***
Едва рука Дина касается мягкого хлопка ночной сорочки Лидии, она вздрагивает от прикосновения. И тут же заливается румянцем. — Прости, — шепчет Лидия. — Это, наверное, само собой разумеется, но у меня в этом нет опыта. — У меня тоже, — сознается Дин. — Разберемся вместе? Лидия хихикает. Это приятный звук, и Дин предвкушает услышать больше. Он осторожно протягивает руку снова и кладет ее на изгиб талии Лидии. Она такая мягкая без платьев и корсетов — даже пальцем касаться ее кажется грехом, но это самое чистое, что есть на свете: прикосновение мужа и жены. Дин прослеживает ладонью ее теплые изгибы до самого плеча, затем вниз по руке и подносит ее кисть к своим губам. — Если… если тебе будет больно, — шепчет Дин, целуя ее пальцы, — или даже просто страшно — скажи мне. Я не рассержусь. Лидия кивает, притихшая. Она неуверенно переносит руку Дина обратно на свою сорочку, прижимает его ладонь к своим ребрам, направляет его выше, пока… Дыхание Дина сбивается: он сжимает грудь Лидии через хлопок. Он проводит большим пальцем по соску, и она втягивает воздух. Дин чувствует трепет и упругость в кальсонах, натянувшихся поверх его возбужденной плоти. — Можно мне… — Да. Дин подвигается ближе, встав на колени над женой. С колотящимся сердцем он наклоняется и прижимается губами ко рту Лидии, массируя рукой ее грудь. Она приоткрывает губы, и они обмениваются первым поцелуем, не считая целомудренного касания губ перед священником этим утром. Захваченный сладким теплом рта Лидии, Дин медленно, медленно опускается, пока не прижимается к ней полностью, накрыв ее собой под одеялом, укрывающим их обоих на брачном ложе. С губ Лидии под его губами срывается тихий звук. Она шевелится под ним: он чувствует первое трение о возбужденную плоть и трепещет. Поцелуи становятся горячее: Дин промахивается мимо рта Лидии и спускается по ее шее. Когда Лидия замирает, напрягшись, он одергивает себя. Нежнее. Нужно быть нежнее. Он расстегивает верхние пуговицы ее сорочки, ища доступ губами к ее гладкой коже. Ее бедра разведены по бокам от него: Дин опускает руку и, нащупав ее голень, скользит рукой выше к ее бедру и дальше, под сорочку, к жару между ее ног. Когда он находит ее теплые складки, Лидия охает. — Что ты… — Ш-ш, — утешает ее Дин, нежно поглаживая. — Так будет лучше. Легче. Он целует горло Лидии, проникая пальцами между ее ног, пока ее щеки не заливает румянец и Дин не чувствует влагу на кончиках пальцев. Он убирает руку и постепенно поднимает подол сорочки Лидии, собирая его вокруг ее бедер. Она сводит колени в инстинктивной попытке прикрыться. Дин тихо смеется. Он проводит ладонью по нежным волоскам на ее бедре и снова разводит ее ноги, заставляя открыться ему. — Ти-ише… Мне же нужно место, милая. — А муж у меня остер на язык, — шепчет Лидия, едва дыша. Дин усмехается и целует ее. Он чувствует жар ее лона — теперь между ними только кальсоны, и его дыхание учащается. Он возится с поясом хлопковых штанов, стягивая его ниже, прочь. Теперь не осталось ничего. Ничего между ними. Дин примеривается, расставляет колени, надавливает… — О… — вырывается у него возглас в щеку Лидии. Она такая теплая и влажная вокруг него. Он в жизни ничего подобного не чувствовал. Дин из чистого инстинкта делает толчок, и Лидия вскрикивает. — Что такое? — тут же спрашивает он, отстранившись, чтобы видеть глаза жены. — Я сделал тебе больно? Лидия усмехается, хотя Дин видит меж ее бровей морщинку, которая ему не нравится. — Нет, — уверяет его Лидия и обнимает его лицо мягкими ладонями. — Девушка замечает, когда ее муж берет свое, вот и все. Дина одолевают сомнения, но Лидия целует его и прочесывает ногтями короткие волоски на его затылке, посылая мурашки по его позвоночнику. Она двигается под ним, завлекая его глубже в себя. Дин со стоном сдается и снова делает толчок. Лидия вздыхает, и ее пальцы напрягаются на его шее, но, когда Дин присматривается к ней, ее глаза блестят и губы раскрыты даже в некоем подобии удовольствия. Удовлетворенный, что жене хорошо, Дин обнимает ее руками и пытается взять устойчивый ритм. Развязка наступает слишком скоро, но Лидия, похоже, этого ожидает. Как только туман блаженства рассеивается, у Дина вспыхивают уши при мысли о возможных пересудах городских дам о том, как он показал себя в первую брачную ночь. Он отделяется от жены с осторожностью, проверив наличие крови, но обнаруживает лишь едва заметные следы розового. Он бережно поправляет сорочку Лидии, едва касаясь ее бедер и груди. Теперь, когда дело сделано, они снова стесняются друг друга. Но Лидия улыбается ему и одаривает его поцелуем перед тем, как он задувает керосиновую лампу у кровати. Дин укладывается сразу за женой и засыпает, прижавшись носом к ее волосам. Когда он просыпается, в комнате холодно. Лидия лежит, свернувшись спиной к нему, на самом краю матраса. — Милая? Он протягивает руку к жене, но Лидия отдергивается. Она поворачивается, и Дин с ужасом видит, что его ласковые прикосновения прошлой ночи смотрят на него этим утром черными синяками. На лице у Лидии написана неприкрытая ненависть. — Я этого не хотела. — Нет… — не верит Дин, отпрянув. — Я не мог, я бы ни за что… Черты лица Лидии разглаживаются в устрашающее безразличие. — Я не хотела тебя. Лидия раскрывает руку над бездной меж ними, и ее обручальное кольцо падает на кровать в складки золотисто-красного одеяла, потерянное навсегда. Она встает и выходит из комнаты, не обернувшись. За шторой слышится плач Эммы. Дин выбегает из спальни и обнаруживает пустую колыбель. Плач становится громче. — Лидия? — зовет он, но жены нигде не видно. — Эмма? Эмма…***
Дин просыпается с именем дочери на устах, намертво вцепившись в одеяло. Когда сердце успокаивается и ему удается стряхнуть сон, обернувшийся кошмаром, он понимает, что Эмма действительно плачет за шторой. Скорее всего, это и разбудило его за несколько минут до крика петуха. Но, в отличие от плача брошенного и напуганного ребенка в кошмаре, плач Эммы — это плач малышки, которая проснулась и требует, чтобы и ее папочка уж пожалуйста тоже проснулся. Дин сбрасывает одеяло и со стоном скатывается с кровати. Он разминает спину и плещет в лицо водой из небольшой чаши, которую наполнил прошлым вечером. Коричневая хлопковая рубаха, слегка мятая от пота и работы, явно ждет стирки, но для дневных дел на ферме сойдет и она. Не воскресную же рубаху надевать для подготовки к жатве, да и Эмма пока что не имеет своего дамского мнения по поводу гардероба Дина. Приведя себя в порядок под стать своему уединенному проживанию, Дин отдергивает штору, которая отгораживает вход в спальню от остального дома, и приветствует дочь. Та по-прежнему шумно требует его присутствия из колыбели, когда-то собственноручно сооруженной Джоном Винчестером. Эмма быстро растет. Дин поднимает ее из кроватки легко, но она уже почти вдвое крупнее, чем беспомощный младенец, которого он пытался утешить тем черным днем два месяца назад. Теперь его дочурка — уже самостоятельная личность, смешащая Дина забавными рожицами и непрестанным лепетом на своем детском языке. И упрямая как чертенок, хотя это она определенно унаследовала от Винчестеров, так что винить ее не в чем. Кроме того, ничто так не ублажает Эмму, как времяпровождение с папой, и это удовольствие взаимно. Как только Дин поднимает ее на руки и начинает покачивать, моргая и силясь прогнать из глаз сон, ее плач тут же стихает. — Это кто разбудил папу до рассвета, а? — Дин высовывает язык и фыркает Эмме в живот, отчего она восторженно взвизгивает. Дин улавливает запах детского подгузника, который пора менять, и тотчас же размещает Эмму на полу, подкладывает ей под голову фланелевое одеялко и достает чистый подгузник из стопки, привязанной к колыбели сзади. — Давай-ка тебя освежим. Он тщательно протирает кожу Эммы мягким полотенчиком, приготовленным специально для этой цели, после чего подсовывает свежий подгузник ей под попу. Капелька вазелина там и сям, как его научила мисс Мур, предотвратит неприятную сыпь, которой Эмма страдала в прошлом месяце. После двух месяцев практики замысловатый метод застегивания подгузника уже не кажется таким уж сложным, даже с протестами и хихиканьем Эммы. Дин отражает ее маленькие кулачки и пытается закрепить булавки на место, не уколов при этом ее животик. Сменив подгузник, Дин одевает Эмму в ее дневное платьице и укладывает обратно в колыбель — на этот раз на животик. Поначалу она недовольна, но быстро отвлекается на размахивание собственными ручками и ножками. — Работай-работай мышцами! — наказывает ей Дин с притворной серьезностью. — Когда я закончу дела и вернусь готовить завтрак, ты у меня уже должна ползать, юная леди! — Ба! — соглашается Эмма радостно. Дин чмокает ее в пушистую макушку и отправляется в сени надевать ботинки. Первая остановка — у цистерны, где он наполняет чайник и небольшую кастрюлю. Также он наливает воды в корыто для лошадей, после чего относит чайник и кастрюлю обратно в дом на плиту и открывает заслонку печи, чтобы развести огонь и подбросить поленьев. Дин опускает бутылочку Эммы в кастрюлю с водой и оставляет ее закипать, затем берет ведро для молока и отправляется в амбар. В амбаре Дин открывает засовы лошадиных стойл и выманивает Смерча и Детку во двор. Смерч, оправдывая свою кличку, с готовностью выскакивает из тесного стойла; Детка же топчется на месте, обнюхивая карманы Дина. Она была еще лошадью его отца и уже немолода — с этим не поспоришь. Но для того, чтобы возить повозки, она годится отлично, особенно когда Смерчу приходится брать на себя обязанности основной рабочей лошади. По правде говоря, Детка немного избалована, но, если какой грех Дину и присущ, так это ностальгия: ведь именно на Детке он учился ездить, еще будучи мальчиком. — Простите, леди, — извиняется Дин, похлопывая старую кобылу по боку. — Сахарок у нас будет после того, как придет урожай. Пока что только моя любовь. Детка фыркает и, раздраженно сопя на Дина, выходит из стойла вслед за Смерчем. Рабочие лошади давно привыкли к утреннему распорядку, так что их едва ли нужно подгонять к воде. Дин наполняет сеном их корзину из железных прутьев и насыпает свежий слой сена на утоптанную землю стойл. Запасы сена к осени подистощаются, но, если Дин найдет себе дельного помощника, они заполнят сеновал под завязку уже через несколько недель. Отправив лошадей на водопой и заготовив для них еды, Дин откладывает вилы сена и почти последний совочек овса в качестве стимула для своей упрямой дойной коровы. Бетси уже глядит на него через дверцу своего стойла. Она красивая корова: бурая с яркой белой звездой на морде и белыми копытами, но каждый день Дину приходится покушаться на ее самое сокровенное — а это, как уже ясно, непростительный грех. — Ладно, Бетси, — увещевает ее Дин. — Молоко, потом овес. И чтоб без лягания… В кои-то веки Дину удается набрать несколько пинт молока, не добавив новых синяков в форме копыта в свою впечатляющую коллекцию. — Хорошая девочка, — мурлычет он, похлопывая Бетси по боку. Та предупреждающе поводит ушами, и Дин узнает в этом сигнал убираться подальше и на сегодня считать битву выигранной. Он наполняет корзину Бетси кормом, но оставляет дверцу стойла открытой и приоткрывает дверь, ведущую в огороженный загон позади амбара, чтобы телка могла погреться на осеннем солнышке после завтрака. Ведро с молоком Дин заносит в сени, где после берет корзину для яиц и куриный корм. Куры кудахчут на него, но завтрак, разбросанный вокруг курятника, отвлекает их достаточно, чтобы он мог разграбить их гнезда. С дюжины кур он набирает девять яиц — неплохо для осеннего сезона. Несколько Дин оставит дома, а остальные отвезет Джессике, когда возьмет Эмму в город. Его будущая невестка не берет денег за то, что нянчится с Эммой в течение дня, но Дин как может старается отплатить ей яйцами и садовым урожаем. Целый день заботиться о ребенке — нелегкий труд, уж это-то он знает. Дин заносит яйца и молоко в дом, оставляет их на столе и проверяет, как дела у дочери. За краткое время его отсутствия Эмма Винчестер умудрилась сама перевернуться с животика на спинку. Когда Дин появляется в поле ее зрения, она улыбается ему беззубым ртом, гордо дрыгая ножками. — Вы