На эмоциях

— Чёрт тебя дери, Мафую, — тарабаня пальцами по глади лакированного деревянного стола, промычал учитель в ладонь служившей опорой руки. — В школе творится не пойми что, а она водится со сбродом, пытаясь помочь всем и каждому, — бубнил под нос мужчина, откинувшись на спинку стула. Тёмные глаза вцепились в потолок, не найдя больше себе места.       Вообще-то, всё было не так уж плохо. Наверное. Куросаки наконец нашла себе друзей — и так немало! — и уверенно шагала дальше, справляясь и с тяготами своей бандитской жизни, и со сложностями поиска своего женского начала, и с учёбой, и… В целом, эта девчонка справлялась со всем. Неужели на неё так повлиял какой-то банчё в детстве? Этого ей хватило для мотивации на всю оставшуюся жизнь?       А если так, можно ли это назвать силой любви? Привязанностью? Да такой, что горы помогает свернуть. Может, она просто помешана? Как-никак в детском возрасте кого-то легко подвергнуть внушению или вроде того. Почему Такаоми ни разу не спросил в лоб? Будто бы он этого стеснялся, ха. Наоборот, хотелось и дальше упиваться этим пыхтением Мафую, когда она, получив очередные неясные намёки, усиленно искала смысл и ответ.       Только вот сейчас она зашла слишком далеко. А может, сам Саэки виноват? Не то чтобы он был очень уж хорош в роли учителя. Перегнул палку? Дал какой-то плохой совет? А может, наоборот, слишком мало участвовал в её жизни? Где же найти этот чёртов баланс? — Ма-фу-ю, — разделяя имя на слоги, то ли чеканя их, то ли пытаясь растянуть, проговорил Такаоми, продолжая пялиться в потолок.       Где её искать, он, едва ли не впервые, не знал, словно пустил бумажный кораблик не по ручейку, а в бушующий штормами океан. Нет, конечно, Куросаки не была каким-то там бумажным корабликом, тут уж скорее подошёл бы паром или даже ледокол, но то дело десятое, на какое судно она там походит. Вопрос в другом: что с ней? Закадычных друзей неудавшейся бандитки он встречал уже не раз и, разумеется, не раз, грозно нависая, а порою и между словом, расспрашивал о девчонке. Те хором заверили, что у Мафую какие-то там дела, а может и заболела, даже плечами пожали одинаково недвусмысленно — и правда не знали наверняка, но так сильно не беспокоились.       Саэки и не собирался предполагать, что случилось нечто непоправимое. Ну только если немного. Мало ли, кому эта слабачка могла дорогу перейти, да и возраст у неё бунтарский. Хотя — когда Саэки думал об этом, он неизменно улыбался — Куросаки Мафую бунтарка вне зависимости от возраста. Забавно, что эта её черта неизменно вытекает из желания кому-то да помочь. Вот уж медвежья услуга.       Вот только в этот раз она заставила ждать известий о своём новом приключении слишком долго. Он даже не видел ученицу, которая, по обыкновению, либо сама влетала ради совета или, что случалось намного чаще, для того, чтобы протараторить нечто совершенно невнятное, но очень интересное о том, что она вновь где-то напортачила, либо встречалась случайно в каком-нибудь коридоре, иногда на улице, порой перед входом в квартиру. Но уже прошло двое суток — и даже пошли третьи, — как Такаоми не натыкался на это взбалмошное создание.       И почему именно с этой девчонкой он, несмотря на свои чёрствость, эгоизм и порою равнодушие, вёл себя в какой-то мере заботливо? Неужто от того, что много лет назад она была малышкой, которая смотрела на него во все глаза и, когда те неизменно загорались восторгом, кидалась на шею для объятий, которых никогда и не получала от Саэки, считавшего, что подобное ему чуждо? Вот уж диво. — Мафую, — продиктовал себе Такаоми, выводя кандзи её имени, а затем скомкал бумажку, сформировав импровизированный мяч, и бросил его в корзину. Разумеется, он попал в цель. — Да где тебя носит? — процедил сквозь зубы мужчина.       