Сильнее зимы малахит сосны А любовь и на вкус смолы
Слава бы хотел не чувствовать всего этого, но чувствует. Сидя на скамейке, он обжигает горло дорогим алкоголем в попытках забыться, но толку не много. Внутри болезненной тупой болью отдаются последние слова. Мирон едва ли смог бы это всё высказать, веди себя он чуть сдержаннее. Но накопилось уже с лихвой. Невыносимо уже было даже в одной постели находиться, спали друг к другу жопами, каждый чем-то недоволен, но оба молчали, делая вид, что слона в комнате не существует. А когда терпение лопнуло, было уже слишком поздно. От чего они расстались Карелин и сам не понимал, не то любовь прошла, не то просто заебали друг друга, а может очередной найденный Мироном зиплок где-то в кармане стал последней каплей. Сейчас в принципе и не важно. Важно лишь то, что Карелин всё это слишком болезненно воспринял. Гордость в глотку вгрызлась, не давая сделать первый шаг к примирению, а Фёдоров как назло даже не пытался выйти на связь. Альбом пишет, кажется. Камбэк великий готовит. Кажется, сам Слава слишком себя переоценил, когда пообещал аудитории стрим с прослушиванием.Ты ко мне холодна, как подо льдом Нева И в любое время года Москва
Другим его видел Мирон и только. Даже Андрей, кажется, ни разу не видел друга максимально разбитым. Фёдоров в целом единственный в своем роде, единственный, кому Слава позволил раскрыться на все сто. Фёдоров понимал, не требовал того, что в какие-то периоды Слава дать не мог. Только все-таки что-то сломалось, где-то они проштрафились. На этой скамейке Слава оказался не случайно. Они с Мироном когда-то друг другу пообещали, что если вдруг что, то это последний шанс всё исправить. Только вот Слава здесь третий день к ряду вечерами сидит, а толку нет. Наверное, это к лучшему. Быстрее переболит.***
Сложно быть рядом с русской принцессой Так много стресса, так много стресса
— Ты ведь не отпустил это дерьмо, — Женя даже не спрашивает. И Фёдорову нервно усмехнуться хочется. Доверять людям сложно. Сложно раскрывать всю свою подноготную, позволять видеть слабости. Даже сейчас, когда со Славой их связывало лишь совместное прошлое, Фёдоров мог сказать, что это был единственный человек, который видел его на все сто. Все слабости, минусы и плюсы. Мирон после расставания резко определил себя крайним трудоголиком. Работа, работа, поток мыслей, удачно выложенный в текста и какие-то планы на будущее. Частенько он оставался наедине с собой и своими мыслями. И это, кажется, самым страшным было. Мысли разные были: несколько раз Мирон даже порывался пойти на ту самую лавочку, которую они со Славой определили особенной. Всегда что-то останавливало. Всегда он оставался в квартире. Петербург — город серости и пасмурной погоды. В конце ноября его уже частично занесло снегом, а погода на улице особо не привлекала — выходить в целом никуда не хотелось. Вечер был тяжёлым именно с эмоциональной стороны. Фёдоров долгое время лежал на кровати, пытаясь успокоить поток навязчивых мыслей в собственной голове, а после просто резко поднимается и отправляется собираться. Вскоре выходит из дома и, игнорируя весь ужас на улице, отправляется к определённому месту. Впервые за то время, которое он думает о Славе. И по приходе глаза сами видят, что лавочка не пустая. Смешная, однако, ситуация. — Время идёт, а ты все не меняешься, — Мирон опускается на лавочку рядом с Карелиным. Видимо, шанс у них ещё есть. — Да, а смысл… всё равно плохим останусь, — Слава делает ещё глоток из бутылки и взгляд на Мирона переводит, — Чего пришёл? Взгляд скользит по лицу, глазам огромным, в которых Карелин каждый вечер тонул, буквально захлёбываясь от нежности, губам, немного пухлым, мягким, Слава помнит их вкус наизусть. Он непроизвольно свои облизывает и снова глоток сделав, передаёт бутылку Фёдорову. — Затем же, зачем и ты. Это место предназначено было для единственного. Фёдоров удивляется лишь тому, что паника в голове резко притупляется. Мужчина опускается на лавочку подле, а когда Слава ему алкоголь