Vampire

      Приезд в город на краю страны был формальностью — император решил показать уважение племяннику знатного, теперь уже ушедшего в отставку, генерала своей страны, и когда этот племянник взошел на пост капельмейстера города, Антонио Сальери должен был присутствовать на церемонии.       Побыв там, он отправился вместе со всеми на грандиозный бал. Желания там присутствовать никакого не было, но его так горячо ждали, что отказать итальянец не смог.       Люди вокруг танцевали, горячо общались и выражали тот провинциальный городок, где все знают друг друга. Сальери не знал практически никого, но и те, с кем он был знаком, в данный момент предпочти не его общество, хотя и не избегали.       Бал был пышный, шумный, сияющий… Всё это было так скучно для Антонио. Ему за жизнь хватило впечатлений, теперь хотелось лишь одного — воздуха. Увы, этим судьба его не баловала.       Он занял скромное место у стены, чтобы передохнуть от суеты танцующих, пьющих людей, и любопытно скользящих по нему их взглядов. Казалось, что каждая собака осведомлена о его высоком положении, и любая молодая девушка желает не только танец (их Сальери оттанцевал за этот вечер предостаточно), но и личной встречи!       Его укрытие было заведомо в приятной стороне — Антонио расположился близко к оркестру. Оркестр был единственным объектом, что приносил удовольствие при нахождении здесь: музыка для танцев — разные оригинальные композиции, которые ненавязчиво были слышны на фоне празднования с самого раннего вечера. Сначала Антонио не придал этой музыке большого значения, церемонно общаясь с капельмейстером, но теперь же шанс посмотреть на умелого музыканта представился. Тайно Сальери даже счёл, что этот исполнитель кажется намного более талантливым, чем тот, в честь кого торжество. Музыка была лёгкой с виду, приятной, но не по провинциальному искусной; её хотелось напевать, но на деле оказывалось, что она намного труднее, чем кажется; разные мотивы и темы переплетались в единую гармонию, сменяли друг друга, но пленительная красота оставалась. Антонио соскучился по такой музыке со времён…       Все мысли мимолётны исчезли — Антонио сделал шаг вправо, чтобы увидеть пианиста-виртуоза, а может, и самого композитора данного творения, спрятавшегося за виолончелистом, и окаменел.       Существом его долгих дум являлся тот, о ком он старался второй год забыть. Получалось с переменным успехом — безжалостное чудовище с клыками и красным отблеском в глазах продолжало навещать его в кошмарах и иногда мерещатся в тени солнечного дня.       Но сейчас этот вампир был наяву: Вольфганг уже очень долго смотрел на Сальери, продолжая играть, но при встрече взглядов его партия — основная в оркестре — затихла. Амадеус неуверенно встал, по-прежнему не отрывая взгляда от своего любимого, и отошел на шаг, намереваясь бежать. Ещё как только Антонио вошел в зал, Вольфганг уже заприметил его — свою незабываемую еду, своего личного человека, восхитительно завораживающего. С этого момента Вольфганг не сводил с него глаз, молясь, чтобы тот не заметил его, а сам Моцарт получил бы один вечер, чтобы смотреть на Антонио… Живого, по-прежнему до безумия красивого и идеального, и, со стороны казалось, счастливого музыканта.       Рука Сальери невольно оказалась рядом с шеей — слева, там, где чаще кусал вампир, а правой рукой итальянец коснулся запястья, которое последний раз страдало от клыков. Моцарт будто зеркально почувствовал, что Антонио стало больно. Да и у Вольфганга на языке и губах проявился фантомный привкус сладкой крови Сальери. Амадеус медленно облизнулся, надеясь избавиться от привкуса, но при этом тайно желая, чтобы он остался навсегда.       