Саэки как-то скупо отметил про себя, что так рычит он отнюдь не со злости. Точнее будет сказать, что это в какой-то мере злость, но не та, что застилает разум и заставляет смять чьё-то лицо. Такаоми просто-напросто переживал за эту несносную девчонку. Хотя, стоило признать, что по морде он-таки кому-нибудь бы съездил, если бы этот некто оказался причастен к её исчезновению.       Да, разумеется, как учитель, мужчина не совался в потасовки Мафую, позволяя ей самой справляться с проблемами и выкручиваться из ситуаций, иначе какой от них будет прок, если Саэки просто раскидает противников? А так Куросаки делает свои выводы, учится, взрослеет морально, становясь независимой и прокладывая свой путь.       Но как мужчина, Такаоми нервным движением ослабил узел галстука, который, казалось, сейчас вонзится в горло. Это ж надо, так переживать! Видимо, тот факт, что с Мафую они были знакомы давным-давно, не особо-то и покрывал столь резвое треволнение. Тогда какие варианты остаются? — Да к чёрту! — всё же выдохнул Саэки и, собрав вещи, вышел из кабинета, выключая свет и оглядываясь по сторонам.       Коридоры пустовали, даже с улицы не доносились какие-нибудь приглушённые крики. Ни радостные возгласы, ни болезненные стоны — ничего, что дало бы хоть приблизительное понимание картины. Это бесило ещё больше. Такаоми намеренно проложил путь так, чтобы пройтись по всем этажам и даже крыльям школы, а потом не поленился обойти всю прилежащую территорию. И лишь раздражённо-досадливо вздохнул: ни следа, ни полнамёка. Тишина. — И хрен с тобой, пропадёшь — так поделом! — махнул рукой мужчина и уверенно пошёл осматривать улицы рядом со школой, закутки, в которых даже успел повстречать парочку стаек старшеклассников, магазины, перебрал в уме адреса и номера больниц. Отсутствие результата в этом случае считать результатом Саэки отказывался, скрипя зубами.       Где-то на задворках мелькнула мысль, что следовало бы давно приковать Куросаки наручниками либо в своей квартире, либо, что ещё лучше, к себе. Всему району, а может и городу, спалось бы спокойнее, а главное — был бы спокоен Такаоми. Ну не могла же она сгинуть, право слово! Или могла? Но о таком Саэки старался не думать, мало ли: мысли материальны. Сейчас бы он и в это поверил, а потому отгонял такие думы далеко и надолго, хотя они были очень даже настойчивы.       Поиски плодов не принесли, лишь укрепили в мозгу мысль, что что-то не в порядке. Такаоми притормозил у дома: телефон! Наверняка он ещё не звонил ей, и окажется, что она где-то на морях. Открыв мобильник, Саэки криво усмехнулся, глядя на семнадцать исходящих вызовов и ещё три посланных сообщения. М-да. Звонил.       Темнота собственной комнаты никогда не казалась мужчине страшной, но почему-то даже у него при виде этой, едва ли скупо освещённой лунным светом, черноты, засосало под ложечкой. Да, не сильно, да, на пару секунд, но эффект был, и оттого становилось лишь дурнее. — Дурно… А кому дурно не станет от возни с этой дур-р-рочкой, — пыхтел достаточно злой и не в меру волновавшийся Саэки.       Пиджак полетел на пол, галстук отправился вслед за ним, рубашка удостоилась расстёгивания пары пуговиц и закатки рукавов, волосы были беспощадно взъерошены. Такаоми кинул портфель на низкий стол и налил себе воды, залпом осушив стакан. Поняв, что так дело не идёт, мужчина открыл холодильник и клацнул металлическим язычком, заливая пустоту желудка алкоголем. Шесть процентов превратились от голода в добрые пятнадцать, думать о моргах стало как-то лень, зато новые идеи приходили одна за одной.       