только посмотрите! Сама перевернулась, а? — хвалит ее Дин, поднимая из кроватки и целуя в розовые щечки. — А-ба-ба! — сообщает Эмма, довольная. — Такой труд требует сытного завтрака! — объявляет Дин и направляется с Эммой на руках к столу. — Как насчет овсянки? Эмма обслюнявливает воротник Дина, что он расценивает как решительное согласие. Он сажает Эмму в ее стульчик и закрывает перед ней сосновый откидной столик, чтобы она не выскользнула. Стул Дин соорудил сам в момент озарения с месяц назад, когда застал Эмму сидящей самостоятельно в колыбели. После этого нововведения их утренний распорядок заметно упростился. Устроив Эмму, Дин поворачивается к плите, где уже вовсю кипит вода в кастрюле. Он щипцами вынимает из воды бутылочку Эммы и, оставив ее остывать, кладет в кипящую воду черпачок молотых овсяных хлопьев. Затем снимает маленькую жестяную воронку со стены с кухонной утварью и осторожно заполняет теплую бутылочку молоком. Дин закручивает металлическую крышку с толстой резиновой соской и проверяет температуру молока на запястье. Температура как раз нужная, и бутылка уже остыла, так что Эмма не обожжет ручки, взявшись за нее, как научилась делать в последнее время. — Ну ладно, — объявляет Дин и, подняв Эмму со стула, усаживает в сгиб локтя. — Давай выпьем бутылочку, а потом поглядим насчет овсянки. Это уже далеко не столь изнурительная процедура, как в первый раз, но все равно требуется минута уговоров, прежде чем Эмма берет бутылочку и как следует присасывается к ней. Слава господу, Эмма растет хорошо, но молоко Бетси из стеклянной бутылки — совсем не то, что должна сейчас пить его малышка, и она это прекрасно понимает, судя по тому, как сопротивлялась в первые недели, что Дин пытался кормить ее. По крайней мере теперь, когда она доросла до кое-какой твердой пищи, Дин уже не так переживает, что она не получает нужного. Да и все равно он ничего не в силах с этим поделать. К счастью, сегодня Эмма сговорчивая, и каша только-только начинает густеть, когда она допивает молоко из бутылочки и выпускает соску с удовлетворенным причмокиванием. Дин набрасывает на плечо тряпку и поднимает дочь, чтобы она срыгнула, похлопывая ее по спине, пока мешает свой завтрак и добавляет в горячую кашу сухие ягоды из кладовки. Эмма выпускает несколько пузырей, ничего особенно не запачкав, и Дин усаживает ее обратно в ее стул, после чего накладывает в миску кашу. Он снимает сливки с молока в ведре и добавляет сахару. Потом откладывает пару ложечек сладкой смеси в жестяную кружку и дует на нее, чтобы остудить для Эммы. Его малышка только-только доросла до настоящего завтрака, и Дин старается предлагать ей разнообразную еду. — За нас, — поднимает тост Дин, цокнув посудой, после чего ставит жестяную кружку на столик так, чтобы не достали любопытные пальчики Эммы. Кружка не горячая и не обожжет ее, но Дин пытается накормить ее кашей, а не размазать ее по всему столу. Он поочередно ест сам и пытается скормить несколько маленьких ложечек Эмме — с переменным успехом, учитывая, что той куда интереснее хватать ложку Дина, чем есть. В конце концов на щеках у нее оказывается, наверное, столько же каши, сколько во рту, но Эмма в хорошем расположении духа и выпила целую бутылочку, так что Дин не волнуется. Он складывает посуду в корыто для мытья и протирает личико Эммы другой влажной тряпкой. — Вот так, — приговаривает он, вытирая липкие пальчики дочери. — Нужно умыться, прежде чем ехать в город к мисс Джессике. Мы же не хотим, чтобы мама вернулась и услышала, что мы вымазываемся в каше, как дикари… Приведя Эмму в божеский вид, Дин смотрит на часы на каминной полке. Уже почти семь. Он уже опаздывает. Эмма терпит, пока Дин завязывает на ней чепчик, только потягивая за концы ленточек. После этого остается лишь запрячь Детку и собрать все необходимое для поездки в город. Дин берет с собой небольшой мешочек с чистыми подгузниками и другими мягкими детскими вещами, куда прячет и несколько яиц для Джессики. Усадив Эмму на бедро, он выходит за дверь, где их уже ждет Детка. Солнце только восходит, и Эмма комично жмурится от яркого света. Несколько тонких завитков, выбившихся из-под ее чепчика, отливают в лучах солнца легкой рыжиной, доставшейся ей от матери. — Люблю тебя, кроха, — шепчет Дин, целуя маленькие пальчики Эммы, когда она протягивает руку к его подбородку. В целом Эмма — покладистый ребенок и уже почти не плачет, когда Дин передает ее на день Джессике, но он все равно каждый раз с ужасом ждет этого момента. Помнит ли Эмма, что мать бросила ее? И, когда Дин оставляет ее, уезжая работать, боится ли, что он поступит с ней так же? Дину никак не уверить свою малютку, что он скорее умрет, чем покинет ее. По пути обратно на ферму он всегда переживает, у него всегда болит сердце. Эмма что-то лепечет, чем заставляет Дина опомниться. — Пора ехать, — объявляет он. Он забирается на повозку, усаживает Эмму на колени, щелкает поводьями, и они отправляются в город.***
Жесткая метла шуршит по грубому деревянному полу, разметая пыль больше, чем собирая ее. Кас поднимает руку и вытирает пот со лба. Послеполуденное солнце жарит через окно. По подсказке Джессики он сумел получить работу в единственной таверне города. При таверне находится маленький отель: и тем и другим управляет суровая женщина средних лет по имени Эллен, едва посмотревшая на него, когда он появился на ее пороге, весь в дорожной пыли и с одним лишь именем Джессики в качестве поручительства. К счастью, Эллен сжалилась над ним, и он изо всех сил старается работать хорошо: принимает постояльцев в отель, моет посуду, непрерывно доставляемую из зала таверны, таскает ведра воды, чтобы гости могли помыться. Здесь нет элегантности настоящего отеля, но Кас уважает ровный темперамент Эллен и то, как она обеспечивает чистоту и удобства для каждого порядочного путешественника, остановившегося в Эйве. — Давай-давай! Кыш! — прикрикивает она на посетителя, который бузит в баре. Пьяница вываливает из таверны, изрыгая ругательства куда более оскорбительные, чем правила Эллен. — И чтоб я тебя с такими выражениями тут больше не видела! Она разворачивается и замечает Каса, опершегося на метлу и наблюдающего за ней. — А ты на что так внимательно смотришь? Никогда не видел, как женщина вышвыривает пьяницу на пятую точку? — спрашивает она, перейдя на теплый, благодушный тон. По какой-то причине Эллен нравится Кас, несмотря на его почти постоянное молчание. Он пожимает плечами, надеясь, что улыбка выходит искренней. — Нет, мадам, никак не видел. — Если когда-нибудь произнесешь больше десяти слов за раз, у меня яблоня в полу прорастет, — отвечает Эллен, поправляя пустые барные стулья. Солнце опускается к горизонту, и тени от стульев падают на деревянный пол толстыми мазками. — На это я бы взглянул, мадам. Эллен усмехается, обмахиваясь рукой. — Ну и пекло… Поздновато уже для такой жары — хотя, наверное, через несколько месяцев мы будем по ней тосковать. — Должен сознаться, это будет моя первая зима в Канзасе, — говорит Кас, прикладывая усилие, чтобы поддержать разговор. — Вот как? — отвечает Эллен рассеянно. Она, похоже, о чем-то задумалась, но потом оживляется. — Вот что… Кас, не сходишь ли к Мурам за мешком муки? Чувствую я, мой поставщик припозднится с заказом, а следующий поезд пройдет только во вторник. — Схожу тотчас же, — отвечает Кас и ставит метлу за барную стойку. Несколько минут спустя он выходит за дверь таверны со списком от Эллен. Как и большинство заведений в прерии, отель и таверна «У Харвелл» имеют кредит в городском магазине. Это удобно, так как Эллен пока не доверит Касу деньги — если доверит когда-то вообще. По правде говоря, он не возражает. Он встречает на пыльной дороге нескольких знакомых — завсегдатаев таверны Эллен и других ее работников. Кас всякий раз приподнимает шляпу в знак приветствия, стараясь встретиться глазами с каждым, однако испытывает облегчение, добравшись до городского магазина и нырнув в его тень прочь от любопытных глаз. Мисс Мур — снова за прилавком, на этот раз помогает рыжеволосой женщине в синем ситцевом платье, покупающей персиковый джем. Она с улыбкой кивает Касу, потом снова поворачивается к женщине; Кас уважительно останавливается поодаль, ожидая своей очереди. Он слышит неразборчивый лепет и краем глаза замечает колыбель из темных прутьев, стоящую в углу за прилавком, где мисс Мур разговаривает с покупательницей. Он хмурится, гадая, уж не растит ли мисс Мур ребенка одна, но тут на двери позади него звенят колокольчики, и в магазин заходит еще один посетитель. Кас оглядывается и тут же винит себя за инстинкт оборачиваться на звук, как бы невежливо ни было смотреть. По счастью, низкое солнце слепит глаза, превратив человека в двери в один лишь силуэт и скрывая его взгляд. Только когда дверь закрывается, Касу удается более или менее рассмотреть незнакомца. На нем добротно сшитая одежда, пыльная от грязи прерии и явно предназначенная для фермерских работ, но руки чистые. Коричневая шляпа с плоскими полями выгорела на солнце, обветренное лицо в веснушках озабоченно нахмурено. Взгляд мужчины перемещается по магазину и останавливается на колыбели в углу. При этом его лицо преображается, рот изгибается в улыбку, взгляд теплеет, и мужчина быстрым шагом направляется к колыбели. Он кивает мисс Мур, после чего поднимает младенца, одетого в зеленую ситцевую сорочку и прижимает к груди, тихонько разговаривая с ребенком, пока мисс Мур упаковывает покупки рыжеволосой женщины. Кас чувствует жар румянца на шее и отводит взгляд. Мисс Мур заканчивает с покупательницей и наконец поворачивается к Касу. — Одну секунду, — шепчет она. Кас кивает, тяжело сглотнув, и позволяет себе снова украдкой взглянуть на мужчину с ребенком. Тот убирает мягкие светлые локоны со лба девочки и надевает поверх них зеленый чепчик, завязывающийся под подбородком. — Она была покладиста весь день, я едва замечала ее, — говорит мисс Мур, передавая мужчине маленькую тряпичную сумку. Слышится тихий смех, сопровождаемый грудным голосом: — Спасибо, Джесс, ты знаешь, я тебе должен… — Ой, цыц! Между прочим… ты пришел вовремя. — Она бросает взгляд на Кастиэля, и тот опускает глаза. — Человек, о котором я тебе говорила… он здесь — вон он. Кас приказывает ушам перестать пылать от такого внимания и благодарит всех ангелов и святых за то, что волосы у него сейчас достаточно длинные и прикрывают уши. Он притворяется, что страшно заинтересован выставкой вязаных орнаментов на стене, но потом чувствует присутствие двоих человек у себя за спиной. — Мистер Новак? Он оборачивается на звук голоса мисс Мур. Рядом с ней стоит уже не столь загадочный мужчина, держащий на бедре ребенка. Малышка гремит погремушкой, не обращая внимания на разговор взрослых. Мужчина встречается глазами с Касом и кивает ему. Мисс Мур представляет их друг другу: — Мистер Новак, это Дин Винчестер. У него ферма примерно в пяти милях от города. Дин Винчестер протягивает свободную руку Касу. — Приятно познакомиться, Новак. Кас берет его руку; рукопожатие крепкое, но краткое. — Взаимно. — Эмма у нас пока не мастак представляться, но я уверен, она тоже рада знакомству с вами. — Девочка гукает и смеется над словами отца. — Я рассказывала Дину, как Эллен нахваливает вашу помощь в таверне, и Дину как раз тоже не помешал бы работник, — говорит мисс Мур с рвением, причины которого Кас не может понять. — Вот как? — отвечает он, пытаясь, чтобы вышло вежливо, но без отчаяния. Винчестер подсаживает Эмму на бедре. — Возможно… Мне собирался помогать брат, но, он похоже, занят… иными делами. — Винчестер бросает взгляд на мисс Мур, и его губы сурово натягиваются. — Брат Дина ведет счета для большинства заведений в городе… и подрабатывает школьным учителем, когда не сезон урожая. Но он надеется получить должность на полную ставку… — Не знал, что ты его выразитель, Джесс, — замечает Винчестер, усмехаясь. Кас неловко переминается с ноги на ногу, не очень понимая, каково во всем этом его место, и желая поскорее забрать покупки для Эллен и вернуться к работе. — Это список от Эллен? — Мисс Мур указывает на листок бумаги в руке Каса. Кас передает список ей, и она исчезает в кладовом помещении. Дин Винчестер шаркает ногами, пересаживая Эмму на бедре. — Что Джесс пытается сказать, — начинает он после секундного молчания, — так это что мой брат больше не хочет работать на ферме. И мне одному не справиться, особенно при том, что… в общем, что в доме только мы с Эммой. Кас кивает, вдруг поняв в чем дело. У Эммы нет матери — видимо, она умерла. — Я понимаю, — отвечает он, осознавая бессмысленность своих слов. — Так что, — продолжает Винчестер. — Джесс говорит, Эллен о вас хорошего мнения — это вполне достойная рекомендация. Опыт фермерской работы у вас есть? — Немного, — отвечает Кас тут же — скорее ложь, чем правду. — Я какое-то время занимался молотьбой на севере. Но это было на больших фермах. Винчестер смеется негромким гортанным смехом. — Да, ну, тут буду только я… И вы, если мой брат не будет против. — Я быстро учусь, — вызывается Кас. Мисс Мур выглядывает в зал магазина. — Так ты поговоришь с Сэмом? Винчестер, похоже, прикусывает изнутри щеку, осматривая Каса с прямотой, какой тот давно не встречал. — Пожалуй, поговорю. Я свяжусь с вами, мистер Новак. Эмма начинает егозить, когда Винчестер снова протягивает руку, и не успевает Кас пожать ее, как тот уже выходит за дверь и усаживается на повозку. Кас ловит себя на том, что бесстыдно смотрит ему вслед, и у него вновь начинает пылать шея, когда рядом появляется мисс Мур. — Заказ Эллен на прилавке, — сообщает она, указывая на стопку бумажных свертков. — Я бы на вашем месте не переживала. Дин этого не показывает, но ему очень нужна помощь на ферме. — Я вовсе не предполагал… — Я и не говорю, что предполагали. — Мисс Мур провожает его к выходу и знающе улыбается, придерживая для него дверь. Кас решает, что ему нравится Джессика Мур.***
