да и тот тусклый.       Сергей застыл. Нет, ему не стоило вглядываться в темноту за стеклом. Мало ли, испугается необъяснимого звука или тени и потом не даст окружающим отдыхать. Между тем свет в комнате стал постепенно угасать. Пульс ускорился. — Мне кажется, так хорошо? Если нет, пожалуйста, скажи.       Обстановка в комнате перестала меняться. Раз дающая лекарства считает её оптимальной, значит, так оно и есть в действительности.       Чтобы не дать мыслям наполнить голову, лежащий в постели стал изучать глазами чем же его согрели. Это не было громоздким одеялом. Тонкий плед не пропускал холод. Несмотря на белизну, не пах химозой. Скорее, мягким кондиционером для белья.       Сергей не заметил, как его убаюкал нежный натуральный аромат. Хотелось зарыться в него. Особенно тогда, когда во сне воцарился тревожащий шум ветра и холод вновь стал подбираться к телу. Потом вновь стало тепло, даже теплее прежнего. Это не переросло в жар.       При пробуждении Сергей обнаружил себя в том же месте. Тепло не пропало. Света стало больше, хотя окна зашторены.       Молодая женщина с малиновыми очками возилась с таблетками. Олег не спал и сидел на стуле. — Доброго утра! — поприветствовала она, не отвлекаясь от процесса. — Рад, что ты проснулся, — дополнил от себя Олег.       Голос усталый, но без раздражения. Впервые за долгие месяцы мелькнуло желание искренне сказать «Доброе утро».       Несмотря на сносное начало дня, Сергей чувствовал себя размазней. Вроде кашеобразной жижи на сколотой тарелке в Чумном форте. Её и рисовой, и овсяной, и пшеничной кашей называли, а на вкус всё одно.       Таблетки ситуацию не изменили. В отличие от того, где их держали. Треугольная коробочка была аномально яркого цвета. Она оранжевая, словно долька мандарина или апельсина. Сергей с трудом пригляделся к ней. И узор на коробочке, как на мультяшной дольке.       Сергей отчего-то старался избегать цитрусовые. После воскресших воспоминаний о пекле в сарае на прибрежной полосе загадка разрешилась. Мандарины были напоминанием об окончательном уходе единственного поддержавшего тогда человека. Сначала выживший не хотел бередить свежую рану. С течением времени она затянулась. Избегание уже стало привычкой. Но это всего лишь вкус, который был декорацией, а не виновником или избавителем.       Мандарины больше не ощущались печальным символом. Дольку бы настоящего мандарина… Вот только в опустевшем желудке начал привычно пробиваться кислотный гейзер.       При виде подноса с едой появилась надежда, что он уймется. Не получалось разглядеть что в трех разномастных кружках. В глубокой прозрачной тарелке столько же крупных куриных яиц. Их скорлупа коричневая. Сергей мысленно отказался от идеи очистить от неё хоть одно. Уронит и останется без завтрака. — Пока можно только одно вареное всмятку яйцо. Как только наладится обмен веществ, мы сможем наесться омлета. Мне нравится, когда он с болгарским перцем, а тебе?       Сергей так давно не ел настоящего омлета, что его вкус забылся совсем.       Отваренное Олегом куриное яйцо ощущалось полноценным блюдом. Белок плотный и теплый. Желток шелковистый. Сладковатый отвар, которым запивали еду, ни ледяной, ни обжигающий. Он грел.       Непривычный к такому объему пищи желудок немного побурчал и угомонился. После такой еды можно не только слегка размяться на постели и умыться. Мелькнула шальная мысль встать.       Зубная щетка вошла в рот. Сергей изо всех сил концентрировался на воспоминании о приятной еде. Горло всё равно стягивало. Хотелось выплюнуть инородное тело. Почему лекарства глушили полезное, но не трогали вредное?       Откуда-то на ногах взялись оранжево-коричневые узорчатые носки. Прикованный к постели пытался логически обосновать их появление. Дошел до идеи, что носки на него надел кто-то другой. Это забота? Она без подвоха?       