Не допить было бы плохим знаком, как себе обозначил Саэки, а потому встал, лишь когда банка опустела. Смял жестянку в руке, посмотрел на неё, усмехнулся как-то страшно и выкинул её в мусор, а после этого полез в квартиру Куросаки через балкон. Дело было вечером, терять было нечего.       Возможно, для приличия стоило всё же переодеться, ведь в своих привычных вещах Такаоми чувствовал себя более безнаказанно, но нервы не позволяли тратить время ещё и на это. Мужчина готовился разбить к чертям стекло, но даже разочаровался, поняв, что балкон не заперт. Боевой дух на что-то тратить было нужно, а тут такая неудача. Тюль робко коснулась ноги и медленно уползла в комнату. Саэки последовал её примеру и, разумеется, вошёл без стука и без сомнений.       Сердце стучало бешено — в комнате было темно. Только эта чернота, в отличие от той, что была в его квартире, пугала не на пару секунд. Всё происходящее сузилось до этой комнатушки, ведь если не здесь… Такаоми боялся, что больше искать ему было негде. Включать свет оказалось страшно, мужчина шёл по наитию. Вот только обойдя всю комнату по периметру, он присел на пол и потёр руками лицо, вновь взъерошил волосы и шумно вдохнул прохладный воздух. Мафую здесь не было.       Взгляд бесцельно метался по стенам, полу, гардеробу, тетрадкам, да в целом-то по всему, что вообще имелось в этой квартирке. Может, Такаоми сгубила самоуверенность? Он же всегда знал, где она, как, с кем. Всегда! Да потому что либо был участником, либо следил на случай чего, либо выступал инициатором, либо Куросаки говорила сама. А в этот раз не оставила ему ни единой строчки, ни слова. Больнее било только то, что другим она что-то сказала.       Насколько ценность кумира и «будущего мужа для маленькой девочки» вдруг упала? У Саэки в её глазах вообще осталась какая-либо цена? Или он сделал всё, что было должно, для этой девчонки и теперь, что закономерно, остался лишь одним из десятка учителей и стирающимся день за днём воспоминанием? Неужто всё могло быть так до горького прозаично?       Проводящий в сумрачных размышлениях время Такаоми не замечал, казалось, ничего, но громкий звук щёлкающего механизма запирания двери разорвал это бесконечное молчание, и мужчина вскочил на ноги, чтобы увидеть в свете луны до боли нужную фигуру. — Боже, Такаоми-кун! — прижимая руки к груди и осоловело глядя на нежданного гостя, воскликнула Куросаки, позволяя своей сумке с грохотом свалиться на пол. — Напугал! — отходя от шока, известила девушка и перевела дух, осознав, что это её учитель, а не кто-то посторонний.       Саэки, не проронив и слова, приблизился в мгновение ока и вместо хозяйки квартиры с силой захлопнул входную дверь, чтобы, слегка потеснив ошарашенную девушку, рывком сграбастать её в объятия, фиксируя намертво. К слову, она даже попытку вырваться не предприняла: шоковое состояние и прекрасное осознание мощи мужчины были достаточно весомыми аргументами. — Такаоми-кун, — сдавленно проблеяла Куросаки, втиснутая в широкую грудь. — Молчи, — шикнул на неё мужчина, сжав сильнее. — Молчи, если жить хочешь, — пригрозил он, и даже девушка заметила, что эта злость совершенно отличается от привычной его агрессии и грубости. Было в этих интонациях нечто превалирующее, что вызывало не страх, а скорее стыд и чувство вины. — Где ты была, Мафую? — наконец взяв себя в руки и отступив от ученицы, спросил Саэки. — Домой ездила… — сконфуженно ответила Куросаки, смотря в сторону. Ситуация отчего-то казалась патовой. — Почему не предупредила? — не снижал напора мужчина. — Так я ребятам сказала, вроде, — вскинулась девушка, вспомнив, что действительно это делала. — Я твой учитель, — напомнил Такаоми, всем видом как раз походивший на педагога. Строгого и отчитывающего педагога. — Да что с тобой? Я просто съездила домой, предупредила, я