Но нет, не такой взгляд в ответ и не ужас, невольно показанный всем телом, он надеялся увидеть после разлуки. Сальери отступил на шаг. Казалось, всё должно пойти по сценарию: жертва убежит прятаться в толпе, а после бала — бежать, бежать без оглядки домой; голодный вампир должен преследовать, преследовать и преследовать…       Но убегает Моцарт. Музыканты оркестра проводили его злобными, непонимающими взглядами — сначала бросает свою партию, замирает, так теперь и вовсе исчезает! Многие другие, кроме танцующих, не заметили этот хаос в музыке. Оркестр наскоро собрался и приступил к произведению без солирующего фортепиано — к счастью, в партитуре такое было.       Антонио, понимая Вольфганга, наконец находит в себе силы побежать за вампиром. Он замечает в дверях, как уже на улице тот сворачивает по лестнице налево и оглядывается. Надеется не увидеть людей, чтобы стать летучей мышью и упорхнуть в тишь ночи. Но люди гуляющие наблюдают.       — Моцарт! Вольфганг, остановись!       Осознав, что Сальери не то что не стал избегать встречи, а сам последовал за ним в ночь — темноту, где никто не спасёт от голодного вампира, Амадеус удивлённо остановился. Сальери через несколько мгновений оказался рядом. Сначала он остановился за спиной не обернувшегося Вольфганга, но после сам обошёл и осторожно взял в свои теплые руки его. Пауза затянулась: Моцарт не поднимал взгляда, но крепко сжал пальцы Антонио — стараясь удержать рядом с собой навсегда, но при этом готовый отпустить в любую секунду, когда Сальери пожелает.       — Ты не представляешь, как мне приятно видеть тебя живым, — наконец прошептал Амадеус, робко взглянув на губы Антонио, и только после в глаза. — Я честно исполнял твоё желание всё это время, чтобы ты вновь не наложил на себя руки. Но сейчас я не мог покинуть бал. Я хотел в награду за исполнение видеть тебя хотя бы один счастливый вечер, оставаясь незамеченным. Не удалось… — вампир горько улыбнулся. — Но почему же сейчас ты не желаешь меня прогнать?       — Я люблю тебя. И это ответ на два твоих вопроса. — Сальери прижал Моцарта к себе объятиями.       Вольфганг проморгался, не в силах поверить, что это не сладкий сон. Осторожно, почти неощутимо обняв итальянца, чувствуя, как всё было не зря.       Минуты тишины, легкий прохладный ветер, осенний запах опадающих листьев…       Антонио отстраняется.       — Что дальше? — интересуется Моцарт, готовый к любому продолжению, которое только пожелает итальянец.       — До встречи.       Сальери медленным шагом направляется обратно — на бал.       Вольфганг остаётся неподвижным, и только во взгляде, направленном в темноту видно отчаяние; словно стекло, переживающее удары жизни два года и с трудом залатанное музыкантом, решило разлететься на осколки, окровив все надежды. Только грезы стали озарять его голову и превращаться в реальность — их тут же сломали и бросили на безжизненную каменистую землю. Моцарт до сих пор чувствовал, как холодно Антонио отстранился, словно бросил его тело на съедение одинокой ночи и тьме.       — И это всё?! — наконец кричит вампир, в мгновение разворачиваясь и догоняя Сальери. Схватив его за рукав, резко, чуть не до хруста ткани, поворачивает к себе, не упуская секунды взглянуть в глаза, испуганные до готовых появиться слез, глаза.       Антонио в ужасе впивается пальцами в руку Вольфганга, надеясь, что тот благоразумно отпустит его сейчас же.       — В-вольфганг…       Дрожь рук Антонио передается даже вампиру, и тот чуть отпускает его. Уловив мимолетное движение, как итальянец собрался бежать прочь, гений вновь хватает его — за обе руки.       — Антонио, я больше никогда не причиню тебе вреда… — успокаивающе шепчет он. Мир вокруг становится не важен, и даже то, что за ними наблюдает другой вампир — Амадеус не замечает, стараясь добиться лишь одного: исчезновения ужаса в глазах возлюбленного. Моцарт аккуратно отвёл пышное кружево манжетов и нежно коснулся пальцами запястья Антонио. Новых шрамов не было. — Не бойся меня. Я всего лишь усталый грустный вампир. Но ты всё еще дрожишь… А я так хочу смотреть на тебя, хочу видеть улыбку на твоих губах, хочу вновь коснуться их поцелуем… Но ты не позволишь мне.       