***
С чего бы начать? Я, Эдгар Рхед - юноша двадцати пяти годов - был человеком простым, ничем не привлекающим и ничем не зазывающим. Выживал себе припеваючи в этом убогом мире насилия и жестокости, соблюдая все его грязные правила. Спросите, о чём я? Ну, почти каждый аморальный человек свободно делал тут, что хотел. Желал, вот, он трахнуть кого-нибудь, так просто выходил на улицу и совершал то, о чём думал. Никто не препятствовал. Всё довольно просто, не правда ли? Также и с другими вещами. Например, наркотики. Это являлось чем-то легальным, наравне с алкоголем и табаком, поэтому каждый четвертый мог быть наркоманом. Обычная вещь, как и всё остальное. Законом ничего практически не было запрещено, кроме особо тяжких, по мнению нашего мира, да и в особенности нашего государства. Давали такие ничтожные сроки, что смеяться хотелось от абсурдности. Судья будто бы не правосудие вершил, а оценки в школе выставлял ученикам. Кому два, кому три, а кому-то даже все пять. Смешно. И я, и моя семья, и моё окружение - все люди, которые хоть как-то контактировали со мной, являлись единицами этого больного социума. Показывать свои чувства и эмоции - болезнь, подобна чуме, а проявлять доброту и сострадание тем более. Все делали вид, что у них всё прекрасно, давя друг друга, словно крысы, ради денег или власти. Друзья - связи, а возлюбленный - холст, который чаще всего очень трагично окрашивался в тяжёлый, вязкий красный. Родной тебе человек родным и не являлся вовсе, а все остальные уж и подавно. Каждый был сам за себя. Знаете, вот, это подразделение на "своих" и "чужих"? Так вот, если ты не хотел получить нож в спину (и в прямом, и в переносном значении), надо было относиться ко всем, как к "чужим", нагло льстя и умело изворачиваясь. Лицемерие являлось чем-то нормальным в нашем мире, в какой-то момент стало даже частью нас самих. Без фальша было очень сложно жить... Особенно добродушным личностям. Да-да. Имелись и исключения: люди не от мира всего. Отзывчивые и улыбчивые гады... Всегда были милы с тобой и искренне вежливы, могли бескорыстно помочь... а ещё умели созидать. Они назывались у нас "душевнобольными" или "сумасшедшими", лишь из-за их пугающей, на самом деле, честности и светлости. Эти люди не боялись чужой ненависти, показывали себя настоящих и старались сеять в гнилых зверей нравственность, живя по божьим законам. Им было всё равно на жестокость озлобленных окружающих. Встретилось мне таких настоящих исключений всего два за всю бренную жизнь. Моя смиренная матушка, сущий ангел, излучала доброту. Общество не понимало её, а она почему-то оправдывала глупых бездуховных людишек и хоть неохотно, но жила по его правилам. Это было непостижимо моему уму. — Они просто запутались, — всегда говорила мама, если мне удосуживалось рассказать ей про увиденные случаи. — Вот увидишь, все они поймут, как же сильно ошибаются и прекратят творить зло. Я на это лишь послушно кивал, но не верил. Всех всё устраивало. Кому это надо? Матушка утверждала, что я один из немногих людей, который может изменить мир, принести святой свет и пролить его на остальных. Почему? Эм... Ну... Она верила, что человек, имеющий истинного, тот самый Иисус, который упал с небес, чтобы помочь глупым людям наконец-то осознать чудовищность своих деяний и избавиться от грехов Я, по мнению матушки, должен был перенаправить "запутавшихся". А я... Нуу... Я был тем самым, кто родился с меткой, а не приобрёл её в ходе жизни. Вааау, чудо из чудес. Какая удача! Спасибо, жизнь, только вот я не просил. Истинные являлись редкостью, однако не такой как "душевнобольные" люди, ведь вторых было намного сложнее повстречать, чем первых. Матушка на все мои вопросы про родственную душу всегда отвечала, что то, данное мне богом, самое тёплое на свете. Настолько оно родное, что даже наравне с родителями и родственниками не стояло. Почему? Души связанных людей всегда стремятся друг другу в любой промежуток времени и в любой жизни. Один раз встретившись, они уже никогда не расстанутся, поэтому если у тебя нет истинного, то, возможно, в следующий жизни ты приобретёшь его. Однако... как повезёт. В мире семь миллиардов человек, а лишь один из них твой. Не странно ли? Бредни сумасшедшей, ей-богу. Единственное, что я знал про собственного истинного так это то, что он был явно старше меня, и практически всегда доставлял мне проблемы. Как? Из-за того, что метка у нас находилась на груди, мы оба лишались воздуха (как я думал на тот момент, он же, оказывается, не мучился вовсе). А почему мы задыхались? Явно, либо одного из нас пытались убить, либо один из нас вступал связь с другим человеком. В романтическую или сексуальную - неважно, но душило знатно. И такие припадки у меня были часто, заставляя убиваться. Матушка же на это лишь разводила руки и говорила: — Так бог велел. Если честно, срать я на этого бога хотел. И на неё тоже. Чем взрослее я становился, тем сильнее меня эта тупая женщина раздражала своими припизднутыми причудами. Она была будто религиозным фанатиком, если честно. Мне хотелось иногда убить её, однако я всегда отдергивал себя. Я не та единица общества. Я другой. И всегда им был. Не от мира всего, прямо как матушка, просто воспитан по-другому... как и это отребье, с которым мне приходилось равняться. Больные люди. Но я искренне любил матушку и всеми силами пытался заботиться об этой женщине, о её больном и тухнувшем теле, о уже поехавшим рассудке, хотя выходило просто ужасно. Если я не хамил, то значит делал что-то другое. Один раз, например, я ударил её. — Ты прямо как отец, — прилетело от неё тогда в мой адрес, — даже взгляд такой же. После этого я канул в небытие и не знал, что делать. Отец являлся военным, всегда решал вопросы насилием, поэтому это сравнение сильно пошатнуло меня. Хотелось раствориться и не появляться больше ей на глаза. Мне было очень стыдно перед матушкой. Только слабый бьёт. Только слабый человек пытается скрыть свою уязвимость под грудой физической силы, хотя у меня даже её не имелось. Я был такой же дохлый и худощавый, как мать, и переносил все болезни очень трудно. Видимо, поэтому я подвергался этим проклятым удушениям. Зачем я ударил её? Этот вопрос долго преследовал меня и корил, и тогда я начал понимать, что и вправду отличаюсь от других. Я был слишком совестливым по меркам этого мира. Грех, тогда совершённый мной, высасывал из меня все жизненные силы. Так ещё эти приступы доводили меня до белого каления. Я ненавидел своего истинного из-за этого, но это неважно. Матушке становилось всё хуже и хуже с каждым днём, и я не знал, что делать. Мне оставалось лишь реветь из-за собственной беспомощности и никчёмности, а она... Она улыбалась так тепло и непринужденно, будто бы думала, что смерть обойдет её стороной. Но этого не произошло. Матушка скончалась ближе к моему шестнадцатилетию, оставив меня одного в этом большом и жестоком мире. В ту пору я сразу впал в дичайшие отчаяние и уныние. Было огромное желание покончить с собой. — Хорошие люди рано уходят из жизни, — запомнил я тогда её слова, — и я надеюсь, что ты успеешь выполнить свою миссию. Боже, она звучала так правдоподобно, что мне и вправду хотелось верить ей. Мне хотелось верить, что я особенный. Через день после смерти матушки объявился отец, которому, видимо, сообщили об этом (дом, в котором мы жили, принадлежал и ему тоже), и принялся заниматься похоронами. Я же... Я настолько был погружен в себя, что даже не обращал на него внимания. Окружающие звуки превратились для меня в белый шум на фоне. Я даже не осознавал, кто со мной разговаривает и кто пытается у меня что-то узнать. Однако после похорон меня отпустило, и отец наконец привлёк моё внимание. Я был крайне удивлен, увидев его, что уж говорить о нём самом. Он преобразился, но та злоба и греховность всё ещё таилась в его теле. Это чувствовалось мной. Отец рассказал мне всё, что с ним происходило за эти несколько лет, пока мы были брошены. Он был настолько искренним, что я проникся. Ему было очень жаль, что военная сфера, за предательство которой его лишили глаза, оказалась важнее, что вернулся слишком поздно, что бросил нас и что так по-свински себя вёл. Отец желал исправить все ошибки прошлого и стрался меняться. Он хотел помочь мне. И я согласился на его помощь, что удивительно. Доверия его персона вызывала больше, чем покойная добродушная матушка. Возможно, это было из-за его ясности и раскаяния? Не знаю. Как минимум, сумасшедшим отец не являлся, в отличие от неё, вот только всё равно была одна загвоздка. Её нелепица доставляла мне спокойствие и защиту, чем само его присутствие в моей жизни. Оно, наоборот, как-то пугало. Однако отец и вправду сильно изменился. Новый он начал очень сильно походить на матушку, и с чем это было связано, я так и не понял, наверное, в силу своего юного возраста. Вообще, чем старше и осознаннее становился я, тем чаще мне попадались такие "душевнобольные" люди, которые хотели поменять строй нашего мира. Наверное, всё больше людей начали понимать, что продолжать жить по принципу: "убей или будешь убит" - неправильно и несуразно. Однако осознать не равно исправить, именно поэтому я считал их всё ещё больными ублюдками. Они продолжали творить и сеять зло, только вот уже с душащим внутри угрызением совести, прямо как я. Они не были настоящими, как моя матушка. После девятого я ушёл из школы и поступил в юридический колледж. Всё это делалось мной лишь из-за наставлений отца, поскольку самому мне ничего не хотелось. Просто не знал, чего хотел. Просто плыл по течению. В двадцать лет я уже получил образование и имел профессию, однако это практически не пригодилось. Разочарование настигло меня, ведь где моя персона оказалась нужна, так это в какой-нибудь забегаловке или в круглосуточном магазине. Официантом и кассиром. Отвратительно. И мне ничего не оставалось, как работать и смотреть на эту всю людскую грязь. И задыхаться я стал больше. И нет, виноват уже в этом был я, пытаясь найти кого-нибудь себе. Ничего толкового так и не вышло, однако это принесло больше пользы, чем вреда. Я научился контролировать приступы. Из-за этого умения мне стало намного легче выживать в этом мире... Мне, в конце концов, стало намного легче дышать. Ближе к двадцати трём отец начал вести себя предельно странно, и это очень напоминало мне времена, когда матушка была жива. Когда она также лихорадочно бродила и несла какую-то несусветную чушь. Он говорил про какую-то секретную организацию, точки которой есть в каждом городе. Она помогла отцу в трудную минуту. Предприятие, что ли. Не помню, по правде говоря, но это стало ключевым моим первым поворотом в жизни. Я внимательно вникал во всё, что рассказывал родной человек и, что удивительно, верил на слово. В каждом городе имелась какая-то немаленькая группа людей, которые, как он говорил, "святые". Они готовились совершить государственный переворот или, как минимум, желали это сделать, чтобы что? Чтобы свергнуть нынешнюю власть, встав на их место. По словам отца, эта организация была обязана "просветлить грешников". И мне стало интересно, так ли это. Возможно, это снова небылица? Или просто обычная сказка? Если эта организация существует, то почему уже не прибегнула к плану? И как, чёрт возьми, отец наткнулся на неё? Год я потратил, чтобы найти хоть какую-нибудь информацию, однако всё было бестолку, и я сдался. Зачем искать того, чего не существует? Правильно, незачем. Однако я снова крупно ошибался. Она сама нашла меня и, если быть честным, не только она. Мне встретился второй в моей жизни исключительный человек. Это был он... Человек с такой же меткой на груди. На самом-то деле, я думал, что не встречу его в этой жизни. Как минимум, надеялся на это. Мне не хотелось страдать, поскольку я знал, что обязательно влюблюсь, и это повлечёт за собой кучу проблем. Знаете, поддерживать любовь так утомительно и трудно, а если учесть законы нашего мира, то тем более. Моим истинным оказался парень, как мне тогда показалось, поскольку разницы в возрасте я не чувствовал. Мне даже думалось, что он ровесник, но вспоминая те припадки в лет десять, я напоминал себе, что это не так. Это был явно мудрый человек. Юным и неопытным я бы его уж точно не назвал. Встретились мы с ним случайно. Он был бродячим чудом, никак иначе. Занимался музыкой, рисованием и даже писательством. Творил то, что давно было отвергнуто обществом. И я находился в крайнем изумлении, когда узнал, что такой удивительный человек живёт на улицах города, побираясь. Я был просто шокирован, что этот бездомный человечнее всех живых на этой паршивой планете. И как его ещё не убили? Он разнился всем. Говорил красиво, грубость и резкость в его жестах не наблюдалось, наоборот, можно было заметить завораживающую плавность и лёгкость движений, которые убаюкивали и успокаивали меня, ах, а его внешность! Его пепельно-розовые короткие волосы, его серые, как тучи, глаза и красовавшаяся татуировка кошки на руке. Он так сильно выбивался из толпы, что его нельзя было ни с кем спутать. Всё было в новинку. И чужое имя тоже. Сэнди. Так он назвался. Довольно просто и невульгарно. Несмотря на всю цветовую гамму, образ казался мне каким-то тусклым, будто бы Сэнди намеренно пытался не привлекать внимание собственной внешностью кого-то, выставляя всё наоборот. Однако мне было всё равно. Этот человек - мой истинный, и это являлось самым важным для меня фактом. Весь остальной мир мог пойти нахуй, я разрешал. Но, видимо, ему было плевать на моё разрешение, поскольку в это же время я повстречал ещё одну персону. Рыжую и хитрую, словно лисица, но я бы так не сказал. Шакал он, а не лиса, самый настоящий шакал. Грифф, человек в возрасте, утянул меня в своё болото. Он, как выражался, увидел во мне что-то, что может изменить мир, поэтому я был обязан пойти работать на него. И тогда мне казалось это шуткой. Я? Вы обращаетесь ко мне? К кассиру продуктового магазина? Время видели? Уже полночь. Подождите... Вы точно серьёзно? Ладно. Я поверил ему. А что мне оставалось делать? Бедность очень сильно била по мне, как и по Сэнди. Да, если бы я знал, чем это всё закончится, остался бы на жопе ровно и не высовывался, но... Мне, как человеку простому, нужны были деньги, а Грифф именно это и предлагал. Ничего более. Деньги и компания Сэнди, думал я на тот момент, однако как же сильно ошибался, стоило мне поселить его к себе в съёмную квартиру. Наши отношения тут же начали портиться, и, что удивительно... Я был виноват в этом, а если учитывать мою новую работу, которую мне приходилось скрывать, отношения между нами становились всё хуже и хуже. Всё-таки не может грешник, который пытается стать божеством, жить со святым. Неправильно это.***
— Хей-хей, я зайду? — высовывается из приоткрытой двери белокурая голова. Она отрывает меня от мыслей и приводит в ясность. — Эм, да? — нерешительно отвечаю я. Эта начальница. Единственная женщина в этом здании, которая добилась высот, если учесть процветающее неравенство. Колетт Минчи, майор по званию. Шпыняет всех рядовых и сержантов, в том числе и меня, однако всегда мила и вежлива. Мне казалось, что женщины на таких должностях очень истеричны, высокомерны и властолюбивы, но она какая-то другая. Мягкая, что ли? Или не все женщины странные суки? Вообще, для меня было потрясением то, что эта подпольная организация просто кривое отражение министерства внутренних дел. Также служат, также отдают честь, только вот они совсем другие. К ним приходят люди с такой мелочью по типу домашнего насилия, и они решают её. Всеми силами помогают и поддерживают жертву. Так странно, если честно. Это проблема? Тогда почему моей матери никто не помог? Колетт, как начальница, всегда очень сильно смущала меня своей манерой общения. Она выше по званию, а разговаривает с нами, как с обычными людьми, без каких-либо предрассудков. И то, что сейчас женщина спрашивала у меня разрешения на вход, снова вгоняло меня в лёгкий ступор. — Вот и славно, — смеётся Колетт. — Как тебе эти две недели непонятной деятельности? — А... Нормально? Она хихикает и заходит в кабинет. Из-за нехватки кадров эта комнатушка была пока занята только мной. — Знаешь, я к тебе не просто так зашла, — оповещает Колетт, — у нас, так сказать, у "Серафимов", именно в нашем штабе, была некая традиция, но продержалась она недолго... Она делает заминку и подходит к столу, аккуратно кладя какую-то папку с документами передо мной. — Чуть больше года назад у нас пропал сотрудник, довольно важный, — добродушно продолжает Колетт, открывая папку, — я давала это дело всем новеньким, которые не были глупыми, однако перестала это делать, поскольку всё зашло в тупик... Я вопросительно смотрю на неё, внимательно слушая. — Нам очень нужно найти его. Живым или мёртвым - неважно, — всё так же кротко поизносит Колетт. — Мы возобновили расследование. Ты один из немногих, кто имеет тут образование, в особенности юридическое, поэтому прошу... — Нет, — я бесцеремонно прерываю чужую речь. — У меня нет опыта. Это не ко мне. К тому же у меня даже не высшее. — У нас не хватает людей, поэтому я обращаюсь к тебе, — настырно продолжает Колетт, миловидно улыбаясь и подталкивая дело. — Тебе заплатят, если ты согласишься, конечно. К тому же я буду помогать. Мне лично доводилось работать с этим человеком, и его пропажа ударила не только по нам, но и по плану действий. Мы не можем сдвинуться с места, поскольку боимся, что правительство уже осведомлено о нас. Нам всем кажется, что этот инцидент является неким похищением, поэтому мы должны уже наконец решить с этим хоть что-нибудь. Ты парень толковый, почему нет? К тому же если ты проявишь себя, то можешь попрощаться со званием рядового. Грифф часто не учитывает стаж работы. Серьёзно? Между нами виснет молчание. Колетт прожигает меня взглядом, на что я отвечаю тем же, но не выдерживаю и сдаюсь, отводя собственный взгляд в сторону. Она как-то странно воздействовала на мою персону. Под пристальным взором Колетт приходится взять открытую для меня папку. Передо мной сразу же предстаёт страничка с донельзя убитым парнем на фотографиях и с его же личной информацией. «Эйден Тафт; мужчина; рождён седьмого января тысяча девятьсот восемьдесят шестого года; место рождение: страна n, город n; прописка: город n, улица n, дом n; семейное положение: бракосочетание/ния не производилось/лись; номер телефона: +xxxxxxxxxxx; военное положение: служил; дата регистрации документа: nn.nn.nn.Половина информации больше недействительна и/или недостоверна.