же не обязана отчитываться о таком, — начиная заводиться, наконец включилась Куросаки, готовая отстаивать свои права. — А я просто волновался, не сдохла ли ты часом под мостом, — рыкнул Саэки, едва сдерживая клокочущие эмоции. — Чего сразу под мостом? — пробурчала девушка и наконец посмотрела в глаза мужчине. Ей, пожалуй, не доставало опыта, пытливости и эмпатии, чтобы различить, сколько чувств плескалось на их дне. — Потому что в подворотнях тебя не было. — Ты меня и там искал? — удивлённо подняв брови, догадалась Мафую. — Скажи спасибо, что в морг не успел позвонить, — огрызнулся учитель, сложив руки на груди, одновременно желая засунуть их в карманы или придушить ученицу на месте. — Такаоми-кун, — примирительно заговорила девушка, — я просто увиделась с мамой. Ни с кем не дралась, никуда не влипла. — Вообще-то ей очень хотелось возмутиться, покричать и даже топнуть ногой, попытавшись выгнать ночного визитёра, вот только после взгляда на мужчину она просто не могла этого сделать. — Неужели так сложно ответить на звонок, написать в ответ? Совсем дурочка, что ли? — скорее ворча, чем действительно ругаясь, причитал Саэки, сильно успокоившись. — Да забыла я телефон, — отмахнулась Куросаки. — Цела-здорова, полна сил и энергии, — заверила она и повертелась вокруг своей оси в подтверждение. — Всё в ажуре, нечего так злиться. — Помнишь, что я говорил о том, как опасно оставаться в одной квартире ночью с мужчиной? — немного погодя подал голос Такаоми, которого захлестнули теперь иные чувства. Теперь ему хотелось то ли наказать, то ли отомстить, то ли преподать урок. — Ты… — начала было Мафую и заткнулась, неожиданно краснея. Вообще-то, Саэки вполне себе мужчина, утверждать об обратном было слишком уж глупо. — Ты меня учить пришёл? — Видимо, воспитывать, — поправил её учитель. — Поздно уже, я не ребёнок, — насупилась Куросаки. — И вообще, давай на выход с моей квартиры, я твои напутствия прекрасно помню и без наглядных доказательств. — А что ты собиралась сделать, нависнув надо мной, пока я спал в кровати, Мафую? — проникновенно спросил Саэки, понизив голос. Девушка открыла рот и так же его и закрыла, чувствуя подкатывающее смущение. — А что говорила мне, будучи девчонкой? — продолжал мужчина, прекрасно понимая, что всё это пустое.       Но ему тоже иногда нужно поговорить о том, чего хочется ему. Утешить своё эго. Услышать хоть что-то важное. Увидеть хоть ещё раз этот горящий взгляд, по которому он так скучал. Она им больше не восхищалась, он не был её кумиром и уж тем более не остался объектом хоть какой-нибудь любви. Он стал никем. А это всегда больно. — Почему с тобой нужно так много думать, это так сложно, — схватившись за голову, жалобно протянула девушка, чувствуя, как румянцем наливаются щёки. — Потому что ты со мной ничего не чувствуешь, — сказал Такаоми обыденно. Знал бы кто, как это оказалось нелегко. — А… — растерянно обронила Куросаки, не зная, что на это ответить. Он прав, наверное. Прав ведь? Она чувствует что-то? — Вижу, сложно, — вздохнул и даже сумел усмехнуться — учителем он, чёрт побери, был хорошим — мужчина и благосклонно кивнул. — Я помогу. Сядем, может?       