протягивает, то отрицательно головой кивает. — Почему мы расстались? Расскажи мне… — Слава искренне просит. Он хочет понимать, хочет знать, что он сделал не так, — Мне всегда так нравилось быть одному, не зависеть ни от кого. А в итоге, оставшись наедине с собой, я сдулся. Сломался. Без тебя сломался. Карелин ставит бутылку на асфальт и за сигаретой в карман лезет. — Я думаю, что мы оба просто не справились с дерьмом. А его было навалом, — Фёдоров откидывается на спинку лавочки и переводит взгляд вдаль. — Откладывали решение проблем, а потом это все знатно нас ебнуло в последний момент. А там исправлять уже было нечего — все было порушено, — он смотрит на Славу, а после перенимает пачку из рук того, дабы также прикурить. — Мне… сложно признавать, но я не смог. Не смог отпустить чувства, хотя раньше был уверен, что один справлюсь. Сильный типа, понимаешь. — Думаю, что ты всё-таки сильный. Любить меня — тяжёлый труд, — горько усмехается Слава и прикурив, затягивается глубоко. — Почему мы не можем просто поговорить? Вот как сейчас. Обязательно всё до пиздеца довести надо… просто любить, видимо, вообще не вариант. Карелину обидно. Он ведь Мирона вообще терять не хотел, а сейчас, когда он находится так близко, хочется засосать как в последний раз и просто больше не отлипать никогда, но что-то не даёт. Какая-то отстранённость и очередная недосказанность. — Знаешь, я ненавижу тебя за то, что я уже неделю хожу никому не нужным. — Я тем же вопросом задаюсь, — Мирон хмыкает кратко на чужие слова, а после также затягивается и дым в небо выпускает, голову чуть назад запрокидывая. — Ты слишком критичен к себе. Не такой уж и тяжёлый это труд. Да и я, знаешь ли, тоже не самый сахар, — мужчина переводит взгляд на Славу. Очередная тяга и дым в небо. Мирон некоторое время смотрит в небо, задумавшись, а после, сигарету убрав в правую руку, левую руку закидывает на спинку лавочки. — Иди сюда. Замерз же, я вижу. Слава не раздумывая ближе пододвигается. В худаке да в куртке холодно, чего уж греха таить. Утыкаясь носом в плечо. И правда, даже вискарь красный от холода нос уже не спасает. Карелин жмётся к родному боку как воробушек на проводах, носом шмыгает. Так хорошо становится. Сейчас бы ещё чай горячий с мятой и под одеяло, на любимом диване. Вот всегда так, что имеем не храним, а потерявши… Мирон делает еще одну тягу, а после аккуратно приобнимает того, выдыхая дым в сторону. — Давай ко мне, м? Тебя отогреть надо, ледяной весь. Сколько ты бродил? — Не знаю, сколько… — Карелин ещё ближе прижимается и телефон достаёт из кармана. Тыкает по дисплею руками замёрзшими в поисках такси, — Ты не выгонишь меня потом? — Ага, на помойку полотенцем погоню. Не неси пурги, — Фёдоров тыкает бычок в мусорку, а после перенимает телефон из чужих рук. — Руки грей, давай, воробей. Слава улыбается едва заметно и руки в карманы прячет. Вот за что он Мирона обожал, так это за его умение все взять свои руки. Даже в мелочах. Машину вызвать — пары секунд дело, а потому вскоре они уже сидели в салоне. Мирон возвращает телефон Славе, а после, несколько секунд лишь подумав, берет одну руку того в свою, дабы согреть. Карелин старается не улыбаться как дурак, старается лицо держать и делать вид, что ничего такого не происходит. Но усаживаясь в такси, тут же голову на коленках чужих укладывает. Всё как раньше, только лучше. Без всей этой холодности. Лишь тепло и желание коснуться. Слава бы всё отдал сейчас, лишь бы всегда было вот так. Хочется вцепиться в Фёдорова и говорить о том, как он скучал. Наверное Слава слишком редко это говорил вслух. Он обязательно исправится и едва в квартиру зайдёт, скажет это точно раз сто, не меньше. Машина такси едет быстро. Мирон смотрит то в окно, то на макушку Славы на своих коленях. Думает, что, возможно, у них правда есть шанс все нормализовать. Возможно. Определенно есть. Мужчина чуть крепче сжимает чужую руку в своей, а после, выдохнув, позволяет себе слабо улыбнуться. Они приезжают и тепло парадной сразу накрывает