И полминуты кажутся Моцарту мгновением, когда Антонио не рушит повисшее молчание — прильнув губами к губам вампира, Сальери позволяет тому кусать. Вольфганг опьяняется кровью, не желая в ближайшие мгновения, минуты, часы, разрывать поцелуй. Приходится смириться с этим, только когда Антонио отстраняется. На лицо Сальери не падает свет из окон празднества, но вампир превосходно видит, как человек не сожалеет ни о чём. Моцарту становится немного легче существовать на этом свете. Он заходится смехом счастья, внезапно нахлынувшего столь сильно спустя долгое время.       Сальери улыбается, продолжая не отнимать запястий из цепких рук вампира. Страх стал чем-то привычным, Антонио принял его как должное, находясь рядом с кровопийцей.       — Между моими желаниями и реальностью пропасть, — шепчет Антонио, доверчиво-умиротворённо закрыв глаза.       — Я исполнил хоть одно из твоих желаний?       — Нет, и никогда не исполнишь, — зачем-то честно отвечает он.       Сальери почувствовал, как пальцы Вольфганга неприятно впились в запястья. Тут же открыв глаза, человек старательно пытался побороть желание вновь направиться на бал. «Нельзя было злить вампира, как и прежде, как всегда, Нельзя, нельзя, нельзя, Боже…»       Глаза Моцарта были красными, и это наводило звериный страх на человеческое естество. Антонио давно пытался справиться с осознанными эмоциями, но этот ужас тёк по венам, бродил под кожей и ослеплял, давая волю фантазии в кошмарных снах.       Капельмейстер не знал, что сейчас таким образом Моцарт высматривает вампира неподалёку. Он наконец-то его заметил и понял безвыходность ситуации. Чужой вампир не пожалеет убить их обоих, как только они окажутся в пустынном месте — пока ещё рядом виднелись люди.       «Что же делать…» — паниковал в мыслях Амадеус. Он знал, что несчастье может настигнуть их в любой момент, но до последнего верил всей своей вампирской душой, что их с Антонио это минует. «Сразиться с этим вампиром? Хорошо, предположим, я мог бы рискнуть заставить его замолчать навсегда. Но если он не один тут поблизости, если о моём Сальери знает уже весь город? Справившись с одним врагом, мне не устоять перед несколькими. Эти варианты ужасно глупы. И бежать смысла нет…»       — Маэстро, прогуляемся? — невинно наклонив голову в сторону, Вольфганг моргает, и глаза приобретают нормальный для человека карий оттенок с сияющей решимостью, свойственной именно Моцарту. Не вампиру.       Антонио не отвечает, лишь отчаянно переводит взгляд в сторону тёмного, как бездна, фруктового сада рядом с домом, у которого они стоят, беззвучно спрашивая: «Туда?». Восторженно улыбнувшись тому, как человек прочитал его мысли, Моцарт покрепче перехватывает руку любимого, теперь уже не обеими руками, а одной, и уверенно направляется в сад ночного мрака. Сальери шагает по сухой земле, не чувствуя ног. Сердце стучит так, будто хочет выпрыгнуть из тела ещё до начала… Антонио знает, что пригласить его могли только на смерть. Он на секунду сжимает руку вампира, но вскоре отпускает и покорно идёт.       «Я же сам готов был умереть когда-то, может быть, даже слишком часто, чем «когда-то», но мне удалось смириться с мыслью о смерти только однажды. Нужно лишь успокоиться, возрадоваться, что это наконец кончится… Я не хочу задаваться вопросом, зачем вампир делает это, и я не хочу вновь поддаваться искушению разделять его на вампира и Вольфганга Моцарта… Поэтому я лишь молча последую за любимым гением музыки, который, надеюсь, наконец-то решит прервать мои страдания, а не продолжит мучительно пить. Я ведь уже почти полюбил жизнь с воспоминаниями о жизнерадостном сияющим гении и чистой гармонии в его творениях…»       Остановившись среди изогнутых вишневых деревьев, Амадеус невзначай оглядывается. Нужный ему зритель наблюдает. Сальери в ожидании затаил дыхание. Рука Вольфганга нежно коснулась его шеи, после Сальери оказался в объятиях. Меж делом Моцарт задержал руку у сердца человека, но совсем ненадолго. Антонио не разгадал смысл этих действий. Вампир узнавал скорость крови в сосудах. Прокусив сонную артерию, ошибка будет стоить жизни, а это именно то, что Моцарт себе не простит никогда.       