В груди опять стало разрастаться напряжение. Чтобы его сбросить, Сергей сконцентрировался на носках. Фон темнее узора. Он в форме звезд, но не простых. Сергей считал их концы. Несколько раз сбивался. В итоге насчитал восемь. Этот узор напоминал о зимних праздниках с пряным ароматом и теплотой.       Прикованный к постели больной постарался отгородиться от этого образа. Сергей Разумовский потерял право на них.       Еда и питье появились неожиданно. Ещё более неожиданным было то, что лежачего больного подбадривали есть и пить столько, сколько пожелает. Зачем настолько усложнять себе работу?       Прогремело слово «Капельница». Всё вылетело из головы. При этой пытке бросали на койку. Дыхание вышибало. Санитар давил на Сергея, как механический пресс. Вязки затягивались. А потом в вену вливалось то, что делало ещё хуже. Сергей мог лишь наблюдать не в силах прервать муку.       Старый страх парализовал. С левой рукой что-то странное. Её будто погладили, а не вдавили до побеления и боли. На фоне говорили. Одуревший от страха не мог различить слов. Вену стало распирать и всё остальное потеряло значение.       Сергей пришел в себя, когда бесцветные капли бежали по прозрачной трубке, проводившая процедуры куда-то ушла, а крепкая ладонь прикрывала его отечные пальцы.       Ощущавший вливание лекарств в вену опасался поднимать взгляд. Вдруг вместо крепкого Олега предстанет какая-то жуть? — Как ты, Сереж?       Однако помимо страха в душе проклевывалось что-то ещё. Любопытство. То самое, что вывело из серого панельного здания детдома в аудитории монументальной высотки МГУ. Действительно ли это голос близкого человека? Сергей повернулся к источнику звука.       И не пожалел. Знакомое лицо без изменений к худшему. Они не спешили появляться даже несмотря на то, что на него пялился больной преступник. Вместо этого уголки губ вдруг приподнялись. Взгляд их обладателя посветлел. Это улыбка? Если да, то без грамма ставшего привычным злорадства. — Вливания от обезвоживания тебе явно на пользу. Скоро вставать сможешь. Хочешь я пойду за молоком для нас? На кухню. Не в магазин.       И снова ни намека на недовольство больным. — Я принесла тебе на примерку, — с этими словами в комнате объявилась проводившая вливание.       В её руках аккуратно сложенная голубая футболка или что-то в этом роде. Тело вновь напряглось. Вскоре Сергей понял почему. — Теперь тебе будет теплее, — пообещала, разворачивая ткань.       И вслед за этим показались рукава. Длинные. Ассоциация со смирительной рубашкой выбила из колеи. Кажется, по коже уже скребет жесткая давно не стиранная материя. Шорох завязываемых узлов перекрывал всё остальное. Руки скованы так, что мышцы неизбежно затекут.       И тут шершавые ладони мягко обхватили пальцы терзаемого пугающими воспоминаниями. Сквозь шорох из кошмаров едва слышно вопрос. Сергей неуверенно задал его самому себе. «Если я в смирительной рубашке, то почему я чувствую чужие прикосновения к себе?». Этот вопрос воздвиг препятствие на пути паники. — Понял, никуда отходить не буду, — раздалось вместо щелчка пряжек.       Тем временем голубую вещь с длинными рукавами наложили на грудь лежащего. Испугавшая часть одежды доходила только до середины предплечья. Низ заканчивался в районе коленей. Только сейчас Сергей осознал, что едва ли кто-то станет красить орудие пыток в приятный глазу цвет. — Тебе холодно? Ты дрожишь. Ты хочешь более теплую одежду?       «Не надо!» чуть не вырвалось у Сергея. У неё будут слишком длинные рукава. Из-за них он не сможет лежать спокойно. Впрочем, его слова бы ничего не изменили. Оставалось ждать что решат другие.       Одевание взял на себя Олег. Сергей ожидал, что прозрачную трубку наконец-то отсоединят, чтобы не мешалась в процессе. Этого не потребовалось — новая больничная одежда была на завязках. Глядя на неё, Сергей не ощутил беспокойства. Она слишком отличалась от орудия пыток: чистая, мягкая, просторная, голубая.       