В последний раз был замечен в областном аэропорту 19.05.2020г, а после бесследно исчез. Сотрудники утверждают, что не видели мужчину. Какая-либо информация от родственников отсутствует. Любая техника отслеживания была сразу же устранена и обнаружена вблизи аэропорта. Пробить пропавшего по базе данных не удалось, вся информация пропала в течение 48 часов. Дом по прибытии следствия "Серафимов" находился в жутком беспорядке. Предполагается вмешательство государственных организаций в связи со знаниями Эйдена. Считается погибшим, поскольку из всех списков учреждений был вынесен и более не замечен. Тело в моргах не обнаружено». И две фотографии. Одна из паспорта, а другая с места пропажи. Почему-то одна... однако если учесть, что это не городской аэропорт, то можно предположить неисправность большинство камер. Но это так, забегаю вперёд. — Извиняюсь, но кого искать? — прямолинейно спрашиваю я. — Он погиб. — Ты тоже так считаешь... — в чужих глазах проскальзывает какая-то обида, но мягкая улыбка всё ещё не сходит с лица. — Это не доказано. — Как и то, что он жив, — продолжаю гнуть свою палку, — или есть что-то ещё? — Совсем недавно было обнаружено его свидетельство о рождении, разорванное в клочья возле нашего штаба с меткой "Церберов", и именно поэтому мы возобновили расследование. Точно. Возобновили. Если честно, всё это кажется мне каким-то бредом. Мне? Она обращается ко мне? Пожалуйста, не надо. — Ну, так что? — снова отвлекает меня от мыслей Колетт. Она кидает на меня чудаковатый взгляд, который пробегается по мне снизу вверх.***
Зайдя в квартиру, я сразу же измученно вздыхаю. Во-первых, Сэнди снова провёл целый день дома, ничего не делая. Во-вторых, он снова жёг благовония, а значит медитировал. А значит точно ничего не делал. Честно вам сказать? Меня просто бесила его непринуждённость и беззаботность, будто бы он тут единственный, кто не видел того ужаса жизни, который пришлось лицезреть мне. Так ещё и живёт в своё удовольствие и не парится. Как так вообще можно? На звук моего прихода и бряканья ключей в коридор сразу же выползает эта обкуренная амёба, одетая в мои вещи. Сонная и радостная, что не скажешь про меня. — Привет, — слышится чужой ласковый голос. Я никак на это не отвечаю, игнорирую. Мне не хочется сейчас разговаривать с ним. — Что-то слу... — Нет, — тут же резко перебиваю я Сэнди. — Я могу... — Н-е-т, — уже более грубо повторяю я, не давая договорить ему. Я удаляюсь на кухню, однако Сэнди явно не хочет бросать диалог и следует за мной. — Так не пойдёт, Эдгар, — серьёзно и уже холодно произносит он, настигая меня. Я визуально продолжаю игнорировать его. У меня нет желания его видеть, а он будто бы назло пытается привлечь моё внимание. Оно так важно? — А как пойдёт? — начинаю рычать я, сосредоточено набирая воду в чайник. — Сидеть целыми днями дома и нихуя не делать? — Вообще-то у меня есть работа, и она более прибыльна, чем твоя. — Ох, да, как же это у меня из головы вылетело, — закончив возню и поставив чайник на плиту, я театрально хватаюсь за голову и изображаю ужас. — Фриланс же всегда будет актуален, как и творчество, только вот... И я наконец-то поворачиваюсь к Сэнди лицом, уделяя ему долгожданное внимание, после чего складываю руки на груди. Моё лицо тут же приобретает безразличный вид. Явный холод веет от меня. Я принимаюсь смотреть на Сэнди сверху вниз. Однако мой надменный взгляд никак не ломает его. Как же бесит. — Такая вещь, как искусство, бессмысленна и нестабильна. Ты это прекрасно знаешь. Он смиренно молчит и также прожигает во мне дыру. Я же знаю, что наши мнения тут разнятся, но специально продолжаю идти на конфликт. Зачем? Мне неизвестно... — Даже ты в глубине души так считаешь. Тебе напомнить, что ты рисуешь? — Хороший художник должен уметь воссоздавать то, что есть сущее нашего бытья. — То есть порно для тебя это что-то высокое и важное? — А почему нет? — вдруг огрызается Сэнди. — Я рисую это не для себя, а для людей, которые мне платят за это. Для них это и есть что-то важное и высокое. Я просто посредник. — Ты понимаешь, что все твои клиенты это просто обычные извращуги? — А в чём проблема? Люди неидеальны, грех всегда был, есть и будет. Он никуда не денется. — А ты, блять, не хочешь изменить этот мир? Или тебе дальше хочется хлебать и создавать это говно? — Этот мир давно прогнил, — злобно шипит Сэнди, нелепо пародируя кота, а после как-то странно сдаётся. Враждебный тон становится мягче. — Его ничто и никто уже не спасёт, поскольку ад нельзя переделать в рай, как и рай нельзя переделать в ад, поэтому мне остаётся лишь жить по правилам. Я не творец, собственно, как ты, и не мне решать наши и чужие судьбы. — Ты мыслишь узколобо, — раздражённо фыркаю я. — Я мыслю рационально, а не живу несбыточными мечтами, как ребёнок. И это высказывание вызывает у меня возмущение. Чувсвуется детская обида. Я всплёскиваю руками и свожу брови к переносице. Это Сэнди меня имел в виду? А сам-то? Сам ты какой? Данные вопросы остаются неозвученными, поскольку дальше настроение себе портить не хочется. Мы долго смотрим друг другу в глаза, а потом оба отводим злые взгляды в разные стороны. Он разворачивается и уходит в спальню, оставляя меня одного. И сразу же мне становится как-то зябко без него, а в душе появляется укор совести. Что за муха меня кусает в последнее время? Я прихожу сам не свой, и после мне становится лишь хуже, поскольку мы ссоримся. Однако мне всё равно. Абсолютно. Нет... Иногда мне всё-таки не плевать, но чаще всего да, мне похуй.***
Ближе к вечеру ко мне заходит один интересный персонаж. Леон Литтлфут, младший сержант, молодой и покладистый парнишка. Очень дисциплинирован и исполнителен, что блевать иногда хочется. Во всяком случае, Леон тоже казался мне каким-то мягким. Наверное, все люди тут тюфяки. — Мистер Рхед? Это вы? Я давлюсь воздухом. Как он меня назвал? — Мист.. — Да это я, но парень, пожалуйста, не зови меня так, — перебиваю его я. — Ох, я приношу свои глубочайшие извинения. Мисс Минчи просила передать вам, что не сможет уделить время из-за завала, поэтому я был прислан сюда на её замену. Оу, вот как. — Ладно, — скучающе говорю я. Леон садится на свободное место и подвигается ко мне. Начинается нудный и информативный монолог, из которого я узнаю, что пропавший мужчина являлся капитаном оперативной части и занимался на тот момент подробным изучением всех транспортных узлов в столице. "Серафимы" хотели отрезать любые ходы и выходы между городами, чтобы обездвижить правительство, однако этот инцидент с исчезновением порушил все планы, и они приостановили работу. Было принято решение, что это дело рук силового блока страны, а именно "Церберов", которые занимаются грязной работой в отличие от "Адских Гончих". Они обычно бездумно применяли физическую силу, а не юридическую. Один из примеров их работы стала Джесси Джанкер, бывшая специалистка по информационной безопасности "Серафимов". Девушка также бесследно пропала, а после её нашли убитой с выжженной меткой трёхглавого пса на спине. Как сказал Леон, она перешла им дорогу, и её работа в "Серафимах" никак не спровоцировала "Церберов". Это были личные проблемы девушки с ними. Никто ничего не подозревал. Но после пропажи Эйдена руководство "Серафимов" занервничало. Вроде следов псов не было (появились они только сейчас), однако "Церберы" являлись единственными подозреваемыми. Это серия предупреждений или частные случаи? Руководство решило, что первый ход событий более вероятен, чем второй, поэтому быстро закрыло дело, чтобы не поставить себя под угрозу. "Церберы" дали понять, что нужно залечь на дно, но одна персона была категорически против этого. Минчи протестовала, на что руководство махнуло рукой и повесило всю ответственность на неё. Дело перешло под управление Колетт. — У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счёт? — холодно интересуюсь я. Мне любопытно, что думает об этой ситуации сам Леон. — Мисс Минчи права, что это дело крайней важности, и я придерживаюсь её точки зрения. Мистер Тафт жив. Его не убили. Нас лишь пугают, и если мы начнём действовать, "Церберы" используют этого человека против нас. — Понятно. Во что я ввязался? — А что вы думаете? — У меня нет никаких мыслей, — говорю я, — у вас только один вариант событий? — Да, — озадаченно отвечает Леон. — А почему бы не рассмотреть другой исход? Не отталкиваясь от бумажек. — Но разве это правильно? Также можно запутаться ещё сильнее, — неуверенно произносит он. Я лишь на это усмехаюсь. Эта растерянность такая забавная. — Предположим, что это никак не связано с "Церберами" и вообще с правительством. Какие варианты? — Но метка на документах... — Опустим эту деталь. — Ладно, — нехотя соглашается Леон. — Однако у нас кроме государства нет недоброжелателей... — Невозможно, — хитро улыбаюсь я, — у каждого человека есть скрытый враг. Он притворяется другом, но на самом деле им не является. Разве у организаций не так? У вас есть соратники? Или может внутри вашей организации имеются такие "друзья"? Леон замирает и мрачно смотрит на меня, а мне становится лишь смешнее. — Пф, не парься, — я подпираю руками подбородок и самодовольно усмехаюсь, смотря на мальчишку, — я прикалываюсь, а ты ведёшься. Он ещё долго потом глупо и ошеломленно моргает, а после всё-таки приходит в себя. — Вы мыслите слишком грубо, — наконец отвечает Леон. — Нельзя во всех видеть врагов, особенно в союзниках. "Херувимы" не могли так поступить, как "Престолы". Нет мотивов. Боже ты мой. Зачем так всё усложнять? Я нихуя не понимаю. — Ты такой скучный, ей-богу, — я раздражённо фыркаю, — вот сколько тебе? — Восемнадцать. — Ууу, и ты прожигаешь свою молодость здесь? Полный отстой, парниш. — Будто бы вы сейчас стары, у нас разница с вами в семь лет. — Ох, я, что, понравился тебе, что ли? Или ты по приколу полез копаться в моих документах? Нарушаете личные границы, молодой человек, — ядовито надсмехаюсь я. — Да я.. Нет же.. Я... — Не парься, — снова приходится повторить мне, — я просто подтруниваю над тобой, а у тебя уже сердце в пятки ушло. Леон возмущённо смотрит на меня, задаваясь немым вопрос. — Вы отвратительны, — фыркает он и театрально дуется на меня, отворачиваясь. Во мне начинает просыпаться лютая злоба, и я бросаю на Леона взгляд полный ненависти, но стоит ему повернутся обратно, как моё лицо становится непринужденным и беззаботным. — Из-за вас мы отвлеклись от работы, — обиженно говорит Леон. — Давайте продолжим. Он же тоже такой. — Ладно, — как можно равнодушнее отвечаю я. Как все они. — Если рассматривать ваш вариант, то он довольно интересный, но мы всё-таки работаем на результат, а не гадаем. Все они лживые ублюдки, которые ждут удобного момента, чтобы поубивать друг друга. — Нам нужно выловить кого-нибудь из "Церберов", чтобы узнать о дальнейшей судьбе Тафта. Я не верю ни единому человеку здесь, что они и вправду за мир во всём мире. — Мисс Минчи всегда отказывалась от этого плана, поскольку это может привести к огласке между государственными блоками, что нам не выгодно. Ничтожное отребье. Я уверен, что правительство даже не вмешивалось в их дела. — Мистер Рхед, вы слушаете? Просто невозможно, чтобы внутри не было крыс. Я не верю. — Эдгар? Они тоже часть больного социума. — Не беспокойся, я внимательно слушаю, — наконец-то отзываюсь я. Леон измученно вздыхает. — Я хочу принести свои извинения, мне не хотелось вызывать у вас негативные эмоции. И меня мигом охватывает оцепенение. Эти чёртовые слова попадают в точку. Как он..? — Ты этого и не сделал, — огрызаюсь я, скучающе укладываясь на стол. — Надеюсь на это... — смиренно отвечает Леон.***
Как я упоминал ранее, Сэнди не только рисовал и писал, но и имел отменный музыкальный слух. Он говорил мне, что умеет играть на фортепиано и скрипке, однако из-за их отсутствия ему не представлялось возможности сыграть мне что-нибудь. Единственное на чём Сэнди мне играл так это на гитаре. Ему не составило труда её освоить, поскольку скрипка, как он выражался, намного сложнее, а принести в мой внутренний мир хаос, ему уж очень хотелось. И вот совсем недавно у нас во дворе появилось пианино. Кто-то выкинул инструмент, так ещё и поломал, однако Сэнди это не останавливало. — Выбито всего пару клавиш и помяты бока, но оно ещё может функционировать и выдавать более менее хороший звук. Именно поэтому он в последнее время сидел на улице и играл на свалке. Я был удивлен, что соседи не жалуются на этого идиота, поскольку музыка доносилась до нашей хрущевки, и по правде, не только до нашей. Сэнди вопреки отсутствующим клавишам играл недурно, и нет, это не моя субъективная оценка. Детишки, которые собирались вокруг него, тоже так считали. Можно сказать, музыкант нашёл себе достойную публику по интересам и взглядам, однако восхождение звезды мне так и не довелось лицезреть. Какой-то урод всё-таки доломал инструмент, и, как я понял, пытался "сломать" ещё и Сэнди, однако тот получил минимальные повреждения. Оттого я сейчас и обрабатываю чужое полуголое тело, сидящие на стуле и повернутое ко мне спиной. — Ауч, — недовольно шипит Сэнди и кривится. — Сиди, пожалуйста, спокойно, — устало выдыхаю я. — Моё пианино, — скулит он. — Моё прелестное пианино... Почему? Лучше бы заботился так о себе. — Это всё, что радовало меня эти солнечные и летние дни, а тут... Оно погибло! — Ты слишком драматизируешь, — я закатываю глаза, пытаясь аккуратно обработать оставшиеся раны. — Скажи спасибо, что не ты. Сэнди недовольно мотает головой, за что получает от меня подзатыльник. — Сиди спокойно. — Никто никогда не поймёт меня, — продолжает он. — Искусство - это не просто вещь, это вторая душа человека, когда ты сливаешься с тем, что создал, и обретаешь бессмертие. Но вы, злые люди, считаете искусство просто мишурой. — Ты хочешь сказать, что те твои рисунки и рассказы, которые сейчас печатаются в журналах для взрослых - твой ключ к бессмертию? — Да. Я начинаю смеяться. — Ей-богу, тебе тридцать пять, а кажется, что все пятнадцать. Сэнди недовольно фыркает. — Тебе двадцать пять, а кажется, что все пять. — Ах ты, засранец, — продолжаю беззлобно смеяться я и намеренно нажимаю на синяк. На это мне отвечают резким движением плеча, которое заставляет убрать руки от чужих ключиц. — Ой, — будто бы невзначай удивляюсь я, — прости, случайно вышло. — Конечно, — теперь как-то пусто произносит Сэнди. — Твоя тёплая рука случайно прикоснулась к моему холодному телу и случайно сделала мне больно. Он мне, конечно же, не верит. Не удивительно. Я снова касаюсь ключиц, однако уже не руками, а губами, нагло припадая к коже. — Ну я же извинился, — мои руки неосознанно спускаются вниз к чужому животу. — Или ты принимаешь извинения в другом виде? Я не могу увидеть его лицо, поскольку он повернут ко мне спиной, а, чёрт возьми, хочется, ведь любая его эмоция для меня, как глоток воздуха, очень дорога. — Эдгар, — серьёзничает Сэнди. — Ты же прекрасно понимаешь, что я тебе не дам того, чего ты сейчас хочешь. Это сразу портит всё настроение. И так всегда. Однако не настолько, чтобы показывать своё недовольство. — Ну почему ты всегда так эгоистичен к моим желаниям? — продолжаю игриво мурлыкать я. — Как минимум, потому что я асексуален. — Я знаю, но нам это не сильно мешало в самом начале, а как только мы съехались, ты стал холоднее. — У меня просто нет больше настроения баловать тебя, — грубо говорит Сэнди, — я устал от психологических качелей. Почему я должен подстраиваться под твоё настроение, а ты нет? Это бьёт по мне, и я отстраняюсь, мрачнея. — Сейчас у тебя оно хорошее, а через час на меня польется грязь, просто потому что я начал беспричинно раздражать. Он встаёт со стула и надевает верх, поскольку я закончил с обработкой, а после поворачивается ко мне. На его лице одна безжизненность и пустота. Внутри меня начинает плескаться непонятное чувство. Это обида или стыд? Или всё вместе? Я не понимаю... — Я, конечно, тоже не подарок, однако не вымещаю на тебе негатив. Сэнди не смыслит, о чём говорит. Он, видимо, не знает, что такое настоящий больной человек. Или... Я запутался. Сэнди имеет это в виду? — Почему ты говоришь про изменения, хотя сам не желаешь совершать их? — он ставит руки в бока. — А разве я должен? Почему ты сравниваешь меня с больными людьми?***
— Мисс Минчи, наконец, одобрила план о расспросе людей "Церберов"! — Вааау, супер, — безучастно отвечаю я, — скажи-ка, когда ты успел переехать ко мне? — Это неважно, — весело отзывается Леон, — самое главное, что мы узнаем правду. — Разве эти "Церберы" не злые и плохие? М? Ну знаешь, — я закатываю глаза, — как мы будем с ними разговаривать? — Деньги - ключ ко всем дверям. — Вот как. Ясно. — В крайних мерах мы прибегнем к их же способам. Что? — "Церберы" это всё-таки кодовое название министерства внутренних дел и министерства обороны. Они сами дали себе такое название внутри организаций. Полиция нам неровня, а вот до военнослужащих "Серафимам" ещё далеко, однако мы ещё покажем свою силу, — гордо произносит Леон. Я оторопеваю. — Стоп, — растерянно вылетает из моих уст, — кодовые названия? Он ойкает. — У каждого министерства есть кодовые названия, но на самом деле многие из них разделяют одно название и делятся на ранги, — Леон неловко улыбается. — Я, наверное, должен был рассказать это. Мой негодующий взгляд падает на этого безответственного мальчишку. — Эм, хе-хе, три государственных блока символизируют животных оттуда и негласные имена. Собака, змея и птица. Он отводит смущённый взгляд. Похоже ему стыдно за эту оплошность. Но разве мне не наплевать? — "Церберы", "Адские Гончие" и "Химеры" относятся к силовому блоку, поэтому мы интересуемся только ими. Только они вставляют нам палки в колёса, и то делают это неосознанно. — Химера же не псовое существо, — замечаю я. — Поэтому оно не делится на ранги, поскольку это министерство по решению чрезвычайных ситуаций и их последствий. — Гончие - юстиция и... иностранные дела? — Да. Всё верно. — Боже мой, и ты во всём разбираешься? — Ага, — гордо выдает Леон, задирая нос, — а если смотреть на блок развития, то... Наш конструктивный диалог прерывает девушка, которая нагло и бесцеремонно заходит в кабинет. Спасибо ей большое, мне не хотелось слушать дальше Леона. Она выглядела довольно привлекательно. Её незамысловатые... черты лица сразу же бросились мне в глаза. — Закрой своему дружку рот, Леон, — надменно говорит девушка, смотря на нас сверху вниз, и фыркает. — Раздражает. Леон толкает меня в бок, и я перестаю заглядываться на её физическую оболочку, шипя на мальчишку. — Биби, что ты тут делаешь? — ошеломлёно спрашивает Леон. — Минчи прислала меня за вами, идиотами, — дерзко сообщает Биби. — Иногда я забываю, какой ты рассеянный, Литтлфут, кто выпросился на связь с низшими "Церберами" для расследования? — В последнее время я сам не свой, — жалобно произносит он, берясь за голову, — всё из головы вылетает. Я закатываю глаза и скрещиваю руки на груди. Как же скучно. Биби снова фыркает и начинает поправлять волосы. Её движения резкие и грубые, прямо как она сама... Интересно, как бы Биби вела себя будучи сломленной. Вся бы эта дерзость всё ещё присутствовала, или же она бы ползала, как последняя блядь, под ногами? — Мне вас долго ждать? У вас жопы к стульям прилипли? Леон устало вздыхает и встаёт, подходя к Биби, а я следом присоединяюсь, пряча руки в карманы. Мы выходим из комнатушки и начинаем медленно идти по штабу по направлению к кабинету майора. Этот унылый длинный коридор нагоняет на меня какую-то тоску. Никаких больше мыслей в голову не лезет, хотя... Интересно, чтобы на это всё сказал Сэнди? «Ох, Эдгар, ты такой герой у меня, я так хочу тебя, иди ко мне». Вот потеха. Однако я знаю, что он такого никогда бы в жизни не сказал. Сэнди, наоборот, начал бы втирать мне какую-нибудь чушь по типу: «Это опасно. Ты вообще понимаешь всю серьезность твоей работы?» Или же: «Мир неисправим, поэтому все эти люди глупцы, как и ты». Когда не надо, Сэнди всегда серьёзен и упёрт, а когда надо у него детство в жопе начинает играть. Это. Просто. Идиотизм. Я, наверное, никогда не пойму этого человека, который восхваляет эмоции и чувства людей, при этом перенося их через бумагу или звук, чтобы было понятнее. Если честно, мне бы хотелось стать таким же свободным. Но... Я же всё порчу? Да, я точно всё порчу. Со мной Сэнди становится всё молчаливее и молчаливее, и я боюсь, что такими темпами он перестанет говорить что-либо. Тогда мне придётся мириться с потерей этого сладостного голоса рядом со мной, который всегда желает мне всего наилучшего на всём белом свете, а мне кроме него ничего не нужно.***