Антонио надеялся до самого последнего мгновения, что Моцарт действительно решил прогуляться, а не кусать. Шею пронзила резкая огненная боль; Антонио невольно вздрогнул всем телом, отвыкнув от этого кошмара. Он закусил губу, чтобы не вскрикнуть, издав только тихое протяжное шипение. Моцарт менее заметно вздрогнул вместе с любимым, но и не думал прекращать.       К счастью, Антонио не пытался сопротивляться, и это давало возможность нанести точный укус, не ранив сильнее нужного. Капельмейстер помнил, что никогда ещё сопротивление вампиру не помогало — Амадеус уверил его в этом тогда и до настоящего времени.       — Раз мне осталось недолго, я должен сказать, чтобы не было утаено. Вольфганг… Всё это время я не забывал о тебе ни на день. О тебе-музыканте, о том, какую музыку ты создаёшь… на реке крови, что выпиваешь за время жизни. Но сейчас мне всё равно, только бы это не продолжалось более ни дня. Музыка, которую я слышал на балу, несомненно, это твой почерк… Я убедился, она стоит смертей, она имеет в себе твоё естество, твою любовь и твою кошмарность…       «Прекрати, прекрати, прекрати! Сальери, прошу!» — хотелось крикнуть Моцарту, чтобы хоть немного облегчить боль от предсмертной речи Антонио, но хитрый спектакль должен был быть доведен до конца, иначе нет смысла в том ужасе, который он делает вновь. И всё же Вольфганг уже плакал, не в силах смириться с тем, что делает сейчас.       Всё это время Моцарт волновался не поймать момент, как Сальери потеряет сознание. Но сейчас руки Сальери, ранее вцепившиеся в его камзол, ослабели. Вольфганг тут же принялся зализывать рану, что создал сам — вампиры могут залечить то, что натворили сами, да и не только... И кусать можно было бессчётное количество раз, это же так вкусно… Амадеус медленно опустился на землю, обнимая человека. Он дышал, хоть это и было почти незаметно. Моцарт чуть оцарапал кожу клыками, рядом с настоящим укусом, и наконец взглянул в сторону зрителя.       — Довольны?       — Это было красиво. Только при виде меня, свидетеля ваших неправильных чувств, вы решились, или медлили просто так? — Вампир стал медленно выходить из дали деревьев.       — Я не медлил, а поступал, как считаю нужным. Можете разнести весточку, что любовь Вольфганга Моцарта мертва от его же клыков…       — Герр Моцарт… — Остановился зритель рядом с телом. То освещённо лежало под луной, но и без неё вампир чувствовал, что человек не мертв, и видел, что грудь вздымается от дыхания. — Вы не убили его. Позвольте, я помогу вам… — улыбнувшись, прошептал вампир и уже наклонился к Сальери.       По рукам Моцарта прошлись мурашки, а в голове так и звенел звук разбитого стекла проваленной затеи.       — Не приближайтесь к нему! — воскликнул композитор и заслонил Антонио. Почувствовав, что тот не расстался с привычкой носить нож в камзоле, Вольфганг без раздумий достал его и поднёс к шее пока ещё выигрывающего зрителя. — Вы будете молчать, иначе я убью вас!       — Убьёте меня, так по его душу, и вашу в придачу, придут другие вампиры! Вам стоит подумать дваж… — хрип прерывает речь. Амадеус понимает, что договориться не выйдет, и окровляет тому шею. Не это смерть вампира, поэтому далее следует пронзить сердце и отделить его от тела.       Моцарт делает так первый раз, но точно — привычка с детства умело копировать действия отца помогает вновь, как с музыкой, так всю жизнь. Вздыхает. Теперь точно всё. Они с Сальери покинут это место живыми. Нужно бежать в другой город. Но сначала отдых его любимому.