— Твоей суженой не терпится забрать тебя с фермы, Сэмми, — сообщает Дин брату вместо приветствия. Сэм живет в маленькой квартирке рядом со школьным советом Эйвы. Это практически каморка — две тесные комнатушки над помещением телеграфа, — но Сэм остается в ней ради близости к школе и к Джесс, несмотря на предложение Дина отвести ему постоянное место на ферме. Если все сложится с этим Новаком, Сэм все равно больше не будет проводить много времени на земле Винчестеров. Сэм морщится из угла помещения, служащего кухней, возвышаясь над дровяной плитой с двумя горелками. — Прости, — бормочет он. — Я скажу ей, чтобы не ввязывалась в это, Дин. Она просто переживает за меня и за нашу помолвку. Может быть, я жалуюсь ей больше, чем нужно… — Нет, она права, — признает Дин со вздохом. — Мы платили за всю эту учебу не для того, чтобы ты был моим даровым помощником. Лицо Сэма претерпевает любопытную смену выражений, в чем Дин узнает попытки брата не показывать, что он с этим утверждением согласен. Джессика права. Пора выпустить Сэма из гнезда. — Ты голоден? — спрашивает Сэм, показывая на кастрюлю на плите. — Джесс пообещала матери, что сегодня останется на ужин дома, так что это холостяцкая пища, но как там: от нашего стола вашему столу и прочее… — Возьму тарелку, коли дашь, — соглашается Дин, занимая место за столом брата. — И Эмма может соблазниться ложкой картофеля, если размять его для нее. — Сейчас все будет. — Джесс думает, что нашла мне помощника на жатву, — говорит Дин, когда они оба садятся за маленький стол. Он голоден после целого дня работы, и ужин из свинины с картошкой, приготовленный Сэмом на скорую руку, приходится как нельзя кстати. Эмма с интересом смотрит в тарелку, но отворачивается, когда Дин предлагает ей картошку со своей ложки. — Кажется, она упоминала, — отвечает Сэм, сосредоточенно разрезая картофелины вилкой. — Наверняка. Иногда мне кажется, что вы двое только о моей ситуации и разговариваете. — Ты его уже видел? Дин кивает. — Джесс только что познакомила нас в магазине. — И? — спрашивает Сэм. — Что думаешь? — Он ладный, — отвечает Дин, вспоминая жилистую комплекцию Новака. У него была фигура человека, не чуждого работе, но порой не видевшего полноценного обеда. — На мой вопрос о работе на фермах он мало что смог сказать, но и носа не воротил. — Большинство не стало бы воротить, — замечает Сэм с полным ртом. — Главное: считаешь ли ты, что ему можно верить? Дин пожимает плечами и делает вторую попытку обманом скормить Эмме немного картошки. Та отказывается наотрез, упрямо насупившись на Дина, чем так ярко напоминает ему Лидию, что у него начинает ныть на душе. — Трудно сказать. Эллен о нем хорошего мнения, а ее похвалу заслужить непросто. И Джесс говорит, что он производит впечатление человека, занятого своим делом. Что мне как раз и нужно. Сэм кивает — как всегда сочувственно. — Как дела дома? — Да уже приноровился. — Эмма отталкивает ложку, хватанув при этом картошки, но по привычке тут же сует пальцы в рот, так что Дин засчитывает это за победу. — Я всегда неплохо справлялся по кухне, и стирки с нас двоих не так много. Что есть, то есть. Тяжесть заботы во взгляде Сэма едва не повергает Дина со стула. — Не смотри на меня так, — ворчит он в тарелку. — Никак я на тебя не смотрю, — протестует Сэм. — Ты на меня даже глаз не поднял. — Я чувствую, — бурчит Дин. — Я знаю этот взгляд. Он говорит: «Я опять наслушался дам в церкви». — Я не могу не заметить, что работник поможет тебе только с фермой, — уязвленно настаивает Сэм. — Но тебе нужен кто-то, кто будет следить за домом, и никто в городе не осудит тебя, если… — У меня есть живая жена, Сэм. — Дин очень устал проходить этот спор снова и снова. — Этого просто так не вычеркнешь. — Но Лидия… — …отгуляет свои прихоти и вернется еще до смены погоды, — перебивает Дин, награждая Сэма суровым взглядом старшего брата и главы семьи. — И разговор окончен, ясно? Сэм хмурится, но оставляет тему по настоянию Дина. Они ужинают с аппетитом, несмотря на напряженное молчание. — Так что, — снова заговаривает Дин через несколько минут, покачивая Эмму на колене, — если с этим Новаком все получится, ты сможешь принять предложение школьного совета, о котором упомянула Джесс. — Да, — соглашается Сэм, улыбаясь, но потом с подозрением прищуривается на Дина. — Но не стоит нанимать кого ни попадя, только потому что мне предложили должность. — Я знаю. — Потому что, кого бы ты ни нанял, он будет в доме… — Рядом с Эммой, — заканчивает за него Дин. — Поверь мне, Сэмми, я все это понимаю. Какие бы кошмары ты себе сейчас ни воображал, мне они уже стоили нескольких бессонных ночей. Но мне нужен помощник, и я не могу просить вас с Джесс откладывать ваши планы вечно. Сэм хмурится. — Ты знаешь, я не возражаю… — Я возражаю, — прерывает его Дин. — Вся эта история с Лидией… это моя проблема. Я ценю твою помощь, Сэм, ты знаешь, но лучшее, что ты сейчас можешь для меня сделать, это заняться своей жизнью и дать мне самому разобраться со своими проблемами. — Ладно, — шепчет Сэм. — Хорошо. Но мы рядом, ты же знаешь, Дин? Ты не виноват в том, что произошло. Так что не думай, что ты нам в тягость. Мы — семья. — Знаю, — соглашается Дин, чувствуя комок в горле. — Спасибо, Сэмми. Они продолжают есть в уже куда более комфортной тишине. — Ну, — говорит Дин, когда тарелки подчищены, — пожалуй, нам с юной леди пора домой. А то с заходом солнца она превратится в тыкву. — Конечно, — соглашается Сэм. — Оставь тарелку, я все уберу. — Спасибо. — Дин вытирает Эмме лицо и руки носовым платком и поправляет ее чепчик. Сэм берет их детскую сумку и провожает брата несколько шагов до двери. — Заезжай, не забывай, — говорит ему Дин. — Заеду, — обещает Сэм. — Я хочу познакомиться с этим Новаком, если ты его наймешь. — Тогда заезжай домой как-нибудь на следующей неделе, если найдешь время в своем учебном расписании, — отвечает Дин. — Если возьмешь с собой Джесс, я даже, может быть, не буду заставлять тебя тяжким трудом зарабатывать ужин. Сэм смеется. Дин обнимает брата, похлопывая его по спине, и поднимает Эмму, чтобы она могла поцеловать дядю в щечку и подергать за его отросшие волосы, после чего они уходят с обещанием приехать к Мурам на ужин на неделе. — У дяди Сэмми большие планы, кроха, — сообщает Дин Эмме по пути к повозке. — Думаю, пора нам перестать мешаться у него на пути. Эмма согласно гукает.***
«Кас! Твой школьный друг внизу! Спускайся!» — Новак! Кас приходит в себя, расплескав грязную после мытья посуды воду через край жестяного ведра. Дочь Эллен просунула голову меж вращающихся дверей, отделяющих обеденный зал от кухни, в поисках источника шума. Джо как правило помогает в таверне, и темперамент она унаследовала от матери. — Ты где-то в облаках витаешь, Новак, — замечает Джо. — Я прошу прощения, — бормочет он, вытирая красные от мыла руки о фартук. — Могу я чем-то помочь? Джо качает головой. — Дин Винчестер здесь. Хочет поговорить. Кас кивает, сглотнув комок в горле. Отвязывая фартук и направляясь к дверям, он повторяет про себя заученную мантру: зрительный контакт, уверенное рукопожатие, серьезный вид… Дин стоит у входной двери, как статуя, слегка склонившись под весом Эммы на бедре. Он уже погружен в разговор с Эллен, и Кас выжидательно останавливается в стороне. Дин запрокидывает голову и смеется над чем-то, что сказала Эллен. В этот момент та замечает Каса. — Не таись там, Дину нужно с тобой поговорить, — говорит она, подзывая его жестом. Кас невольно хмурится, хоть подобная материнская опека и приятна после суровой прерии. Он подходит, и Эллен кивает ему, после чего удаляется помочь посетителю на другом конце барной стойки. Винчестер поворачивается к Касу и подсаживает дочь на бедре. Малышка Эмма поглощена своей тряпичной куклой, сшитой из цветного ситца. — Только что забрал ее от Муров… — говорит Винчестер вместо приветствия. — Решил остановиться здесь по пути, чтобы не ездить дважды. — Я понимаю, — говорит Кас, улыбнувшись, как он надеется, уверенной улыбкой. — Что я могу для вас сделать? — В общем, я поговорил с братом, — продолжает Винчестер, и уголок его рта дергается в улыбке. — И, насколько я могу судить, он готов забросить фермерство навсегда. — Вот как? — Да. Так что мне, похоже, таки понадобится помощник. Кас кивает. — Я очень ценю это, мистер Винчестер… Винчестер поднимает ладонь, наклонив голову. — Не гоните лошадей… Сначала мне нужно кое-что знать. Кас расправляет плечи. — Конечно. Винчестер поджимает губы. — Ничего личного, поймите, — просто у меня дома ребенок, и мне важна ее безопасность, если вы понимаете, о чем я. — Всецело. Спрашивайте, что нужно. Мнущийся с ноги на ногу, Винчестер кажется моложе, чем когда Кас впервые увидел его. Ранее Кас дал бы ему тридцать с небольшим, но за его нервозностью видна мягкость во взгляде и на сосредоточенном лбу нет морщин. — Понимаете ли, — начинает он, потом останавливается и прочищает горло. Эмма что-то по-детски лепечет, вертясь в его руках. — Ш-ш, тихо-тихо, кроха, — говорит ей Винчестер, и его лоб разглаживается, когда Эмма смеется. Кас невольно улыбается. — Сколько ей, вы сказали? — Я не говорил, — отвечает Винчестер, пересадив Эмму в более удобное положение, чтобы она могла бить своей куколкой папу по спине. — Пять месяцев в эту субботу. — А… Мне было пять лет, когда родилась моя сестра. Я помню, как мне досаждал ее нескончаемый лепет. Винчестер смеется — грудным смехом, слегка запрокинув голову. — Я тоже это прекрасно помню в отношении Сэмми. — Вашего брата? — Угу, — подтверждает Винчестер. — Мне приходилось много о нем заботиться, так как матери нездоровилось. — Уверен, вы с готовностью взяли на себя эту обязанность. — Да, ну… давно было дело, — отмахивается Винчестер, пристально изучая Каса. — Вы разговариваете, как заезжий торговец. Из каких вы краев? Кас напрягается. — С востока. Из региона Новой Англии. Винчестер хмурится. — Прошу прощения. Не хотел совать нос… — Ничего страшного. Винчестер вздыхает и переступает ногами. — Послушайте, Новак, мне не нужно знать историю вашей жизни. Мне все равно, как вы оказались в Канзасе или почему остановились в Эйве. Но… — он осекается. — У меня маленькая дочь, вы понимаете… Кас кивает. — Что вам нужно знать? Уверяю вас, я не обижусь. Дин поднимает глаза и встречает его взгляд своим проницательным взглядом. Раньше Касу казалось, что его глаза светло-карие, но в свете закатного солнца они сияют чистой зеленью. — Вы — мирный человек, Новак? — спрашивает