***
— Вы и так уже сделали всё, что могли! — недовольно говорила пациентка с очень сильным русским акцентом. Арсений еле сдерживался от того, чтобы заговорить с ней на родном языке — просто по приколу — но понимал, что это, в общем-то, бессмысленное ребячество. Поэтому он просто подставил очередную пробирку к игле, и она тут же медленно начала заполняться кровью. Предыдущую он передал Эмбер. — Мы могли что-то упустить, — терпеливо ответил Арсений. — Просто отпустите меня домой, я уверена, что я в порядке! Тринадцать почти ласково посмотрела на неё и, мягко улыбнувшись, проговорила: — У Вас были судороги, это серьёзно, если… — Если они повторятся — я вернусь, ладно? Вы просто тратите время, об этом же говорил парень в инвалидном кресле! Тринадцать вздрогнула, испуганно глядя на напрягшегося Арсения. — Здесь был парень в инвалидном кресле? — между тем спросила Эмбер, настороженно прищурившись. — Вы знаете, о ком я говорю… — сказала девушка и подняла глаза на Тринадцать. — Он уже был здесь, когда меня привезли. Жалуется, что тут работают некомпетентные врачи… — И, глядя Тринадцать прямо в глаза, добавила: — Говорит, вы убили его собаку… Тринадцать вздрогнула, распахнув глаза в ужасе, а затем резко вышла из палаты, опустив взгляд. А Арсений заметил, как пациентка слегка смущённо улыбнулась Эмбер, и эта улыбка ему совсем не понравилась. — Можно я пойду домой? — спросила девушка, ковыряя ногтем пластырь, который Арсений прилепил ей на место укола. А затем внезапно добавила: — Ну, тогда ты могла бы сама меня возить, если тебе от этого станет легче. Арсений замер, с сомнением глядя на пациентку. — Кто мог бы? — Моя мама, — спокойно ответила она, глядя на кресло у окна. — Твоя мама здесь? — Вы о чём? Вон она сидит, — ответила девушка, указывая пальцем на то самое кресло. Арсений обернулся. Кресло было пустым. Эмбер перевела настороженный взгляд на Арсения, но тот лишь поджал губы и вышел из палаты, намереваясь позвонить Хаусу.***
— Вы взяли всевозможные анализы, — звучал гневный голос Хауса из трубки, — заглянули в её мозг, нарушили личное пространство трупов в морге, вырыли могилу… — Арсению показалось, что звук приобрёл стерео-эффект, — …Но упустили тот факт, — теперь голос Хауса был отчётливо слышен со стороны двери, — что она всё ещё видит вещи, которых нет на самом деле. Все резко обернулись на голос, а Арсений опять замер, не глядя на Хауса. — Неврологические симптомы прогрессируют. Было бы здорово, если бы один из вас — ангелы-дефис-идиоты — знал, почему. — Мы проверили анамнез, — заговорил Тауб. — Она никогда не упоминала, что видела или слышала что-то необычное. — А, ну если не упоминала — откуда же вам тогда знать, — съязвил Хаус. — А что насчет спинномозговой жидкости? Она сказала, что та в порядке? — Все анализы чисты, — ответил Катнер. — Что ж, тогда мы либо скоро увидим второе пришествие… Либо вы что-то упустили! Повисло напряжённое молчание, которое первым нарушил Генри: — Мы упустили новый симптом. — Он не новый, — пробубнил Катнер, глядя в папку с анамнезом. — Мы и до этого знали, что у неё галлюцинации. — Видеть свою мёртвую мать — галлюцинация. Не знать, что она мертва — это уже бред, — возразил Генри. Хаус довольно ухмыльнулся. — Если так пойдёт дальше, тебе придётся начинать одеваться во что-нибудь более сексуальное. — Угарный газ также мог вызвать и бред. Все эти дома с привидениями… — начал было спорить Тауб, но Генри его перебил: — Нет ни боли, ни тахикардии, — а затем добавил, всем корпусом развернувшись к Таубу с язвительной улыбкой: — Наверное, в твоём медвузе это не проходили. Тауб вернул ему ядовитую улыбку и продолжил следить за дискуссией. — А что насчёт наследственности? Ей двадцать четыре, её маме было двадцать пять, когда она умерла… — задумчиво произнесла Тринадцать. — Ага, двадцать лет назад, в России, — снисходительно улыбнулся Арсений без намёка на ехидство. — Можно