***

      Капельмейстер открывает глаза и видит только темноту. Сначала понимание, как он сюда попал и зачем, что предшествовало этому, не приходит. Он лежит на мягкой, но не сильно пышной кровати, окно в комнате если и есть, то закрыто — пахнет древесиной, холодным глиняным кирпичом и чернилами. Зрение привыкает к темноте, он видит очертания мебели в маленькой комнатке, но луна за облаками светит слишком тускло для того, чтобы осмотреться. Сальери это и не нужно, он уже как минуту понимает, кто лежит рядом с ним на кровати, обнимая. Отдаленно хочется высвободиться и покинуть логово любимого вампира, но Антонио уже настолько безразлично, что с ним будет, что действие остаётся только в сонных мыслях. Дремавший до первого движения Сальери Вольфганг видит, что человек очнулся, но молчит, притворяясь спящим и наслаждаясь до последнего, пока судьба позволяет находиться рядом с Антонио. Тишина затягивается, а Антонио размышляет, как бы в незнакомом доме найти хотя бы минимальный источник света и утолить жажду. На восстановление крови организм потратил очень много; облизнув пересохшие губы, человек решает пойти на поиски. Моцарт отпускает его, но садится на кровати, мягко касаясь рукой спины человека.       — Я знаю, что ты не простишь меня теперь уже никогда, Антонио…       Даже понимая, что пробуждения вампира было не избежать, Сальери в волнении сжимает край одеяла и вновь присаживается на кровать.       «Побег изначально не мог удаться… Прощение? О чём он только думает?!»       — Прощу. Принеси мне воды, — без излишков говорит Антонио.       Моцарт чудом справляется с удивлением и бежит на свою кухонку. По возвращению его встречает необычайной красоты картина. Видя в темноте комнату и лёгкий свет из окна, Вольфганг с замиранием сердца смотрит на Антонио, мирно сидящего на подоконнике. Таким спокойным и безмятежным Моцарт его не видел никогда. Тихо приблизившись к любимому, вампир отдал чашку воды, — Сальери нарочно сидел у света, чтобы видеть комнату от сияния луны. Тучи светлели.       — Я спасал нас от другого вампира, — начал объяснять Моцарт, пока человек пил. — Но не удалось всё сделать хитростью. Я очень сожалею, что вновь ранил тебя, я не успел вовремя принять правила игры на выживание. О тебе уже знают, тебе нужно скорее покинуть этот город…       — Молчи… — прошептал Антонио, нежно приложив пальцы к щеке вампира. — Я так устал… Мне всё равно, что будет после. Я останусь с тобой, до момента, пока однажды я не умру обескровленным. Звучит очень сладко для тебя, Вольфганг, не правда ли? — Улыбнулся человек.       Моцарт даже не облизнулся, непонимая, смотря на Сальери широко распахнутыми глазами.       — Ты… ты говоришь какую-то глупость! — наконец произнёс Амадеус. — Я понял свои ошибки, я правда исправлюсь и больше не трону тебя, я лишь хочу видеть, как ты жив и счастлив… Позволь мне третий шанс… Позволь быть далеко, но знать, что у тебя прекрасная жизнь где-то, позволь мне это вновь!       Сальери выпил ещё одну чашку воды, заботливо наполненную.       — Моё главное желание заключалось в том, чтобы ты не был вампиром, Вольфганг… Но это в прошлом. Теперь мне уже не важно, как твой вампиризм сказывается на мне. Я смирился и принимаю свою участь. — Человек развёл руками в стороны, встав с подоконника на пол. — Пей мою кровь, пусть я умру в один из таких разов… Нам никогда не быть счастливыми вдвоём, но я уже всё решил. Я буду рядом с тобой, Вольфганг, вампир… А ты поступай, как хочешь… Главное, продолжай быть тем светом, адским пламенем и творцом музыки. В будущем она приобретёт ещё большую значимость, чем сейчас. Я в этом не сомневался с момента, как первый раз услышал твою оперу. Прости, что сказал это спустя столько времени. Иногда признать что-то прекрасное вслух намного труднее, чем думать об этом каждый вечер.       Амадеус крепко обнял Антонио, который ответил ему тем же.       «Оставив в живых я убил моего Антонио… Но… Я подарю ему лучшую жизнь, которую он выбрал из-за моих ошибок, и, быть может, наш финал будет иной: жить до смерти».