он. — Что я хочу сказать, так это… Понимаете, жизнь Эммы и так не совсем нормальная, а она пробыла на этой земле совсем немного. Я просто хочу быть уверен, что люди в ее жизни — это стабильные люди. Кас удерживает его взгляд, стараясь, чтобы ответ прозвучал уверенно. — Я не выпивал уже много лет, редко курю табак и предпочитаю тихую деревенскую жизнь городской. Не могу обещать, что я знаток фермерского хозяйства, но я быстро учусь, и в остальном вы едва ли будете меня видеть. — Он делает паузу, теребя подтяжки в порыве куда-то деть руки. — Да, мистер Винчестер, я мирный человек. Во всяком случае, стараюсь таковым быть. Винчестер выслушивает его ответ и заметно расслабляется. На его лице появляется неуверенная улыбка. — Ну что ж, тогда решено. В работу включено проживание и питание, так как трудиться в этот сезон придется допоздна. Питаться можете со мной и Эммой, а на ночь я устрою вам место в амбаре. Платить я смогу начать, как только продастся урожай — десять процентов будут ваши. Я могу попросить Сэма составить контракт, чтобы все было официально. — Это очень великодушно… — запинается в словах Кас. Винчестер поднимает руку. — Не стоит. Начать можете во вторник — так вы сможете закончить все дела у Эллен. Я буду в городе в понедельник вечером — приеду забирать Эмму у Муров, — и вы можете поехать с нами на ферму тогда. — Я буду готов. Винчестер кивает. — Но уточню сразу: помощь мне понадобится только на сезон жатвы. С наступлением зимы я вам работы обещать не могу. Кас пожимает плечами. — Я привык не оставаться на месте, мистер Винчестер. Но хорошо хоть ненадолго где-то задержаться. Винчестер улыбается. — Рад это слышать, Новак. И, коли уж нам работать вместе, привыкайте звать меня Дин. Мистером Винчестером был мой отец. Кас смеется, потирая шею. — Тогда я тоже буду просто «Кас», чтобы мы были на равных. Дин кивает. — Рад знакомству, Кас. Увидимся в понедельник. — Он поворачивается к Эмме. — Готова ехать домой, юная леди? Эмма взвизгивает и смеется, так что посетители в баре оборачиваются. Дин лишь смеется вместе с ней, после чего снова кивает Касу и разворачивается к выходу. Кас смотрит, как он уходит, освещенный вечерним солнцем. Лучи падают на мягкие светлые волосы Эммы, лепечущей что-то своей кукле. Кас на секунду ловит взгляд Эммы и готов поклясться, что она сверкает ему беззубой улыбкой перед тем, как Дин скрывается с ней за углом. — Печально, что он так несведущ, — замечает Эллен из-за барной стойки. Кас оборачивается, тяжело сглотнув, — он и позабыл о ее присутствии. — О чем вы? — спрашивает он. — Приходить в таверну с малышкой на руках? Это не дело… — говорит она, протирая стакан. Кас начинает поправлять барные стулья в преддверии ужина. — Похоже, у него и выбора нет. — Выбор есть всегда, Новак, — отрезает Эллен, но потом ее взгляд смягчается. — Жена ему нужна, а не наемный работник. Кто-то, кто будет как следует заботиться о ребенке. — Кажется, он справляется и сам. Эллен смеется. — Не мужское это дело в одиночку растить ребенка — об этом тебе Дин и сам много чего расскажет. Кас только пожимает плечами, решив, что не подобает ему обсуждать эту тему дальше. Готовность Эллен судить недавно овдовевшего человека кажется немного бестактной, но остаток вечера проходит без упоминания Дина Винчестера, а к ночи Кас слишком устает, чтобы думать об этом перед сном.***
Совсем скоро наступает понедельник, и вот Дин уже направляется с Эммой из городского магазина на встречу с Касом. — Мы сегодня везем домой гостя, ты помнишь? — напоминает Дин дочери по пути к привязанной неподалеку повозке. — Кас согласился помочь нам на ферме, но тебе он досаждать не будет, так что не стоит нервничать из-за того, что с нами кто-то чужой. — Га! — отвечает Эмма, сонно моргнув и уткнувшись в рубаху Дина. — Вот именно, — соглашается Дин. — Он поможет нам с делами, чтобы я мог проводить больше времени со своей любимой дочуркой. Уже почти время ужина, и Дин замечает своего нового помощника, ожидающего у повозки в лучах заходящего солнца. Кас пытается подружиться с Деткой, предлагая ей кусочек яблока. У его ног лежит поношенная кожаная котомка. Дин старается сохранять ровное выражение лица, но в душе ему приятно, что Новак добр к его лошади. Заметив приближение Дина и Эммы, Кас тут же вытягивается, как ребенок, которого застукали со сладостями перед ужином. Дин невольно подмечает, что на нем та же одежда, в которой Дин видел его в их последнюю встречу. Это лишь подтверждает подозрения Дина о том, что Касу в последнее время не улыбалась удача. — Кас, — приветствует его Дин. — Рад, что ты нашел нас. — Краткое имя звучит в его устах неловко. Оно кажется слишком фамильярным при том, как мало времени они провели в обществе друг друга. — …Дин. — Кас шаркает ногами и неуверенно улыбается. Дину немного легче оттого, что и Новак, похоже, чувствует такую же неловкость. Эмма нетерпеливо вскрикивает у плеча Дина, и это разряжает обстановку. Дин усмехается, и взгляд Каса теплеет. — Ты слышал юную леди, — шутит Дин. — Пора ехать. — Да, мадам, — отвечает Кас напрямую Эмме, серьезно приподняв шляпу. Он смотрит на Дина, и его губы лишь едва заметно вздрагивают, выдавая юмор. — Куда мне сложить мое имущество? Дин указывает ему на небольшой уступ за сиденьями повозки, куда Кас бросает свою котомку, после чего устраивается на узком сиденье рядом с Дином. Дин складывает назад стопочку свежих подгузников и детских вещей, которые возит к Джесс вместе с Эммой. Эмма остается у него на коленях, и он придерживает ее локтями, чтобы она не свалилась в сонном состоянии. Двоим взрослым мужчинам на маленькой повозке тесновато, но запрягать ради одного дополнительного человека большой фермерский фургон не было смысла. Касу, похоже, немного неловко оттого, что они сидят буквально плечом к плечу, но трудно сказать, пытается ли он держать расстояние между ними из собственных предпочтений или ради Дина. — Мы живем совсем недалеко за городом, — говорит Дин, когда они устраиваются. Он щелкает поводьями, и Детка трогается. — Можно и пешком дойти — я ходил в хорошую погоду, — но в темноте далековато. Кас кивает. — Сколько акров? — Сто шестьдесят, — отвечает Дин. — Мы разработали примерно сто пятьдесят пять между домом и пастбищами, но кто считает, верно? — Настоящая ферма, — замечает Кас. — Верно, — соглашается Дин. — Мои старики ее основали. Начали с землянки и кое-как перебивались, пока не взошел урожай. Мой папа выстроил дом и амбар своими руками в год, когда родился я. — На это нужно немало храбрости. — Да, наверное, — бормочет Дин, которому становится неловко от такой прямоты Каса. — Я пытаюсь, как могу, поддерживать хозяйство. Кас снова кивает. — И теперь у тебя есть помощник, — говорит он просто, глядя на разъезженную дорогу, ведущую из города на ферму Винчестеров. — И то правда, — соглашается Дин. — Должно стать полегче. Остаток недлинного пути до дома проходит в тишине, но благодаря сонному лепету Эммы неловкости нет и в помине. Уже через несколько минут на горизонте появляется дом Винчестеров, гордо возвышающийся в вечерних сумерках. — Дом, милый дом, — шутит Дин, когда они подъезжают к воротам в амбар. Покачивание повозки убаюкало Эмму, но Дин знает, что через несколько минут она проснется и захочет есть. — Сумеешь выпрячь повозку? — спрашивает он Каса. — Думаю, справлюсь, — отвечает Кас, соскакивая на землю. — Ну ладно. Я пойду устрою ребенка, — говорит Дин, прижимая Эмму к груди. — Там на скотном дворе есть корыто. Когда распряжешь Детку, она наверняка захочет пить. Я вернусь через минутку и покажу тебе амбар. Кас кивает и принимается за сбрую Детки, а Дин тем временем направляется к дому. Пока Эмма дремлет, так что Дин снимает с нее чепчик и укладывает ее в колыбель. Он разводит огонь, наливает молока в маленькую чугунную кастрюльку и оставляет ее нагреваться на плите. Потом распаковывает сумочку Эммы, кладет ее тряпичную куклу рядом с нею в кроватку и бросает кулек использованных подгузников в мешок с грязным бельем. В переднем кармане Дин обнаруживает несколько пухлых пшеничных булочек, завязанных в платок — без сомнения из печи Муров. Дин посылает благодарную молитву за свою будущую невестку. С яйцами и маслом из булочек выйдет отличный ужин. В последнюю очередь Дин берет бутылочку Эммы и отправляется на скотный двор. Он оставляет бутылочку у водяной колонки, чтобы ополоснуть ее позднее, когда устроит Каса, и заходит в амбар, где его новый помощник с висящей на плече сбруей расчесывает Детку. — Ты ей нравишься, — замечает Дин. Кас вздрагивает от неожиданности. — Ну, я пришел с угощениями… — отвечает он, когда понимает, кто с ним заговорил. Дин дает ему закончить расчесывание. Поездка из города — недолгая даже для такой пожилой леди как Детка, но Дину приятно, что Кас проявил инициативу — нашел гребень и успокаивает кобылу на ночь, — а не просто следует указаниям. Эта черта окажется очень кстати, когда осенняя работа войдет в разгар и каждая минута будет на счету. — Я хотел спросить, ужинал ли ты, — говорит Дин, когда Кас кладет гребень на полочку возле стойла. Кас кивает. — Эллен покормила меня перед отъездом, чтобы тебе не пришлось. Кажется, она полагает, что помощь тебе нужна во всем. Дин ощетинивается, хотя и не на слова Каса. — У Эллен по каждому вопросу есть мнение, — отвечает он дипломатично, и губы Каса дергаются в улыбке. Эллен — умная и справедливая, но Дин догадывается, что работать на нее было, мягко говоря, несравненным опытом. Они вешают уздечку Детки, и Кас знакомится со Смерчем, извлекши откуда-то из складок одежды еще один кусочек яблока, чтобы завоевать расположение молодого коня. — Умно, — шутит Дин. — С соседями надо дружить! Каса, похоже, вовсе не беспокоит перспектива разделить жилище со скотом Дина. — Они — куда более тихая компания, чем та, к которой я привык в таверне, — замечает он, похлопав Смерча по боку, после чего идет за Дином обратно на гумно. — И то верно, — соглашается Дин и провожает Каса к незанятому стойлу, где постарался устроить своему новому помощнику приличную комнатку. Дин заправил для него старую кровать Сэма, установил на пустой ящик свою запасную керосиновую лампу и маленький тазик для умывания с утра, коли Кас захочет. Слой сена на полу поддержит в помещении сухость, и в этой части амбара должно быть довольно тепло до тех пор, пока не придут снега. Кас с интересом осматривает помещение, пока Дин зажигает лампу спичкой из коробка, который оставил здесь для Каса. — Этот, э, остов тут уже довольно давно, — объясняет Дин, постучав ботинком по крепкой ножке кровати. — Но матрас я хранил в доме под своей кроватью, так что мышей быть не должно. Кас кладет свою котомку возле ящика, который Дин поставил рядом с кроватью. Он проводит пальцами по выцветшему серо-голубому одеялу, сложенному в изголовье. — Оно старое, но защитит от сквозняка, — поясняет Дин. Ему хочется чем-то заполнить тишину, пока Кас осматривает свои новые покои. — Мама привезла его с востока, и ты говорил, что у тебя там родня… Я подумал, оно тебе подойдет. Кас садится на кровать, берет одеяло на колени и рассматривает рисунок. Потом поднимает глаза на Дина. — Спасибо. Свет керосиновой лампы окутывает его оттенками насыщенного коричневого и теплого золотого. Дин захвачен глазами Новака: холодным голубым с искрами зеленого и серого — таким Дин представлял себе море по рассказам матери. — Да… ничего особенного. — Дин разрывает зрительный контакт, и напряжение исчезает. Кас откладывает одеяло в сторону. — Я знавал куда менее комфортное жилье, — не соглашается он. — Приятно иметь свое собственное место. — Ну хорошо, — заключает Дин. — Тогда я тебя оставлю. Рано утром будет завтрак: просто постучись на рассвете, если не увидишь меня раньше. Кас снова кивает, и после нескольких неловких секунд Дин прощается на ночь и идет обратно в дом, где только-только просыпается Эмма. Он принимается за ужин, все это время думая о чужаке, которого только что впустил в свой дом и свою жизнь, и гадая, во что он ввязался.***