только пожелать удачи в поисках записей с того времени. — Хэй, Попов! — крикнул Хаус громче необходимого. — Я не знаю, почему ты решил сбежать с родины, но, кажется, у тебя появился повод вернуться! Арсений остолбенел и улыбка моментально пропала с его лица. — Я не сбегал с родины, — чуть ли не сквозь зубы процедил он, глядя на Хауса исподлобья. Тот, в свою очередь, с довольной улыбкой наблюдал за реакцией Арсения. Вот оно. Болевая точка. Теперь он знает, куда надо давить. — Да? И как же это называется? — Я просто… Но Хаус его перебил: — Да, ты просто отучился за её счёт, поработал там немного, а потом приехал лечить американцев. Совершенно точно это нельзя назвать предательством. Арсений шумно втянул носом воздух. — Я имел возможность учиться в России, но не имел желания там работать. Врач в России — неблагодарная работа. Это называется здоровый эгоизм, и не вам меня за это осуждать, — зло проговорил Арсений, волком глядя на Хауса. Тот буквально секунду выглядел растерянным, затем всё же ехидно улыбнулся, но тему развивать не стал. — Проверьте пациентку на все наследственные заболевания, которые подходят под симптомы, — Хаус задумчиво нахмурился и опустил взгляд в пол. Тауб недоуменно выгнул бровь. — Но там только митохондриальных расстройств больше сорока штук, и ещё пара сотен… — Начните с амилоидоза и закончите… ямилаидозом, — съязвил Хаус, наслаждаясь страдальческими лицами команды, и отстранённо наблюдал, как Попов первым вылетел из аудитории, забыв на столе папку. Хаус слегка нахмурился. А не перегнул ли он палку? Такими темпами он рискует проиграть пари. А больше его, разумеется, ничего не беспокоит.***
Арсений остервенело переставлял пробирки с кровью пациентки из центрифуги в держатель. Кажется, звон этих пробирок стал единственным звуком в лаборатории за последние минут десять. Пару раз он поймал сочувствующие взгляды Тринадцать, и, кажется, даже Беспощадная Стерва не спешила злорадствовать. Прошло уже почти три часа, а Арсений даже не обедал. Спина болела, и он опёрся обеими руками о столешницу, прикрыв глаза и стараясь дышать размереннее. — Арс, — тихо позвала его подошедшая почти вплотную Эмбер, вставая плечом к плечу и аккуратно забирая пробирки из его рук. Арсений дёрнулся и слегка испуганно отшатнулся. — Если хочешь знать моё мнение — Хаус просто мудак. Арсений невесело усмехнулся и качнул головой. — Иди пообедай, — почти ласково добавила Эмбер, вызвав у него взгляд, полный удивления. Арсений с подозрением смотрел на неё, но та, кажется, на этот раз переживала искренне. Арсений тяжело выдохнул, устало кивнул и молча вышел из лаборатории под удивлённые взгляды коллег. В столовой он разблокировал телефон и долгое время гипнотизировал свой список чатов в вотсаппе. Он хотел бы поговорить с Шастом, хотел бы поговорить с Димой или Серёжей. Хотел бы позвонить Паше. Но в горле стоял неприятный ком, а в голове набатом била мысль: «Ты предал их всех». Она и раньше приходила к нему в голову, но когда ты пытаешься избавиться от загонов, а кто-то извне тычет тебя в них лицом как провинившегося котенка в лужу собственной мочи — у тебя не остаётся ни единого шанса. Поэтому Арсений лишь тяжело выдохнул и, отложив телефон, уронил голову на руки. Сейчас бы напиться — или заплакать, — но ни то, ни другое делать нельзя, поэтому Арсений встал, закусив губу, и без особого энтузиазма поплёлся за подносом, чтобы, в конце концов, нормально уже пообедать.***