Спустившись вниз, я шокируюсь, поскольку мне никогда не доводилось бывать здесь, на самом дне. Жизнь тут течёт тише и спокойнее как минимум, пока мне так кажется. Если вкратце, то это просто подземный пешеходный переход, только очень видоизмененный. Очень. Как нам сказал Леон, его площадь составляет примерно десять километров, что много для пешеходного перехода. Низшие "Церберы" специально переделали это заброшенное место под себя, давая благоприятные условия для банд и группировок. Они перерыли тут всё под себя, и, что удивительно, это совсем не мешает метро. Мы недолго путешествуем по центру подземки, поскольку нас грубо пинают в какой-то ответвленный блок, который походил на тот же переулок, что и наверху, и перед нами вырастает "здание". Обычная дверь в стене, если начистоту. Мы заходим, и до самого кабинета этого Ворона над нами производится надзор, а после наш отряд как-то легко выпускают прямо к нему. Видимо, они не такие злые и жестокие, как мне показалось. Возможно, "Гарпии" даже всего-навсего защищались, нападая, а потом поняли, что мы и вправду с мирными намерениями, доверились, поскольку так просто запустить непонятно кого в кабинет главаря, ещё и с сестрой в "заложниках", нужно додуматься. Нас встречает чужая спина, а после скучающий взгляд. Мы долго стоим и молчим, но Биби в итоге прерывает эту гробовую и нагнетающую тишину. — Нам нужна помощь, — серьёзно говорит она. — Кому это нам? — безразлично отвечает Ворон. — Я никого кроме тебя тут не вижу. — Не придуривайся, — грозно шипит Биби. — Я к тебе хоть раз обращалась за помощью? Юноша смотрит сквозь нас, и после опускает глаза, дотрагиваясь до каких-то бумажек на столе. Ему абсолютно всё равно? — Пожалуйста, Ворон. Это так сложно? — настырно продолжает она. Ворон лишь обречённо мотает головой и вздыхает. — Что тебе нужно? Биби облегчённо выдыхает. — Мы ищем "Церберов". — Я запрещаю тебе этого делать, — юноша тут же оживает, настраиваясь враждебно, — это очень опасно, ты это понимаешь? — Я всё прекрасно осознаю, — огрызается Биби. — Но нам нужны они. — Зачем? — рычит Ворон. — Объясни мне, зачем вам эти безжалостные служебные псы? — Мы ищем Эйдена Тафта. Слышал о таком? Я кидаю беглый взгляд на Леона, который стоит себе, как ни в чём не бывало. То есть, его не смущает, что Биби сейчас рассказывает конфиденциальную информацию незнакомцу? Что за дурость? Ворон сразу же меняется в лице и вопросительно выгибает бровь. — Тафт обращался ко мне год назад за услугами, — отвечает он. — Только вам зачем эта информация? Что? Подождите, что? — Скажите, пожалуйста, дату! — тут же горячо влезает Леон. — Вы не представляете, как нам нужен этот человек... — Заткнись, — скалится Биби и бьёт его по затылку. — Я говорю здесь. — Но Леон выше по званию, Биби, — встревает Пенни. — Значит, переговоры должен вести он. Главарь "Гарпий" на это лишь кивает. Погоны выдают Леона. — Кто вы? — интересуется Ворон. — Разрешите обратиться, — снова вмешивается Литтлфут, — я, младший сержант "Серафимов", Леон Литтлфут. Мы ищем Эйдена Тафта, бывшего капитана "Серафимов", который пропал год назад. Вы нам очень поможете, если расскажите всё, что знаете. Я вижу, что вы честный и добрый человек, поэтому умоляю вас. Последнее высказывание видно оставляет Ворона неравнодушным, поскольку он коротко кивает и садится за кресло, устало подпирая рукой голову. Этот парень снова становится каким-то безжизненным и тухлым. Леон тут же садится напротив, беря ручку и листок, и ждёт дальнейших слов. Мы в стороне наблюдаем за этой картиной. Биби, похоже, зла в отличие от меня с Пенни. Потрясение бьёт по нам. Эйден связывался с этой бандой? Зачем? — Мы необычная группировка, — начинает Ворон, — наша основная цель - защита. Наши клиенты самые разные люди не только по их характеру и поведению, но и по должности. Даже некоторые политики обращаются к нам, поскольку не доверяют собственным службам, а мы, уличные псы, никогда не предаем. За кругленькую сумму, конечно. Леон сосредоточено всё записывает. — И этот человек... Тафт тоже попросил у нас помощи, а потом испарился. Ушёл, не предупредив меня или моих людей. — Вы не помните дату? — Это был конец мая, когда он попросил у нас защиты, а в начале июня исчез. Леон кивает и принимает задумчивую позу, смотря на исписанный листок, на обратной стороне которого был маршрут от Минчи. — Спасибо вам, мистер..? — Я не люблю эти официальности. Зови меня просто Ворон, — равнодушно произносит юноша. — Я так благодарен вам. Вы нам очень помогли, — продолжает Леон. — А вы не могли бы описать, как он выглядел? — Низкий мужчина, с тёмными короткими волосами и с жёлтыми глазами. — Мгм. Спасибо. Нам более ничего не нужно. Леон встаёт. — Не беспокойтесь, — серьёзно говорит он Ворону, — нам больше не нужны "Церберы", а значит ваша сестра будет в полной безопасности. Я ручаюсь за это. Леон настолько осторожничает с ним, что меня это даже раздражает. Я думаю, что эта вежливость излишняя. Никто из них вообще недостоин её. Ворон всё ещё скучающе смотрит на мальчишку, а после снова коротко кивает. — Мы пойдём? — спрашивает Пенни у Леона, на что получает положительный ответ. — Оставите мне Биби, — просит Ворон. — Нам нужно поговорить. — Ладно, — беззаботно соглашается Леон. И мы выходим из кабинета уже без этой наглой и дерзкой Биби. Не могу описать, что вызывает у меня эта ситуация в душе. Странные чувства. Я удивлён, но как именно мне непонятно. Эта новость рушит всю версию с правительством, в которую так благополучно верили все. Я был прав? Получается так. Возможно, Тафт и вправду также перешёл дорогу "Церберам", как и Джесси, но почему он обратился к "Гарпиям", а не к собственным людям? Так ещё и не сообщил "Серафимам" о таких проблемах... И пропал. Боже ты мой, это не похищение вовсе, а самый настоящий уход! Только... какой мотив? Должны обязательно быть причины такого ухода, и, думаю, они довольно серьезные, поскольку выставить это всё как похищение, нужно уметь. Тафт хотел испариться, и у него получилось. Уверен, что кто-то из старшего или высшего начальствующего состава догадывается, но молчит. Например... та же Минчи может что-то знать. Вот почему она переубедила руководство? Какую цель Колетт преследовала? Ей нужен этот человек? Зачем? Он же самый настоящий предатель, и сейчас Тафт, наверное, совсем другой человек. — Он подстригся перед тем, как прийти сюда, — ошарашено говорит Леон. — Невозможно... Мы стоим перед кабинетом Ворона и дожидаемся Биби. — Ты правильно мыслишь, — подхватывает диалог Пенни, — это было не похищение. — Не может быть... Целый год мы так сильно ошибались... — он бледнеет и хватается за голову. — Мисс Минчи, ох, Мисс Минчи, что же будет, если вы узнаете про это... — А что будет? — подключаюсь я. — Она поймёт, что близкий человек оставил её, — выносит приговор Леон, — двадцать лет дружбы... Тафт, почему? Вы же не могли так поступить... Не с мисс... Вот оно что. Эта пресловутая дружба. У меня никогда не было друзей, поскольку я не понимал, зачем они вообще нужны. Мне и одному было прекрасно, и нет, я не являлся каким-нибудь замкнутым в себе эмо, которого травили в детстве из-за того, что он "не такой как все", и нет, у меня не было отца-наркомана и мамаши-шлюхи, которые тоже наложили на меня огромный психологический след, и из-за этого я окончательно закрылся в себе. Ничего такого не было. Я вырос полноценной личностью. Здоровой и адекватной. Насколько это возможно в этом мире. Мне просто не хотелось возиться с этим отребьем, называя это дружбой. Я не такой, как все. Лучше и выше. — Я не хочу в это верить, пожалуйста, — скулит Леон, — мы обязательно найдём вас и узнаем правду. Вы не могли так поступить... Его нытьё прерывает Биби, которая выходит из кабинета, и кидает на нас злостный взор. Она задирает нос, уходя, даже не дожидаясь нас. Нам приходится догонять её. Как же бесит.***
Колетт садится за свой стол с опустошенным и немигающим взглядом, перед этим нехило так хлебанув виски. — Вы только совсем недавно вышли из запоя, мисс, — осторожничает Леон, — может не стоит..? Наш отряд благополучно вернулся в штаб, и сейчас мы стояли перед Минчи, закончив отчитываться о проделанной работе. Новые сведения привели её в ужас, как и Леона. — Думаю, да, но бог любит троицу, — её брови вскидываются, и она закрывает лицо, пропитанное усталостью, ладонями, — а я только первую бутылку открыла, так что ничего личного. Леон лишь сильнее печалится. — Пенни и Биби, — произносит Колетт, — вы свободны, ваша работа в этом деле заканчивается. Можете возвращаться к бумажкам. Девушки кланяются и выходят из кабинета, оставляя меня и Леона наедине с начальницей. Минчи изнурено выдыхает, и её тело содрогается. Она убирает руки от лица и тянется к бутылке. — Мисс Минчи, нельзя же так, — пытается остановить Колетт Леон. — Всё хорошо. Ха-ха-ха. Конечно, хорошо. Лучше быть не может. — «Глупость - это когда человек совершает плохие и корыстные поступки, и неважно, ведает он этого или нет, это всё равно остаётся самой настоящей человеческой глупостью, а мы с тобой самый наглядный пример её проявления». Колетт начинает истерически смеяться, выпивая, а я задумываюсь... Очень знакомые слова. — Мисс Минчи... — жалобно зовёт Леон. — Прошу. — Литтлфут, — она сразу становится холодной и строгой, — свободен. Ему остаётся лишь устало вздохнуть и послушно выйти. Я остаюсь с ней наедине, и мне становится как-то не по себе, поскольку всё внимание переключается на меня. Между нами сразу появляется напряжение. — Не хочешь выпить? — предлагает Колетт мне, на что я впадаю в некоторый ступор. Нет-нет-нет, я знаю, чего она хочет, и я знаю, чем это обычно заканчивается, поэтому нет. Мне не нужны проблемы. — Не хочу, — равнодушно отвечаю я. — Это приказ, — она снова становится резкой и суровой. Твою мать. — Ну если, эм, ты настаиваешь, то ладно. — Вот и славно, — усмехается Минчи, смягчаясь, — присаживайся. И я послушно усаживаюсь напротив неё. Да уж... Видимо, сегодня Сэнди меня не дождётся. От этой мысли сразу становится как-то пусто и безжизненно внутри. — Леон тебя не раздражает? — спрашивает она. — Я не знала, кого ставить тебе в пару. — Оу, кхм, он хороший парень. У нас не было никаких недопониманий. Мне начинает не хватать воздуха, поскольку эта осторожность давит на меня изнутри. Колетт явно сейчас нацелена на вытаскивание из меня какой-либо личной информации или мыслей, а я не могу ей позволить этого сделать. — Ох, я рада, иногда Леон бывает слишком правильный, но именно такие люди нужны "Серафимам", — говорит Минчи и отодвигается от стола, чтобы открыть ящик, — всё-таки Эйден знал, кого подбирал с улицы. У меня нет ответа на это. Колетт достаёт бокал и, видимо для меня, открывает другую бутылку виски, а после наливает. Мне остаётся лишь неловко улыбаться на это. Какая же хуевая ситуация, честное слово. — Ты была очень близка с ним? — спрашиваю я, беря бокал. — Мы дружили с самого юношества, — вздыхает Минчи, — и если бы он не ушёл, то ты пил бы сейчас с ним, а не со мной. — Почему? — Его ждало повышение, но, как видишь, я заняла его место. — Понятно, — я отвожу взгляд в сторону и измученно вздыхаю. — Долго тут работаешь? — Двадцать с лишним лет. — А сколько тебе? — Тридцать восемь. Класс. Вроде не старая, а вроде не молодая, прямо как Сэнди, однако с ним я не ощущаю разницу в возрасте, в отличие от неё. За это можно и залпом выпить, ведь уйти гладко и бесшумно у меня не получится, придётся выплясывать тут перед ней пируэты, а я не хочу. Будь, что будет. Что мне ещё остаётся делать? — Та фраза про глупость... — Я процитировала его. Он сказал мне это за два дня до "похищения". Эта фраза напомнила мне Сэнди, однако Колетт необязательно это знать. Ей вообще необязательно знать про мою личную жизнь. Никому необязательно. — Чудный человек, богом поцелованный, выходил из всех мокрых ситуаций сухим, — Колетт допивает первую бутылку виски и снова лезет в ящик, видимо, за бокалом себе. — Я восхищалась им и, по секрету, не только я. Минчи достаёт бокал и наливает сперва мне, а после себе. — Не знаю, осознанно ли Леон пародирует его или нет, но выходит у него неплохо, только боюсь, что он не настолько везунчик, как Эйден, ведь даже сейчас... — она подозрительно замолкает. По ней видно, что молчание это колючее и ненавистное, — даже сейчас это уебок вышел сухим из воды. Я на это лишь скучающе киваю и принимаюсь за второй бокал. — За что мне это? — тут же скулит Колетт. — Лучше бы он умер на наших с ним расследованиях в юношестве, ведь шансов у него было предостаточно... Сейчас бы совсем не мучилась... Она измученно вздыхает и продолжает пьяный бред. — Практически любой человек пытался хоть как-то навредить Тафту, а самое главное все они почему-то желали его глаза. Наверное, из-за редкого и красивого цвета. Минчи снова наливает мне, на что я уже недовольно мотаю головой, а она на этот выпад закатывает глаза и махает рукой, мол, ну и бог с тобой. — Эйден всегда жаловался на свой цвет глаз, но просто обожал их яркость и солнечность, — Колетт берёт мой бокал и переливает содержимое в собственный. — Но излишнее внимание его душило, поэтому он всегда мне говорил, что хочет себе либо чёрный, прямо как у тебя, либо серый цвет глаз. Сейчас бы к Сэнди, на самом-то деле. Припасть бы к его телу, перед этим ощутив физический экстаз, и заснуть, поскольку после соития нападает истома, а на него тем более. — А как он обожал свои длинные волосы, но они также привлекали к его мужской персоне слишком много внимание... Я удивлена, что Тафт избавился от них. Даже присяге не удалось его подстричь, а тут он сам... Боже ты мой, начиная думать о нём, особенно в таком состоянии, волей-неволей я перенимаю его манеру речи, поскольку только он так красиво смог бы описать состояние после секса. — Почему, Эйден? Ты же любил в себе всё: внешность, тело, внутренний мир, запретную уникальность... Так почему ты прогнулся? Наконец понял, что люди очень жестокие? Если я вернусь сейчас в нашу квартиру в таком состояние, то обязательно возникнет какая-нибудь ссора, зачинщиком которой буду снова я. Мне не хочется. Колетт окончательно даёт унынию взять над собой верх. Она убито смотрит на бокал, а потом её взгляд перескакивает на мою личность. — У тебя кто-нибудь есть? — как-то подозрительно случайно спрашивает Минчи и отвлекает меня от мыслей. Видимо, она заметила, что я не здесь. — В плане? — Личное - не публичное? — Ааа, — я начинаю как-то странно хихикать. — Нет, у меня никого нет. А что? Этот вопрос от меня в такой ситуации звучит очень нелепо. Я как маленький, честное слово. — Ну может быть тогда... — Колетт также странно, прямо как я, начинает хитро улыбаться и встаёт с места, — допьем у меня? О нет, именно этого я и боялся. — Всё-таки я женщина одинокая, а пить одной, — Минчи медленно выходит из-за стола и непозволительно близко подступает ко мне, — так скучно и даже опасно. Кто знает, что со мной может случиться? — Мисс... — я резко возвращаюсь к официальностям, давая понять, что это лишь пугает меня (хотя на деле я просто боюсь сорваться). — Колетт, я тебе уже говорила, — я нутром чувствую её желание, и вот это вот уже правда наводит ужас на меня. Она кладёт руки мне на плечи и спускается ниже, обнимая меня со спины. — Просто Колетт. Пожалуйста, умоляю, нет. Моё тело, поскольку ему не хватает должного внимания, в последнее время и так испытывает мой разум, а тут... — Ну же, — шепчет Минчи, опаляя моё ухо, — ты не хочешь утешить меня? — Разве... Разве это не неправильно? — кое-как произношу я. — Что ты... — хихикает ламия. Чертова падшая женщина. — Это никак не отразится на рабочих отношениях. Но отразится на моих отношениях с Сэнди... — Ладно.***
Я просыпаюсь совсем один в чужой постели, и мне сразу же становится холодно. Что я натворил? Сэнди... Как мне теперь попадаться ему на глаза? Почему? Зачем? А главное за что? Я просто ужасный человек... Теперь это чувство вины, которое родилось во мне сейчас, не отпустит меня до конца моей жалкой жизни. Никогда. Уже никогда... Никогда-никогда-никогда. Это как болото, оно лишь сильнее утягивает мою душу на дно, давая волю низменным желаниям. Чёрт возьми, я готов умереть прямо здесь, чтобы больше не мучить Сэнди своим естеством. Я недостоин жизни. Моя метка вся в чудовищных и уродливых царапинах. Чем ей так не понравился Сэнди? Тупая блядь. Я не позволю его убить. Он моя родственная душа, а Минчи пыталась "вычеркнуть" его. Или что это, блять, было? Страсть? Я присаживаюсь, облокачиваясь на спинку кровати, и судорожно вздыхаю. Холод сковывает меня, и тело начинает дрожать. Я аккуратно прикасаюсь к метке, и рука невольно застывает на ней. Как ты на это отреагируешь, милый-милый...? Если бы ты мог, то, наверное, давно бы ушёл от меня, но эта сковывающая нас вещица не даёт тебе это сделать... Скажи мне, в прошлой жизни было точно так же? Почему тебе так не повезло со мной? Мне правда очень жаль. Эта змея утащила меня за собой, а после, увидев, что у меня есть истинный, поизгалялась над ним. Так мне и надо... Глаза становятся мокрыми, и это приводит меня в шок. Я начинаю растерянно моргать. Нет. Не давать волю чувствам. Я поплачу только перед Сэнди, и то для него это будет в первый и в последний раз. Он не посмеётся над этим как минимум... Я надеюсь на это... Я делаю несколько глубоких вздохов. — Ты задыхался вчера. Колетт из ниоткуда появляется в дверном проёме и устремляет на меня непонятный взгляд. Он ни злой и ни добрый, однако и ни безразличный. Какая-то нейтральная заинтересованность плескается у неё в глазах. — Это из-за метки, — безучастно говорю я, отведя от женщины безжизненный взор. Не хочу видеть её. — Не думала, что метка может работать так, — вскидывает Минчи брови. — Мне очень жаль... Она неловко замолкает и напряжённо вздыхает. — Я не должна была так отрываться на тебе, — выдыхает Колетт. — Эти царапины лишние. Я равнодушно киваю. Просто заткнись уже. — Тебе дать сегодня отгул? — мило спрашивает она. — Пожалуй. — Хорошо, — кротко хихикает Колетт. Она удаляется также быстро, как и появляется. Омерзительное существо. Я встаю и начинаю медленно собираться. Эта тяжесть в душе так и тянет бросить всё. Хочется поселиться в этой квартире, выселив сперва хозяйку, а потом не выходить из этого ёбаного жилища до конца собственных дней, сдохнуть тут, как последний вшивый кобель, и попасть в ад. Однако находиться здесь, у меня тоже нет желания. Просто хочется умереть, не заморачивая голову всеми этими сложностями. Это же вмиг решит все мои проблемы. Но мне нужно вернуться к Сэнди. Я хочу это сделать. Я хочу обнять его и сказать о том, что он приютил себе самого ужасного человека на свете, а в ответ лишь услышать звонкий смех и слова по типу: «Кто кого ещё приютил». Ты меня приютил, дурашка, а не я тебя. Без тебя я бы дальше прожигал собственную нудную жизнь в никуда, а после умер скучной смертью. Без тебя бы я не осознал, как на самом деле важно искусство. Без тебя я бы никогда не понял, что такое дружба и любовь. Однако люди не меняются, и все твои старания не оправдали себя. Прости меня. Собравшись, я прощаюсь с Колетт, а она в свою очередь выпроваживает меня. Если честно, то таких хороших виски я ещё ни разу не пил... Хах. А ещё, эм... Если быть до конца честным, то мне понравилось. Эта ночь была довольно увлекательной и интересной... И в этом вся проблема. Мне стыдно перед Сэнди, и, если бы я мог, то избежал бы такой ход событий, однако я этого же не сделал, поскольку осознанно поддался... Твою мать, пошло всё в пизду. Я виноват, но и не виноват, довольны? Хотя, перед кем я оправдываюсь? Перед вами? Идите тоже куда подальше, блять. Больные люди. Любой дурак может осуждать и порицать, только вот назревает другой вопрос. Я зачем тогда нужен? Не знаете? Боже, как же вы ничтожны.***
