***
Юджин видел воспоминания человека, которого недавно убили перед ним. Этот мужчина лежал холодным камнем перед ним. Весь окраваленный, недышащий. И это Юджин был виноват. Виноват в том, что использовал его даже после смерти. Использовал его навыки и способности, чтобы выжить самому. В подземелье он, не задумываясь, под действием адреналина смог убить босса чужими навыками, тем самым оставшись единственным выжившим, но как только кровь прилила обратно к мозгу, охотник с ужасом смотрел на свои руки. — А-А-А! — Долго, до хрипоты кричал Юджин. Нет, он не хотел, он не хотел этого видеть. Он не хотел этого знать. Не хотел знать, что только что перед ним умер не кто-то посторонний, а личность, у которого была своя жизнь, своя семья, свои мечты и желания. Он не хочет знать этого знать. Почему? Почему он чувствовал тепло от воспоминаний мужчины, с которым был знаком меньше нескольких суток? Зачем ему знать, как он похож на его дядю? Зачем ему это? Это и есть [Последняя плата]? Руки Юджина тряслись даже вопреки тому, что он ими упирался в землю. Грязь давно забила его ногти, смешавшись с ещё не застывшей кровью и принося тошнотворный запах гнили, которым он дышал часто и глубоко. Возможно как раз из-за запаха, а возможно и из-за воспоминаний, Юджина вырвало несколько раз, оставляя его в каком-то отвратительном состоянии нереальности. Его желудок скрутило, а голова начала гудеть в беззвучном режиме, приводя череп в состоянии вибрации. Иллюзия начала сильно дрожать, размывая виды и смешивая звуки в непонятную кашу, где лишь иногда яркими пятнами можно было услышать не то человеческий крик, не то шум проезжающих машин. Наблюдать за подобным, видеть всё в деталях, сменяемых потом дымкой и оставляющих чувство, что ты не можешь ничего сделать, чувствовать тот ужас и кошмар — все это сильно давило на S-рангов. Особенно явная реакция на первое использование [Последней платы] Юджином была у Ноя с Юхеном. И если младший Хан давился собственным бессилием, желая вмешаться, но осознавая, что это не поможет, то Ноя всего трясло. Хоть он и был S-рангом, привыкшим к стычкам с сестрой и зачистке подземелий, он очень редко видел смерти людей. В основном потому что его гильдия, с которой он лишь изредка куда-то выбирался, была слажена. Там были люди не ниже ранга С, по большей части опытные. Убить даже одного из них, тем более когда Ной или Риетта были в команде, было практически невозможно. Хотя стоило учитывать, что и подземелья выше уровня В они не брали. Да и даже если ему приходилось сталкиваться с чьей-то смертью, то это был посторонний человек. И он не чувствовал ничего, кроме лёгкой печали. В конце концов, даже его внутренняя неуверенность не могла в нем убрать тот занавес, протянутый между S-рангами и другими людьми. Охотников высшего ранга вряд ли можно было назвать сильно эмпатичными. Однако с Хан Юджином всё было по-другому. 22 года он жил в обычном мире, до 26 лет он только пытался пробудиться, не испытывая реального мира, но сейчас… В иллюзии не только кто-то умер у него перед глазами, но ещё и навык вдалбливал в его голову воспоминания умершего, будто царапая кровавый нарыв, только что образованный на его психике. А они даже и десятую часть этих потрясений не могли прочувствовать. Ведь воспоминания, о которых в своих мыслях кричал Хан, так и остались только в его голове — они не видели ничего. Только отражение всего этого в поведении Юджина и его попытках расцарапать себе уши. — И вправду занимательный навык. — Сун Хендже цокнул, отводя взгляд от размытых пятен и хмурясь от пронзительных звуков. Вопреки его «заинтересованным» словам, интонация сквозила отвращением к подобному. Ной закусил щеку. Дурная привычка иллюзорного Хан Юджина пагубно повлияла на него, но сейчас всем было не до этого. — У… — Начал было младший Луир, но на секунду осёкся, подавляя всхлип. — У м-мистера Хан Юджин-на же нет такого, да? — Все же резкие вдохи, напоминавшие бесслёзный плач или начало истерики, мешали тому нормально говорить. — О таком стоило спрашивать ещё после случая с Ким Юнджином. — От сильного запаха крови в иллюзии даже Сун Хендже начинало подташнивать, и ответ вышел сдавленным, хоть и содержал привычный ему язвительный тон. Хан Юхен не мог смотреть прямо, но отводить взгляд ему не позволял страх упустить что-то ещё. Он и так слишком мало знал брата. И из-за этого ему приходилось щуриться и прикрывать рот ладонью, лишь бы сдержать подступившие к горлу чувства в себе. Однако вопрос