И вот теперь, пока остальная часть команды была готова отчитаться о проведённых тестах, Арсений стоял практически в самом углу кабинета Хауса, периодически бросая на него злые взгляды исподлобья, которые, впрочем, тот не замечал — или старательно игнорировал. — Итак, какие новости? — без особого интереса спросил Хаус, усердно ковыряясь щипцами в какой-то детской игрушке с пластиковыми органами. — Пока всё отрицательно, — ответил Катнер, и Хаус недовольно поднял взгляд. — Точно. Зачем заканчивать все анализы, прежде чем приходить ко мне с отчётом? — он поджал губы и нарочито недоуменно пожал плечами. — Мне есть чем заняться, знаете? — и вернулся к игрушке. Тринадцать на это закатила глаза. — Она видит ещё кое-кого, — аккуратно начала Эмбер, заставляя Тринадцать вздрогнуть. Арсений тоже напрягся, но взгляда от пола не оторвал. — Это не новости, это старости, — пробубнил Хаус, опять безуспешно пытаясь подцепить щипцами какой-то орган — кажется, почку. — Чёрт, и почему Бог сделал человеческое тело таким сложным. — Парня в инвалидном кресле, — ещё деликатнее добавила Эмбер. — В больнице? О да, этого достаточно интригующе. — Парня с собакой! Она видит Старка, нашего предыдущего пациента. — Что ж, если бы это был Старк, он не стал бы преследовать пациента. Он стал бы преследовать врача, который его убил, — ответил Хаус, пристально глядя на Тринадцать, вызвав очередной яростный взгляд Арсения и полностью его проигнорировав. Тринадцать нервно сглотнула и, глядя куда-то в сторону, сказала: — Вероятно, она просто услышала, как кто-то говорил о нём или… — Вероятно? — громко и с насмешкой перебил её Хаус, заставив Тринадцать вздрогнуть и поднять на него почти что затравленный взгляд. — Думаешь, есть вероятность сверхъестественной альтернативы? — Нет… — тихо ответила Тринадцать. — Мы тратим время, — недовольно вставил Тауб. — Мы провели тридцать два теста, осталось ещё около сотни, и не зная, как умерла её мать, мы… — Вы проведёте ещё около сотни, — раздражённо перебил его Хаус. — И под «вы» я, конечно, подразумеваю только тех, кого достаточно сильно заботит человеческая жизнь, чтобы потратить на неё весь день! — А может лучше её саму спросить? — подал идею Генри, ловя на себе удивлённые взгляды. — Она не ответит, она считает, что её мать жива, — с нажимом пояснила Эмбер, смотря на него, как на дурачка. — Не пациентку. Её мать. Хаус довольно, почти с гордостью улыбнулся, глядя на Генри. — Круто.***
Хаус с невозмутимым видом зашёл в кабинет Уилсона и с размаху упал на диван, закинув ноги на подлокотник и доставая баночку с викодином. Уилсон приподнял брови, но продолжал какое-то время молча и выжидательно на него смотреть, однако спустя полминуты не выдержал. — Я могу… чем-то помочь? — Моя пациентка говорит с моим дедушкой Уолтером, — задумчиво ответил Хаус, глядя в потолок. — У тебя есть дедушка Уолтер? — Не-а. Что заставляет меня начать сомневаться — может, она всё-таки не видит загробную жизнь? — Что это за внезапное помешательство на загробной жизни? — Единственное помешательство у меня — идиоты из прямо-здесь-и-сейчас жизни, которые верят в существование загробной, — язвительно ответил Хаус, подкидывая таблетку и ловя её ртом. — И ты хочешь, чтобы я..? — Ничего. Мне просто нужно место, где я мог бы перекантоваться какое-то время. Я тут притворюсь напуганным. — Потому что..? — Потому что если моя пациентка, которую я скоро обману, поверит, что я ей верю, она даст мне поболтать с призраком своей матери. — В существование которого ты не веришь. — Точно, — довольно кивнул Хаус. — Галлюцинация вызвана бредом, который, скорее всего, вызван наследственным заболеванием, от которого умерла мать моей пациентки, когда той было четыре или пять лет. — И ты думаешь, что можешь пробраться в её подсознательную память, пробравшись в её галлюцинацию? — Мгм. Она может не знать, от чего умерла её мать, но должна знать, как та вела себя перед смертью. — И сейчас ты невероятно доволен собой, не так ли? Хаус возмущённо фыркнул. — А кто бы не был? Уилсон лишь озадаченно кивнул пару раз головой, возвращаясь к каким-то бумагам. — Что ж, по-моему, хватит. — Можешь не торопиться, — бросил Уилсон, не поднимая взгляда.***