Никогда столько серьёзности и строгости я не видел в этих серых глаз, которые сейчас пожирали меня своей пустотой. — Я признаю, что оступился, и скрывать от тебя это событие мне не хочется. Это низко. Сэнди нагнетающе молчит. — Я просто... — мои мысли и эмоции сейчас пребывают в полном хаосе. Я теряюсь и нелепо берусь за голову. Пожалуйста, не молчи... Умоляю тебя... — Не беспокойся, — слышится, наконец, родной голос, который тут же становится каким-то чужим, колючим, ядовитым, — мне неинтересно. От этого заявления у меня аж челюсть чуть ли не падает на пол. Ему всё равно? — Сэнди, тебе плевать? — беспомощно спрашиваю я. Мне снова отвечают тишиной. — Скажи же хоть что-нибудь... — жалобно прошу я, смотря на него. Молчание. От этого мне становится лишь хуже, и я вдребезги разбиваюсь, чувствуя мокроту на лице. В глазах Сэнди проскальзывает удивление и волнение, но они настолько мимолётные, что мне, наверное, чудится это. Ему и вправду плевать, а я пытаюсь себя так успокоить. Очень глупо. — Сэнди... Мой голос дрожит, и во мне снова начинает просыпаться злоба. Я - никто? Пустой звук? Почему меня игнорируют? — Почему ты молчишь? Снова тишина, и я не выдерживаю её. — Это твоя вина, — неожиданно вылетает из меня, — ты в этом виноват. Он ахает. — Вот как, да? — его спокойный и холодный голос превращается в рычание. — Я виноват в том, что ты изменил мне!? — Да, ты виноват, — уже более уверено произношу я, — терпеть тебя не могу. Почему нельзя быть проще? — Говорит человек, который изменил мне! — Сэнди негодующе всплёскивает руками. — Человек, который пошёл по "лёгкому пути"! А поговорить со мной и решить проблему было очень сложно и трудно? — Чтобы послушать лекцию какой я плохой? Нет, спасибо. — Но ты не плохой, Эдгар, — разбито отвечает он, — я никогда не считал тебя таковым. От этого в груди начинает щемить сердце. — И каждый раз ты мне это доказываешь, — Сэнди тяжело вздыхает, — даже сейчас ты рассказал мне об измене. — Потому что я не люблю врать, — грубо отвечаю я, вытирая слёзы. — И у тебя есть совесть, — говорит он, — это многого стоит. — Не неси чушь. Какая совесть? — Самая настоящая, — Сэнди дотрагивается до собственной груди, — метка тому доказательство. Я на это лишь презрительно фыркаю. Зачем ты это делаешь? Я устал от наших с тобой взаимоотношений. — Метка? Она лишь обременяет. Ничего особенного в ней нет. — Избавься тогда от неё, — Сэнди снова начинает закипать, — давай. Найдёшь себе другого человека, ты ведь уже это сделал, да? Я даже могу помочь тебе с устранением этой "обременяющей" вещицы, если это так. От неё можно избавиться..? — Ну? — надменно спрашивает он. — Ты сам принесёшь нож или мне нести? — Сэнди... — Что Сэнди? Где твоё желание? Где страсть? Я начинаю понемногу пятиться. Он же просто запугивает меня, да? От неё нельзя избавится. — Это невозможно, — решительно отвечаю я. — Взять и... — Я знаю человека, который это сделал, — перебивает меня Сэнди, и от моей уверенности не остаётся и следа. — Истинный этого человека никогда уже не найдёт его. Какая-то обида и ненависть начинают исходить от Сэнди. Его глаза выражают самое настоящее омерзение к вышеупомянутой личности. Кто этот человек? Почему одним воспоминание он так легко привёл Сэнди в ярость? — Сэнди... — Ты точно такой же. Он кидает на меня злостный взгляд и скрывается с моих глаз, оставляя меня одного. Снова. Слышится щёлк двери. Сэнди закрывается в ванной. Опять эта мокрота на моём лице. Опять эта жалость к себе. Опять эта беспомощность. Опять эта никчёмность. Опять я. Мне ничего не остаётся, как подойти к запертой двери и прислушаться. Мёртвая тишина, которая до жути меня настораживает. В голову лезут только мрачные мысли. Он ничего с собой не сделает. Он ничего с собой не сделает. Я запрещаю ему что-то делать с собой! — Сэнди? Нет ответа. — Сэнди! Снова ничего. Это заставляет меня прижаться к двери и окончательно разрыдаться. — Сэнди, пожалуйста... Слёзы начинают душить меня. Боже, я так давно не ревел. За что мне всё это? — Сэнди, твою мать, скажи же что-нибудь! Нет ответа.***
Прошло несколько скучных и одновременно занимательных дней. На работе творился какой-то хаос и сыр-бор, который коснулся и меня. Руководство как-то странно замолчало, узнав, что Тафт ушёл, и ничего не предпринимало. Они даже не удивились... будто бы знали или догадывались об этом. Странно всё это... Только Колетт вела себя неуравновешенно из старшего начальствующего состава и по-настоящему "скорбила". Она пила и практически каждый вечер приглашала меня её утешить. Женщина. Что ещё говорить. С Леоном тоже происходило что-то очень странное. Он становился всё мрачнее и мрачнее, видя состояние Минчи. — Мисс Минчи для меня самая настоящая мать, и мне больно видеть, как она снова убивает себя, — отвечал мне Леон. Я бы пошутил, но не буду, ведь как-то низко трахать мать напарника, а потом играючи издеваться над ним по этому поводу. Я не такой. Не люблю издеваться над людьми. Наше расследование застыло, поскольку у нас не было идей за что хвататься, ну, и из-за Минчи, которая ушла в запой. Почему-то никто не хотел выяснить причины ухода Тафта, в отличие от меня. Я пытался найти что-либо в архиве, однако ничего не выходило. Я даже лазил в кабинете Минчи, но и это ничего мне не дало. Я бездумно смотрел на записи Тафта, и чувствовал, что в них что-то есть, но снова "но". Ничего не было найдено. Неужели чуйка меня подводила? Неужели Эйден не оставил существенных предостережений? Спросите, почему предостережений? Странные действия руководства наводили меня лишь на негативные выводы. Что за халатность? Разве они не хотят "мир во всём мире"? Где их благородие? А потом, будто бы в подтверждение моих догадок, я нашёл бумажку, которая очень хорошо спряталась в обложке... Его записи ни разу не трогали после пропажи? Серьёзно? Ладно, это сейчас неважно. Бумажка. Всё внимание на неё. Листочек для заметок с очень странным рисунком. На нём был изображён шестикрылый ангел, но я бы не назвал это ангелом... Это был самый настоящий общипанный серафим, который воплощал демона. Нарисовано было жутко... Явно человек с талантом это делал... «Глупость - это когда человек совершает плохие и корыстные поступки, и неважно, ведает он этого или нет, это всё равно остаётся самой настоящей человеческой глупостью, а мы с тобой самый наглядный пример её проявления». Эти слова засели у меня в голове, и, сложив два и два в уме, я пришёл к очень интересному выводу. Он говорил это Минчи, так ведь? Плохие люди... Они - плохие люди? Не значит ли это, что "Серафимы" плохие? Организация, которая хочет прийти к миру, плохая? Возможно, но кроме рисунка и чужих слов у меня ничего не было. Это не доказательства, поэтому мне хочется найти ещё больше. Догадки это лишь мелочь. Может Эйден просто был сумасшедшим? Душевнобольным... Поэтому всё это бред? Не знаю. После работы же меня встречало чужое молчание в гиблой однокомнатке. И оно меня раздражало, однако я продолжал волноваться за Сэнди и понимал его. Я заслужил это. И сегодня я снова прихожу домой после непонятной суматохи в штабе, и меня впервые за долгое время снова встречает запах благовоний, что только радует. Сэнди реабилитируется. — Милый-милый? — зову я его, на что мне, как обычно, не отвечают. Я устало вздыхаю и прохожу в спальню, где, конечно же, встречаю Сэнди, который, по-видимому, все ещё медитирует. Он сидит на кровати лицом к балкону и спиной к дверному проёму, то бишь ко мне, и никак не реагирует на шум. Такой Сэнди всегда завораживает меня, однако, с учётом последних событий... Я вижу таким его каждый день: задумчивым и погружённым в себя. Это нервирует меня. Он практически ничего не ест, всё время спит и кое-как приводит себя в порядок после пробуждения. Сэнди больше не рисует и не пишет. Он больше ничего не делает... И я виноват в этом... К тому же я скучаю по нему прежнему. Солнечному и свободному... Он, как звезда на чёрном непроглядном небе, всё ещё светит для меня... Только очень тускло и слабо... Всё-таки Сэнди молчит, но никак не игнорирует меня, и это самое главное. Я медленно подхожу к кровати и в ожидании устраиваюсь возле него. Проходят какие-то жалкие мгновения и Сэнди "просыпается". — Я помешал тебе? — учтиво интересуюсь я. На это мне лишь мотают головой и неожиданно прикасаются, обхватывая мою шею. Я нерешительно отвечаю на эти объятия. — От тебя несёт, — хрипит Сэнди. Несколько дней безмолвия дали о себе знать, но это неважно... Он заговорил... Неужели..? — Я знаю. — Такой знакомый аромат... — Неужели? — удивляюсь я. — Один человек в прошлой жизни часто пил. От него практически всегда несло духами и спиртным. Сэнди кашляет, поскольку голос ещё очень слабый. Блять, от меня же ещё несёт женскими духами... — В прошлой жизни? — увиливаю я от неприятной темы. — Не хочу об этом говорить. Твою мать. Я чувствую укор вины. Мне надо извиниться, но я не могу. Я давно ещё должен был извиниться, но у меня язык просто не поворачивается сказать это хвалёное "прости". Я чувствую собственную вину, однако в то же время... Я же не всецело виноват? Правильно. Да. — Почему ты... — я аккуратно подбираю слова в голове. — Почему ты обнял меня? — Я просто хотел снова почувствовать рядом твоё присутствие. — И как тебе..? Сэнди нервно дёргается. — Его нет. Только знакомый запах виски и духов вперемешку с сигаретами. Ну же. Извинись. Давай. Извинись. Сейчас просто идеальный момент. Почему ты не можешь? Разве так сложно сказать прости или извини? Всего шесть букв. Ну. Давай же, блять. Меня отталкивают, разрывая контакт. — Я, пожалуй, лягу спать. — Хорошо, — растерянно отвечаю я с комом в горле. Меня просят уйти с кровати, и я послушно выполняю это, оставляя Сэнди в спальне одного. На кухне я провожу немного времени, а после отправляюсь в ванную, чтобы отмыться от всей грязи. Отмыться от Колетт. Сэнди смирился с тем, что у меня появилась любовница? Серьёзно? Я чувствую себя просто паршиво. Почему я делаю одно, говорю другое, а думаю вообще третье? Я устал от самого себя, честное слово. Ещё будет очень плохо, если Минчи привяжется ко мне. Мне этого не надо. Она для меня лишь объект, ничего более, и как я понимаю, она не осознает, что ей нагло врут. Я правдиво улыбаюсь и подлизываюсь, а она, как дура, верит. Глупая. Не считаю я её интересной и привлекательной личностью.***
Сегодня в штабе не было никого. Ни единой жалкой души. Это очень пугало меня. Где все? Что произошло или происходит? Неужели я один такой потеряшка? Странно... Я бездумно ходил по помещению, что скрывалось в одной из старых никому не нужных многоэтажек. Нашему правительству настолько похуй на людей и на такие организации, как мы (поскольку зачастую они считают "ангелов" такими же группировками, как типа "Гарпии"), что чхать хотели они на проверку домов на целостность и их безопасность. Развалится? Построим новые. Гениально. Но если до них дойдёт информация, что в каждом городе есть муравейник под названием "Серафимы" (и не только мы, но и "Херувимы" с "Престолами", однако власть и влияние они имеют намного меньше), который готовится свергнуть верхи городов, то правительство, думаю, сойдёт с ума. Просто представьте, что будет, если в каждом городе уберут главных псов, змей и птиц? Правильно, начнётся переворот. А если учесть, что главный муравейник стоит в столице, то для власти это будет, как всепоглощающий огонь, который съест сперва их маленьких пешек, а потом доберётся до них. И вот, переворот закончен. Бам. Победа. А дальше самая настоящая революция. Дожить бы ещё до этого, честное слово. К тому же уход Тафта не даёт мне покоя. Если так подумать, то как мы будем свергать власть? Насилием. Но разве мы от этого не хотим избавиться? Мы же обязательно прибегнем к террору... Да уж. Мне нечего сказать. Чем дальше я шёл по штабу, тем страшнее мне становилось. Было чувство, что я вовсе не один, будто бы за мной следили, однако глаза говорили об обратном. Я ходил по этим длинным коридорам один. Дойдя всё-таки до собственной двери, я как-то резко останавливаюсь. На меня нападает дикая тревога, и я начинаю задыхаться со слезами на глазах... Это паническая атака? Что со мной? Кое-как открыв дверь, я вижу там... мужчину. На моём месте собственной персоной сидит Тафт. Эйден Тафт. Что за..? Это сон? Он прожигает во мне дыру, пока я пытаюсь успокоиться. Чтобы его побрал, что за человек такой странный? — Эйден? — изможденно спрашиваю я, приведя дыхание в норму. Мужчина продолжает смотреть на меня. Эти жёлтые полные тревоги глаза пугают, однако остальная часть лица Эйдана не проявляет никаких признаков жизни. Он молчит. — Мистер Тафт, что вы тут делаете? Эйден проводит ладонью по губам, а потом, будто бы что-то закрывая рот на замок, выкидывает "ключик". Я лишь судорожно вздыхаю и начинаю мять на себе одежду. Он до усрачки меня пугает. — Почему вы не можете говорить? Тафт продолжает тревожными глазами смотреть на меня, а потом открывает один из ящиков стола. Слышится странный глухой звук. Там есть двойное дно...? Ладно... Оттуда мужчина достаёт кинжал, который тут же подносится к челюстям. Я нервно сглатываю. Эйден резко разрезает свои сомкнутые губы и изо рта начинает вытекать черная гниль. Тафт разводит руками, показывая, что говорить он всё ещё не может. Жуткая сцена. Это сон? Скажите, что это сон... Меня начинает тошнить, при видя всего этого ужаса. Зачем так радикально? Или у него был зашит рот? Я не вглядывался... — Кто вы? — интересуюсь я, погружаясь в какой-то странный транс. Мне известно кто это, так зачем я спрашиваю? Я вообще не контролирую себя. Тафт показывает на грудь, а после отводит пугливый взгляд в сторону. Что это всё значит? Грудь? Что там? Ко мне начинают подходить, и я пячусь, однако Эйден не заинтересован во мне. Он проходит мимо меня и выходит из кабинета, а я, как дурак, устремляюсь за ним. Жгучая паника всё ещё сидит во мне, пожирая разум, но этот человек... Он не просто так здесь. Эйден хочет мне что-то показать, именно поэтому я следую за ним. Я иду по длинным коридорам явно с сумасшедшим, чьё лицо сейчас воплощает безобразие и страх, а его внешний вид оставляет желать лучшего, однако... У него должна быть информация. Уверяю вас. Ещё это пресловутое чувство слежки от меня никак не отстаёт. Я не хочу оставаться один. Я сойду с ума. Мы доходим до кабинета майора... И я резко останавливаюсь. — Я не зайду. Нет. Меня тут же хватают и подносят к себе, начиная трести. — Нет. Я не хочу. Тафт кидает на меня злостный взгляд, и меня снова теребят. — Ладно! Ладно... Меня отталкивают и грубо открывают дверь. Мы заходим, проходя к столу Минчи, и Эйден открывает ящик. Там лежат какие-то непонятные документы и рюмки. — Это всё я видел, — говорю я, — в соседнем ящике бокалы и тоже бессмысленные бумажки. Тафт фыркает и снова слышится глухой звук. Он снова ломает дно, показывая то, что эта незамысловатая мебель имеет загадки, а если быть точнее тайники. Я вытаскиваю документы из ящика, которые предстают передо мной впервые. Это совсем другие. Я раньше не видел их. Я заинтересовано начинаю листать папку, но... — Сладкий, что ты тут ищешь? А? Кто разрешал тебе лазить в моём кабинете? У меня сердце в пятки уходит, и я моментально переключаю всё внимание на источник звука... В дверном проёме стоит Колетт, и выглядит она... Как-то не так. Её руки сложены за спиной, а голова высоко задёрнута. Что-то в ней было, что бросало меня в неописуемый ужас, ещё и Эйден пропал, что страшило меня сильнее. Я остался один на один с Колетт. Один. — Ну же, — язвительно хихикает она и начинает медленно шествовать по кабинету. — Разве ты не знаешь правила офисного этикета? Я замираю от страха. Она будто бы подползала ко мне... — Какой ты непослушный мальчик, Эдгар, — лукаво улыбается Колетт, осторожно забирая у меня документы, — тебе нельзя это видеть. Я ничего не могу сделать. Минчи гипнотизирует меня. — Я должна наказать тебя за столь своенравный поступок, — она задумывается, а после зрачки её глаз меняют форму. Они вытягиваются, и Минчи скалится, показывая настоящие змеиные клыки. Ламия... — Как ты думаешь, что случается с людьми, которые узнают правду? — шипит Колетт. Я пытаюсь высвободиться из чужой хватки, но меня только сильнее сжимают. Когда я успел попасть в её объятия? Как я не заметил? — Они умирают. Минчи прожигает во мне дырку, а после бросается на меня, и от этого я резко просыпаюсь. Это был всего лишь сон... Кошмар, если быть точнее... Я тут же присаживаюсь и пытаюсь отдышаться. Дыхание напрочь сбито. Боже мой, это был всего лишь сон. Почему я не понял этого? Почему мне вообще приснился сон? Они никогда не беспокоят меня, а тут... Это важно..? Да, да, да, это очень важно! Что за глупый вопрос, идиот? Наверное, мне нужно привести себя в полный порядок, а после только думать... Минчи... Тафт... Документы... Тайники... Всё было как будто наяву. Я кидаю беглый взгляд на Сэнди, который уже лежит ко мне лицом. Мне хочется зарыдать сейчас и прижаться к нему, но так нельзя. Это называется слабость. Это называется безразличие на чувства собственного партнёра. Это называется лицемерие. Нельзя притворяться, что у нас всё прекрасно и нормально. Я изменяю ему, а он закрывает глаза на эту "мелочь". Всё. Нужно прекращать. Минчи просто изничтожит меня, если я продолжу её утешать. — Сэнди? — жалобно шепчу я. На это мне отвечают возней, а после включается светильник, который слепит мне глаза. Немного привыкнув к свету, я вижу усталого Сэнди. Он не спит. — Я... Я разбудил тебя? — Нет, я не спал всё это время, — изнурено выдыхает он. — Я не мог заснуть из-за твоего беспокойного сна. Ты знаешь, как я трепетно к этому отношусь. Сэнди все ещё хрипит, и мне режет это слух. Я не хочу слышать такой болезненный голос. Мне больно. — Я сожалею... Мне... — Не стоит, — тут же перебивает он. — Я всё понимаю. Боже мой, прекрати. Не надо. Почему ты такой? Почему ты не как все? Почему ты не умер... Такие люди, как ты, достойны другого мира... Так убей его. Убей этого человека. Прихлопни его, как последнюю тварь. Ты же не хочешь, чтобы он дальше страдал и мучился? Почему бы не убить его? Это решит все твои проблемы. Все. И его тоже. — Эдгар, что происходит с тобой в последнее время? Нет. Я не собираюсь. Я не такой, как все. Я не буду падать ещё ниже. — А со мной что-то не так..? — Ты сам не свой. На его лице спокойствие, но каким-то страхом и волнением так и веет. Эта умиротворённость мнимая. Я вызываю такие эмоции? Сэнди переживает? — Что-то случилось? — Всё нормально, — отрешённо отвечаю я, одной рукой берясь за голову. — Ладно, — он отводит печальный взгляд в сторону. — Я понял. Его не проведёшь... Я всегда удивляюсь этой способности. Сэнди развил её в себе или родился таким? Так тонко чувствовать окружающих людей может только он. — Ты когда-нибудь узнавал жуткую правду? — зачем-то спрашиваю я и отворачиваю голову, чтобы больше не видеть пасмурные глаза. — Насколько жуткую? — Ну может от неё зависит пара-тройка десятков... жизней? — Десятков? — по голосу слышно, что мой вопрос Сэнди совсем не удивил. Почему? — Ну.. может чуть больше... тысячей... — Мне кажется, что как-то маловато для жуткой. — Правда? — Честное слово, а вот если миллионы... Вот это дело! Вот настоящая жуть! — Да ты..! — я резко поворачиваюсь к нему и лицезрею слабое озорство на чужом лице. — Ты издеваешься надо мной! Сэнди лишь добродушно хихикает. — Настроение появилось? — огрызаюсь я. — Могу это быстро исправить. — Да ладно тебе, — весело хрипит он. — Я просто шучу. — Хуевые шутки, — фыркаю я. — С тебя пример брал, — беззлобно усмехается Сэнди. Я снова фыркаю и подвигаюсь к нему, начиная шутливую бойню одеялом. — О нет, люди добрые, убивают! — смеётся он и отвечает мне... В итоге я быстро выигрываю, обездвиживая Сэнди. Если сравнивать нас по физической подготовке, то я всё-таки сильнее, хотя может мне только так кажется? Сэнди никогда не прибегает к реальной силе, если это касается наших с ним "драк". Он всегда сдаётся. Неинтересно. Однако проигрывать тоже надо уметь... — Ты снова проиграл, — кичливо подмечаю я, восседая на чужом теле. — Тебе не надоело? — Твоё высокомерное лицо мне надоело, — хихикает Сэнди. — Наверное, посмотрев на тебя, люди придумали гордыню. Не думаешь? Я на это лишь раздражённо фыркаю. — Знаешь... Окружающих нужно воспринимать проще, не считая их каким-нибудь мусором. Вот, например, как ты думаешь, как именно я вижу себя и других людей? — Как? — заинтересованно задаю вопрос я. У меня, правда, нет идей. — Листами бумаги. Каждый лист бумаги уникален и несёт собственную информацию. Слово или рисунок. Обычно это слова, поскольку в нашем мире непринято писать красками. — И какой же я? — Ты чёрный лист, — тут же отвечает Сэнди и начинает всматриваться мне в глаза, — и слова, которые пишутся на этой бумаге тоже обычно чёрные, однако есть и белые. Иногда они остаются неизменными, но иногда сливаются в этой тьме, превращаясь в точно такой же чёрный, как и остальные. Я закатываю глаза. "Удивил". — Практически все люди, окружающие меня, имели чёрные листы, — хрипит он. — Так что это, наверное, норма? Не волнуйся. Чёрный - красивый цвет. Я, например, знаю человека, который променял белый на чёрный, однако процесс этот был долгий и мучительный... Сэнди как-то странно замолкает, задумываясь. Его голос, на удивление, уже практически вернулся в норму. Почему я так волновался? Сэнди надо было всего лишь разговориться. — Сперва у этого человека бумага начала превращаться в серый, а слова на ней становились розовыми, — грустно хмыкает он, — тогда я не понимал, что за чувство вызвали такие изменение, но моё восприятие улавливало их. Человек менялся. Я освобождаю Сэнди и немного отстраняюсь от него, вслушиваясь. Моя заносчивость была не к месту... — Но потом я понял. Это зависть, и она набирала силы. Лист становился всё темнее и темнее, а слова краснели, — с тоской на лице рассказывает Сэнди, — в итоге лист стал чёрным, а слова - красными вперемешку с тем же чёрным... Почему я не остановил процесс? Я просто не знал... Не знал, что красно-чёрная зависть поселилась в этом человеке, а я был тем самым объектом зависти. — Оу... — я глупо начинаю бегать взглядом по комнате, теряясь. И что мне теперь делать? Что говорить? Сэнди впервые мне рассказал что-то личное за два месяца наших взаимодействий... Наверное, я бы узнал об этом раньше, если бы спросил, но мне было неинтересно... В отличие от Сэнди, который пытался узнать обо мне хоть что-то, а я глупо закрывался. Ненавижу себя. Я говорил ему быть проще, а сам-то... Я всегда таким был? — Я ушёл из жизни этого человека, — безжизненно продолжает повествовать он, — надеюсь, что его душа сейчас упокоилась. Хотя... Вряд ли. Люди не меняются. Уверен, что этот человек все ещё вспоминает меня, смотря на своё изувеченное тело. Нельзя избавляться от истинных. Бог этого не прощает. — Это и есть тот человек, о котором ты говорил? — Да, он завидовал, что у меня есть родственная душа, как и у него, поэтому он вырезал её, чтобы выделиться и... пойти по карьерной лестнице вверх, поскольку «истинные только мешают». И тут в Сэнди резко начинает просыпаться какая-то непонятная злоба. Мне становится не по себе. — «Метка? Она лишь обременяет. Ничего особенного в ней нет». Он процитировал меня... Твою мать. Нет... Я так не считаю. Сэнди, это было сказано тебе назло..! Я правда не хотел... Я боюсь потерять тебя! — Теперь ты понимаешь всю глупость твоего высказывания? — грозно спрашивает он. — Если ты не ценишь меня, побойся хоть бога, который накажет тебя. — Сэнди... Я не хочу сейчас ссорится... — не испытывай меня, не испытывай меня, не испытывай меня. Всё только возвращается в норму, прошу! — Я не собирался, — враждебно фыркает Сэнди, — думаю, нам нужно, наконец, лечь спать. Я на это лишь послушно киваю и перебираюсь на край кровати, а он в свою очередь снова возиться, выключая светильник, и отворачивается от меня. — Спокойной ночи, Эдгар. — Спокойной... Убей его.***