Ноя о том, что нечто подобное могло быть и в реальности, и сидеть в его брате, заставило распахнуть его глаза. В голове его воцарился бардак. — Нет… Нет… Такого не может быть. — Он отрицал что-то подобное, старательно ища доказательства своим словам. — Навыки зависят от ситуации, места и времени. Другое время пробуждения — другие навыки, так? Учёные пока не смогли определить, каким образом распределяются навыки. И лишь косвенные признаки, такие как больший процент пробуждений боевых навыков в опасных ситуациях и появление специфический умений лишь в некоторых случаях, подтверждали эту сомнительную теорию. Хотя уже находились приверженцы других взглядов, среди которых был и Сун Хендже. — А если навыки отличны в зависимости от личности? Ведь если группу непробуждённых поместить в одну иллюзию, то даже не все проснутся. — Хендже озвучил альтернативную теорию о навыках, переводя дух от кома в горле. — Да и есть же слухи о перепробуждённых. Информации мало, но нигде не говорится, что навыки другие. Сон Таэвон, раньше не вмешивающийся в попытку охотников отвлечься от иллюзии, опроверг слова Сун Хендже. — Это лишь слухи. Не было ещё ни одного повторного регистрирования. Он не просто так вставил свои пять копеек. Может Хендже своими словами и смог оттянуть внимание всех от творящегося вокруг, но подобные разговоры могли посадить семена нехороших мыслей. И если те прорастут, успокоиться не получится ни у кого из них. А Сун Хендже всегда был из любителей обсуждать. Особенно, если у собеседника другая точка зрения. И особенно, если Хендже удавалось сломить противника и заставить того поверить в его слова. Однако сейчас, после всего пережитого и увиденного, лишних сил на полноценную дискуссию не было. — Слухи? И правда. Возможно, все это лишь сплетни отчаявшихся и разочарованных. — Он вернул взгляд на иллюзию. И брови вновь поползли вниз. Ной, давивший в себе всхлипы и скулеж, поднял глаза с капельками надежд на фигуру Хан Юджина. — З-значит… У него их-х нет? На этот раз никто ему не ответил. И так как все замолчали, хриплые крики Хан Юджина, ещё не принявшего происходящего, заполнили все пространство. Ной больше не мог держать в себе слёзы. Он только вытирал постоянно выступающую влагу, теряя в собственных рукавах негромкие завывания.***
К сожалению, Юджин уже не помнил, как смог добраться от подземелья до дома и что написал в отчёте по зачистке данжа. Он пришел в себя только вечером, когда чистил зубы. Хан просто стоял напротив зеркала, бездумно смотря в отражение, пока его взгляд не зацепился за ногти. Ему почему-то на мгновение показалось, что под ними осталась грязь и что-то ещё, что дало неприятный запах. Странно… Я же хорошо вымыл руки. А потом он вспомнил, что это. Щётка в его руках перестала двигаться, пока дыхание начало учащаться. Вопреки мятному привкусу пасты в горле поселился какой-то вязкий кисло-горький ком, перекрывающий ему воздух и мешающий нормально соображать. Попытавшись подавить порыв дрожи, он склонился над раковиной, куда уже через мгновение выплюнул все, что скопилось к полости рта. А вслед за зубной пасты его вырвало. В раковине смешались остатки его ужина, перемешанные с пастой, где изредка прослеживались красноватые разводы крови. Та уже через секунду вновь с неприятным ощущением жжения скопилась на ранке внутренней щеки. Но у Юджина не было сил рассматривать все это. Он пытался отдышаться, подавляя в голове приступ накаляющейся боли. Глаза бегали по ванной так, словно он пытался найти того самого человека, который молча — временно молча, ведь тот нашел свой шанс напомнить о себе — за ним наблюдал в этот момент. От стен ванной рваным эхом отдавались приглушённые вдохи, хоть как-то разбавляя неприятную тишину. Тяжёлое дыхание перемешивало запахи во что-то отвратительное, сотрясающее гортань в своем удушении. Юджину казалось, что его череп вскрывают, и он мог только с силой сжать его ладонями. В ногах не было силы, и он постепенно сползал к полу, бормоча что-то непонятное и несвязное. В конце концов он только похоронил голову между коленей, вдалбливал себе вместо слышимых где-то на подкорке мозга слов умершего слова ещё живого, дышащего человека — его слова. Тут никого нет. Никто не умер. Все живы. Я здесь один. С силой зажмуренные глаза пытались открыться. Он хотел убедиться, что тени того человека нет с ним рядом, что он больше не в том месте, и что рядом с ним больше нет тел. Но как только глаза ловили яркий свет от ламп ванной, — слишком