Он согрелся и не заметил, как ускользнул в сон. Легко ускользнул — легко выскользнул. Первое, что увидел проснувшийся — окутанное мягким светом лицо Олега. Его глаза открыты. Они сконцентрировались на Сереже. — Ты хорошо спал? Тебя не напугали? Мне что-нибудь принести? — участливо шепнул Олег.       Последнее что нужно сейчас — уход Олега. Без него тени по углам быстро превратятся в источник пугающих мыслей. Шум и писк медицинского оборудования станут катализатором для них.       Если Олег вызовет врача приглядывать за лежачим, она наверняка разозлится. Персонал Чумного форта терпеть не мог ночные смены. Заключенные не давали отоспаться на рабочем месте. — Понял, остаюсь.       По опыту необходимость возиться у постели больного доводила санитаров ещё сильнее. Сейчас наоборот. Олег начал рассказывать о погоде за окном. Тон был такой успокаивающий, что Сергей снова закрыл глаза. Последнее, что он успел подумать перед тем, как уснуть «Олег не накажет за то, что я его не слушал».       Когда Сергей проснулся в следующий раз, шторы были чуть раскрыты. Между ними полоска серости. Далее первая таблетка, разминка на постели, завтрак при ответственной за лечение, гигиенические процедуры без неё, затем чередование еды, питья и лекарств.       За молоком Олег всё-таки ушел. Горло заранее сжалось. Этот продукт надо было просто разлить по стаканам и подать. Даже его умудрялись испортить в Чумном форте. Холодное и разведенное водой не давало сытости. Даже сносного вкуса не было. Вместо него прилагались попреки тем сколько ценных ресурсов тратится на бесполезных, если настроение у разносящего баланду терпимое. В прочих случаях одним словом он не ограничивался       Это не отпускало до первого вымученного глотка из голубой керамической кружки. После него горло расслабилось. Простое молоко не может быть таким вкусным! — Поправишься немного и станем мед добавлять, — оценила ответственная за таблетки.       Мед должно быть сладкий. Его точный вкус ушел из памяти Сергея. В Чумном форте он и не надеялся на еду вроде горячих тонких блинов с медом.       Каждый раз, когда Сергей приходил в себя, его ждали чистота, теплая еда и питье. До сих пор не верилось в их реальность.       Он украдкой проводил ладонями по свежевыстиранной простыне под собой и незапятнанному светлому пледу на груди. Подключенный к медицинскому оборудованию нащупывал закрепленные на ней датчики. Едва осознавал это, убирал руки подальше. Воспоминания о наказаниях за попытки избежать контакта с медициной слишком сильные. Настолько, что получалось игнорировать прострелы в суставах от резких телодвижений.       Наверное, возникли из-за сырости Чумного форта. На новом месте она не ощущалась. Окно на холодную улицу открывали, но промозглости лежащий в постели никогда не чувствовал. Пропахший лекарствами спертый воздух уходил. Его место занимала морозная свежесть. Вокруг прохладно. Одеяло и плед сохраняли тепло для накрытого ими. Как же хорошо…       Разнообразная пища не напоминала о месте заключения. Одно не вязалось с другим. Напряжение присутствовало, но не стягивало горло при попытке проглотить еду.       Мясные пюре с пылу с жару насыщали. Овсянка без неприятных комков вообще не походила на клейкую размазню, носившую то же имя в Чумном форте. Вареные гречка и рис размолоты в кашу, но приятного вкуса не теряли. Не сравнить с царапающими нёбо недоваренными крупами, которые похрустывали на зубах.       Насколько Сергей помнил, яйца давали реже мяса. С точки зрения трудоемкости приготовления пюре и более высокой цены его ингредиентов — странное решение.       Живот болел всё реже. Кислота иссякала. Истощенный старался растянуть вкус пищи. Получит ли он достаточно в следующий раз? Уверенность в этом зыбкая.       Удивительно, но как бы медленно он ни ел, его не одергивали. Явно не по причине бессмысленности траты времени на разговоры с психом.       