Леон как всегда безжизненно кружился возле меня. Каждый день одно и то же. Его состояние напрягало меня, однако по большей части мне было всё равно. Парнишка просто места себе не может найти, какая мне разница? Пусть делает, что хочет, однако сегодняшнее чужое внимание мешало. Мне надо проверить ящики, а я не могу, поскольку Леон в кабинете. Я не доверяю ему. Никому здесь не доверяю. Проклятое место, в котором доверять можно только себе и... Тафту. Я верю Эйдену. Он уже давно не в этой организации. Давно уже не капитан. Живёт, наверное, как обычный человек и радуется жизни. Он не они... Это уж точно, поэтому Тафт заслуживает доверие, однако я бы так не смог всё оставить. Разве можно продолжать размеренную и спокойную жизнь, зная, что творится в нашей стране? Какие-то заговоры, секреты, тайны... Как, узнав о них, можно оставаться равнодушным? Мне не понять. — Эдгар, почему вы так задумчивы? — сиротливо спрашивает Леон, отвлекая меня. — А почему мы бездействуем? — безучастно вопросом на вопрос отвечаю я. — Мисс Минчи... — Снова ты со своей Минчи, — перебиваю его я, сердито фыркая. — Никого больше нет? Почему всем похуй? Леон виновато отводит глаза в сторону. — Леон, ответь мне, так всегда было? Такое похуистичное отношение? — Нет. Такое впервые. Видимо, сама судьба не хочет, чтобы мы находили мистера Тафта. Как так же, блять. — О чём вы думаете? — настырно продолжает Леон. — Ни о чём, щенок, — скалюсь я. — Просто сиди смирно и жди команды, а от меня отъебись. Бесишь. — Я бы пожаловался на вас мисс Минчи, но мне не хочется, — говорит он. — У вас просто плохое настроение. Можете продолжать обливать меня грязью, если вам станет легче. — Одолжение мне делаешь? — огрызаюсь я. — Хочешь сказать, что со мной что-то не так, да? Легче станет, говоришь? Ты ничего не знаешь. — Мне не нужно знать что-либо, — пусто произносит Леон, — мне достаточно видеть. Это выводит меня из себя, и я грубо притягиваю его к себе. — Какой ты умник, — рычу я, — может, ты ещё и предвидеть можешь? М? — Увы, нет, мне это непостижимо, — Леон абсолютно спокоен, что раздражает меня ещё сильнее. — Если вы тронете меня, я точно пожалуюсь. — Да, что мне сделает твоя Минчи? — усмехаюсь я. — Она просто без ума от меня. Ты мне неровня. — Такого не может быть. Что вы имеете в виду? Из меня вылетает глумливый смешок, и я приближаюсь к чужому уху, обжигая его дыханием. — «Мвх..! Эдгар...» — воспроизвожу я. — «Пожёстче... Умоляю...» Леон вздрагивает, а мне это лишь приносит удовольствие. Такое невинное дитя. — Извивается подо мной как змея. Чудное зрелище, — гадко продолжаю я. И ко мне в голову приходит просто безумная идея. Почему бы не попробовать? Один раз живём всё-таки. — Вы врёте, — голос Леона начинает подрагивать. Жалко я не вижу его лица, наверное, многое упускаю. — Ни на капельку, — отвечаю я и медленно, с осторожностью, от уха спускаюсь к чужой шее. — Но знаешь... Она мне надоела. Хочется кого-нибудь нового. Старого, если быть честнее. Новое меня не интересует. — И пол мне неважен, так что я предлагаю тебе... Меня нагло перебивают толчком и вырываются из моей хватки. Мы, наконец, встречаемся взглядами, и передо мной расстилается самый настоящий страх. Видимо, больная тема. Леон долго смотрит на меня, а после быстро выходит из кабинета. Куда? Меня не ебёт, поскольку я добился того, чего хотел. Он вышел, а значит я остался наедине с мебелью. Мне надо проверить её. Я буду дураком, если не сделаю это. Я подхожу к нужному столу и открываю ящик. Вроде, совсем обычный... Но это не так, да? Мне нужно как-то добраться до второго дна, не ломая первое. А теперь другой вопрос: как? Эйден, почему ты, блять, не подумал об этом? Мне теперь гадать? Но ломать дно и голову мне всё-таки не пришлось. Предметы, которые лежали в ящике, сами мне помогли. Вероятно, я первый, кому за долгое время выделили этот мелкий и обшарпанный кабинет, поскольку здесь была зачётная книга аж за две тысячи десятый год. Жесть. К тому же тут не только она наводила меня на эти мысли, но и старые потёртые письма, высохшие ручки и обгрызанные карандаши. Возможно, эта каморка когда-то принадлежал бухгалтеру, однако кому не похуй? Не мне уж точно. Один предмет выбивался из всей этой картины. Это был магнитик под грудой бумагой. Магнит тигра. Старый и непримечательный. Вроде две тысячи десятый был годом тигра, да? Пиздец. Неужели тут никто не убирался? Ладно, это уже не вызывает сильного удивления. Я попытался вытащить магнит из ящика, однако он будто бы был приклеен, и у меня в голове что-то щёлкнуло. Очевидное - незаметное. Я сильнее потянул этого несчастного тигра на себя и половинка доски, как дверка, открылась. Вау. Так легко? У Минчи сто процентов будет сложнее, а там у меня на размышления времени не будет. Я достаю с тайника тот самый кинжал, и меня бросает в дрожь... Неужели этот сон вещий... Чувство слежки... Действия Тафта... Слова Минчи и её облик... Твою мать. Что-то произойдёт? Или это просто моя фантазия? Я накручиваю себя? Нет.. Не может быть. Зачем ты мне помогаешь? Мы с тобой даже незнакомы, так зачем? Это всё закончится плохо, а ты... Может ты умер? Твой образ был таким пустым и мёртвым, что я даже чувствовал этот могильный холод, исходящий от тебя, поэтому... Чего ты хочешь от меня? От простого и обычного человека? Я просто никчёмен, ты ведь мог выбрать какого-нибудь другого! Леона, например. Минчи говорила, что ты подобрал его с улицы. Божий одуванчик. К тому же вы знакомы. Так почему я? Особенный? Я измученно вздыхаю и прижимаю к груди холодное оружие, а после убираю куда подальше. Нужно придумать, как вытащить Колетт из кабинета, но сперва, думаю, надо найти Леона. Понять бы куда он ушёл, ведь жалоба и выговор мне ни к чему. Чёртов сопляк. Я выхожу из кабинета и начинаю путь по штабу. Куда бы зайти? Мне нужно найти человека, который видел этого мальчишку. А может.. Леон даже жаловаться не пошёл? Тц, кто его знает! Надо всегда всё проверять. Я замечаю Пенни и тут же подлетаю к ней. — Ты не видела Леона? — А он разве не с тобой всё время тусуется? — равнодушно спрашивает она. — Он ушёл, ничего мне не сказав, — растеряно отвечаю я, притворяясь дурачком. Хотя, так оно и есть. Ни слова лжи. — Ты не знаешь, где он может быть ещё? — Если не у тебя, значит, у Нани. — Нани? — Айтишница. Нани Джанкер. Можешь поискать Леона у неё. Какая-то знакомая фамилия... Леон уже говорил про какую-то Джанкер, но вряд ли эта была Нани. — Спасибо тебе большое, — простодушно произношу я и мило улыбаюсь. — Да не за что, — скучающе отвечает Пенни. — Кстати, Минчи у себя? — Её нет сегодня в штабе. Она у "Престолов". — Я понял. Спасибо ещё раз. Отлично. Теперь мне точно нужен Леон. Надо как-то уговорить его открыть кабинет майора. Я окончательно прощаюсь с Пенни и иду искать Нани. Айтишница, значит... Интересно... У Леона с ней, вероятно, дружеские отношения, либо... Хм. Может я на чужое позарился? Всё возможно, но чтобы у Леона был кто-то это вообще как? Ходит как несчастный хикка, что с него взять-то? У меня вызывает это только смех. Такой няшка-стесняшка! Обидели его. Подумаешь, напарник подомогался, к тому же я толком его не коснулся. Неженка. Я нахожу чужой кабинет быстро и тут же захожу. Он, в отличие от моего, не маленький и забитый, а просторный и, по видимому, совсем новый, ну, или тут недавно делали ремонт. Не знаю, однако это очень разнится с моей каморкой на двоих. Меня встречает непроглядная тьма, которая бьёт по глазам. В уголке кабинета, конечно, имеется какое-то свечение, но оно никак не помогает. Ещё здесь слышны клавиши. Кто-то очень быстро печатает. — Можно? — спрашиваю я, пытаясь привыкнуть к черноте. Я улавливаю какое-то шушуканье. Тут явно не один человек. — Ау? — Извините-извините! — раздаётся нежный женский голос. — Конечно, можно. Я слышу торопливые шаги. Включается лампа, которая, наконец, даёт мне снова зрение. Теперь я могу рассмотреть кабинет и их обывателей в полной мере. В глаза сразу бросаются Леон и... Нани? Вероятно. Девушка выглядит необычно. Серые глаза, длинные волосы пастельно-голубого цвета и юбка до пола. Она... Она очень походит на Сэнди, только вот у него цвет волос какой-то грязно-розовый. Непонятный мне, но такой нежный и красивый... Так. Стоп. У меня дело. — Вам что-то нужно? — спрашивает Нани. — Нани, прошу, он... Она шикает на Леона. — Мне нужен Леон, — выдаю я. — Зачем он вам? — интересуется Нани, внимательно смотря мне в глаза. Блять, почему они серые-то? Это сильно сбивает меня. — А зачем мне ещё может понадобиться напарник? Они застывают и начинают прожигать во мне одну большую дырку. — Что? — в недоумении задаю вопрос я. — Ты омерзителен, — влезает Леон (и, вау, уже без уважительного обращения ко мне). — Пропитан одной ложью и ненавистью. — Леон, — устало вздыхает Нани, — успокойся, пожалуйста, он пока ничего не делает. — Он уже сделал, — озлобленно фыркает он, тыкая в меня пальцем. — Такие люди не должны рождаться. Воу, воу, воу, что с ним? Я и вправду надавил на больную тему? Нани аккуратно берёт Леона за локоть, начиная шептать ему что-то, и медленно отводит в угол комнаты, усаживая за своё рабочее место, а после возвращается ко мне. Ко второму пустому столу здесь, на котором стоит только эта жалкая лампа. — Пока он не успокоится, я вряд ли отдам его вам, — спокойно произносит Нани, — к тому же Леон сам не хочет этого. — Он рассказал тебе? — безразлично интересуюсь я. — Конечно, — её голос становится холодным. Вся гостеприимность пропадает. — Чем вы думали, домогаясь до него? Нет одной в штабе, так он к другой побежал жаловаться. Маменькин сынок. — Произошло недоразумение, — с некой неловкостью отвечаю я, — мне хочется извиниться перед ним. — Неужели? — Да, мне очень совестно, — вру я, — места себе найти не могу. Я погорячился. Мне просто хотелось, чтобы он ушёл, оставив меня одного, а ситуация другого выхода не предполагала. Чужая навязчивость меня душила. Нани на это лишь обескураженно моргает. — Иногда Леон и вправду может быть слишком приставуч. Я вас понимаю, — неуверенно говорит она, а после снова превращается в строгую заучку, — однако ваши действия были слишком радикальные. Прошу, не делайте так больше. — Почему Леон так завёлся? — я виновато отвожу глаза. — Мне не хотелось его задевать... Ага, конечно. Вы не представляете, как мне стыдно за своё поведение и как мне не хотелось его задевать! Покаяться бы и извиниться, только вот всё это бред. Ничего я из этого не сделаю как минимум уж искренне точно, а что уж говорить просто угрызения совести, которых нет. Нани кидает нерешительный взор на Леона, а после её внимание снова переключается на меня. — Вам известно, что до этого он жил на улицах? — Мисс Минчи рассказывала мне это. — Ох, вот как... Тогда, думаю, вам стоит знать, что Леон сирота. Его сестру забрали государственные змеи, оставив его совсем одного на улице... Он прожил без крова очень долго. Давай уже ближе к делу. Ну. Не томи. Мне до жути интересны чужие слабости. Она неловко дотрагивается до собственных волос, поправляя их. — И если говорить про нашу ситуацию, то ваши действия напомнили Леону старый образ жизни. — Как? — я вопросительно вскидываю бровь. — Его же не... — Давайте без грубостей, — тут же перебивает меня Нани, — слово изнасилование очень пошлое и тяжёлое, не находите? Харассмент. Над ним производился харассмент, который иногда заходил слишком далеко. Что... — Только учтите, — опять с какой-то мелкой злобой начинает говорить она, — я рассказала вам это, чтобы вы больше не совершали таких глупых действий. Вы поняли меня? Вы ничего не знаете. — Да... Теперь мне и вправду стыдно... Я такой уебок, но я не знал. Я не виноват! К тому же даже если бы и знал, то что? Я бы также поступил, только уже с уверенностью в своих действиях и намерениях, чтобы точно добиться нужного результата... Просто совесть грызла бы меня с самого начала, а не сейчас... после этого рассказа. Блять, я же не извинюсь... Прямо как с Сэнди. Зачем ты мне это сказала, женщина? Я бы хоть ложные извинения принёс, если понадобилось бы, а сейчас у меня язык не поворачивается это сделать, поскольку врать я не люблю. Не людям, которые чисты. Не ангелам... — Можете идти, — учтиво произносит Нани, — вам тут не рады. Ничего вы не добьётесь. Твою мать, мне нужен этот мальчишка. Как же так, сука? — Этого правда больше не повторится, — изнуренно вздыхаю я. Она на это лишь коротко кивает и указывает на дверь. С горем пополам мне приходится выйти из чужого кабинета. Ну что за день? Уверен, ещё и с Сэнди сегодня пособачимся. Всё как всегда... Ничего не меняется. Иногда мне кажется, что моя жизнь такая ничтожная. Я никому не нужен, и если бы я реально не рождался, то ничего бы не поменялось. Меня бы заменил какой-нибудь другой человек. Лучше и добрее. И Сэнди бы по-другому с ним жил. Именно жил, а не выживал, хотя он же всю свою жизнь выживает... Сэнди, прямо как Леон, тоже шатался на этих отвратительных улицах. С ним... с ним же тоже могли что-либо делать, так ведь? Бр-р. Я никогда об этом не думал, ведь всё место в голове занимал только я сам. Как я выгляжу? Достаточно? А как я веду себя? Правильно, по мнению больного социума? А как вообще правильно? А почему я поступил так? А почему не так? А почему я сказал это? А чтобы сказала матушка обо мне, увидев меня сейчас? А что... — Эй, заяц! — отвлекает меня от мыслей до боли знакомый хихикающий женский голос. — Стой, где стоишь. Ммм. А я, словно повелению судьбы, только дошёл до её кабинета и хотел спокойно пройти мимо. Какое совпадение. Слышится стук каблуков, который быстро приближается ко мне. Минчи настигает меня, и я немного шокируюсь её внешним видом. Сегодня она одета по-другому, взять даже ту же обувь. Я впервые вижу её на шпильках, так ещё и в погонах... Видно сразу, что у неё были дела. В отличие от Леона, у которого на плечах были жалкие перья, у Минчи по бокам раскинулись самые полноценные крылья. Довольно красиво... Помнится мне, у Гриффа три крыла на погонах. Интересно, у кого шесть... У генерала Гавса? — Смотри-смотри, — добродушно хихикает Минчи и пальцем дотрагивается до кончика моего носа. — Мы теперь одного роста, ха-ха! Я на это лишь беззлобно усмехаюсь. Вот это достижение. — Ты всё равно ниже меня, — напоминаю я. — У нас с тобой разница мелочная, — театрально дуется Колетт и начинает открывать собственный кабинет. — К тому же я ниже только ростом. Я на это никак не отвечаю. — Мне кажется, или ты сегодня какой-то задумчивый? О чём думаешь? — Отчёт. Щелчок. Минчи открывает дверь и манит меня рукой зайти к себе. Я, не колеблясь, следую за ней внутрь. — Точно, отчёт, — Колетт сразу же снимает с себя обувь, которая отлетает в угол комнаты, и облегчённо выдыхает. — Ебала я такую парадную форму. Это вызывает у меня смешок. — Это я ещё юбку не надела, — Минчи берёт со стола резинку и начинает завязывать распущенные волосы в хвост. — Если Грифф узнает, что я поехала в брюках, как обычно, то нудной лекции не избежать. — Женщиной быть таак сложно, — усмехаюсь я. — В брюках походить не дают. — А мужчиной быть таак легко, — вторит Колетт. — Живи себе не хочу. Рамок никаких нет. Взять, например, тот же секс... Тебя хоть раз трахали? Неожиданный вопрос... Да. И не раз... И я знаю, каково после состояние. И, знаете, мне хочется уже наконец повторить... Только вот я больше не хочу физическую связку. Я хочу эмоциональную. Не бездушную и скупую. Если честно, я даже секса уже не хочу, просто дайте прижаться к чужому телу. Ничего более. — Нет, не доводилось иметь такой опыт. — А если бы довелось, м? — хитро улыбается Минчи. — Ну... тогда почему бы и нет? — Вау, — удивляется она, — не думала, что ты можешь и так. Я не понимаю её, поэтому просто предпочитаю промолчать. — Кстати, знаешь, сегодня не получится... — Я сам не хотел. — Отлично, — хихикает Колетт. — Я заехала сюда ненадолго. Просто переобуться. Тебе ничего не нужно сдать мне, а? — Отчёт? — я измученно вздыхаю. — Я могу чуть позже занести его, если ты будешь всё ещё здесь. — Издеваешься, да? — выдыхает она и о чём-то задумывается. — Ладно. Тогда я оставлю тебе ключи. Отдашь их Леону потом. Вряд ли сюда кто-нибудь зайдёт, зная, что меня нет, поскольку в штабе сегодня я не должна появляться. Что я слышу? Мне оставляют ключи? Мне? Лично мне? Она доверяет мне? Боже ты мой, как это приятно и волнительно. Я польщён. — Хорошо, — равнодушно отвечаю я. — Как пожелаешь. — Вот и славно, — говорит Минчи, — надеюсь, ты будешь послушным мальчиком. Конечно, буду. Ещё каким. — Иначе, — кокетливо хихикает Колетт, — мне придётся тебя наказать. — Оу, да? — криво усмехаюсь я, поправляя чёлку. — Не волнуйся, я попытаюсь не разочаровать тебя. Отвратительно. Внутри меня сидит лютый страх, а я тут кривляюсь. Ни какого уважения ни к себе, ни к ней, ни к Сэнди... Почему просто нельзя быть честным? Зачем я вообще поддался ей тогда? Ещё этот ёбаный сон... Никогда не думал, что я буду боятся женщину только из-за грёбаного сновидения. Мне остаётся лишь мысленно вздохнуть и взяться за голову, но внешне продолжать глупо улыбаться. Меня тошнит. Мы продолжаем "любезничать" друг с другом, а после Минчи прощается и уходит, оставляя меня одного. Несколько минут я прислушиваюсь к звукам за дверью, стоя на месте смирно. Никого нет. Я маниакально начинаю смеяться, вкушая пьянящий успех. Я - победитель! Судьба улыбается мне! Эта дура такая легкомысленная. Мне даже думать не пришлось, просто надо было положиться на её расположение и всё. Правда у меня уже вот, в кармане. Осталось совсем чуть-чуть, и я узнаю всю подноготную этих чертовых и грешных людишек. Похуй на всех. Я теперь тут главный! Я! Никто меня не остановит. Удар. Я сам себя бью, чтобы успокоится. Тише. Что ты возомнил о себе? Мы ещё ничего не нашли, так что приубавь пыл. Обычно такие приступы заканчиваются очень плохо, ты помнишь? Сейчас крайне важно мыслить холодно и рассудительно, а действовать чётко и быстро. Помотав головой, я делаю глубокий вздох. Нужно добраться до второго дна одного из ящиков. Всё-таки немного успокоившись, я перемещаюсь к столу и сажусь на место Минчи, чтобы было удобно капаться у неё в вещах. Найти нужный ящик мне не составляет труда. Освобождая его от ненужных бумаг, я, как и в прошлый раз замечаю магнитик. Неужели будет всё так просто? Не верю. Не может быть... Дверка открывается, и там меня встречает ещё одна только уже с замком. Не растерявшись, я тут же пробую открыть её ключом от кабинета, и... она отворяется. Да ладно вам... В чём подвох? Я быстро достаю папку с документами, и меня охватывает дикий страх. Сон. Я прекрасно помню сон. Её же нет в здании... Почему мне тогда так боязно? Всё хорошо... Колетт не явится сюда. Она не приползёт в кабинет и не нападёт на меня. Успокойся. Через силу я открываю злосчастную папку и вижу там... Ничего. Обычные белые листы, которые я в ужасе листаю и ничего не нахожу. Меня бросает в дрожь. Что всё это значит? Зачем они Минчи в тайнике? Во сне же... Нет... Твою мать. — Тафт, и ради этого я рисковал? Тут белые листочки!***