Разумеется, Мафую согласилась: стоять на проходе было не комильфо, а потому они переместились на постель. Девушка расположилась с удобством, скрестила ноги и уселась напротив учителя, тот, в свою очередь, сидел спокойно и уверенно. И кто в этом доме хозяин? — Посмотри мне в глаза, — скомандовал Саэки, и девушка не могла не подчиниться. — А теперь просто говори, что чувствуешь. Давай, представь, что это словесная дуэль, неси всю чепуху, что можешь, главное не ври, — подтолкнул мужчина, чувствуя даже некое веселье от всей этой ситуации. Почему-то ему перестало быть больно, словно бы бояться уже оказалось нечего. Как говорится, нечего бояться, если нечего терять? — Темно, — первым делом выдала Куросаки и почесала нос, вглядываясь. — Глаза у тебя тоже тёмные. Прищурился, так коты дворовые делают, кстати. Брови густые, да и ресницы, тоже такие хочу, — мечтательно вздохнула она. Такаоми слушал, не перебивая, уже привыкший к таким глупостям. — Есть хочу, — вспомнив, что нужно говорить о своих чувствах, поведала Мафую, и мужчина фыркнул. — Не, правда хочу, я с дороги… Ну так вот. Хм… — задумалась она и сосредоточенно глядела в глаза, даже не моргая. Это был единственный раз, когда она так смотрела на него. — А знаешь, когда я смотрю в твои глаза, вспоминать прошлое даже легче. Ты будто всё такой же. Но я и недавнее так вспоминаю. Например, как ты просил защитить школу, пока тебя нет; как ты гладил меня по голове; о, а ещё то, как ты разнёс тогда всех на пляже; как ты похвалил мой бантик и завязал мне волосы… — чем дальше Куросаки это говорила, тем больше она запиналась, тем тише звучал её голос. Лицо девушки в какой-то момент и вовсе грозилось стать пунцовым. — Я чувствую, как в груди ноет, — едва ли не шёпотом призналась Мафую, почему-то и не думая ослушаться приказа говорить всё как на духу. Саэки прекрасно знал, как на неё воздействовать. — И глотать тяжело, и думать сложно, и руки почем-то немного дрожат, и я готова драться, я будто всё могу, но мне страшно, — всё же перейдя к концу на шёпотом, выпалила девушка и замолкла. Ей было страшно от того, сколько всего она испытала при одном лишь взгляде. — Забавно, — только и выдал мужчина, чем выбил ученицу из колеи. Разумеется, она опустила взгляд и уделила внимание своим рукам, сцепленным в замок. — Молодец, искренне, — похвалил Такаоми и, словно издеваясь, медленно погладил девушку по голове. Не так, чтоб волосы взлохматить, а мягко, будто это и правда были ласка и похвала.       Мафую неосознанно потянулась навстречу прикосновению, продолжая смущённо смотреть вниз. Разумеется, она пыталась думать о многом, но выходило, честно признать, паршиво. Не то чтобы Куросаки была глупой, она просто не разбиралась в этом. Чувства, отношение к человеку — всё это так сложно. Девушка со всеми находила общий язык и радостно принимала всех за друзей, ей это нравилось.       С Такаоми было на порядок сложнее. Сказать по правде, с ним было сложно. И, к сожалению, проблема не только в нём, сейчас Мафую понимала, что, вообще-то, она сама в себе разобраться не может. Но как же трудно о чём-то таком размышлять, когда тебя ласково гладят по волосам и ты недавно выдала целую поэму о своих чувствах, если это можно было так назвать. — Спокойной ночи, Куросаки-сан, — услышала девушка неожиданно и вырвалась из мыслей, удивлённо глядя на действительно уходящего мужчину. — А урок? — хлопнула она глазами. — Я ведь похвалил, ты справилась, — пожал плечами вновь совершенно непробиваемый Саэки. — Или ты хочешь от меня всё же урок на тему единения с мужчиной посреди ночи? — похабно ухмыльнувшись и картинно поиграв бровями, с игривыми нотами спросил он. — Фу, изыди! — скривилась Мафую и замахнулась на учителя подушкой. — Ты невыносим, Такаоми-кун! — пожаловалась она и таки запульнула предмет точно в цель, которая, к слову, снаряд перехватила. — Не выноси, — спокойно отреагировал мужчина, — лишь сообщай, во что снова вляпалась, а так делай, что хочешь, от тебя и так никакого толку, одни беды, — посетовал он и, заметив, что ученица ищет следующий снаряд, ретировался с усмешкой на лице в свою квартиру. — Чёрт тебя дери, Такаоми-кун, — прокричала Куросаки, зарывшись лицом в подушку и норовя себя ею же и придушить.

Кажется, этой ночью она впервые что-то поняла.