Регулярная разминка — вот что было паршивым. В первые дни у организма не было ресурсов на реакцию. Чем лучше прикованный к постели чувствовал приятные вкусы, тем отчетливее прострелы при попытках размять его руки и ноги.       Олег с максимальной аккуратностью поднимал и опускал конечности лежащего на постели, помогал сжимать и разжимать их. Сергей старался не обесценивать его старания. Отвыкшие от движения мускулы сопротивлялись. Пытавшемуся размять их не надоедало возиться. До поры до времени.       В одно утро его место заняла давшая таблетки. Сергей похолодел. — Сегодня Олег решил приготовить кое-что особое, — прикованный к постели вжался в неё, — Нужно достать это из холодильника, сварить и сделать пюре.       «Она же о еде, да? Таблетки не варят» — обнадеживающая мысль едва удерживалась на плаву в море тревоги.       Охваченное ей тело одеревенело в руках врача. Она не сдавалась. Разминка дошла до правой руки. Движение плечом терпимо. Сгибание и разгибание локтя усиливали волнение. Когда достигли кисти руки, тревога затопила. Стало не хватать воздуха. По руке будто ножом чиркнули. Суставы пальцев опалило. «Да пусть сожмет уже в кулак! Синяков от игл ему мало?!» — слышал, словно из-под воды.       Сознание начало барахтаться, словно утопающий при последних попытках вырваться из опасной среды. Сергей не понял что конкретно он сделал. Изо рта вырвался скулеж. В уголках глаз влага. Врач пока не взбесилась. Чудо, не иначе. — Тебе больно? Перегрузила я тебя, да?       Он не хотел, честно! Да только кто поверит неспособному сказать слово в свою защиту? Да даже если скажет — толку ноль, только хуже сделает. Ещё и молчит или скулит вместо благодарности и раскаяния. — Молодец, что показал как себя чувствуешь. Я на тебя не злюсь. Видимо, таблетки-хондопротекторы — защита суставов пока полностью не сработали. Делать укол в каждый сустав — чистый садизм. Ты же не игольница.       Игольница хотя бы не убивает. — Это всё от воспаления. Оно уйдет со временем.       Прикованный к медицинскому оборудованию глянул на монитор. Температура несколько выше нормы. Пульс и давление тоже отклонялись. Дотянет ли Сергей до улучшений? Его скорее выбросят. В испорченных нуждаются, пока ими можно пользоваться для удовлетворения своих нужд. Испорченный сейчас ни на что не годен. — Сегодня на завтрак красная рыба. Подождешь пока остынет?       Сергей вгляделся в содержимое тарелки. На оранжево-розовом пюре лежали кусочки продукта, который видел в прошлой жизни. Рыба — не разваренное белесое нечто, из которого кости торчали. Розовые кусочки так и манили их съесть.       Воспоминания ожили одно за другим. Лососевого цвета ломтики покрывали небольшие полоски белого риса. Две таких конструкции лежали на квадратной синей тарелке. Она на простом столе со светлой столешницей. Он прислонен к залитой солнцем стене.       Всё вокруг светлое и легкое, как Лиля, которая сидела сбоку. Опозорится, вот точно опозорится перед ней, потому что палочки для еды первый раз в жизни видел. Кондиционер вдруг превратился в источник мороза. Внутренняя дрожь того гляди прорвется наружу.       Лиля заметила. Положила свою ладонь на готовую задрожать. Лилина теплая настолько, что растапливала вызывающий дрожь холод.       Лиля объяснила что и как держать. Показала. За счет точной инструкции у делающего это впервые всё получается. Прихваченная палочками конструкция не развалилась. Она не плюхнулась на стол или пол. Суши дошло до рта.       Сергей нерешительно попробовал экзотическое блюдо. Вкусно. Маслянистый лосось окутывал теплый рис с едва ощутимой сладковатой уксусной ноткой. Лиля довольная. Улыбка сама по себе наползла на лицо того, кто совсем недавно представлял себе провал и позор. Зря представлял.       Сергей зашел ещё дальше. По рекомендации знакомой с азиатской кухней капнул соевым соусом на лосось. Новый оттенок вкуса не хуже.       