«Кас», — зовет Анна, и в ее глазах читается тревога, от которой в горле Каса поднимается желчь. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки в отчаянной попытке ухватиться за что-нибудь. «Кас… — продолжает она, запнувшись при взгляде на него, и он понимает, что лицо у него, должно быть, перекошено. — Кажется, это об Изикиле. К Ханне в дверь постучал солдат. Я не узнала его». Он не замечает, как поднял кулак, пока не прикусывает его, и боль возвращает его в реальность, дает ему точку опоры… Кас резко просыпается, взмахнув руками, словно защищается от невидимого врага. Постепенно одеяло, запах соломы и животных напоминают ему, где он: в амбаре у Дина Винчестера перед началом первого рабочего дня. Он садится, слушая последний крик петуха, который, должно быть, и разбудил его ото сна. Сердце постепенно перестает колотиться, уже привыкшее к безжалостному ритму, который задают подобные сны. Утренний холод пробирается под одеяло, привезенное матерью Дина, несмотря на то что ночью под ним было очень тепло. Кас протирает глаза, чтобы не выглядеть сонным при встрече с Дином. Работа у Эллен требовала раннего подъема, но ничто не начинается раньше сельских работ. Он вылезает из кровати, опускается на колени на потертом деревянном полу и складывает руки на матрасе. Потом опускает голову на сложенные руки, находя в их нажиме успокоение. — Ave Maria, gratia plena… Он поднимается после всего одной молитвы, так и не достав из котомки четки: крик петуха уже десять минут как закончился. Кас спешит застелить кровать, расправляя углы и разглаживая морщинки. Потом хватает с крючка у кровати свою одежду и натягивает ее на дрожащие руки и ноги. Проходя мимо стойл со шляпой в руках, он потирает друг о друга предплечья, чтобы согреться. Из-за горизонта появились лишь первые лучики солнца, и Кас видит, что мир за открытой дверью амбара еще темен. — Так, Бетси, давай сегодня без шалостей… уф! Кас огибает угол у коровьего стойла и видит Дина, растянувшегося на земле рядом с крупной телкой — которая, надо полагать, и есть Бетси, — и перевернутой табуреткой. Дин смотрит с земли на Каса, усмехаясь и качая головой. — Проклятая корова упрямее, чем Эмма, когда капризничает! — Кас протягивает ему руку, Дин ее принимает и отряхивает штаны, снова оказавшись на ногах. — С добрым утром, — здоровается он наконец, пожав плечами на эту запоздалую мысль. — С добрым утром, — отвечает Кас. Бетси тихо мычит, переступая копытами на пыльном полу амбара. Кас подходит к бурой корове и протягивает ей под нос руку, чтобы она понюхала. Та поначалу фыркает, но потом поворачивается, позволяя ему погладить себя по голове. — Она очаровательная, — замечает Кас. Дин снова смеется. — Ей нравятся незнакомцы. Ты поймешь, что вы стали друзьями, когда она скинет тебя с табурета. Кас улыбается. — Я могу попытаться вместо тебя. Раз уж ей все равно ко мне привыкать. Дин пожимает плечами. — Милости прошу. Желудок Каса нервно сжимается. Он переворачивает табурет и садится, держа ведро между колен. Кас подрабатывал несколько месяцев на ферме в Пенсильвании, когда только ушел из дому, но с тех пор коров не доил. Он посылает краткую молитву о том, чтобы на сегодня Бетси уже налягалась достаточно. Пусть и с недовольным подвыванием, но Бетси позволяет ему закончить дело, нацедив с полведра пенистого молока. Дин все это время суетится возле стойла, и у Каса создается впечатление, что ему нелегко стоять на месте. Он кивает на работу Каса: — Ну, ты меня уделал! — Потом поворачивается, поманив Каса за собой через плечо. — Пойдем, я покажу тебе остальную часть амбара. Но это будет краткий тур: Эмма вот-вот проснется. Дин проводит Каса через стойла, которые они не успели осмотреть вчера, снова представив его молодому нетерпеливому коню Смерчу и старой кобыле, которая привезла их в предыдущий день. — Детка у меня — пожилая леди, но вернее не сыщешь, — говорит Дин, похлопывая старую кобылу по шее, после чего выводит обеих лошадей к корыту на скотном дворе. — Обычно я обслуживаю животных первым делом, как встаю, — объясняет Дин, набирая воду в большое ведро. — Потом возвращаюсь на завтрак, а затем уж перехожу к дневной работе. Конечно, сейчас, в пору жатвы, дни будут длиннее обычных, так что, пока солнце в небе, отдыхать будет особо некогда. Он наклоняет ведро, выплескивая воду в корыто. Смерч и Детка опускают головы, чтобы попить, а Кас тем временем выбирает время умыть лицо и руки. Он сидит на корточках, глядя на животных, не уверенный, как лучше на все это отвечать. Дин, похоже, не возражал, когда узнал, что это первая работа Каса в качестве одиночного помощника, а не наемника в большом хозяйстве, так что этот импровизированный тур вышел очень кстати. Дин показывает ему запасы сена («Овес почти закончился, так что сейчас все едят сено. Но предупреждаю: Детка и Бетси становятся вспыльчивы, когда долго не получают угощения») и чуланы, где хранится оборудование («У меня уже несколько лет как механическая жнейка — даже вспоминать не хочется, как было раньше»), после чего направляется к хозяйскому дому. Это симпатичный дом: гладкие доски обшивки отливают на утреннем солнце, и у фундамента растут дикие степные цветы. Вырезанные вручную ставни обрамляют два стеклянных окна с белыми занавесками внутри. Дом крепко стоит на низеньком холме, и, хотя он явно добротно выстроен, при этом он маленький и простой. В городе о Винчестерах говорили как об очень успешной семье, но дом Дина едва ли превосходит дом начинающего землевладельца. На плите уже закипает чайник, и Эмма ворочается в своей колыбельке со вчерашней тряпичной куклой в руках. Ее бутылочка плавает в чайнике: Дин вынимает ее и ставит на стол с привычной легкостью. Дом простой, но чистый и прибранный: видно, что Дин к обеим своим работам относится серьезно. — Эмма начнет капризничать, если я ее не усажу, — ты не против заварить кашу? Кас напрягается. — Конечно. Дин смеется. — Небось, не предполагал, что работа будет включать готовку? Кас расслабляется, тихо усмехаясь. — Никак не предполагал. Он без труда находит у плиты деревянную коробочку с овсяными хлопьями и со знающим видом добавляет несколько ложек в воду, пока пропорция не кажется правильной. Он не раз ел овсянку в дороге, но чаще из рук добрых незнакомцев, чем приготовленную им самим. Он помешивает хлопья длинной деревянной ложкой, пока Дин тихо разговаривает с Эммой. — Нельзя весь день нежиться в постели, Эмма, в прерии так не живут. Каждый берет на себя посильную работу. Эмма гукает, и Дин тихо смеется. — Да, даже такие крохи, как ты. Давай-ка покажем нашему гостю, как Винчестеры управляются в сезон страды. Кас вспыхивает, чувствуя, как начинает гореть шея, и поскорее отыскивает ежедневную посуду. Он ставит две тарелки на стол и пододвигает деревянный стул Эммы к столу. Дин подходит, неся ее, теперь одетую в синий ситец, на руках, готовый торговаться об утренней бутылочке. Пока Кас раскладывает по тарелкам кашу, Эмма успевает выпить всю бутылочку. Дин усаживает ее в высокий стул, встает и открывает буфет рядом с плитой. — Овсянка без сахара никуда не годится, — замечает он, потом снова садится и ставит на стол маленькую стеклянную сахарницу с тростниковым сахаром. Он добавляет щедрую порцию себе в кашу. — Благодарю тебя, — говорит он, указывая на еду. Кас кивает. — Не за что. Я здесь, чтобы помогать тебе. — Да, что ж, — соглашается Дин между ложками каши, — нам всем порой требуется помощь — верно, кроха? Эмма стучит кулачками по столику и кричаще смеется, как умеют только дети. — Мы еще работаем над манерами. Они заканчивают школу на следующий год, — шутит Дин. Кас смеется. — Ты очень мил с ней, — замечает он, не успев как следует подумать. Дин напрягается, не спуская глаз с Эммы. — У нее никого кроме меня нет, — отвечает он через несколько мгновений, и, к удивлению Каса, в его тоне не слышно оскорбленности, а слышна лишь печаль. — Прошу прощения, — извиняется Кас тут же. — Я не хотел лезть не в свое дело. — Ты не лез, — отвечает Дин поспешно. За столом повисает неловкая тишина. Кас мешает ложкой кашу, пока его не отвлекает стук колес фургона снаружи. — О, — произносит Дин вытирая рот полотенцем. — Чуть не забыл! Обычно в это время я уже везу Эмму в город, но сегодня Джесс приехала сюда, так как по вторникам за магазином следит ее отец. Кас кивает с полным ртом каши, и Дин извиняется и встает из-за стола, чтобы встретить Джесс снаружи. Кас краем глаза смотрит на Эмму: та беззастенчиво глядит на него. Поддавшись импульсу, Кас строит ей рожу, высунув язык и скосив глаза. Эмма смеется, и он чувствует, как что-то шевелится в груди. Он уже так давно не бывал рядом с детьми… Джессика Мур заходит в дом одна, и за окном слышно, как Дин отводит ее лошадь на скотный двор. — Рад снова видеть вас, мисс Мур. Она закатывает глаза и улыбается. — Пожалуйста, зовите меня Джесс. — Только если вы будете звать меня Кас. — Договорились. Как вы тут устроились? Кас кивает. — Кажется, вполне неплохо. Не знаю, как и благодарить вас за рекомендацию. — Не берите в голову. Намерения у меня в основном корыстные, — отвечает она смущенно. Кас недоуменно поднимает бровь, но не успевает уточнить: Дин возвращается в дом, впуская за собой в дверь солнечный свет. — Надеюсь, ты не досаждаешь моему помощнику, Мур, — обращается он к Джесс, явно чувствуя себя свободно в ее обществе. — И в мыслях не было, Винчестер, — парирует Джесс. — Должна сказать, я видела твоего брата на пути в школу этим утром — он едва не прыгал от радости. Настала очередь Дина закатить глаза. — Посмотрим, долго ли эта радость продлится. — Он поворачивается и подзывает Каса. — Пошли, Кас, предоставим женщин их женским делам. — Очень смешно, Дин! — кричит Джесс им вдогонку, когда они уже почти вышли. Дин усмехается по пути в амбар, надев шляпу и сунув руки в карманы. — Не обращай внимания на нас с Джесс: перепалки у нас с тех пор, как она носила косички. — Понятно, — отвечает Кас, чувствуя, что вторгся в сплоченную общину. Он напоминает себе, что он здесь ради работы. — Ну что, — говорит Дин, когда они подходят к амбару. — Сегодня начнем жатву: она займет как минимум неделю. Потом пойдет молотьба — всегда веселое времечко. Полагаю, запрячь лошадь ты сумеешь? Скоро вся неловкость, которую чувствовал Кас, растворяется в работе. Они запрягают Смерча в механическую жнейку и выводят его в поле высокой золотистой пшеницы. Дин управляет машиной и подгоняет Смерча; Кас идет следом и сгребает колосья в кучки, которые они соберут позднее. Солнце в небе поднимается выше: с каждым часом становится все жарче. За лязгом срезающей колосья жнейки разговаривать невозможно, так что они работают в комфортном молчании. К тому времени, как солнце восходит в зенит, они заканчивают половину поля. Дин останавливает Смерча, соскакивает со жнейки и передает Касу бидон воды. — Хорошо продвинулись. Кас кивает, принимая воду. — Никогда раньше не работал с таким оборудованием. Дин сглатывает и поднимает брови. — Что, люди до сих пор жнут вручную? — На больших фермах, где много работников, — да. Ты удивишься. — Вот уж, — усмехается Дин, — никогда не думал, что ферма Винчестеров будет очагом инноваций. Кас улыбается. — Не принижай свои заслуги. Похоже, ты весьма успешно ведешь хозяйство. Дин смеется, потирая шею. — Да уж, Джон Винчестер, наверное, переворачивается в могиле. — Твой отец? — Угу. Умер несколько лет назад. И мама тоже, за пару лет до этого. — Мне жаль. Дин пожимает плечами, отмахиваясь, и убирает бидон обратно в карман на жнейке, плотно сжав губы. — Давно дело было. Давай-ка попробуем закончить это поле до обеда — если повезет, Джесс уже приготовит его к нашему возвращению. Дин снова запрыгивает на сиденье жнейки, цокает языком и щелкает поводьями, давая Смерчу сигнал трогаться. Кас отправляется следом, сжимая в руках грабли и заставляя себя не засматриваться на напряженные плечи Дина.***
