***
«Холодно» - мешающе звучит в голове, заставляя сильнее обхватить ладонями полную чашку с горячим чаем и передернуть плечами, снова ощущая, как тепло прячется от надоедливых мурашек все глубже, теряясь за биением сердца. – «Отвлекает» - раздраженно раздается в ответ, пока хмурятся брови и опускаются веки, позволяя взгляду на секунды зацепиться за собственное отражение в чае, ловя потускневший оттенок глаз и общую бледность кожи. Длинный вздох совершенно не возвращает Такеши спокойствия, как это было тысячи раз раньше, не позволяет вновь сосредоточится на странном, ускользающем чувстве, что прятала за собой гнетущая пустота, с болью цепляясь за осколки памяти, лишь бы только спрятать от сознания что-то невероятное… почти шокирующее и в то же время знакомое… важное… по-своему особенное, может даже уникальное. И от этого хочется сбежать на бейсбольное поле до исступления тренируясь, пока сбегающие мысли не достигнут ответа, но это не поможет. Он знает это лучше, чем кто-либо еще, даже если совершенно не хотел бы знать. Такеши хочется горько улыбаться, от того насколько происходящее напоминает ему о прошлом… Внезапно раздается телефонная трель, и мысли в который раз обрываются, не позволяя даже найти дорогу к ответу. Все это было так знакомо, привычно и неправильно, что действительно заставляло улыбнуться, вот только в этой улыбке не было безмятежного спокойствия, не было легкой заботы и уверенности, которые невольно передавались другим ощущением немой поддержки – в этой улыбке был безмолвный холод, жалящий других своей пустотой. Такеши легко поднимается, подходя к телефону, лежащему рядом с небольшой фоторамкой и коснувшись пальцами стекла отвечает на звонок. - Ямамото-кун! – радостный и теплый голос, привычно прогоняющий пустоту и ощущение беспомощности, заставляющий холод ненадолго отступить, раздается практически сразу и столь громко, что сердце обеспокоенно пропускает удар, чувствуя чужое волнение, и радостно стучит от предвкушения встречи. -Тсуна… - срывается с губ холоднее, чем действительно хотелось произнести и Такеши хмуриться, не понимая причину, замирает пытаясь за краткие секунды осознать, что не так, но чужие слова ненавязчиво отвлекают, даря такое желанное сейчас тепло, но в то же время странно не похожее на то, что было раньше. - … не забыл ведь? – укоряюще переспрашивает Тсунаеши, однако Ямамото кажется, что в чужом взбудораженном волнении пряталось что-то еще, что-то непривычное, не подходящее такому яркому и мягкому парню как его друг, и это невольно заставляло переживать сильнее сжимая пальцами телефон и хмуря брови. - Да. Помню. – Серьезно кивает Такеши прикрывая глаза и с беззвучным вздохом открывая снова, так и не задавая вопросов о чужом беспокойстве, решив оставить все замеченные мелочи без внимания до привычного сбора. - До встречи, Ямамото-кун! – Тепло прощается Тсунаеши и с последними звуками его голоса Такеши снова начинает ощущать странный холод, лишь сильнее впившийся в кожу словно желавший прогнать чужую пародию на никому не известный оригинал, снова чувствует пустоту, отступившую раннее из-за дружелюбного голоса, и непонимающе медленно возвращает телефон на привычное место рядом с фоторамкой. Такеши смотрит в родные глаза, желая хотя бы в них отыскать ответы и совершенно не находит опоры, видя лишь отражение былой теплоты, лишь застывшую вечность в моменте обрывающуюся еще не начавшись, вновь касается пальцами стекла, ощущая неправильный отголосок тепла и горько улыбается одними глазами. Пусто… как и тогда. «Мне тебя не хватает, мам»***
- Ну? – нетерпеливо уточняет Хаято садясь на койке и неосознанно проводя рукой по груди, не в силах привыкнуть к тишине собственной силы, к бездушному холоду на месте, где раньше вздымался костер. Шамал на чужое нетерпение лишь тяжело вздыхает, с обреченностью сетуя на то, что сегодня у него даже не было ни одной пациентки, неторопливо собирая инструменты и успокаивая собственное пламя под пристальным взглядом своего вспыльчивого ученика, привычно оттягивая серьезные разговоры как можно дальше. Он всматривается в ребенка стараясь понять, где была ошибка, в чем просчет его опеки и воспитания, подмечая чужую настороженность, потерянность и каплю неуверенности – эмоции совершенно странные для Гокудеры Хаято – человека, который решил бросить вызов всему, что знал, ради того, во что верил, готового ради одной лишь идеи идти по грани раз за разом, того, кто за четыре года, являясь сопливым ребенком, смог