Пришёл я домой с пожирающим чувством грёбаной слежки. Вообще, моё состояние было очень похоже на параноидальное. Мне казалось, что все смотрели на меня и смеялись. В штабе, на улице, в метро - неважно где. Все они пожирали меня взглядом, жаждали чего-то и чуяли моё поражение, ведь сегодняшнее расследование ничего мне не принесло. Всё было четно... Я такой глупец. Меня переиграла женщина. Уму непостижимо. Как так...? — Что ты рисуешь? — интересуюсь я, устраиваясь на кровати и откладывая телефон. Сегодня был трудный день, поэтому сейчас мне хочется привлечь всё чужое успокаивающее внимание, ведь тогда я наконец избавлюсь от этой ядовитой тревоги, поэтому, Сэнди, давай поговорим... Только ответь мне... Не молчи. Я боюсь, что ты снова замолчишь на несколько дней... Мне до чёртиков страшно. — А что я могу ещё рисовать? — изнеможденно вздыхает Сэнди. — Ладно.. Я понял, — виновато отвечаю я. — Знаешь, эм... я сегодня, например, кое с кем познакомился. — Оу, — он отрывается от работы и поворачивается полубоком ко мне, — неужели? — Да... Ну... Мы не совсем познакомились. Просто столкнулись и разговорились. — Мне аж любопытно теперь, что это за человек такой, — хихикает Сэнди. — Сэнди, — наигранно дуюсь я. — Обычный человек. Парень, и он, как и ты, жил на улицах. — Вот к чему ты клонишь, — понятливо усмехается он. — Я бы на твоём месте вообще воздержался бы высказывать комментарии, — уже серьёзно произношу я. Сэнди тут же поднимает руки вверх, "сдаваясь". Его эта игра на "публику" дико раздражает меня. Терпеть не могу. — Так вот, — теперь с долькой равнодушия возобновляется мой рассказ. — Я узнал от него, что на улицах живётся очень не сладко... Сэнди продолжает дурачиться, изображая удивление. «Да ладно!?» — читается у него в чужих глазах. — Ты напросишься у меня, — возмущенно фыркаю я. — Я кому рассказываю? Он начинает неловко хихикать, а я на это лишь закатываю глаза. — Парень подвергался сексуальному насилию, — угрюмо говорю я. Между нами виснет нагнетающая тишина, поскольку настроение Сэнди сразу меняется. — И... После нашего разговора с ним я... Я задумался... Как ты жил на улицах? Во мне рождается некая нерешительность. Это слишком личный вопрос, как мне кажется, и я чувствую вину за поднятую тему, но мне любопытно. Я больше не вижу в этом человеке прицеп, который идёт со мной в комплекте с самого рождения. Сэнди не просто метка на груди. Эта пытка молчанием показала мне, что он по-настоящему дорог... Я, наконец, осознал это. Мне интересна его жизнь. — Ко мне лезли малолетки из-за мучавшего их голода, — отрешенно отвечает Сэнди. — Вообще обычно вопросы решались силой, а не сексом, но совсем отчаявшиеся именно это и предлагали, поскольку у них не было влияния и репутации как таковой. Денег, соответственно, тоже. Он становится каким-то пустым, будто бы уходя в себя. — Были люди, которые соглашались на их условия. Некоторые же сами такие условия и предлагали, ведь избиение не приносило им большого удовольствия, нежели сношение, — с мёртвым спокойствием продолжает Сэнди. — Всё решал возраст. Обычно совсем молодые подвергались харассменту. Фактически дети. Надо мной же таких радикальных действий не производилось, ведь мой возраст отталкивал "таких" людей, да и к тому же у меня были хоть какие-то средства на существования. Я не зависел от "элиты". Можно сказать, я сам являлся этой "элитой", поскольку меня никогда не мучили банальные физические нужды, и я был образован. — У вас была целая иерархия..? — удивляюсь я. — Рождаясь, человек добровольно подвергается рамкам иерархии. У каждого есть своя должность и роль, поэтому, почему у... — запинается он, видимо, думая как правильно дальше выразится. — У людей без определенного места жительства не может быть своей иерархии? Это неотъемлемая часть общества. Особенно нашего. — И сколько ты прожил... Эм... будучи человеком «без определенного места жительства»? — Ну... месяцев десять точно. Я по своей инициативе не хотел возвращаться к "нормальной" жизни. Я чувствовал себя пленённым. — Ты бы... Продолжил жить на улице, если бы не я? — Да, — Сэнди отворачивается от меня, возвращаясь к работе. Леон был прав. Лучше бы я не рождался. Только мешаю всем. — Понятно. — Я удивлен, что ты спросил такое. — Мне просто стало интересно... — неуверенно говорю я. — Кстати, про листы бумаги. — М? — Ты мне не рассказал про себя... — Разве ты сам не догадался, какой я? — хмыкает Сэнди. — Пустой белый лист. На нём нет ни слов, нет ни рисунков... Ничего нет. Люди вольны писать или рисовать на мне всё что угодно, но... Он устало вздыхает. — Они должны учесть тот факт, что на самом деле лист давно исписан. ... — Людям нравятся такие люди, как я, — продолжает Сэнди. — Не задающие лишних вопросов... Молчаливые... Исполнительные... Покладистые... Они пишут на моём листе свои правила, думая, что это как-то волнует, изменяет и трогает меня, однако ничего подобного. Я придерживаюсь своих правил, которые давно написаны невидимыми чернилами и красками. Чёрт... — Люди очень глупы, даже я не святоша. Не бывает чёрных и белых, все серые и все равны. Просто кто-то темнее, а кто-то светлее. ...возьми. — Почему тогда листы делятся на белые и чёрные..? — Поскольку так легче воспринимается личность. В конечном итоге люди выбирают для себя сторону по нраву, и тогда лист принимает конкретный цвет: белый или чёрный. Всё просто. Люди после окончательного выбора не меняются. Сэнди прав, но меня волнует сейчас кое-что другое... Те белые листы могут содержать в себе информацию? — Я белый, поскольку это традиционный цвет бумаги. Я не знаю, каким на самом деле был бы мой лист. — Белый, — тут же вылетает из меня, — он белый, прямо как у моей матери... — Ты так быстро пересмотрел взгляды на людей? — беззлобно усмехается Сэнди, снова поворачиваясь ко мне. — Неужели они теперь для тебя какие-то "жалкие" листочки? — Нет, — уверенно отвечаю я. — Для меня люди все та же грязь. Я ради тебя пытаюсь смотреть на мир твоими же глазами. Вот и всё. — Я понял тебя. Между нами снова образуется молчание, и мы глупо начинаем смотреть друг другу в глаза. — Перестань рисовать, — и удели мне уже, наконец, всецело внимание. Я хочу тебя почувствовать. Сэнди тут же слушается и отталкивает от себя всё, но продолжает сидеть за столом с карандашом в руке. — Доволен? — Нет, — возмущенно фыркаю я и съезжаю со спинки кровати, ложась на неё и устремляя обиженный взгляд в потолок. — Можешь мне прямо сказать, чего ты хочешь от меня? — Меня раздражает твоё безразличие ко мне, — я скучаю по тебе, пойми же ты. — Я не безразличен к тебе, Эдгар, — отвечает мне Сэнди. В его голосе начинает чувствоваться какое-то раздражение. Я складываю руки на груди, обнимая себя, поворачиваюсь к балкону и недовольно сворачиваюсь в клубок. — Ты ни разу не говорил мне, что любишь меня. — А ты сам хоть раз говорил мне это? Нет. Я не говорил. — Эдгар, скажи мне напрямую, чего ты сейчас добиваешься этим? Я глупо продолжаю молчать. — Хорошо, ладно, — слышится шорох бумаги. — Поиграем с тобой в молчанку. — Нет! — в страхе выкрикиваю я, а после становлюсь тише. — Пожалуйста, не надо... Однако на это мне уже не отвечают. — Сэнди... Я прошу тебя... И вдруг я резко затыкаюсь из-за неприятного понимания того, что ему правда всё равно. Чужое безмолвие снова ломает меня... только вот уже намного быстрее и эффективнее. Знаете, не не хочется слушать это тупое молчание! А ещё я не обязан распинаться перед ним. Что Сэнди себе вообще возомнил? — Почему ты такой? — уже злостно продолжаю я, начиная защищаться. — Тебе плевать на меня, конченный эгоист и лжец. И тишина продолжает бить меня по ушам. Это невыносимо. — Скажи же хоть что-нибудь в своё оправдания, — обиженно шиплю я, — чёртов врун. Но, если говорить по правде, то Сэнди ни разу по-настоящему мне не лгал... Как минимум я не замечал и не замечаю этого. Возможно, он иногда что-то не договаривает, но... — Как я могу любить тебя, если ты не уделяешь мне внимания? Так ещё и врёшь мне, что я тебе не безразличен! ...я продолжаю верить ему на слово, ведь... Ведь люблю***
— Каким был Эйден? — Я не собираюсь тебе что-либо рассказывать. Зачем ты вообще снова пришёл сюда? — Леон, мы напарники, — устало напоминаю я, — а ты сегодня даже не появлялся у меня. Леон вальяжно сидит в офисном кресле и, как маленький, медленно крутится (поскольку колёсики позволяли), смотря на меня снизу вверх, пока Нани за собственным столом занимается делами, что-то быстро и увлеченно печатая. Она вообще не обращает на нас внимание. Интересно, какова её работа? Какую информацию может хранить в себе вся техника в этом кабинете? — Я больше не собирался пересекаться с тобой, — злобно фыркает Леон, важно задирая нос и складывая руки на груди. — И работать значит тоже? — с неким пренебрежением отвечаю я. — Хватит вести себя как ребёнок. — Что я должен сделать, чтобы перестать себя вести так, как тебе неудобно? Прогнутся? Я на это лишь изнуренно закатываю глаза. За что мне всё это? — Перестать хотя бы крутится на этом грёбаном стуле. — Нетушки, — самодовольно усмехается он, немного скалясь. Из меня вырывается недовольный стон. Я подхожу к Леону и силой останавливаю чёртов стул, грубо поворачивая на себя этого несусветного сопляка и нагибаясь к нему. Стоит мне приблизиться непозволительно близко, как я снова вижу этот дикий страх и сам пугаюсь. Я растеряно смотрю на Леона, а после получаю пощечину. Так это всё игра... Леон так защищается... — Что происходит? — слышится встревоженный голос Нани. Я тут же затыкаю рот Леону и обездвиживаю его, не получая никакого сопротивления. — Всё хорошо, — непринуждённо отвечаю я, кидая ей добродушный взгляд. — У нас всё хорошо. Благо Нани может видеть только меня, поскольку спинка этого пресловутого кресла закрывает Леона, ведь тот ростом ниже даже Сэнди. Проблемы мне не нужны. Она с подозрением смотрит на меня, задумываясь, а после неуверенно возвращается к работе. Я облегчённо выдыхаю и перевожу всё внимание на Леона, который, видимо, был уже не здесь... Он застыл подо мной и стеклянными голубыми глазами смотрел сквозь меня. Твою ж мать. Неужели Леон из людей "замри"? Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом осторожно убираю руки от чужого тела. Леон никак не реагирует на это, продолжая просто наблюдать. Он даже не шевелится. Меня охватывает паника. Я не хотел ломать его... Через несколько мучительных для меня мгновений Леон всё-таки приходит в себя. Он закидывает ноги на кресло и обхватывает их, обнимая, а после кладёт голову на коленки, отрешенно смотря в сторону. У меня начинается тремор рук. Это чувство, появившиеся во мне сейчас, до жути знакомо. Оно поглощает все мои внутренние силы, делая беспомощным. Я также ужасно чувствовал себя, когда ударил матушку. — Прости меня, — судорожно шепчу я и медленно опускаюсь на пол, специально становясь ниже. — Прости меня, прости меня, прости меня... Передо мной нервно дёргаются. — У меня нет никаких злых умыслов... — Всё точно хорошо? — снова встревает Нани, перебивая мой шёпот. — Да, — безучастно отвечает Леон, — всё хорошо. Она расслабленного выдыхает. Видимо, ей изначально нужен был ответ от Леона. — Я просто не могла успокоиться, — неловко хихикает Нани. — Эдгар не внушал мне никакой уверенности. — Возвращайся к работе, Нани, — продолжает он, снова непроизвольно дёргаясь. — Обо мне не беспокойся. Возобновляется стук клавиш, который нарушает тишину, повисшую между нами. Мне так хочется обнять Леона, но эти действия только усугубят ситуацию. Я хочу хоть как-то успокоить его, но не могу... Я просто не знаю как, да и самому бы сперва прийти в норму. К тому же я никогда не думал, что буду перед кем-либо сидеть, поджав ноги под себя, и позорно смотреть в пол. — Леон, — продолжаю шептать я, — не пойми меня неправильно... Это всё изначально был спектакль... Я не хотел тебе навредить... Совесть душит меня, выворачивая наизнанку. Сейчас мне желается говорить только правду, горькую и гиблую истину, которая гнёт меня. — К тому же у меня есть... — я замолкаю, обдумывая следующие слова. Что делать? Говорить? Нет? Говорить? — У меня есть истинный. Я нашёл его, и мне, честное слово, плевать на других... Я отрываю взор от пола, беря себя в руки. Леон с пугливым сомнением смотрит на меня. — К чему тогда всё это было..? — Я хочу узнать правду, — без утаек отвечаю я, переставая шептать. — И от тебя она мне тоже нужна. Это очень важно, поэтому прошу... Расскажи мне про Тафта. Он снова дёргается и устало выдыхает. — Ладно, — произносит Леон. — Я расскажу тебе. Что ты хочешь узнать? Каким он был? Хорошо... Но после ты отстанешь от меня. Он погружается в думы, снова отводя взгляд в сторону. Я медленно начинаю вставать, отряхиваясь. Какой же позор. Я каким был, таким и остался. Прости меня, матушка. Я такой же, как все... Чёрствый и малодушный. — Эйден являлся очень понимающим человеком. Никогда лишнего ничего бы ни сказал и ни сделал, — холодно начинает Леон и зло щуриться, смотря на меня. — В отличие от некоторых... Перестань, ну. Я извинился... — Но сейчас не об этом, — возмущенно фыркает он, а после всё его недовольство исчезает. Леон принимает пустое выражение лица. — Тафт вообще сам по себе был чудесным. Должность капитана ему не шла. Характер не соответствовал... Вообще руководящие должности Эйдену были в тягость, однако начальство очень любило его, поэтому всячески тянуло Тафта ввысь по карьерной лестнице. Он как-то странно застывает на месте. — Как минимум так говорила мисс Минчи... Снова эта сучка. Я хочу слышать твои слова и твоё мнение, а не её. Как так можно? Неужели нужно всегда кем-то прикрываться? Тебя этому жизнь на улице научила? — Эйден был таким замечательным... Тут, конечно, все такие, как и я, однако он выделялся. Боже. Я понял, что ты его лелеешь, но мне не нужно это. Где факты? — У него был кто-то кроме Колетт? — интересуюсь я. — Ну, знаешь, ещё друзья или... девушка там, например, может быть, даже собственная незарегистрированная семья? — Нет, не было, — задумчиво отвечает Леон. — Возможно, я просто не знаю... Но мисс Минчи сто процентов должна быть осведомлена. Пожалуйста, нет. Я не хочу слушать что-либо о Колетт, а уж тем более её саму видеть. Я не буду у неё что-либо выманивать. Нет. — Это всё? Ничего больше не знаешь? Леон открывает рот, чтобы что-то сказать, но закрывает его. Я разбито смотрю на него, ожидая тех слов, которые застряли у Леона в горле. Только не молчи... — Разве ты понял с того, что я рассказал тебе, каким был мистер Тафт? — говорит он. В его глаза виднеется хрупкая горечь, которая вот-вот разобьётся, и Леон расплачется. — Тебе нужны только пустые рабочие факты? Я замираю от шока. Он конкретно отвечает на мой поставленный вопрос... — Тафт был человечнее всех людей, которые встречались мне, — слёзы начинают течь по чужим щекам. — Эйден и Колетт спасли меня, заменив настоящих родителей. Он учил меня грамоте, а она арифметике. Мы были похожи на самую настоящую семью... При виде чужих слёз я теряюсь. Мне становится тревожно. Почему... Почему Леон вызывает во мне такие странные чувства? Неужели мне искренне жаль его? Не может быть... Он не моя мать. Эта другая личность... — Они вложили меня всё самое лучшее за эти два года, — жалобно хрипит Леон, — ты никогда не поймёшь их. Ты видишь в них лишь цель и наживу. Дело и тело. Но я... О нет... Неужели это так? Я... Я даже в незнакомом человеке ищу выгоду... Или... Что ты имеешь в виду, Леон? Разве это дело не наша работа? Нани снова активизируется, слыша чужие всхлипы. Она тут же отрывается от работы и подходит к Леону, ахая. — Ты гнилой человек, Эдгар, — произносит он. — Ты никогда не поймёшь людей здесь. Твои грехи будут душить тебя даже после смерти. Попомни мои слова.***
Не знаю, случайно ли мы заехали именно в этот бар или нет, но Минчи повстречала тут много знакомых... Таких пёстрых, таких серых, таких одинаковых, что ли? Возможно, однако все они разнились друг от друга, а единственное, что их объединяло было мерзкое криводушие. Но не назвать их идентичными только из-за этого будет большим упущением. Всё-таки лицемерие делает всех людей одинаковыми, поскольку изничтожает личность. Отличия же были намного существеннее. Знакомые Минчи различались не только друг от друга, но и от самой Колетт. Одни были «консервантами», как она выражалась, которые подходили к ней лишь обменяться "любезностями" и благополучно уйти. Минчи, видимо, вызывала у них отвращение, поэтому такие люди не задерживались возле неё долго. Другие являлись «оторвами». Они были чем-то похожи на Колетт, однако, в отличие от неё, у них вообще не было тормозов. Для них такое понятие как рамки приличия являлось пустышкой. Ластились к Минчи, которая сегодня в большой компании находиться не желала, и всячески пытались её разговорить, чтобы утянуть женщину с собой по-крупному развлечься. Уже по инициативе самой Колетт они не оставались надолго рядом. Слыша отказ, они плевались желчью и уходили. Третьи же были «попрошайками», которых интересовало нисколько компания Минчи, сколько её материальное состояние и должность... Ах, да, забыл упомянуть, что тут не было обычных людей. Любой состоял хоть где-то. Я прибывал в огромном шоке, узнав, что тут даже есть государственный "зверинец". Змеи, птицы, псы — всех понемногу. И самое главное, что должности у этих людей были приличные, высокие... Некоторым людям Минчи даже хвасталась мной. Странное зрелище. В такие моменты я чувствовал себя какой-то вещью, однако это не потому что она говорила что-то не то. Колетт расхваливала меня, и мне становилось приятно, но... Я продолжал ощущать себя вещью, будто бы она специально приехала сюда похвастаться. «Смотрите-смотрите, кто рядом со мной. Я не одинока!» — читалась между строк. — «Завидуйте мне, мало кто может позволить себе вообще "вторую половинку"!» Уже тогда у мне начали закрадываться странные мысли в голове... Может я зря наговариваю на Минчи? Она просто одинокая и сломленная женщина, который нужен кто-то рядом... А тут я... Обманываю её, мило улыбаясь в лицо, а за спиной сравнивая с грязью. Это как-то неправильно... Я ничего к ней не чувствую, потому что люблю его... Но разве это любовь? Разве правильно то, что я сейчас не с ним, просто потому что мне не хочется его видеть? Просто потому что я зол на него? Ебаный лжец. Но в то же время... Я чувствую перед ним стыд, ведь если бы не я, ничего этого бы не было. Этих ссор... Этой ругани... Этого... Кхм...***
Мне снова дают отгул, и, приехав домой, я не обнаруживаю Сэнди в квартире. Одна пустота встречает меня. Где он? Шатается на улицах? Долго его нет? Почему он вообще вышел из квартиры? В последнее время его не вытащить, а тут... Болван. Это из-за меня, да? Тц, тогда плевать. Пусть делает, что хочет. Знать его не хочу... Но в то же время я волнуюсь, особенно после сегодняшней ночи. Почему-то мне кажется, что если Колетт узнает о Сэнди, то случится катастрофа. Они уж точно не поладят... А вот с Леоном бы Сэнди нашёл общий язык. Такой детский и невинный, прямо как сам Леон. Малявку точно бы заинтересовало творчество Сэнди, а тому всласть бы было рассказать что-нибудь великое и духовное, чтобы у Леона потом челюсть упала от потока информации. Хах. Я бы посмотрел. Но Сэнди не должен знать о моей работе, как и работа о нём. Либо он, либо она. Выбирать придётся что-то одно. Мне не нужны проблемы. Если бы "Серафимы" и вправду являлись чистыми и хорошими, то, наверное, я бы открылся им, однако, как Сэнди говорил, не бывает белых людей. Они лишь пытаются выставить себя таковыми, а если и нет, то почему мы до сих пор бездействуем? Этот вопрос меня злит. Его вообще не должно быть, а он есть! Разве это уже о многом не говорит? Даже те слова, грёбаный листочек для заметок, сон, кинжал, документы... Кстати, о них... Я так и не узнал, что там написано... И вряд ли узнаю. Мне не хочется больше рисковать. Пусть это останется тайной... Хотя, чувствую, что это вставит мне ещё палки в колеса.***