Дин стягивает ботинки в сенях и, войдя в дом, застает Сэма удобно расположившимся за кухонным столом и качающим Эмму на коленях, пока Джесс помешивает что-то вкусно пахнущее на плите. — Ну же, Сэмми, присядь ненадолго. Останься на обед… — заявляет о себе Дин, прислонившись к двери в сени. Сэм только закатывает глаза, но Джесс краснеет. — Прости, Дин, — говорит она, вытирая руки о передник. — Я просто предположила… — А, да ладно, я просто все дергаю тебя за косички, Джесс, — отмахивается Дин и ерошит Сэму волосы только ради того, чтобы тот вспылил перед своей девушкой. Потом забирает Эмму с его колен и смачно целует ее. — В этом доме всем Винчестерам рады. Включая бывших, текущих и будущих членов семьи. Эмма как всегда рада видеть его, несмотря на то что все утро провела в новом обществе. После нескольких часов тяжелой работы, улыбка дочурки заставляет Дина почувствовать себя новым человеком. — Но разве сегодня нет школы? — спрашивает он Сэма, вешая шляпу на крючок возле входа в спальню. — Я отработал полдня, — отвечает Сэм недовольно. — У меня сегодня было всего трое учеников — все младше десяти. Их долго на одном месте не удержишь: оно и понятно. — Время жатвы, дружок, — соглашается Дин. — Все вернется в норму через недельку-другую, когда придет урожай и мы все будем ждать своей очереди на молотилке. — Он садится, пока Джесс суетится на кухне, уже нагревая кастрюлю воды на плите. — Я как раз подогревала бутылочку для Эммы, если хочешь сам ее покормить, — говорит Джесс Дину, проследив за его взглядом. — Кас придет есть, так? — Должен быть с минуты на минуту, — подтверждает Дин. — Он предложил расчесать Смерча, но уже должен умываться. — Как он справляется? — спрашивает Сэм. Дин пожимает плечами, отмывая грязь с ладоней и предплечий в умывальнике. — Вполне нормально. Думаю, на сезон он мне как раз подойдет. У него есть опыт работы, и я вижу, что он не пытается хозяйничать на моей ферме. — Видит бог, я пытался, — бурчит Сэм себе под нос, чем заслуживает подзатыльник от брата, проходящего к своему месту у стола. Стол Винчестеров всегда вместит гостей, и Дин с улыбкой замечает, что Джесс уже сервировала место и для Каса. Он вспоминает свою мать. В этот момент в дом из сеней проскальзывает Кас, как всегда молчаливый — Дин и не заметил бы его, если бы случайно не увидел. — Вы, должно быть, Кас, — здоровается Сэм тепло и отодвигает стул рядом. Дину приходит в голову, что настоящая причина визита Сэма кроется в его любопытстве. Джон Винчестер никогда не нанимал помощников: он был известен своим затворничеством и верностью семье, особенно когда Дин и Сэм стали постарше. — Проходите, садитесь. Сэм Винчестер. — Сэм протягивает руку, которую Кас пожимает, садясь. — Рад знакомству, — отзывается Кас и улыбается в ответ. Джесс ставит на стол миску с жареной картошкой и большую порцию шпика и накладывает еду сначала Касу, пока Дин дает Эмме бутылочку и та уцепляется за стекло своими маленькими ручками. — Я должна убедиться, что вы поедите, Кас, — говорит Джесс, посмеиваясь над тем, как Сэм едва не набрасывается на вкусно пахнущую еду. — Эти два троглодита не имеют никакого представления о манерах. Дин в притворном негодовании хватается за сердце. — Никогда еще меня так не оскорбляли — да еще и в моем же доме! — Он улыбается Касу и качает головой. — Не обращай на нее внимания — просто ешь сколько влезет. Кас ест медленно, поглощая еду почти методично. Либо это хорошее воспитание за столом, либо он просто ценит хорошую еду. Пока Дин размышляет о манерах Каса, Сэм снова заговаривает: — Просто «Кас»? Это, должно быть, сокращение от чего-то. — В Эйве таких имен не услышишь, это уж точно, — вставляет Джесс. — Я удивлена, что Эллен с порога не выпытала у вас ваше христианское имя. Сэм смеется. — Она до сих пор зовет меня «Сэмюель» и не хочет ничего слушать, когда я протестую. — Эй, вы двое! — вмешивается Дин, видя, как Кас краснеет от их внимания. — Это первый день Каса здесь, не набрасывайтесь на него! — Все в порядке, — возражает Кас, улыбаясь Джесс, когда та передает ему картошку. — Мое христианское имя — Кастиэль Джеймс. Так уж вышло, что отец у меня ученый, а мать религиозная. — Непросто выговорить, — заинтересованно замечает Сэм, и Дин бросает на него неодобрительный взгляд за бестактность. Но Кас только смеется. — В этих краях оно уникальное, — соглашается он. — Хотя мать уверяла меня, что на родине у нас такие имена — не редкость. — На родине, хм? — повторяет Дин. — Это где же? — В Восточной Европе, — отвечает Кас туманно. — Я бы сказал точнее, но каждый раз, когда я вижу карту, кажется, что границы в той части света перерисовывают заново. — Мы здесь весьма изолированы от международных перипетий, — кивает Сэм. — Хотя в школе я слышал, что на Балканах назревают проблемы. Там полный хаос. — Вы, скорее всего, знаете об этом больше, чем я, — отвечает Кас с видом неопределенного стеснения. — Мы эмигрировали, когда я был еще ребенком. Мне уже тяжело вспоминать польский, который я слышал дома. — Наша мама, бывало, извергала гэльские ругательства, когда думала, что мы не слышим, — делится Дин. — Набралась их у своего папы, без сомнения. Вспыльчивые, эти Кэмпбеллы… — Наш папа всегда божился, что на Мейфлауэре был Винчестер, — вставляет Сэм. Уголки рта Каса приподнимаются в улыбке. — Что-то смешное? — спрашивает Дин, когда тот пытается спрятать улыбку в жестяной кружке. Кас морщится от неловкости, но его улыбка не исчезает. — Просто воспоминание из дома, — делится он. — Это было любимым лозунгом завсегдатаев пабов в моем городе. Моя сестра говорила: дай мужчине две пинты, и какова бы ни была его фамилия, он расскажет тебе о своих предках на Мейфлауэре. Это вызывает смех у всех, и Дин невольно подмечает, как расслабляются плечи Каса. Дину думается, что Кас, наверное, уже давно не проводил время так. Просто сидя за столом с семьей, болтая о мелочах, пока на плите кипит обед. Не то чтобы Дина это касалось, конечно. Сэм и Кас какое-то время беседуют на ученые темы, обмениваясь новостями о событиях в мире, которые слышали там и сям. Дин укладывает Эмму в колыбель на послеобеденный сон, Джесс убирает со стола. Вскоре приходит время возвращаться в поле, а Сэм упаковывает свою учительскую сумку, собираясь назад к себе в городскую квартиру. Когда он и Джесс начинают строить друг другу глазки, Дин жестом зовет Каса за собой наружу. — Я знаю, это не очень целомудренно, — оправдывается Дин, пока они ведут Смерча обратно в поле, где их ждет жнейка, — но я не вижу беды в том, чтобы дать этим голубкам пару минут попрощаться наедине. Кас улыбается. — Я согласен. Они, похоже, счастливы. Как давно они обручены? Дин почесывает голову и запрыгивает на жнейку. Кас поднимает грабли. — Ну, пока это неофициально, но, глядя на то, как они кружат друг вокруг друга всю жизнь, можно подумать, они были сужены друг другу с рождения. На это Кас лишь кивком выражает уважение. Потом они снова заводят жнейку, и разговор теряется за клацаньем лезвий. За остаток дня они жнут еще половину поля и возвращаются домой как раз к закату солнца над прерией. Джесс уже запрягла свой фургон и сообщает им, что Эмма только что поела и теперь спит. Дин подходит к стене дома и берет корзину, собранную ранее. — Это сегодняшние яйца, — объясняет он, ставя корзину в задней части фургона. — И почти бушель зеленой фасоли. Я знаю, у вас в магазине пока свежих овощей мало, а горожане, небось, требуют. — Дин! — возражает Джесс. — Это чересчур много. Ты же знаешь, что не нужно… — А ну цыц, — прерывает ее Дин, засунув корзину под сиденье фургона. — Я знаю, что вы с Сэмми пытаетесь откладывать сбережения на будущее, и я и так уже зол, что ты не позволяешь мне платить за всю помощь с Эммой. Джесс лишь качает головой, и Дин помогает ей взобраться на повозку. Эту девчушку невозможно не любить — особенно видя, как она любит его брата. — У меня тут слишком много садового урожая на одного — ну, теперь двоих — мужчин и юную леди, которая пока даже толком не ест твердую пищу, — сообщает ей Дин. — У меня он только испортится в погребе, а ты со своей предприимчивостью найдешь, как извлечь выгоду из моих излишков. — И ты тоже их еще увидишь, покуда есть на то моя воля, — отвечает Джесс, сбросив на спину бесполезный в темноте капор. К тому времени, как Дин возвращается в амбар, взглянув на Эмму, Кас уже покормил животных и устраивается на ночлег. Он умывается у колонки, когда Дин подходит к нему, зацепившись пальцами за подтяжки. — Спасибо, Кас, ты мне сегодня сильно помог, — говорит Дин, прочистив горло от дорожной пыли, поднятой фургоном Джесс. — Рад служить. Дин улыбается, повернувшись к закату на горизонте. — И завтра все начнется сначала. Они вместе возвращаются к дому и ужинают хлебом с молоком, оба слишком уставшие, чтобы приготовить что-то большее. Потом Кас прощается на ночь, и Дин ложится вскоре после и немедленно засыпает.***
В конечном итоге на сбор всего урожая зерна у них уходит почти две недели. Кас быстро входит в ритм работы машины, и по большей части в первую неделю дело идет гладко: они жнут пшеницу и связывают ее в аккуратные снопы, которые складывают в амбаре для молотьбы. На один дождливый день работа приостанавливается, а на следующий день они теряют шестеренку с уже довольно старой, но вполне работоспособной механической жнейки Дина, так что приходится ехать в город за сменной деталью. Задержки из-за непогоды и поломок досадны, но вполне заурядны в сезон сбора урожая. И наконец наступает момент, когда Дин и Кас смотрят в лучах закатного солнца на амбар, почти доверху полный снопов золотистой пшеницы. — Вот уж зрелище несравнимой красоты! — заявляет Дин. Кас кивает. — Все готово к молотьбе? Дин снимает шляпу и проводит рукой в волосах, смахивая труху соломы, которая неизбежно набивается под войлок за целый день в поле. — Настолько, насколько возможно. Следующее утро выходит ясным, и в походке Дина, готовящегося к предстоящему дню, присутствует особая упругость. Жатва окончена, и уже через несколько часов к нему в гости прибудет паровая молотилка и ее неунывающий оператор — а заодно и половина жителей округа. — Ты говорил, что работал сезон на молотильную компанию? — спрашивает Дин Каса, когда они открывают двери амбара, готовясь принимать соседей. Все фермеры округи съезжаются, чтобы помочь Дину обработать и подготовить к продаже его урожай. Остаток недели Дин с Касом будут так же ездить на чужие фермы, чтобы по очереди помогать соседям с молотьбой. Солнце только-только восходит над горизонтом, но Бальтазар с молотилкой прибудет уже вот-вот, так что надо подготовиться. — Работал, — подтверждает Кас. Они кормят и поят лошадей и Бетси, после чего выманивают их в загон, где те не будут мешаться под ногами и нервничать от звуков работы машины. Урожай пшеницы ждет в аккуратных снопах на гумне, отливая золотом в утреннем свете. Дин с Касом относят в дом молоко и яйца, чтобы приготовить завтрак себе и Эмме, и ждут прибытия гостей. — А где именно? — спрашивает Дин за яичницей с бисквитом. Кас наливает им обоим кофе и передает Дину бутылочку Эммы. — Я имею в виду, где была молотильная компания? — В Пенсильвании, — сообщает Кас. — Та работа требовала куда меньше личной вовлеченности, чем то, что делаешь ты. Фермы там более… — Индустриальные? — подсказывает Дин, уговаривая Эмму взять в рот соску. Кастиэль кивает. — Я предпочитаю твой метод, — говорит он. — Работа, по сути, та же, но люди здесь выглядят счастливее. Дин смеется. — Приятно слышать, — отвечает он, поддерживая Эмму вертикально, пока она завтракает. — Покуда не забыл: мы принесли картошку из погреба? Джесс запечет ее на ужин вместе с остатками шпика. Кас качает головой. — Я принесу после завтрака, — вызывается он. — И у нас достаточно яблок для еще одного пирога. — Можем и пустить их в дело, пока сезон, — соглашается Дин. Все фермы жертвуют еду на период молотьбы, и Джесс помогает Дину с его вкладом в общее дело. Основное блюдо по обычаю готовит хозяйская ферма, и большая картофельная запеканка со свининой отлично накормит голодных фермеров. Фицджеральды привезут хлеб, Лафитты потушат излишки своих садовых овощей, а Джоди Миллс с сестрой испекут бушель пирогов из ягод, урожай которых собрали с диких кустов на своей земле. Как раз когда Эмма заканчивает бутылочку, они слышат звон сбруи приближающейся лошади. Дин выглядывает из окна и видит брата и будущую невестку, подъезжающих к дому в фургончике Джессики. — Это Сэм и Джесс, — сообщает Дин Касу. — И остальные скоро будут. Следующие полчаса проходят в приветствиях и разгрузке фургонов. На молотьбу приезжают четыре семьи, считая Винчестеров. На то, чтобы перемолотить весь