резкий и от того отдающий мигренью — тут же замыкались обратно, стараясь темнотой дать ощущение отсутствия кого-либо рядом. И Хан Юджин уже не понимал — хорошо быть одному или плохо. Вновь лёгкий шум, какой-то скрип, отдаленно напоминающий голос того мужчины, и снова Юджин бормотал: Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Один. Один. Один. Один. Один. Один. Руки с силой сжимали череп, вдавливая уши и перекрывая любой звук кроме собственного голоса, отдающего внутри тряской в костях. Во рту стоял отвратительный вкус, но сейчас он вообще не казался важным. И липкий страх стекал с сгорбленной спины вниз по позвоночнику — будто что-то оседало на вжатых плечах черной вязкой жижой. И снова. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Я здесь один. Один. Один. Один. Один. Один. Один И сомнительная терапия помогала. Просидев так несколько минут, пока не пришел в порядок, и пока галлюцинация чужого голоса не отошла на задний план, давая ему возможность вздохнуть, Хан Юджин успокоился. Он мог бы просидеть ещё так куча времени, если бы тошнотворный привкус, смешанный с мятой, не напомнил о только что пережитом ужасе. Хан Юджин захотел покинуть это место. Он неуверенно встал, придерживаясь за ту же стенку, промыл рот и раковину, от которой теперь несло неприятным смрадом. Невольно в зеркале увидел свое лицо: измождённое, со следами страха и глухой мольбы. И две дорожки слез, которые продолжали беззвучно течь. Каким же жалким и напуганным я сейчас выгляжу. Ха. Юджин стёр последнюю влагу, после чего вновь почистил зубы, уже не боясь, что это повториться, потому что теперь желудок был пуст. Сегодня Хан Юджин решил закончить день снотворным. И так как мешать лекарства и алкоголь было запрещено, — пока что запрещено — пиво, стоящее в холодильнике, так и не было тронуто. Вместо этого Юджин уснул в обнимку с баночкой пилюль, на вкус не сильно отличающихся от того неприятного кома, вставшего поперек горла в ванной.***
Хан Юджин на диване. В окружении огромного количества Соджу. И снова пустой взгляд и штиль в голове под сопровождение далёкого телевизионного шума — лишь бы совсем не остаться одному. Последствия гибели группы и собственного выживания. Самообвинение и самобичевание с вечными вопросами «почему я?» и «почему выжили не они?» Казалось, Хан Юджин думал также, как после смерти Со Джинсона, как после первого разрыва отношений с Юхеном, как в момент, когда впервые остался в холодном одиночестве. И только теплый, местами терпкий алкоголь был спутником его рефлексии. Только в этот раз отсутствующее состояние длилось куда дольше, ведь смерть группы не то же самое, что порвать отношения с братом. Спор можно решить, замять, забыть и жить дальше. Можно позлиться и забить на все, упиваясь своей правотой. Или же поменять свое отношение ко всему этому. Однако смерть изменить нельзя. И причастность к смерти тоже. А Хан Юджин был причастен. Он верил, что причастен, и знал, что если бы не он сам, то смог бы разделить ту же судьбу с теми охотниками. Или наоборот — не будь его там, и все бы выжили. Но он выбрал собственную жизнь. Жизнь, обеспеченную чужими жертвами. И это нельзя забыть. Чтобы не потерять ценность этой жизни, чтобы в один день не осознать, что для Хан Юджина отдать чью-то жизнь, предать чьи-то мечты и стремления праху, сжечь чьи-то будущее или прошлое равносильно выбросу бутылки в мусорку: открути крышку — примени навык — и выбрось бутылку к тем же бутылкам в пакете для стекла — похорони тела в другом мире, забыв их рядом с трупами монстров. И от таких мыслей — пусть даже вскольз мелькнувших в голове — становилось жутко и мерзко от самого себя. Горло начинало першить. С этим грызущим глотку чувством, словно кто-то стоит сзади, изнутри царапая нежный проход в лёгкие в попытках о себе напомнить, помогала бороться только водка. Она уносила все переживания в желудок, где в кислоте все растворялось. А после все тревоги разносились по крови до самых кончиков пальцев. И уже не понятно было — помогал алкоголь бороться с этими чувствами, или же лишь ворошил осиное гнездо. Но Хан Юджин об этом не думал. Он просто пил. Глоток за глотком, бутылка за бутылкой. И засыпал. Ведь если уснуть, кошмар на следующее утро забудется. И это явно лучше, чем всю ночь маяться мыслями, переживая тот же кошмар наяву. Ведь для наблюдателей это всего лишь иллюзия. Противная, морозящая душу, настораживающая. А для Хан Юджина этой иллюзии не существовало: он в ней был, и он в ней жил.