Он перебросил мост к другому воспоминанию. Окна закрыты тяжелыми портьерами. Не определить утро сейчас, день или глубокая ночь. Свет искусственный. Лофт якобы просторный, но тесно. Незнакомых людей в искусно скроенных костюмах и платьях слишком много. В основном они толпились около проектора — шла презентация книги какого-то модного автора. Точно не про стихию Сергея Разумовского. Менеджмент в компании? HR? Реклама?       Дышать непросто. Выйти бы на воздух из закрытого помещения с надушенной недешевыми парфюмами толпой.       Отвечать ещё сложнее. Щелчки профессиональных фотоаппаратов, стук фуршетной посуды и разговоры со всех сторон. Они слишком громкие. Разумовскому проще найти неочевидный баг среди десятков строчек программного кода, чем вычленить обращенные к себе слова.       Их нельзя игнорировать. Каждый ответ нужно выверять. Надо появиться, запомниться, показать экспертность, обменяться контактами. Ради Вместе. Только осознание этой обязанности удерживало в чуждой среде. Сергей погрузился в неё, кивал и подавал руку, напрягал слух, цеплялся за знакомые слова и говорил. Долго.       Он устал. Жарко. Бьющая по обонянию многосоставная смесь парфюмов и громкость довели до предела. Свободная светлая рубашка стала давить. Ощущение, что ещё немного и повторится знакомый сценарий. Всё сознание захватят мысли, что он потеряет контроль, резко сдернет с себя мешающую нормально дышать одежду и позорно сбежит.       Схватил со стола с закусками первое попавшееся, чтобы отвлечься. Прозрачный стеклянный шот приятно холодил руку. Его нижняя половина заполнена руколой. Зелень пахла травянисто-горьковато. Сергей сосредоточил внимание на ней. Да, так лучше. Поверх неё кубики лосося с брызгами соевого соуса. С помощью блестящей серебристой вилочки управился с салатом. Напоминающий о хорошем воспоминании вкус перевесил. Паническая атака переносилась.       Продержался до возвращения Лили. Блеск её простых синих украшений, как свет маяка. На ней закрытое платье до колен. Лососевого цвета… — Приятного аппетита! Если до сих пор горячо, то скажи. Мы без проблем подождем, — сказано не её голосом.       И не Лиля стояла перед Сергеем. Конечно, ведь он теперь её недостоин. Ощущение, что осколки врезаются один за другим. Она терпела его слабость после смерти Олега и доведения Воскресенского до инвалидности. Даже говорила, что они справятся вместе. Повторяла это даже тогда, когда начался обратный отсчет до первого убийства Чумного доктора…       Отслеживающий сердечную деятельность монитор запиликал нетипично сильно. Наблюдающая за больным резко обернулась к аппарату. — Разволновался?       Воткнет шприц, точно воткнет за вспышку эмоций… — Это не галлюцинация. Здесь три тарелки крем-супа для нас троих. Он из красной рыбы. Не беспокойся о её стоимости. Ты мне столько денег через «Вместе» сэкономил, что я бы тебе целую форель запекла. Хочешь? Ты только словами скажи.       Приятное воспоминание при виде крем-супа из красной рыбы, пусть и перемешанное с плохим. Способность Сергея Разумовского сохранять чьи-то деньги вместо нанесения ущерба. Готовность проводящей медицинские процедуры дать не самую дешевую рыбу. Всё это порождало сомнения в реальности происходящего. Вдруг это очередная фантазия, которая обернется кошмаром? — Да, будем расширять твою скудную диету.       Скудную? Точно врет. Качественные мясо и рыба, куриные яйца, которые не разваривали до потери вкуса и не швыряли холодными на тарелку, не уничтожающие аппетит каши. Хотя для нормального человека этого может быть и недостаточно. Сергей забыл каково быть нормальным. Лучше бы ему не вспоминать.       Он послушно открыл рот, когда к нему приблизилась полная ложка. Сергей смаковал насыщенный, но при этом не бьющий по рецепторам вкус супа. Супа.       «Суп молочный овсяный слизистый» — гласил казенный черный шрифт с засечками. Он на листе. Лист закреплен на планшетке. Планшетка свешивалась с тележки с замызганными кастрюлями, из которых торчали ручки половников.       Молочный овсяный слизистый суп можно было описать одним словом «слизь». Вот только аппетитно приготовленная рыба затмила всплывшее воспоминание о тюремном. Сергей продолжил принимать пищу. Тошноты она не вызывала.       В сравнении с грохотом тележки и дребезжанием постукивание ложки о дно белой керамической тарелки звучало приятной мелодией.       Потянуло спать. Кормившая его с ложки предусмотрительно отложила столовый прибор. Пододвинула к себе тарелку. Она наклонилась на одну сторону. Остатки супа следом за ней, обнажая дно.       Ещё одна галлюцинация! Потому что со дна белой тарелки на бывшего пациента психиатрической больницы смотрели два зеленых глаза. Сергей с шумом втянул в себя воздух. Надо сказать правду о рецидиве психоза! — Милая, правда? Ещё у меня есть тарелки, где она виляет хвостом, шагает, смотрит на выпрыгивающую из воды рыбу.       Значит, не только Сергей заметил зеленые глаза? Глядеть на них стало не так страшно. Проступило больше деталей. Например, мультяшный стиль отрисовки и обрамление черными ресничками. Располагались они на мордочке, которая сколько ни вглядывайся, не излучала ничего, кроме дружелюбия. Она принадлежала мультяшной кошке.       На её короткую белую шерстку, словно на холст, нанесли черные пятна. Потом добавили рыжих. Таких кошек называют трехцветками.       Эта лежала на боку. Она играла — лапкой катила клубок ниток для вязания цвета…       Сергей не мог его назвать. Разрозненные то ли воспоминания, то ли созданные воображением образы. Округлый брусок мыла с замысловатым тиснением. Такое бы не утруждались наносить на то, что выдавали в детдоме и психбольнице. И запах этого мыла. Его бы просто вышибло в казенном доме. Именно аромат из иного мира, словно крючок, вытянул ещё один фрагмент. Аккуратно повязанная тончайшая бечевка охватывала длинные и стройные зеленые стебли. На них множество миниатюрных цветков. Их оттенок, как у клубка. И у изображения на подносе. И пахли они травянисто-цветочно, как мыло с рисунком и марля, которую сунули под нос ради прекращения приступа. «Лаванда» — произнес голос в голове. Сергей не сразу узнал в нем свой. Тот, которым давал указания при запуске первой версии «Вместе».       Мультяшная зеленоглазая трехцветка беззаботно играла с клубком лавандового цвета. От всей этой картины странное чувство шевельнулось в груди. Не страх, не облегчение. Такое Сергей испытывал, когда что-то маленькое и симпатичное ему оказывалось вне опасности.       Он не вправе чувствовать себя так. Он — убийца. Это доказано не только приговором суда. Подтверждающие вовлеченность Сергея Разумовского в убийства и организацию массовых беспорядков видеозаписи не могли врать.       Вызывавшую противоречивые чувства тарелку давно унесли, а Сергей всё думал о них.       Ещё один источник противоречивых чувств остался рядом. Олег рассортировывал что-то на столике с лекарствами. Сергей прислушивался. Он был готов различить шорох вскрываемой упаковки иглы. Оглянулся украдкой. Крепкие мозолистые пальцы старались аккуратно расставить коробочки, блистеры и пузырьки. Выделялись волоски на кистях и пальцах. Шрамы на руках Олега не спешили сливаться с его кожей. Темный верх его спортивного костюма порядком застиранный, как тот, который пришлось носить первое время после выпуска из детдома. На загорелых щеках отрастала щетина. Она никак не походила на аккуратную бородку и ухоженные усы. На темных волосах ни следа укладки или хотя бы тщательного приглаживания расческой. Брови кустистые. Глаз толком не видно.       Этот Олег тоже крутился исключительно вокруг Сережи. Прикованный к постели видел как Волков ел и пил, но ни разу не замечал его спящим, не слышал от него просьб дать отдохнуть. Разве такое возможно?