обоих. Мирон ведет Карелина на нужный этаж, а там пропускает в квартиру. В которой не поменялось почти ничего. Слава скидывает с себя куртку, а после проходит на кухню. — Есть мята? — Третий ящик справа, — Мирон говорит будто на автомате, лишь потом понимая, что Слава что-то да задумал. Мужчина раздевается и также проходит на кухню, облокачиваясь поясницей на подоконник. Чайник щёлкает кнопкой, сообщая о том, что самое время согреться. Слава пакетики в стаканы бросает и заливает их кипятком, добавив перед этим в каждый ещё по два листочка мяты. После замирает на секунду и взгляд на Фёдорова переводит: — У тебя сахар кажется закончился. А ещё я так скучал… Слава последние слова с надрывом произносит, потому что последняя неделя отдаётся головной болью в висках от похмелий и холодом. Каждое утро, в холодной комнате, холодной постели. Его уже и фанаты, кажется, потерять успели. Мирон наблюдает за этим всем с лёгкой улыбкой, а после, когда Слава к нему лицом поворачивается, то лишь молча руки расставляет, к себе зазывая. — Без сахара, думаю, мы вполне обойдемся. Карелин преодолевает расстояние между ними в пару шагов и буквально падает в объятия Мирона. Внутри всё сворачивается в этот момент и глаза влагой наполняются. Слава вроде бы кремень, но даже он в такие моменты готов разрыдаться, как ребёнок. Мирон слишком тёплый и родной. Слишком близкий. Слишком свой. Слава мудак конченый, потому что просто развернулся и ушёл. А Мирон хороший, пусть и не всегда понимающий. — Как говорил Шрек — не держи в себе, — Мирон выдыхает расслабленно, а после проводит рукой по чужой спине, аккуратно оглаживая и ближе к себе прижимая. В своих объятьях прячет, от мира злого и порой крайне несправедливого прячет удачно. И чувствует состояние Карелина, возможно, слишком хорошо даже. А потому и говорит, чтобы тот не сдерживал эмоции в себе. Слава поднимает на него взгляд, смотрит внимательно, чувствуя, как внутри всё колотит от эмоций. — Мне так без тебя одиноко было. И тоскливо так. Я ведь… — Карелин запнулся на слове, но собрав себя в руки всё-таки продолжил, — Я думал, что я весь из себя такой стальной, что пули от меня отлетают. Оно так и было до тебя. Видимо, правду говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Я так привык, что ты рядом, защитишь и поддержишь, скажешь нужные слова, и будешь на моей стороне всегда. Независимо от того, прав я или не очень. Для тебя я всегда прав. А оставшись один на один с этим миром, я в секунду стал калекой. Никому не нужным калекой. Будто слепой, хромой и глухой. Эта неделя была кошмарной. Я надеялся, что сдохну где-то в подворотне, чтобы не чувствовать больше. Но ты снова меня подобрал. Спасибо, что ты пришёл. Спасибо, что ты у меня есть. — Давай постараемся сделать так, чтобы этот раз был точно последним? Мирон переводит взгляд тому в глаза, а после большим пальцем аккуратно оглаживает лицо того, плавно пальцами зарываясь в пряди волос, оглаживая. Чуждо ему все это было раньше. Нежность, тепло, забота. Что-то сломалось когда-то, да так сильно, что Мирон и не думал, что вновь захочет быть для кого-то стеной, защитой и поддержкой. Карелин сломал это убеждение просто появившись в жизни Фёдорова однажды. — Я благодарен тебе за то, что ты позволил мне вновь полюбить. По-настоящему, Слав. Но отношения не вывезти только на словах о любви, совместных ночах и прочем. Это работа. Работа двух людей, — Мирон смотрит в чужие глаза, а после обеими руками притягивает Славу к себе, целуя в лоб, макушку, а потом, замерев лишь на пару секунд, плавно затягивает Славу в аккуратный, нежный поцелуй. — Ты мне только говори, что не так, Мирош, пожалуйста, ты только не молчи… — шепчет Слава в поцелуй и снова к губам прилипает. Мирон целует, целует, понимая, как же сильно скучал. — Обещаю тебе, — тихо шепчет в чужие губы, а после целует опять, рукой проводя по чужой шее, пальцами зарываясь в чужие пряди волос, оглаживая. До дрожи в пальцах скучал. Как же сильно. Карелин вызывал нереальное количество эмоций.