получить свое имя в мафии. - Физически ты в полном порядке. – лениво срывается с губ мужчины, остро всматривающегося в маленькие изменения горе подопечного, подмечающего и замедлившуюся реакцию, и задумчивость, и отсутствие сигарет, без которых этот еще не повзрослевший ребенок обычно из дома не выходил, и еще с десяток мелочей, складывающихся в весьма неприятную картину. - Но? Чертов бабник не заставляй меня ждать! – И ругался по мнению Шамала Хаято абсолютно без огонька, без искорки, которая пряталась во взгляде раньше, делая зеленные глаза удивительно живыми и яркими, отражая удивительную ясность детского ума. - …Проблема в пламени. – Отвечает мужчина после небольшой паузы, так и не дождавшись чужого крика, притворных угроз или яростных действий, которыми обычно этот большой ребенок старался заставить его говорить точнее или быстрее, а иногда и просто по делу, что лишь сильнее заставляло неуловимо напрячься, чтобы сдержать часть эмоций. Вряд ли потерянный ураганчик – тот человек, которому стоит задавать вопросы в данной ситуации. - Пламени? – Потерянно переспрашивает Хаято, снова касаясь израненными порохом пальцами груди в странной попытке ощутить что-то, отыскать то, чего уже не было, то, что заменил собой бурлящий холод, и раздраженно продолжает. – А то я не знаю, что с ним что-то не так! Шамал задумчиво, полусерьезно кивает скорее собственным размышлениям, чем чужим словам находя все новые и новые подтверждения того, что действительно случилось с чужой волей и негромко, категорично заявляет, следя за чужой реакцией с легким прищуром: - Это навсегда. - Что ты имеешь ввиду сволочь? – злится Хаято, но в голосе ребенка больше растерянности чем злобы, больше неуверенности чем желания доказать собственные силы, больше непонимания и задумчивости чем намека на следующее действие. - Твое пламя останется таким навсегда. – Равнодушный ответ, от которого парень сжимает пальцами собственную рубашку, задевая кожу и совершенно не чувствуя легкой боли. Как бы Гокудера не относился к Шамалу как к человеку, и как бы сам мужчина не относился к нему, особенно во время лечения – говоря о медицине, диагнозах и болезнях он никогда не позволял себе лгать. Да учитель мог не договаривать, свести все к насмешке, выговаривать все с долей усталости и иронии но не лгать, только не в том что занимало большую часть его интереса после чужой «аппетитной фигурки». - Я не об этом спрашивал. – негромко и сухо срывается с губ подростка. Слишком серьезно и спокойно для такого парня как он. - Правда? Ты же сам его таким сделал, нет? – удивление Шамала настолько притворное, что Хаято хочется сделать хоть что-то, чтобы стереть с чужого лица столь неуместную улыбку, и в то же время не хочется делать ничего. Уже сжав кулаки, он удивленно, почти шокировано, раскрывает глаза в зарождающемся понимании и сосредоточенно пытается осознать последствия странного противоречия внутри хмуро, смотря на мужчину. Гокудера знает себя самого лучше, чем кто-либо еще в мире, и может при желании назвать все недостатки собственного характера от вспыльчивости до поспешности и доли высокомерия, по памяти может назвать все собственные ошибки и неудачи, хранимые в голове как ценное сокровище, наравне с памятью о матери, долгие годы и лишь недавно отпущенные, но еще не забытые. Он знает и о собственных слабостях, и о собственной тяге к suicidio, такой отвратительной сейчас, но вместе с тем составляющей часть его жизни и личности, знает, но та странная тяга к бездействию никогда не была его частью. Она казалась лишней деталью в законченном пазле положенной в коробку по нелепой ошибке на производстве, но почему-то именно эта деталь не позволяла действовать как прежде, словно кто-то, забавляясь заменил один из настоящих фрагментов этой фальшивкой и с улыбкой наблюдал за исходом. Выдержав паузу Шамал говорит непривычно серьезно: - В любом случае у тебя было небо, и ты его потерял. - Вы лжете. – В этом Хаято, кажется, не уверен и сам. - Как скажешь. – Шамал просто пожимает плечами, отворачиваясь, безмолвно заявляя, что не скажет ничего более того что уже было произнесено в этой комнате. – А теперь выметайся и не отпугивай от меня девочек. - Как будто кто-то действительно захочет лечится у тебя старый извращенец. – произносит Хаято скорее по привычке, чем действительно осознанно, прежде чем уйти. Его ждала встреча с тем, кого пару месяцев назад он с трепетом назвал своим небом, отдавая в чистые от крови ладони собственную судьбу…