Хаус осторожно зашёл в палату, с опаской оглядываясь. — Мой дедушка всё ещё здесь? — Нет... — пауза. Во время которой, очевидно, Ирина слушала слова своей галлюцинации. — Он вышел за тёплым молоком. — Но твоя мама тут, так? Пациентка усмехнулась. — Да. Конечно. — Знаю, сейчас она в порядке, но когда тебе было четыре или пять, она заболела. — Нет… — Ты уверена? Пауза. — Да, она просто была уставшей. Иногда проводила целый день в постели. — Она падала? Опять пауза, уже чуть более длительная, во время которой Ирина чуть повернула голову влево и подняла глаза, глядя, по все видимости, на свою невидимую мать. — Иногда, нечасто. — Как часто? Пауза. Ирина секунд десять растерянно смотрела перед собой, иногда кивая. — Несколько раз. «Очень информативно», — немного раздражённо подумал Хаус, но продолжил слушать. — Один раз она ударилась головой об угол раковины. Было много крови, она попала мне на свитер, и… — девушка запнулась, беспомощно глядя на видение матери. — Они её забрали… — Да, где доктора её подлечили, — попытался поторопить пациентку Хаус. — Но до этого — что насчёт её рук и ног? Может, она странно ходила, согнувшись? Ирина пару раз кивнула, закусив губу. — А руки? Ей не было сложно вязать или пришивать пуговицы? — Нет. Пауза. Ирина резко подняла глаза на мать, молча глядя на неё и кивая. — Её руки иногда дрожали, как будто бы ей было холодно. Хаус пристально посмотрел на девушку, стараясь скрыть довольную улыбку, а затем молча вышел, быстрым шагом направляясь к аудитории. — Начните давать ей леводопу и бромокриптин, — сказал Хаус с порога, устало глядя на каждого и ни на кого. — Это обычный Паркинсон.***
Арсений сидел в комнате отдыха и уныло смотрел в окно. На улице давно стемнело и стало довольно прохладно. Летняя погода кончилась, и по ночам теперь противно моросило. — Арсений, — тихо позвала его Тринадцать, незаметно подошедшая, и встала напротив него. Арсений вздрогнул. — Пойдём поставим капельницу пациентке. Арсений кисло усмехнулся. — Пытаешься втянуть меня в работу? — Ты сегодня весь день смурной… — мягко улыбнулась Тринадцать. — Интересно, с чего бы это, — невольно огрызнулся Арсений, а затем, рвано выдохнув, добавил: — Прости… К тебе он тоже цепляется, а я тут… — Ко мне он цепляется по делу, — грустно ответила Тринадцать. — А почему он лезет к тебе, я не… — Да если бы я сам знал, — тяжело вздохнул Арсений. — Скажи, а ты тоже думаешь, что я?.. — Нет, — твёрдо ответила Тринадцать. — Я правда не знаю, зачем это Хаусу, но он это говорит только для того, чтобы вывести тебя. Думаю, на самом деле он так не считает. — Что ж, у него получается, — Арсений опять вздохнул. — Пойдём, — слабо улыбнулся он, вставая с дивана и глядя вслед уже уходящей Тринадцать. Вот почему он не мог влюбиться в неё, а не… «А не “что”, Арсюш?» — ехидно поинтересовался голос Антона в его голове. — «Признаёшь, что влюбился в своего начальника?» Арсений почти зло тряхнул головой. Ну подрочил пару раз и подрочил. Нет ни одного повода для беспокойства. В который раз тяжело вздохнув, Арсений быстрым шагом вышел из комнаты, догоняя Тринадцать. — Спасибо, — слабо улыбнулся он и получил в ответ ободряющую улыбку. Когда они зашли в палату, Арсений первый бросился к пациентке. Её лихорадило, она вся взмокла и часто дышала. — Ирина? — Вы меня пытались поранить, — сквозь бред едва слышно произнесла девушка, бессознательно перейдя на русский язык. Тринадцать недоуменно перевела взгляд с Ирины на Арсения. — Тебе приснился кошмар, этого не было на самом деле, — ответил Арсений на всякий случай так же по-русски, чтобы не напрягать и без того обессилившую пациентку. — Моя рука кровоточит, — чуть не плача проговорила она срывающимся голосом. — Нет, всё в порядке, твоя рука не... — Арсений запнулся, приподняв одеяло и с ужасом глядя на шесть или семь круглых ран, будто от большого шприца. — Что там? — нервно спросила Тринадцать, и Арсений отошёл в сторону. Подойдя ближе, Тринадцать шумно втянула воздух и испуганно распахнула глаза. Арсений беспомощно смотрел на руку пациентки. — Это не Паркинсон.