Ничего не меняется

      Тепло её тела и мягкость, на удивление, рук опьяняет лучше самого дорогого итальянского вина.       Реборн приоткрывает глаза, глядя на лежащую рядом на боку Тсуну; она не спит, каштановые волосы разметались по подушке.       — Как прошли переговоры с Франческо? — осведомляется мужчина. Тсунаёши морщится.       — Нам обязательно говорить об этом сейчас?       — Это проблема?       — Я тебя полгода не видела, — Тсунаёши пододвигается ближе и, подняв руку, скользит пальцами по его скуле.       — Федерико, ублюдок, отлично маскировался.       — Но против тебя этого недостаточно.       Реборну льстит, что даже спустя десять лет Тсуна считает, что для него нет ничего невозможного.       Он прикрывает глаза, наслаждаясь тёплом её пальцев. В такие моменты, а ещё, когда Тсунаёши смотрит на него с любовью в своих больших шоколадных глазах, Реборн вспоминает, как относился к ней тогда, когда стал её репетитором. Он не спорит, что иногда перегибал палку; где-то мог быть и помягче, а где-то даже и не наказывать свою ученицу. И пусть Тсуна говорит, что она благодарна ему за уроки, порой мужчина чувствует себя неуютно.       — Так что там с Франческо? — возвращается к своему вопросу.       — Он ни в какую не хотел подписывать договор, пришлось насесть на него вместе с Занзасом. Только после этого Франческо одумался.       — Растёшь, уже даже на переговоры с Занзасом ходишь.       — Эй, вообще-то, я этим уже лет семь занимаюсь, — хмыкает Тсуна. — Знаешь, это очень убедительно. Иногда нам достаточно показаться вдвоём на пороге дома, чтобы с нами согласились. А у тебя как прошло? Как Франция?       — Лягушатники, чай и круассаны.       — Реборн!       — Тсуна, я приехал туда убивать, а не любоваться видами.       — Это же город любви, как можно…       — В следующий раз я возьму тебя с собой, — перебивает её Реборн, и Тсуна замолкает. — Что? У тебя давно не было нормального отпуска. Сменить обстановку на Японию — не отдохнуть, ты там и так часто бываешь.       Тсунаёши улыбается, хихикает и целует Реборна в щеку.       Как мало, думает он, женщине нужно для счастья.       — Я бы очень этого хотела.       — Поедем. Вот только…       — Что?       — Кажется, у тебя назначена встреча с…       Савада непонимающе смотрит, а затем, осознав, о чём говорит Реборн, подрывается с кровати.       — Почему ты мне раньше не сказал?! Я же опаздываю! — она впопыхах начинает собираться.       — Я хотел, но ты, донна, была так напориста… К тому же, желание женщины — закон, что я могу с этим поделать.       — Реборн, Занзас с меня три шкуры спустит! До Варии же ещё доехать нужно!       — Сама же сказала, что вы неплохо ладите.       — Да не настолько ведь! — Тсуна торопливо застёгивает пуговицы на блузке; пуговицы мелкие и не желают слушаться, выскакивают.       Реборн усмехается, наблюдая за ней. То, что она сейчас носилась по всей комнате, пытаясь одновременно собраться и причесаться, напомнило ему о том времени в Японии, когда она ещё была подростком, а он — взрослым мужчиной в теле ребёнка. Тогда она так же торопилась, собираясь только в школу.       Удивительно, размышляет киллер, как быстро пролетели года.       И они изменились.       — Соберись, Тсуна, — подбадривает он её с кровати. — Ты же Босс. Скайрини тебя не съест.       — Я надеюсь, — она, наконец, разбирается с блузкой и застёгивает сбоку молнию у юбки; хватает расчёску и торопливо пытается расчесать копну волос. — Да что же это такое…       Реборн склоняет голову, наблюдая за Тсунаёши.       Нет, понимает он, ничего они не изменились.       И это ему нравится.