Знаете, лучше бы я не ходил к Гриффу, поскольку еле выдержал его несусветную персону. Он просто невыносим! Грифф единственный здесь, кто по-настоящему является редкостным чудаком, что уж говорить о том, как он нашёл меня. Самая настоящая шутка, ей-богу. Кому в голову сбредёт звать к себе на работу мрачного кассира в позднее время суток? Причём кассира ты видишь в первый раз! Только больная голова Гриффа может до этого додуматься. — Так, так-так, — слышится смешок, — кто же ко мне пожаловал? Боже, я уже жалею, что родился. Стул, повернутый ко мне спинкой, медленно начинает поворачиваться. — Рхед, собственной персоной! — Грифф начинает смеяться. — Сам Эдгар! Вау, что же тебя привело к полковнику? Майор затрахал? Я давлюсь воздухом. Блять, дедуль, не делай мне мозги. Давай без шуточек. — Я вообще-то здесь по делу, — огрызаюсь я. С ним можно вступить в конфликт, если что случится. Грифф человек простой, "без должности", к тому же мужчина... Однако когда ему надо, он тут же становится полковником и серьёзничает. Это бесит. Ходячий цирк. — По какому такому делу? — до жути наигранно удивляется Грифф и прикрывает рот рукой. — Разве у тебя есть дела? А? А?! А!? — Не бесите меня, — сердито говорю я. — Я серьёзно. — Ты у нас всегда серьёзный, Рхед, — кощунственно смеётся он. — Поэтому я обожаю над тобой издеваться! Ты так мило злишься... Грифф невинно моргает и складывает перед собой руки в замок, прожигая меня взглядом. — Почему же ты так редко ко мне заходишь? Я, что, не такой интересный собеседник? А? А?! А!? Я на это лишь раздражённо выдыхаю и берусь за голову. — Я так разбит! — хныкает Грифф. — Меня динамит какой-то эмо! До чего я докатился! — Вы заткнитесь сами или мне вас заткнуть, мать вашу? — вырывается из меня. — Да, давай, — тут же хмурится он. Его безумные глаза становятся пустыми и принимаются пожирать меня, превращая в какую-то грязь и вгоняя в лютый ужас. — А то мне скучно. Я цепенею. — Мне же заняться нечем, — Грифф отводит взгляд и задумывается. — Вот, приходиться выслушивать какого-то оборванца. Но разве эта не работа Минчи? — Простите, — унизительно скулю я. — Я не хотел вам грубить. — Да ладно, — тут же мило хихикает он, принимаясь сюсюкаться. — Я просто издеваюсь над тобой. Мне плевать. Твою мать! Вот же кобель! — Тебе так легко запудрить мозги! — маниакально смеётся Грифф. — Что уж говорить про женщину, которая тебя, как сосунка, оболванила. Про кого это он? Про Колетт? — Слово такое странное. Оболванила, — из Гриффа вылетает смешок. — Что за человек его придумал? Хах. — Что вы имеете в виду? — стесненно спрашиваю я. — Когда человек влюбляется, он превращается в болвана, — хмыкает он. — Ааа... Честно, я перепугался. У меня уже появилась мысль, что этот старикан имеет в виду что-то другое, а тут... Тц. Пусть продолжает считать, что я влюблён в Минчи. Мне абсолютно всё равно на это, ведь я-то знаю, что это не так. Стоп. Подождите... Откуда Грифф про всё знает? — А.. Эм.. Вы осведомлены..? — У меня просто есть привычка следить за своими подчиненными, чтобы вдруг они не учудили чего-нибудь, — скучающе отвечает Грифф. — Например, не сожгли штаб или чего похуже, только из-за какого-то... Кхм, так что ты там хотел? — Дело. Я хочу узнать у вас кое-что. — Слушаю. — У Тафта был истинный? — тут же прямолинейно задаю вопрос я. — Нет, — он разводит руками. Я задумчиво молчу. Врёт или нет? — Это всё, что ли? — канючит Грифф. — Скукота! Ладно. Я верю... Теперь точно можно спокойно выдохнуть. Тафт это не Сэнди, а Сэнди это не Тафт... Однако мне почему-то кажется, что я где-то прокололся. Это же не может быть всё большим совпадением? Или всё-таки может? — Да, это всё, — я выдавливаю из себя любезную улыбку. — Спасибо. — Ага, — изнуренно вздыхает Грифф. — А теперь исчезни. С радостью, блять. Здесь находиться у меня просто не хватит выдержки. Это насколько надо быть конченным, чтобы... Хотя... я признаю, с должностью своей Грифф справляется, хоть и видел я его как полковника очень мало. Но разве это большая проблема? Не думаю... А ещё он всё время пропадает, поэтому мне снова повезло. Грифф просто оказался у себя. Удивительно. Выйдя из кабинета, я облегченно выдыхаю. Может найти Леона? Хотя зачем? Пусть малый развлекается с Нани... Да и к тому же мне самому сейчас будет спокойнее без него. Мне ничего не остаётся, как провести целый день у себя с бумажками, поскольку вчера я ничего не делал. День прошёл быстро, поскольку рутина всегда убивает время. Под вечер ко мне не пришёл Леон, как это было вчера, и меня не пригласила Минчи к себе, как обычно бывает... Я оставался один не только целый день, но и под его конец... И это насторожило меня. Всё? После вчерашнего она начала остывать ко мне? Так быстро? Или Минчи сегодня просто не может, а я тут накручиваю себя? Странное совпадение... Почему вообще их так много в последнее время!? А разве совпадения вообще бывают? Разве это не проделки судьбы? Мы же просто плывём по течению, а судьба иногда влезает к нам в жизнь и ставит нас перед нравственным выбором, от которого будет зависеть наш дальнейший путь на этой бренной планете... Может поэтому судьба имеет свойства изменяться? Но разве многое уже не прописано? Разве это не странно? Почему от нас зависит лишь то, как мы отреагируем на это препятствия-совпадение, посланное нам этой самой судьбой..? Почему нам дают мнимый выбор? Разве уже не всё предопределено? Другой вопрос. Как мне реагировать на то, что Тафт очень походит на Сэнди? Что мне делать? Продолжать бегать от этого, надеясь, что это одно большое совпадение? ...Ладно, мне и вправду легче трусливо избегать этого. В конечном итоге это всё равно ничего не значит. Колетт и Грифф опровергнули эту догадку. Она оказалась просто глупой и детской мыслью... А может они врут? Я не думаю... Грифф уж точно. Он хоть и поехавший, но чтобы врать... Вряд ли. А когда я по-настоящему верил людям? Особенно здесь? Уходя, я заметил, что в штабе сегодня было как-то пустовато... Может это что-то значит? Какое-то неприятное чувство поселилось во мне. Что-то произойдёт.***
Придя домой, я снова сталкиваюсь с пустотой в квартире. Сэнди нет, и это ещё сильнее подстёгивает мой страх. Вот-вот и у меня может начаться паничка... Где же ты, Сэнди..? Что с тобой происходит? Где ты пропадаешь? А самое главное... Что ты скрываешь от меня? Что может быть страшнее моего существа для тебя? Смерть? Не смеши... Кто тебя может пытаться убить? Один в квартире я пробыл недолго. Сэнди вернулся, однако я не узнал его... На его лице был описан один ужас и страх, который сейчас пожирал и меня внутри. Что происходит? — Сэнди..? Он не реагирует на меня, начиная перебирать собственные вещи. От этого хочется плакать... Однако нет. Не сейчас. Проходят какие-то жалкие пять минут и слышится звонок в дверь... Сэнди тут же отрывается от возни и застывает на месте. — Сэнди? — ничего непонимающе зову я его. — Не открывай, — холодно приказывает он. Такой тон мне не нравится. Я зло щурюсь на него, а после встаю с кровати и иду к входной двери Сэнди наперекор. — Не открывай, блять! — уже разъяренно кричит он из спальни. Я лишь возмущенно фыркаю и открываю дверь. Передо мной предстают два парня. Один пониже, другой повыше, но это неважно. Кольца на груди. Вот, что по-настоящему важно. Это "Престолы". Спросите, как я понял это? В баре было несколько одетых по форме, видно сразу с работы, которая требовала официальностей, как поясняла Минчи... Только вот... Что они делают тут? У нас под дверью? Они неловко переглядываются, а после не менее неловко смотрят на меня, пока я пребываю в дичайшем шоке. — Извините за беспокойство, — начинает высокий парень, — но мы ищем одного человека, который, предположительно, живёт в этом доме... Возможно, на этом этаже. Вероятно... — Говори по существу, — встревает мелкий, перебивая, — мы проебали сведения и адрес, а теперь пытаемся, как слепые котята, найти его. — Ладно... Так и есть. Но кто виноват? — Вы "Престолы"? — потрясенно вмешиваюсь я. Этим вопросом я удивляю их, и теперь мы втроем стоим и изумленно моргаем, глупо переглядываясь. — Откуда вам известно? — Кольца... — Так ты из ангелов? — растерянно спрашивает низкий. — Кто ты? — Серафим... — Еба. — Кто тебя вообще за язык тянул пиздеть тут про дело? — цедит высокий. — Ты понимаешь, что это как раз просьба "Серафимов" была? — Мы вообще-то оба виноваты, — огрызается мелкий. — Теперь придётся обходить все квартиры, чтобы узнать, где живёт цель! А может его вообще здесь не окажется!? — Ты хочешь сказать, что я слепой? Он явно тут, долбоящер. — Кто ещё из нас долб... — Завалитесь оба! — злостно прикрикиваю я. — Объясните мне, зачем надо было тревожить меня? — Ах, простите, — неловко произносит высокий, — вы не знаете такого человека, как Эйден Тафт? Я впадаю в ступор, и моё сознание улетает куда подальше. Зачем. они. ищут. Тафта??? Тафта!? Разве неизвестно где он? Наше расследование же нихуя с места не двигается. Или что? Я чего-то не знаю? — Пиздец, ты запомнил хоть что-то? — ухмыляется мелкий. — Может, и адрес сразу вспомнишь? — Заткнись, — шипит его товарищ. — Я не тебя спросил. — Нет, я не знаю, — как можно естественнее отвечаю я. Внутри появляется какой-то жгучий страх. Он и так там был, но... Сэнди... — Я живу один. Соседей не знаю. — Мужчинка низкий такой, — говорит коротышка. — Волосы окрашены, лохматый, тату есть на руке. Не человек, а призрак какой-то, честное слово. На него кидают злостный взгляд. — Тут такой даже не живёт, — продолжаю врать я. — Вы не по адресу. — Ха-ха! Я был прав! Слепошара! — Может тут два входа..? — растерянно произносит высокий. — Да, — отвечаю я. — Возможно, вы уже его потеряли. — Твою мать, чего мы тут тогда стоим!? — Стоп, зачем мы тогда поднималась на второй этаж? Не скажешь мне? — Ээ... — Дебила кусок. — Нашёлся мне, умник. Пошли уже. — Спасибо вам большое, — обращаются уже ко мне. — И извините за беспокойства. Я молчу, а парни разворачиваются и начинают уходить. — Подожди, а почему мы поверили первому встречному? — спрашивает мелкий. — Не задавай глупых вопросов и не позорься, блять. Ещё пару фраз проскальзывают, но их практически не слышно. Голоса постепенно удаляются, а после наступает тишина. Я ещё минутку стою и прислушиваюсь. Они ушли? Всё? Можно выдыхать? Боже ты мой, что это сейчас было, мне кто-нибудь объяснит? Я закрываю дверь и устало выдыхаю... Просто пиздец. Стоит мне только повернуться спиной к двери, как меня тут прижимают к ней, дезориентируя, а после подставляют нож к горлу. У меня тут же на глазах наворачиваются слёзы от страха. Что происходит..? Где я? Отойдя от легкого шока, вызванного ударом, меня встречают серые глаза напротив с некой злобой и яростью... Кто это? Тафт? — А я-то думал, как меня нашли, — рычит Эйден? — Вчера весь день голову ломал, а в итоге что? Он мрачнеет и его хватка крепчает. — Иуда оказался под боком... Сэнди... Это Сэнди.. Подождите... Нет, нет, нет, что происходит?! Ты ошибаешься! Я не знаю, как это получилось! Я не хотел! Я не доносчик! Я не понимаю, что происходит! — Сэнди... — скулю я и тут же чувствую боль. На нож предательски надавливают. — Заткнись, — скалится Тафт? — Ты не разжалобишь меня. Я убивал и пытал таких, как ты. Это заставляет меня сильнее ужаснуться... Убивал...? Сэнди пытал...? И я..? Но я... Я не пытаюсь разжалобить тебя, Сэнди... Прошу тебя... Почему всё так вышло? Только сегодня Грифф сказал, что у Тафта нет истинного... Так... Так они соврали мне... Значит... О нет, нет... Минчи с самого начала знала, что я ей вру. — Скажи мне, зачем? — уже поспокойнее спрашивает он, а после снова свирепеет. — Зачем ты туда пошёл!? — Прошу, Сэнди... Я не виноват... — А ты никогда не виноват, ублюдок, — злостно рычит Эйден? — Ты у нас "чистенький" и "прилежный", как все они там. Знаешь сколько там таких? Я униженно молчу. — Тысячи! И вы все дураки! Вас всех обманывают, дёргая за ниточки. Никому пушечное мясо не сдалось. Я лишь судорожно сглатываю. С минуты минуту и я сломаюсь, ведь паническая атака так и дышит мне в спину. Ещё одно слово... И я полностью свихнусь... Я заслужил это... — Многие из главнокомандующих выходцы из "Церберов", — теперь с мёртвым и пугающим спокойствием говорит Сэнди... — Я в том числе. Никто там за добро не сражается. — Почему ты обманул меня..? — осмеливаюсь задать вопрос я. — Если бы ты рассказал мне... — Потому что я убил своё прошлое, — перебивает меня он, раздражённо фыркая. — Я убил свою прошлую личность... Нет больше никакого Эйдена. Мёртвых не выкапывают. — Но я вижу сейчас... — из последних сил разбито выдавливаю я. — Эйдена, а не Сэнди... Это окончательно выводит его из себя и шокирует. Он выпускает меня, давая пощечину. Я позорно падаю на четвереньки. — Ты ничтожество, — злобно говорит Тафт, кидая мне под руки нож. — Жалкий человек, который будет слепо следовать своему эгоистичному "я". Горячие слёзы начинаю течь по мои щекам. Я ошибался в нём..? Неужели он правда говорит мне это? Неужели это тот же человек, который успокаивал меня вчера? Не верю... — Я думал, ты другой, — уже с какой-то мелкой ненавистью и обидой отвечаю я, продолжая стыдливо смотреть в пол. — А ты такой же. Слышится возмущенное фырканье, а после шаги. Тафт возится в какой-то из комнат, но потом возвращается в прихожую. — Я делаю это ради твоего блага, — хмуро кидает он напоследок. — Теперь ты можешь ненавидеть меня, сколько хочешь... Теперь на это есть причина... Последнее слово вздрагивает, и Сэнди уходит, хлопая дверью... Он покидает эту квартиру... Неужели? Неужели это всё правда? Это не сон? Он бросает меня... И я снова остаюсь один... Только уже на совсем... Это так? Он же не вернётся, верно? Я снова начинаю рыдать навзрыд, откидывая нож куда подальше. Внутри возникает непонятная буря горьких чувств. Из меня вырывается немой крик. Почему ты не перерезал мне глотку, прямо как во сне!? Если ты делаешь это ради моего блага, то почему не убил меня?! Почему?! Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему!? Я ненавижу тебя! Ты должен был мне сказать! Ничего бы сейчас этого не было! — Сдохни где-нибудь! — яростно кричу я в пустоту. — Например, на твоей любимой помойке! Гнев полностью затмевает мой разум, и я бью руками по полу, пока не ощущаю пронизывающую боль в кистях. Я ненавижу тебя... Я с самого начала знал, что ты будешь огромной ошибкой для меня... А ты улыбался мне тогда... Болван. Я ложусь на пол, сворачиваясь в клубок... Какой же я слабый... Никчёмный и... ничтожный. Почему я продолжаю жить? Это наказание или поощрение? За что..? «Хорошие люди рано уходят из жизни...» Матушка, а люди, которые уходят поздно, что, плохие? Почему? Человек может покончить с собой в раннем возрасте, и, что, он будет считаться хорошим? Какое-то расплывчатое понятие... Сэнди говорил, что только избранные доживают до старости... И кто из вас прав? Я начинаю захлёбываться в слезах. Ничего уже не изменить. Я виноват в том, что случилось сейчас... Я виноват в твоей смерти, матушка. Я плохо о тебе заботился. Я виноват, что вывел Леона на эмоции и напомнил плохое время... Я виноват в том, что дал Минчи собой манипулировать. Я виноват... От безысходности я берусь за голову. Мне так плохо... Меня обманывали... А после бросили... Какой пиздец... Не знаю, сколько я так пролежал, но достаточно долго, поскольку, когда я оклемался, уже было поздно. Как мне жить дальше без тебя, Сэнди..? Я же загнусь...***
Мне приходится открыть входную дверь, поскольку кто-то очень настойчиво терроризирует звонок. Достаточно мне отвориться, как у меня перед глазами вырастает Леон... Этот до невозможности правильный парень. Боже ты мой, вы серьёзно? Ещё мягче и глупее не могли прислать? М? — Эдгар, ты нам нужен, — нерешительно говорит он. — Пожалуйста, вернись... Я бегаю взглядом по Леону снизу вверх, а после начинаю закрывать дверь. — Стоп! — он хватается за дверной проём. — Стоп, стоп! Послушай же! Ты неделю не появлялся в штабе... Я остановлюсь, поскольку если продолжу закрываться, то придавлю этой малявке все пальцы. Пока я добрый, пусть возвращается к своей Минчи с целыми руками. — Мы всё-таки напарники, — неловко улыбается Леон, — впустишь? Я скептически смотрю на него, пробегаясь взглядом снизу вверх, а ему... Хоть бы хны! Вот же... Ещё чего удумал. Я кто, по-вашему? Дурак? — Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — невинно моргает он. — Это касается нашего дела. Я измученно вздыхаю, а после открываю дверь, приглашая Леона внутри. И вы думаете? Он тут же влетает ко мне. Твою мать. Ладно, я дурак. Признаю. — Что за... — ошарашено произносит Леон, с выпученными глазами рассматривая всё вокруг. — Почему тут такой срач? Что ты делал эти семь дней? — Пил, принимал, потом снова пил, принимал, после пил и принимал, а затем пил... — Но так же нельзя! — перебивает меня он. — Это просто ужасно. Что бы у тебя ни случилось, не нужно заглушать боль так. Это неправильно! — Ага, — безразлично отвечаю я, — дверь, если что, позади тебя. — Эдгар, объяснись мне, — продолжает гнуть свою палку Леон, — что произошло? Почему, как я понимаю, ты заперся у себя и не выходил на связь? Ты целых семь дней был без вести! — Поэтому тебя, как последнего лоха, послали за мной? Как мило. Только такая забота мне не нужна. Можешь идти нахуй. — Ты увиливаешь! — возмущенно восклицает он. — Я хочу знать, что случилось. Я хочу помочь тебе... — Твоя помощь мне не сдалась, — злюсь уже я, перебивая его. — Как ты мне поможешь? Вернёшь его!? Ничего не выйдет. Он замирает и глупо начинает моргать. — Ты же говорил мне... Я помню, — Леон осторожничает, только вот зачем? Я уже сдался. Пусть говорит, что хочет. У меня другая забота. — Ты говорил, что у тебя есть истинный... А... Кхм, что-то случилось с ним? — Меня бросили, — равнодушно говорю я и ставлю руки в бока. — Всё? Удовлетворен? — Оу... Мне очень жаль... — Ой, только давай без этого всего, — огрызаюсь я, снова обрывая его речь. — Со мной всё нормально. Я бы так, честно, не сказал. Мне пиздец как хуёво. — Может, ты что-нибудь будешь? Чай или кофе? Или, может быть, сразу пойдёшь нахуй? — Пожалуй, ничего... Между нами образуется какое-то странное молчание, но длится оно недолго. Леон прерывает его. — Мы нашли Тафта. — Круто, — безучастно произношу я. — Случайно не на помойке? Он озадаченно смотрит на меня, не понимая к чему это сейчас было. Пх. — Ты не удивлён? — У меня нет сейчас сил, чтобы выдавливать из себя ложное потрясение, — развожу руками я, а после начинаю хлопать. — Но вы молодцы. Оперативно работаете, ребята. Леон шокируется. — Ты пугаешь меня... Но мисс Минчи сказала, что ты нужен нам. Иначе ничего не получится. Я верю ей. — О нет, нет. Без меня. Можете продолжать считать меня пропавшим, окей? — Но на тебе весит дело о нахождении Эйдена, — до жути серьёзно произносит Леон. — Поэтому ты должен вернуться. К тому же вечность бегать от работы у тебя не получится. Я на это лишь устало вздыхаю и закатываю глаза. — Ну, давай, рассказывай. Я весь во внимание. И он начинает снова свою нудятину... Я бы лучше закинулся сейчас с утра пораньше, чем слушал его информативный монолог, но что поделать. Леон уже здесь, а значит уж точно от меня не отъебётся. Раздражает. Я узнаю, что Эйдена нашли в областном аэропорту, в котором он как раз и пропал чуть больше года. Что Тафт там делает - непонятно, но они боятся, что он сможет съебаться оттуда. В другой город, например... Вообще, очень странно, что их до сих пор волнует Сэнди... У них явно другие цели на него... Ну, мне так кажется, по крайне мере. — Ты рад? — зачем-то скучающе спрашиваю я. — Вроде всё... Конец. — У меня какое-то очень странное чувство внутри, — видимо, честно отвечает мне Леон. — Но меня не волнует сейчас Тафт. Мисс Минчи еле отошла от белой горячки... А тут она берётся сама действовать... Я не знаю, чем это всё закончится. Это пугает. — Женщина, — равнодушно отвечаю я. — Что с неё взять? Женский алкоголизм самый страшный. — Это говоришь ты? Серьёзно? — он кружится, указывая мне на беспорядок, а после останавливается и тыкает уже в меня пальцем. — Ты выглядишь не лучше, чем весь этот мусор. — Отъебись, — грозно скалюсь я. — Тебе это не должно волновать. — Дом - это внутренний мир человека, — мрачнеет Леон. — Я десять лет был без него. Ничего кроме страха не ощущал, поскольку мне негде было укрыться не только от погодных условий, но и от людей, окружающих меня. И видеть такое... — Заткнись. Я не хочу слушать тебя. — Нельзя так относится к своему внутреннему миру, Эдгар... Да и к людям тоже. — Ты вообще слышишь меня!? За-ва-ли-сь. Ты мне омерзителен. — «А ты ничтожен». Вдруг я нервно дёргаюсь и глупо пячусь, пугаясь. Меня тут же охватывает дикая тревога. Понимаете... Это не слова Леона... И это не его голос... У меня глюки, ведь я слышу сейчас почему-то Сэнди. И он ломает меня. — Эдгар, — слышится уже обеспокоенный голос. — Тебе плохо? — Свали отсюда по-хорошему, — измученно говорю я. — Мне больше никого не хочется видеть. — Но так нельзя, — продолжает упираться Леон, не отступая. — Ты хочешь продолжить убивать себя? Пожалуйста! Но сегодня я не уйду отсюда без тебя. Ты нам нужен. Это твоя работа, в конце концов! Никому я там не сдался... Я даже своему истинному не нужен. Ты не ведаешь, что говоришь... Мне жаль тебя, Леон. Ты слишком добрый для этого мира. Тобой пользуются... И не только тобой... — Ладно, — убито отвечаю я, быстро сдаваясь. — Будь по-твоему. Только сегодня. Он шокируется и виновато отводит взгляд. Какой же Леон ребёнок. Может час, а может два, я пытаюсь привести себя в порядок, пока Леон сидит у меня на кухне и непонятно чем занимается. По крайне мере, мне так кажется. Вообще, этот малой симпатизирует мне, однако единственное, что меня бесит, так это его навязчивость. Проще. Надо быть проще. Надо давать людям дышать, а не жить как рыба-прилипала. Хотя... Разве я не похож на него чем-то? Или это какой-то бред? Может, я бы стал таким же, если бы жил как он..? Другой вопрос. Почему мне везёт на добрых бомжей? Ахах... Ладно, на бывших бездомных людей... Так лучше. Почему Леон такой радушный? Прямо как... Нет.. Сэнди не добрый. Сэнди опасный. Он лишь выставляет себя таким. ... Или я ошибаюсь? Почему я всегда пытаюсь смотреть на людей и вещи поверхностно, а после судить их? Это же так глупо... Я вообще глупый человек. До меня это дошло только сейчас... Довольно-таки поздно... Очень поздно. Выйдя, наконец, из ванной, я впадаю в некий ступор. Леон прибрался здесь. Вау... Спасибо... Я тронут, только вот зачем..? — В домработницы заделался? — растерянно спрашиваю я. — Мне нечем платить. — А не нужно, — весело отвечает мне он, — я очень часто убираюсь у мисс Минчи, так что, считай, это по доброте душевной. — У Минчи? Серьёзно? — удивляюсь я. — Это ещё почему? — Когда ей плохо, она пьёт и также, как ты, превращает свою квартиру в свалку. — А