урожай Дина, уйдет два дня. Следующие в очереди — Фицджеральды: в среду и четверг. Лафитты — в основном молочная ферма, а Джоди и Донна Миллс — в основном кукурузная. И те и другие выращивают пшеницу лишь как вторичную культуру. Если каждый из их урожаев обработать за день, то к концу недели они всей общиной закончат дело и в воскресенье можно будет как следует отдохнуть. Дин встречает гостей с Эммой на руках у парадной двери дома, где приезжающие могут оставить фургоны и занести в дом провизию, прежде чем мужчины отправятся в амбар к началу дневной миссии. Лошадей уводят за дом, к корыту на скотном дворе, а потом устраивают в загоне вместе со Смерчем и Деткой. Первыми после Сэма и Джесс прибывают сами владельцы молотилки, которую тянут за собой настоящие волы. Они отправятся прямо к амбару, где машину скоро пустят в дело, однако Бальтазар Роше никогда не упускает возможности пообщаться, поэтому спрыгивает с сиденья повозки, чтобы поздороваться с заказчиком. — Винчестер! — Бальтазар приветствует Дина крепким рукопожатием. — Рад видеть тебя в хорошей форме! — Бальтазар! — отвечает Дин с улыбкой. — Как идет бизнес? — Вовсю, как всегда в это время года. Где твоя прелестная жена? — спрашивает Бальтазар, потом вздрагивает, притворившись, будто только что заметил Эмму. — Боже правый, она что, уменьшилась?! — Неисправимый шутник, — извиняется Рейчел и спрыгивает с повозки без помощи брата. Дин смеется, пытаясь поддержать шутку, хотя внутри у него все сжимается. Он знал, что люди будут спрашивать о Лидии, он к этому готовился — и все равно это больно. Почему-то глаза Дина непроизвольно ищут Каса. Кас — в стороне, помогает Джесс носить кастрюли и сковороды; вне зоны слышимости. — Лидия уехала на восток повидать больных родственников. Путешествие нелегкое, но она скоро вернется, — отвечает Дин. Он замечает, как Рейчел приподнимает брови и бросает краткий взгляд на Эмму, прежде чем Бальтазар недвусмысленно пихает ее локтем. — …Понятно, — отвечает Бальтазар ровно. — Что ж, мы с сестрой помолимся за ее своевременное возвращение. — Я вам за это благодарен, — говорит Дин так же невозмутимо. Иногда он и сам гадает, зачем врет: ведь Бальтазар с сестрой наверняка узнают правду из городских слухов еще до наступления темноты. И все же на случай, если Лидия вернется, поджав хвост, лучше Дину не поносить ее на всю округу. Немного неправды сейчас может избавить Эмму от позора в дальнейшем, так что Дин готов лгать. — Зато теперь наши сердца крадет эта юная леди, — продолжает Бальтазар. — Возможно, у меня найдется что-то, чем завоевать ее расположение… Дин уже готов возразить, но, когда Бальтазар достает из своего запаса товаров обрезок ленты, глаза Эммы завороженно округляются. — Для вашего сундучка с приданым, дорогая, — говорит Бальтазар, презентуя подарок Эмме с театральным поклоном. Эмма восхищенно хватает лоскуток гладкого материала и, конечно, тут же сует его в рот. — Очевидно, у нее уже прекрасный вкус, — усмехается Бальтазар, и Дин улыбается. В этот момент к ним подходит Кас и задерживается, топчась рядом с Дином. Дин вспоминает о манерах и представляет его Бальтазару и Рейчел. Уже начинают подъезжать и другие фургоны, поднимая на дороге облако пыли. Гарт Фицджеральд и его жена Бесс прибывают следующими — как всегда улыбчивые, словно с картинки идиллической сельской жизни. Гарт, сложенный как пугало, но обладающий золотым сердцем, спрыгивает с повозки и помогает спуститься на землю жене, которая уже заметно беременна. — Всегда хорошо навестить Винчестеров! — громко восклицает Гарт, когда Дин и Кас подходят к ним. Дин не удивлен, когда долговязый мужчина сгребает его в однорукое объятие. Бесс тоже тихо, но любезно здоровается. — И я рад тебя видеть, Гарт, — отвечает Дин. Он замечает, как они оба украдкой осматриваются, не прекращая улыбаться, — без сомнения, гадая, не вернулась ли Лидия на ферму к началу молотьбы, — но оба вежливо не спрашивают. Дин рассчитывает на это со стороны всех или хотя бы большинства съезжающихся фермеров. Мужчины вряд ли заведут разговор об этом сами, а дамы ни за что не устыдят Джесс, судача о пропавшей жене Винчестера, когда Джесс столь умело взяла на себя роль хозяйки. — Уверен, мисс Мур с удовольствием заберет у вас эту ношу, мадам, — замечает Дин, указывая на большую корзину пшеничных булочек из домашней печи, привезенную Гартом и его женой. — Она заведует делами в кухне, так что пожалуйста, проходите. — О, конечно, — соглашается Бесс, слегка порозовев. — Гарт, милый, помоги мне с ними, пожалуйста. Эмма, уже пропустившая свой утренний сон, выбирает этот момент, чтобы начать капризничать, и Дин на минутку уходит за Гартом и Бесс в дом, чтобы уложить дочку в колыбель. Он так же быстро выбегает обратно — как раз к приезду своих ближайших соседей, уже остановивших фургон у дверей. — Джоди Миллс! — зовет Дин, подбегая к фургону, где Кастиэль помогает вдове Миллс и ее сестре. — Давненько не виделись, учитывая, что живем мы всего в полумиле друг от друга. — Ну, я от тебя открыток с приглашениями не получала, Дин Винчестер, — отвечает Джоди, для баланса опершись на плечо Каса и спускаясь с повозки. — И что-то не припомню этого миловидного молодого человека в наших краях. — Кастиэль Новак. Я работаю на Дина в этом сезоне, — представляется Кас, приподнимая перед лицом шляпу — без сомнения, чтобы скрыть румянец. — Очень приятно. — Будьте уверены, это взаимно. — Джоди, похоже, не очень-то впечатлена Касом, но Дин редко видел ее впечатленной хоть чем-либо. Она — вполне приятный собеседник, но прерия закалит любого, и Джоди Миллс в особенности. — И Донна Хэнскам, — объявляет Дин в качестве представления, целуя Донне руку и помогая ей спуститься с другой стороны экипажа. — Мадам, я весь сезон ждал возможности отведать вашего знаменитого пирога. Это новое платье? — Что, это старье? — Донна смеется. — Едва ли. И умасливание меня не поможет тебе получить десерт быстрее, мистер! — Ладно, ладно, руки прочь от моей сестры, мистер Винчестер! — одергивает его Джоди с едва скрываемой улыбкой. Это старая и всем им знакомая шутка, учитывая, что Дин — женатый человек. — Вы только вдвоем? — спрашивает Кас, чуть более прямолинейно, чем Дин привык от него слышать. — С нашим мужчиной, конечно, — отвечает Донна, кивая на худощавого мальчика лет двенадцати с темными волосами, как у Джоди, который уже разгружает из фургона блюда с пирогами. Оуэн вытянулся с тех пор, как Дин видел его, но внешность у него еще совсем ребяческая. Теперь уже Кас поднимает брови, и Дин хмурится, молча напоминая ему не забывать о манерах. Нет ничего такого в том, что две дамы вместе держат ферму, коли они не чуждаются работы — особенно когда они родственны. Дин помнит, как в результате ужасного несчастного случая погиб мистер Миллс, когда Дину была едва ли больше, чем сейчас Оуэну. На востоке такое подкосило бы любую вдову, особенно с сыном-младенцем. К счастью, Донна смогла приехать из северных земель, чтобы помочь сестре, пока Оуэн не подрастет, чтобы взять на себя работу на ферме. — Мы сводные сестры, — поясняет Джоди для Каса с озорной искоркой в глазу — без сомнения, в попытке объяснить отсутствие внешнего сходства. Выражение лица Кастиэля меняется, и Дин не может его истолковать, но оно не враждебное, так что Дин позволяет им двоим достичь молчаливого взаимопонимания, не вмешиваясь. — Джессика — в доме, заведует кухней, — поясняет Дин, когда Оуэн присоединяется к матери и тетке, держа в руках их вклад в общий ужин. — Уверена, она уже приготовила прохладное местечко для ваших пирогов. — А как же! — оживленно подтверждает Донна. — Мы все это обговорили в церкви еще в прошлое воскресенье. — Надеюсь, вы с Оуэном поможете нам в амбаре с урожаем? — обращается Дин к Джоди. — Конечно, — отвечает та, ероша сыну волосы. — Миллсы не бросят вас, мужчин, одних. Крикни нам, когда придет время начинать. Следующими распрягают свой фургон Бенни и его жена Андреа. Их двое мальчиков еще слишком малы, чтобы выполнять какую-либо работу, кроме как подносить то да се женщинам, готовящим ужин. Дети бегают в дом и обратно, нагруженные глиняной посудой, полной садовых овощей и знаменитых приправ Андреа. Лафитты приехали в Канзас молодоженами, не страшась своих необычных акцентов и эклектичной кухни, желая начать жизнь на западе с чистого листа подальше от неладящих друг с другом семей. Не все в городе им доверяли: ведь Андреа была явной иностранкой, а Бенни — явным южанином, что едва ли не хуже. Но Лафитты прекрасно влились в фермерскую общину Эйвы, и Дин считает Бенни хорошим другом. — Значит, старый дом еще стоит, а, шеф? — подтрунивает тот над Дином, спрыгивая со своей повозки с большей грацией, чем можно было бы ожидать от его габаритной фигуры. Его жена с темными волосами и кожей оливкового оттенка совсем на него не похожа, но не менее грациозна. Бенни подает ей руку, помогая спуститься с высокого сиденья, и после вкладывает ее ладонь в сгиб своего локтя, чтобы подойти к Дину с Касом рука об руку. — Я удерживаю его своим упрямством и выдержкой, старина, — отвечает Дин. — Ты — по-прежнему по уши в молочном скоте? — Насколько могу судить, — отвечает Бенни. — Надо нам попозже переговорить по поводу обмена. У меня есть говядина, которая отлично набьет твою кладовую на зиму, если ты отдашь мне нескольких цыплят для нашего курятника весной. — Ты знаешь, я готов: у нас птицы уже практически под завязку, — отвечает Дин и хлопает Каса по плечу. — Вы уже познакомились с Касом? Я нанял его на сезон, раз Сэм теперь получил должность на полный день в городе. Кас мне сильно помогает. — Ты, должно быть, Новак, про которого я слышал от Эллен, — громыхает Бенни и крепко пожимает руку Кастиэля. — Мальчишка, которого она наняла после тебя, совсем бесполезен, если верить тому, что я слышу в баре. — Уверен, я был так же неловок в первые дни, — вежливо отвечает Кас. — Рад познакомиться с вами. Один из сыновей Бенни спотыкается под весом большого блюда, и Андреа наклоняется, чтобы тихонько подбодрить его на своем языке. Она помогает сыну найти равновесие, после чего он, шатаясь, уходит в кухню. — Это греческий? — вдруг спрашивает Кастиэль с заинтересованным видом. Андреа выпрямляется, смутившись, словно не хотела, чтобы ее услышали. — Это старый… семейный язык, — отвечает она, глядя в землю. — Я учу ему наших мальчиков, чтобы, когда они пойдут в школу, они помогали мне с английским. — Вашим мальчикам повезло расти с двумя языками, — говорит Кастиэль, пожимая ей руку. — И вашему мужу повезло взять себе в жены одну из Муз. Дин часто забывает, что Кас хорошо образован, и при этой отсылке они с Бенни обмениваются кратким нерешительным взглядом. Но зато лицо Андреа светлеет. — А вы начитаны, мистер Новак, — замечает она с довольной улыбкой. — Это… необычно для рабочего фермы, да? — Они были моим любимым предметом изучения в молодости, — отвечает Кастиэль. — Конечно, английские ученые с их «классикой», — говорит Андреа с кривой улыбкой. — Я больше знаю из историй, которые слышала девочкой. Теперь уже очень давно. — Не очень давно, — вставляет Бенни, подчеркнуто кладя руку жене на плечи. — Ты все так же прелестна, как в день, когда я впервые увидел тебя. — Только потому, что меня балует мой муж, — любезно отвечает Андреа, похлопывая его по руке. — Приятно познакомиться с вами, мистер Новак, но извините меня. Я должна помочь нашим мальчикам, пока они не разбили посуду. — А нам пора приниматься за гору пшеницы в амбаре, — объявляет Сэм, вышедший из-за дома уже в рабочей одежде. Он приветственно кивает Бенни, после чего сообщает Дину: — Бальтазар сзади, готов начинать. — Я пришлю мужчин из дома, — вызывается Андреа и уходит к парадной двери. Дин, Бенни и Кас огибают дом вместе с Сэмом, чтобы не толкаться в и без того тесной кухне. Они встречаются с Гартом, Джоди и Оуэном у входа в амбар, где Бальтазар настраивает молотилку. — Ты уверен, что не хочешь позаимствовать у дам парочку заколок? — поддразнивает Дин брата. — Жаль будет, когда эта копна начнет выглядеть, как стог сена. — Если некоторые не знают ничего кроме солдатской стрижки, это еще не значит, что всем нужно страдать, — равнодушно бросает Сэм, хотя и надевает свою