ты, как дурочек, каждый раз убираешься? — ошарашено продолжаю я, поправляя, в последние время, непослушные волосы. — Жесть... — А что такого? Никто о ней не заботится, кроме меня. Мисс Минчи очень одинока, а мне не сложно. Всё-таки она многое сделала для меня. — Извини, забыл, она же твоя мама, — беззлобно усмехаюсь я, на что слышу обиженное "эй!". — Ты будто бы о своей матери не заботился! — наигранно дуется Леон. Между нами виснет нагнетающая тишина, и это пугает его. Честно, от меня мало что зависело. Я не виноват в смерти матери. Болезнь убила её, поскольку должного лечения не было. Мой возраст ограничивал меня. Я ничего не мог сделать, если бы отец не бросил нас, то... Она бы, возможно, была жива. Хотя. Кто знает? Никто... Интересно... Как отец поживает? — Я готов, — уже безучастно отвечаю я, витая в облаках. — Поехали. — Да... Поехали... Мисс Минчи нас ждёт. Выйдя из дома, леденящий страх начинает расцветать во мне. Опять... Ничего не меняется... Я снова ощущаю эту тревогу. Знаете, ужас стал уже какой-то настоящей частью моего естества. В последнее время он слился со мной и стал частью моей души... Но разве до этого я жил без него? Я же никогда не чувствовал себя спокойно. Всегда какой-то страх, который не давал усидеться мне на месте. Он говорил мне, что делать... Он шептал мне, что сказать, чтобы защититься... Он управлял мной. Что вообще значит этот всепоглощающий страх? Разве бог не наказывает людей именно страхом? То есть, я с самого рождения был грешником? Просто потому что появился? Неужели так и есть? Не знаю... Я ничего не знаю. Сэнди бы точно дал ответ, но никак не я... Я просто слабак, вот и всё. Но не будем об этом. Ехали мы долго, поскольку от моей квартиры до главного здания "Серафимов" расстояние довольно-таки приличное, а когда прибыли в штаб, то Колетт не оказалось на месте... Это лишь напрягло меня, ведь она не могла, зная, что Леон притащит меня, просто взять и съебаться... Если уж на чистоту, то её не было целый день. Целый, мать её, день! В итоге Минчи не приехала вообще. Мы просто просидели лишние два часа в штабе, если не брать в расчёт рабочий день, который обычно заканчивается в семь. Что за? Ладно... Зато потом она ждала нас уже в аэропорту. Гениально. Тупая женская логика. Зачем так делать? Пока мы с Леоном ехали в этот проклятый и ничтожно маленький аэропорт, во мне продолжала расти какая-то непонятная паника. Я же встречусь с ним сейчас? Да? Или нет? Я, честно, очень боюсь этого... Эта встреча точно ничем хорошим не закончится. К тому же чувство того, что я что-то упустил, не покидало моё тело... Меня волновали те пустые листы... Там же что-то было, так ведь? Это явно как-то связано с делом Тафта, только как я не понимаю. Что может там такого быть, что меня бросает в дрожь? Аэропорт был пустым, однако, ничего удивительного. Он всё-таки областной, поэтому людей здесь было мало. Многие из них являлись сотрудниками этого треклятого места... Обычных же граждан практически не имелось, а если и были, то попадались какие-то деревенщины, ей-богу. Вдалеке виднелись одинокие густые лесополосы. Могучий тёплый ветер начинал набирать обороты, ероша мои волосы. Закатное пылающее солнце провожало сегодняшний день и потихоньку уступало ночи. Увы, я любовался этим пейзаж в первый и последний раз. Больше мне не удастся это сделать. — Мисс Минчи! — тянет меня Леон, замечая Колетт. Она стоит на краю взлётно-посадочной полосы, одиноко смотря на закат, а после улавливает нас в поле зрения по мере нашего приложения к ней. — Мисс Минчи... — он пытается привести в норму сбитое дыхание. — Где вы были всё это время? Почему не предупредили? — Прости меня, Леон, — на её лице виднеется какая-то странная тоска вперемешку с чем-то страшным и пугающим. — Я должна была попрощаться с Пайпер... Леон как-то странно замирает, печалясь, а я превращаюсь в пустое место. Они перестают замечать меня, грустно взирая друг на друга. Кто такая Пайпер? И почему она задержала Колетт на весь день? — Нечего грустить. Наша жизнь продолжается, — спокойно говорит Минчи, уже кидая взор на меня. — И сейчас нужно думать о другом. Её глаза сверкнули какой-то мелкой и мимолётной злобой. Это из-за меня? Что я сделал? — Тафт должен явиться сюда скоро, — с неким пренебрежением произносит Колетт и огибает Леона, медленно приближаясь ко мне. — И я рада, что ты, Леон, притащил капкан для дикого кота. Что? Капкан? Но у нас с собой ничего нет... Или... Она имеет в виду меня!? Стоит мне только дёрнуться и глупо попятиться от осознания того, что я играю роль ловушки для Сэнди, как меня тут же хватают, моментально перемещаясь за спину, и лишают свободы. Я начинаю брыкаться, но выбраться у меня не получается. Я получаю удар в голову и напрочь дезориентируюсь. Всё плывёт перед глазами. Слышится щелчок, а после боль в районе шеи. Снова она... Снова нож... Только вот... Его подставляют уже совсем чужие холодные мне руки. Как так? Я сейчас умру? Нет... Пожалуйста... Леон... Я не вижу тебя, но почему... Почему ты бездействуешь? Я не хочу заканчивать всё так. Сэнди... Я так и не извинился перед тобой. Прости меня. Прости за всё. Я чёртов грешник и заслужил смерть от рук ламии. Минчи не медлит, не колеблется, не смущается. Колетт делает всё точно, без каких-либо задних мыслей... Словно машина, она перерезает мне глотку, и я погружаюсь во тьму, засыпая уже навсегда.***
— Мисс Минчи... — цепенеет Леон. Ему хочется продолжить говорить, но он не может. Слова застревают внутри, заставляя лишаться воздуха. Леон замирает от страха, а в голове рождается буря мыслей, которая заглушается внутреннем криком. Его мир распадается на мелкие кусочки. Целым ничего не остаётся. — Так нужно, — устало выдыхает Колетт, бросая чужое бренное тело на асфальт. — Я должна обездвижить Тафта. Леону хочется сейчас просто взять и разрыдаться, однако он всё-таки берёт контроль над эмоция. Не время для этого. Леон должен держать себя в руках, хотя бы потому, что желает найти ответы на вопросы. Зачем Минчи это сделала? Обездвижить... Но зачем? И при чём тут Эдгар? Он ничего не понимает, и от этого его бросает в сильный ужас. Минчи убила человека у Леона на глазах. Разве это могла сделать она? Сломленный и разбитый человек, который недавно сам умирал в постели? Человек, который сегодня присутствовал на похоронах дорогого и близкого человека..? Неужели Леон ошибался в ней? Колетт плохая? Тогда почему она продолжает служить "Серафимам"? Разве это их метод решения проблем? Они же хотят мир... или Леон чего-то не понимает? Он, волочась, огибает Минчи и становится за ней, поворачиваясь к женщине спиной, а к солнцу передом. В отличие от Колетт, у Леона нет злых умыслов. Он просто хочет сейчас успокоиться, а картина, которая уписалась перед ним, вызывает лишь панику и тревогу. Солнце всегда было и будет его другом, и даже в эту минуту оно не оставляет Леона, словно прекрасно всё осознавая. Лучше смотреть на друга, чем на недруга, у которого руки сейчас все в чужой крови. Леон чувствует себя преданным. Неужели всё было предопределено? Неужели Колетт с самого начала планировала убить Эдгара? Не может быть... Он верил ей... Стоят они так долго, слушая плач ветра и запах крови. Однако только-только более менее успокоившись, Леон улавливает безумное хихиканье, которое убивает слабую умиротворённость сразу же. Он поворачивается к Минчи, смотря сквозь неё, и лицезреет Эйдена... Мужчина так сильно изменился... Леон помнит его другим. Это вводит парня в какое-то подвешенное состояние. Всё-таки Эйден намеренно ушёл из организации... Да? Тафт медленно идёт к ним, а после резко останавливается, не доходя. На лице его застывает изумление, которое тут же пропитывается страхом. Это из-за Эдгара? Неужели? Они знакомы? Расстояние между ними и Эйденом раскинулось довольно-таки большое. Целый десятиэтажный дом вместился бы. Колетт продолжает как-то странно и озабоченно хихикать, смотря на бывшего коллегу и друга. Леону всё это в корне не нравится. Почему он участвует в этом всём? Почему должен сейчас смотреть и глупо моргать от удивления? Леон не знает. Ему хочется, чтобы это всё оказалось кошмаром. Тафт быстро перебарывает себя и продолжает идти им навстречу с пустым и мёртвым выражением лица. Возможно, он также, как Леон, сейчас желает, чтобы всё это оказалось плохим сном, однако это не так. Всё происходит наяву, и чем ближе Эйден подходит, тем хуже ему становится. «Он мёртв...» — Давно не виделись, Эйден, — с безрассудной улыбкой на лице начинает Минчи. — Как ты? Тафт опускается к чужому телу, становясь на колени, а после усаживаясь на собственные ноги. На его лице появляются слёзы, и Леон ещё больше шокируется. Ему никогда не доводилось видеть этого человека плачущим. Кого убила Минчи...? Почему Тафт так реагирует? — Как тебе эта боль, а, Эйден? — продолжает Колетт. Он никак не реагирует. Всё его внимание сконцентрировано сейчас на Эдгаре. — Неужели ничего не скажешь? — уже злобно спрашивает Минчи. — Я отняла у тебя всё, что могла, а тебя волнует только он? Неужели и вправду Эдгар тебе дорог!? Вот-вот и Леон сам заплачет. Зачем она давит на Тафта? — Он изменял тебе со мной, — рычит Колетт. — Если бы не этот выродок, мы бы не вышли на тебя. А ты... Ты сейчас скорбишь! Серьёзно!? Разве он этого достоин? Она явно начинает закипать, а чужое молчание лишь подстегивает это, заставляя свирепеть. — Тебе стало плевать на меня, как и всем остальным, да? Тебе даже неинтересно, почему я сделала это, так ведь? — Минчи скалится, уже по-змеиному шипя. — А я всё равно скажу, поскольку я больше не твоя тень, Тафт. Я - личность, которая добилась всего своими силами. Я сделала себя сама! А ты? Ты прилагал хоть какие-то усилия, а? Снова нет ответа. Тафта бросает в дрожь и стоит ему, наконец, дотронуться до Эдгара, как он тут же начинает задыхаться. — Ты всегда затмевал меня в глазах других людей, поэтому я всегда была второй. Всегда являлась каким-то запасным вариантом! Поэтому меня никогда не признавали другие! Я была для них не человеком! — кричит Колетт. — Ты своим светом отнял у меня всё, а что теперь? Посмотри где ты, а где я! Только и можешь задыхаться, как он. Она злорадно принимается смеяться. — Я теперь майор! Люди уважают меня! Люди следуют за мной! Люди хотят меня! Людям интересна моя личность! Я больше не тень! — маниакально хихикает Минчи. — Даже твой истинный обратил на меня внимание! Тупоголовый пень, который кроме себя никого не видел. Эдгар думал, что я дурочка, что я ничего не понимаю, что он мне взаправду нравится. А в итоге кто остался в дураках? А? Леон давится воздухом. Эдгар это истинный Эйдена? У Тафта был истинный!? Что..? Тогда... Вот что Колетт имела в виду, когда говорила, что убийство Эдгара обездвижит Эйдена... Только зачем? Зачем ей убивать? В приказе же написано, что им нужно найти Тафта и вернуть... Такие меры не оправданы, если только... У Минчи не другой приказ. — Эйден Тафт! Вот кто самый настоящий идиот! — лукаво смеётся Колетт. — Думал мы глупцы? С самого начала мы догадывались, что ты ушёл, поскольку я рассказала им про наш с тобой последний разговор. Скандал, если быть точнее... Ты же прекрасно понимаешь, чем сейчас это всё кончится, так ведь? "Святая инквизиция" проебалась, как всегда, поэтому я взяла всё в свои руки. Её дыхание сбивается. Голова невольно дёргается. — Я сама убью тебя. Леон ещё сильнее уходит в себя. Их всех обманывали... И до сих пор обманывают... Что всё это значит? — Зачем..? — отрешенно хрипит Эйден, отходя от приступа. — Что это тебе даст? — Ничего личного, Тафт, — усмехается Минчи. — Мне не хотелось пачкать руки твоей кровью, но у меня приказ, да и к тому же сейчас у меня есть настроение, поэтому я с радостью лично приведу его в действие. — Мисс Минчи... Неужели всё это правда? За что мы тогда сражаемся..? — с огорчением в глазах влезает Леон. Неужели он помогал злу, которое притворялось добром? Не может быть... — В нашем мире действует лишь одно правило. Убей или будешь убит, — уже как-то пусто отвечает Колетт. — "Серафимы", "Херувимы", "Престолы" - все мы также живём по этому правилу, как и остальные... Леон, придя к власти, мы просто поменяем правительство. Наша жизнь никак не изменится. Никто не будет заниматься перевоспитанием. Нам плевать. Леон ахает. Значит это всё правда... Им всё это время пользовались, а он, как ребенок, свято верил. Внутри начинает зарождаться злоба за несправедливость. Его спасли. Внушили ему надежды, а теперь... А теперь нагло их разбивают, будто бы это ничего не значит. Словно он никто. Просто кукла... Прямо как для людей с улицы. Леон не хочет с этим мирится. Колетт достаёт пистолет и нажимает на курок, поверяя на наличия патронов. Магазин оказывается пуст. — Ненавижу вас, — злостно хрипит Тафт, продолжая реветь. — Именно поэтому я ушёл... Я не хотел во всём этом чувствовать. Нас обманывали с тобой, но почему-то ты, Колетт, всё-таки встала на сторону зла. — А ты предпочёл уйти, как последний трус, — грозно рычит Минчи. — Ты же прекрасно знаешь, что предателей убивают. — Кто ещё из нас предатель... — измученно отвечает Эйден. Его силы на исходе. — Наша с тобой дружба разрушена только из-за тебя... Колетт мрачнеет. Эти слова, видимо, задевают её, заставляя лишь действовать. Она начинает заряжать магазин патронами, а после, закончив, направляет пистолет на Эйдена. — Прости, Тафт, но теперь моя очередь делать то, чего хочу Я. Теперь затмеваю других Я, а не ты. И после данных слов Минчи странно колеблется, явно в эти пару мучительных мгновений переступает через себя, вспоминая все обиды на Тафта, и роковой выстрел всё-таки совершается. Но не ей. Шальная пуля безжалостно пронзает грудь Колетт, и она падает. Мрачный Леон тут же роняет собственный пистолет, слыша жалобное хрипение и враждебное шипение женщины. Она задыхается, нелицеприятно кашляя кровью. Он застрелил её. Леон всё же смог это сделать. Литтлфут пятиться и берётся за голову. Осознание того, что он сделал, приходит к нему слишком быстро. Леон убил человека сейчас. Убил человека, который был ему дорог. Он выстрелил в человека, который спас его. Однако если бы Леон этого не сделал, то второй близкий ему человек умер бы, поскольку Тафт тоже спас его... Они оба помогли Леону, забрав с улицы к себе, но оба предали его. Какая дилемма. Слышится истошный вздох Колетт, а после последний её выдох. Она умерла. Лицо Леона становится нечитаемым. Тафт же снова начинает задыхаться, ещё больше захлёбываясь слезами. Эйден чувствует себя просто ужасно не только морально, но и физически. Ему кажется, что вот-вот и он сам откинется здесь, оставив Леона одного. Но Тафт не может так поступить. Он держится из последних сил, только ради мальчишки, прекрасно понимая, что ему сейчас ещё хуже. Эйден удивлён чужим поступком. Он не ожидал от Леона такого, ведь тот всегда был слишком забитым и пугливым. Видимо, за год он сильно изменился под влиянием Минчи, однако это вовсе не важно... Сегодня проливают слёзы все без исключения, прощаясь с чем-то своим или, наоборот, приобретая. Это может быть всё, что угодно: любимые преданные животные, значимые люди, нравственные ценности, хрупкие эмоции, трепещущие душу чувства, личностные взгляды и принципы, двоякие привычки. Любая вещь, которая заставляет людей меняться, важна, поскольку она питает человеческую суть, наполняя такой важной и нужной духовностью. Без неё наше бы общество, поглощаемое мраком соблазна, ожесточилось. Поэтому люди и плачут. Они принимают, отдают или теряют частику себя со слезами на глазах, а не плачущие люди малодушны и скупы. Ими двигает один из семи грехов, заставляя сеять зло. Но разве у них нет причин и целей? Разве они не душевнобольные, которых просто не лечат? Почему люди отворачиваюсь от них? Эти люди, что, не люди? Тогда почему люди так похожи на этих "не людей"?***
Ага, вот вы где! Думали, я так легко отвяжусь от вас? Самонадеянные людишки! Глупые и никчёмные! Я - бог! Что хочу, то и делаю! Никто и ничто меня не остановит! Ха-ха-ха! Даже сама смерть мне подвластна! Ладно. Шутки в сторону. Моё тело мертво, но душа все ещё жива, поэтому вы слышали меня и продолжаете слышать. Пользуясь моментом, я рассказал вам эту историю. Круто, не правда ли? Однако я бы не возвращался, если бы на то не было причины. Мне бы хотелось исповедаться. Я натворил много дерьма, так что... Почему бы и нет? Эм... С чего бы начать..? Я, Эдгар Рхед, юноша, которому на момент смерти было двадцать пять лет. Я родился в обычный бедной семье. Женщина-домохозяйка, мужчина-кормилец и их единственное чадо. Жили мы не очень уж радостно и весело, однако жаловаться было нельзя, ведь «бог давал нам то, что считал нужным, и мы должны благодарить его за всё». Отец часто бил мать, а потом, посчитав её и меня балластом, бросил нас. Мы остались одни. Матушке пришлось устроиться на две работы, чтобы прокормить и одеть меня. Я в полной мере не ценил этого, очень редко благодаря её. Из-за бедности я воровал всю мелочь, которую только видел. Для меня было неважно, что я находился, например, в охраняемом магазине или в школе с кучей знакомых. Совесть меня не грызла, поэтому я крал всё: конфеты, печенья, игрушки, ручки, карандаши, фломастеры, тетрадки. Я считал, что мне нужнее, а другие просто недостойны этих вещей, ведь оставили их без бдительного присмотра. Нет, ну правда же! Я не виноват, что люди были слепыми. При всём своём желании они могли бы заметить меня... Вообще, нужно всегда глядеть в оба. Никогда не знаешь, что может случиться... Вдруг какой-нибудь мальчик захочет стащить у вас портфель! Или может сумку... И что? Что вы сделаете? Разве он от хорошей жизни это делает? Просто отдайте ему по-хорошему вещицу и распрощайтесь с ней навсегда... Ладно, признаю, это грех. Одна из заповедей была нарушена (если быть честнее, не одна, но я говорю сейчас про эту). Но разве с возрастом это не прошло? Я являлся маленьким и глупым ребёнком, который ничего не смыслил. К тому же за мной плохо присматривали. Эта вина и моих родителей тоже. В школе же не было ничего интересного... Ну... Как сказать... Да, бывало я обижал людей, и мне стыдно за это. Но разве они... Разве они сами не обижали меня когда-то? Чем старше мы становились, тем сильнее я ужасался. Мои одноклассники были монстрами во плоти. Несколько уж точно. Это вызвало у меня отвращение. Подрастающие больные люди, которые готовы были насильно вкалывать или незаметно подсыпать кому-нибудь что-нибудь, а после утаскивать за школу и... Эм... Делать там всё что угодно с уже безвольным чужим телом. Мерзость. Они были хуже взрослых. Эгоистичнее и черствее. Узнав, что у меня есть метка, они попытались избавиться от неё... Кислотой. Как видите, у них это не получилось. Я, вообще-то, был тоже не пальцем деланный, поэтому использовал её против них... А что мне оставалось делать? Либо я, либо они! К тому же я не знал, что, если метка подвергается какому-либо "удалению", появляются трещины, которые разрастаются по всему телу на протяжении всей жизни. Я думал, что она не исчезнет, и меня будут продолжать терроризировать. Я просто инстинктивно защищался. Они сильно не пострадали, не беспокойтесь. Самое главное, что больше эти люди ко мне не лезли. Однако... я поступил плохо. А как иначе? В колледже было намного спокойнее, чем в школе. Люди здесь имели хоть какие-то знания о чужих личных границах, но всё равно нарушили их, только вот уже по-другому. Обычно это были девушки. Они так и липли ко мне познакомиться, но я же прекрасно понимал, чего они на самом деле хотели. В нашем мире нет место любви, поэтому многими из них я просто нагло брал и использовался, чтобы просто удовлетворить себя. А они "влюблялись", прямо как Колетт... Однако она женщина, а не девушка и это большая разница. Минчи манипулировала мной, чтобы просто приносить себе не только физическое удовольствие, но и моральное. Она же прекрасно знала, что разрушает наши отношения с Сэнди. Колетт делала это намеренно, не имея никаких добрых намерений. Тупая шлюха. Не зря я её боялся. Однако разве я сам не поступал плохо? Разве сам не обманывал? Разве также не заставил Сэнди страдать? Разве у нас с ней не было причин? В чём смысл всё этого? Я, правда, виноват? Тогда ответь мне, творец и бог, почему ты прописал мою судьбу так? Почему сделал меня таким? И тебе всё равно? Душу не трогает, да? Я же явно рассказал её по-другому. Тебя это не волнует? Наши слова и мысли различаются... Так почему ты дал мне слово? Почему продолжаешь его давать? Разве не тебе противно от меня? Разве конец рассказан не тобой? ... Да, я много приносил боли другим. Да, я много раз оступался. Да, мне нет прощения. Я раскаиваюсь перед тобой в содеянном. Я сожалею... Понимаешь? У меня даже есть свидетели, которые также вольны судить меня. Это вы. Настолько всё серьёзно. Надеюсь, на ваш справедливый вердикт. Мне было полезно вспомнить всё это. Я многое переосмыслил и осознал. Как говорил мне Сэнди..? Не бывает чёрных и белых людей? Так ведь? Все серые... «Просто кто-то темнее, а кто-то светлее...»