фетровую шляпу до того, как начинает лететь солома. — Не волнуйтесь, джентльмены, — вмешивается сидящий за рычагами молотилки Бальтазар, прежде чем Дин успевает придумать достойный ответ. — Моя машина заглушит даже вечные препирательства Винчестеров! На это смеются уже все мужчины, и Дин отвечает им жестом, который не стал бы показывать в присутствии более изысканной компании. Он слышит, как и Кас смеется позади него — глубоким искренним смехом, который редко можно услышать от сдержанного помощника, — и Дин ловит себя на том, что улыбается, несмотря на то что был мишенью шутки. — Ладно, народ, посмеялись — и хватит, — распоряжается Дин по-хозяйски. — Если готов, Бальт, — заводи! Вы все свои места знаете с прошлого года. Кас, держись со мной! — Есть, mon capitan, — повинуется Бальтазар, и вот уже двигатель плюется дымом, и шестеренки молотилки лязгают с наводящим страх грохотом. По сигналу Бальтазара с первого снопа пшеницы срезают связывавшую его бечевку и загружают сноп в машину. Через несколько секунд в желобок с другой стороны сыплются первые очищенные зерна — молотьба началась. После этого работа закипает. Бальтазар управляет рычагами машины, как полоумный, отбросив в сторону свою щегольскую куртку и засучив рукава, чтобы не запачкать их в грязи. Гарт под его руководством следит, чтобы молотилка работала, и подбрасывает топливо в паровой двигатель в пузе машины, а Дин с Кастиэлем тем временем скармливают в ее голодную утробу толстые снопы пшеницы. С другой стороны молотилки Джоди подставляет большие мешки, куда ссыпаются очищенные пшеничные зерна. Она зашивает полные мешки иглой мясника и передает их Бенни, который забрасывает их в большую телегу, чтобы отвезти в зернохранилище. Сэм, пользуясь своим высоким ростом, собирает оставшиеся голые стебли и поднимает их вилами на сеновал, где ждет сын Джоди с деревянными грабельками. Мальчик плотно утрамбует траву и оставит сушиться: зимой этим сеном Дину придется кормить скот. За рокочущим ревом молотилки разговаривать толком не получается. Невидимая утроба машины перетряхивает и пережевывает пшеницу, добавляя чудную мелодию гравия под ногами и льдинок на жестяной крыше к основной какофонии парового двигателя. Это тяжелая работа, но всем привычная. Со временем она приобретает ритм: Дин и Кас работают в паре, поднимая тяжелые снопы пшеницы на наклонную станину, откуда те соскальзывают в машину, вытрясающую из них зерна крутящимися внутри колесами. Чем сильнее болит спина, тем больше пшеницы обработано и тем больше денег Дин сможет положить в свою кофейную банку в конце следующей недели. По его мнению, нет труда более отрадного, чем видеть, как твой урожай превращается в готовый для рынка продукт. Они наскоро перекусывают на ногах свежим бисквитом с маслом и холодной курицей, зажаренной несколько дней назад, когда одна из наседок перестала нести яйца. Частые заходы в амбар спасают от солнечных ожогов, но Андреа все равно надевает соломенную шляпу на краснеющую голову Бенни, а Бесс вытирает Гарта платком, прежде чем все пьют из колонки во дворе и снова принимаются за работу. Кипа необработанной пшеницы уменьшается с каждым часом, и сеновал Дина заполнен уже на две трети, когда женщины наконец звонят в редко используемый колокольчик, созывая всех на ужин. — Ах, более приятного звука я в жизни не слышал! — объявляет Бальтазар и глушит свою громадную машину. — Славно поработали день, — подводит итог Дин, хлопая Каса по плечу, когда молотилка наконец издает последний на сегодня стон. Кас устало улыбается ему, подаваясь в ладонь Дина. Он выглядит таким же вымотанным, каким Дин себя чувствует, но это приятная усталость: боль в мышцах от хорошо выполненной тяжелой задачи. — Очень славно, — соглашается Кас, снимая шляпу и проводя рукой во влажных от пота волосах. От этого движения его истончившаяся рубаха натягивается на груди и изгибе бицепса. Дин чувствует сухость во рту. Он встряхивает головой, сметая мысленную паутину. Наверняка сухость просто от соломенной трухи в воздухе. Он делает заметку как следует попить, прежде чем они сядут ужинать. — Пошли, — говорит он чуть грубее, чем намеревался. — Дамы уже, наверное, накрыли на стол.***
Кас стоит на улице рядом с домом; керосиновые лампы в окнах отбрасывают теплый свет в прохладную осеннюю ночь. Внутри двигаются люди: жены в скромной кухне Дина готовят что-то маняще пахнущее, мужчины разговаривают и расставляют столы и стулья, которые привезли из дому на большую толпу. Кас слышит громкий хохот и протяжную речь: должно быть, друг Дина Бенни Лафитт. За ним смеются и все остальные. Кас нервно поворачивает в руке шляпу — раз, другой, — потом поправляет подтяжки и пытается разгладить волосы. — Не волнуйтесь, — слышит он позади себя. — Вы выглядите хорошо. Он поворачивается и видит за своей спиной жену Лафитта — ее звали Андреа — с маленькой сумкой, которую она, должно быть, достала из фургона. — Не хотела… — она подбирает слова, — напугать вас. Кас поднимает ладони, улыбаясь своей самой дружелюбной улыбкой. — Вовсе не напугали. Могу я вам помочь? Андреа качает головой. — Благодарю. — Она поворачивается и смотрит на дом с тоской во взоре. — Я… — начинает она. — Я знаю, как это. Быть чужой. Это трудно. Кас улыбается, гадая, каково этой темноволосой смуглой женщине жить в прерии, полной русых локонов и подозрительных взглядов. Он вдруг чувствует себя глупо из-за своей тревоги. Его присутствие здесь никого не смутит, как наверняка смущало присутствие Андреа. — Могу я вас проводить? — спрашивает он, предлагая ей локоть. Она улыбается. — Благодарю. Они заходят в дом практически незамеченные, так как толпа мужчин захвачена историей, которую рассказывает Бальтазар. Женщины приглушенно переговариваются у плиты и стола, явно тоже слушая, и Андреа тихонько присоединяется к ним. — …И вот я стою посреди леса в Висконсине с пистолетом в руке в одних штанах и рубахе, а передо мной — медведь! Нет…! — Бальтазар прерывается, услышав фырканье слушателя — которое, как видит Кас, исходит от качающего головой и ухмыляющегося Дина. — Не просто медведь! А медведь такой высокий, что перед ним съежились деревья и само небо кажется мелким в сравнении! Я говорю себе: у меня только один выстрел. Я должен попасть ему меж глаз, или мне крышка! От такого зверя не убежишь. Я прицелился, прищурился одним глазом, и… Он выдерживает драматичную паузу. Все так притихли в предвкушении, что слышно свист ветра в щелях. — И? — спрашивает Дин с искренним интересом, победившим цинизм. Лицо Бальтазара расслабляется, на губах появляется улыбка. — И потом медведь испускает могучий рев, и из-за его спины появляется медвежонок — едва достающий мне до колена. Я понял, что надо притвориться, будто я не представляю угрозы — иначе против мамы-медведицы мне не выстоять. Так что… — Ну?! — нетерпеливо спрашивает Гарт, вцепившись в кухонный стул. — Так что я схватился за сердце, испустил пару вздохов и разыграл сердечный приступ. Мое выступление было достойно подмостков Нью-Йорка! Упал на землю и перестал шевелиться совсем. И клянусь: медведица нависла прямо надо мной и обнюхала меня всего — ее гигантская пасть была в каких-то дюймах от моего лица! И потом… — Закругляйся уже, Бальтазар! — говорит Джоди, уперев руку в бедро и закатив глаза. Бальтазар ухмыляется. — И потом она ушла, оставив меня целым и невредимым! Может, только немного мокрым. Все стонут, расслабившись и посмеиваясь после напряженной истории. Дин оборачивается, находит взгляд Каса и качает головой. — Даже не видел, как ты вошел, Кас, — говорит Дин, подзывая его в компанию. — Прости, что пришлось стать свидетелем плачевных россказней Бальта. Тут у нас в прерии развлечений мало. Бальтазар с притворной обидой хватается за грудь. — Я будто и не знаю тебя, Дин Винчестер! — Не пугайте беднягу, — говорит Сэм, добродушно смеясь. — Он всего неделю в этих краях: ему хватает целого дня работы без того, чтобы еще и вы его донимали. — Спасибо, Сэм, — отвечает Кас, усмехаясь через свою застенчивость. — Пора ужинать! — зовет Джесс, и женщины начинают носить большие блюда с едой на стол. Все рассаживаются: места за столами — неровно составленными и с разнородными стульями — хватает на всех. Кас садится напротив Дина рядом с Джоди, удивленный тем, что мужчины и женщины едят вместе. — Уж умеешь ты испортить хорошую историю, Бальтазар! — говорит Лафитт, закатив глаза, и принимается за вкусный ужин, приготовленный женщинами. — Держи в узде свои кровожадные склонности, Лафитт, — одергивает его Бальтазар, принимая тарелку у Джесс. — Не все истории заканчиваются кровью и смертями. — Аминь, — бормочет Джоди, глядя вниз. Кас морщит лоб; Дин ловит его взгляд и качает головой. Кас отворачивается и смотрит в еду. — Кроме того, — продолжает Бальтазар, ничего этого не замечая, — я бы не хотел портить вам аппетит. Джессика, это первоклассная жратва! Белокожая Джессика краснеет как помидор. — Мне помогали… — Да, но ты — мозг этого предприятия, — подает голос жена Гарта. Джесс продолжает отнекиваться, но Кас видит, как Сэм светится от гордости за свою будущую жену. Кас чувствует теплоту, глядя на них: вся их дальнейшая жизнь кажется такой ясной. Он тяжело сглатывает комок в горле. — В чем дело, Кас? — спрашивает Дин с неподдельным беспокойством во взоре, когда разговор затихает. — У тебя такой вид, будто тебя только что лягнула Бетси. На это весь стол разражается хохотом, и Кас заставляет себя присоединиться и скрыть неловкий момент. Так проходит ужин, включающий и пироги («Черт побери, наконец-то!» — восклицает Дин, когда Донна ставит перед ним кусок своего знаменитого черничного пирога, — и тут же заслуживает оплеуху за ругательство. «Оно того стоило», — признает Дин, игриво подмигнув Касу). Приходит время гостям собираться и разъезжаться по домам со свежевымытой посудой и завернутыми в полотенца остатками ужина. На прощанье Дин пожимает всем руки и благодарит соседей за помощь. Лафитты задерживаются в дверях: Бенни беседует с Дином о фермерском оборудовании на следующий сезон, а Андреа поворачивается к Касу. — Это хорошо, что вы помогаете, — говорит она. — Нам всем жаль Дина из-за того, что случилось с Лидией. Лафитт прерывает речь, чтобы бросить на жену предостерегающий взгляд, но Андреа не обращает на него внимания. — Это хорошо, что вы помогаете, — повторяет она громче, кивнув Касу. Она протягивает руку, и Кас пожимает ее, с благодарностью принимая ее дружелюбную улыбку и слова. — Приятно познакомиться с вами обоими, — отвечает он, кивнув и Бенни. Бенни кивает в ответ, берет Андреа под руку, и они исчезают в ночи. Кас смотрит им вслед, пока Дин отходит к колыбели Эммы. — Кому-то нужно помочь запрячь фургоны? — спрашивает Кас, все глядя, как гости переговариваются на улице, готовясь ехать. — Не-ет, — отвечает Дин, и Кас, обернувшись, видит, что он уже баюкает Эмму на руках. — Сегодня был длинный день. Отдохни, Кас. Кас кивает и почесывает затылок. — Спасибо тебе за… ну… Дин усмехается себе под нос. — Говори уже, Кас. — За то, что принял меня в свой круг, наверное. Дин улыбается с искренней теплотой, проступающей за веселой искоркой в глазах. — Не за что. Не знаю уж, где ты бывал, Кас, но здесь людям не чужды хорошие манеры. Даже если тебе платят за то за се… Кас кивает, чувствуя тесноту в груди. Он игнорирует ее и снимает пальто с крючка у двери. — Пожалуй, я пойду. Дин не поднимает глаз, занятый рожицами, которые они с Эммой корчат друг другу. — Спокойной ночи, Кас. Кас снова тяжело сглатывает, поворачивается и отправляется обратно в амбар, всю дорогу чувствуя себя так, словно что-то позабыл.***
Большой мешок муки. Банка кофе. Кирпичик тростникового сахара. Банка черной патоки. Пакет соли и конвертик корицы. Баррель шпика и немного свежего бекона. Сверток сала. Кулек овсяных хлопьев. Банка устриц впрок на Рождество. Коробок спичек. Новая пара подтяжек. — Это доставляет тебе большое удовольствие, — замечает Кастиэль, глядя, как Дин вычеркивает пункты из списка покупок. — Чертовское! — отвечает Дин с улыбкой, проверив, что в зоне слышимости нет дам. — Тяжелое дело сделано, приятель. Теперь настала приятная часть! Только в это время года у Дина появляются деньги. Большую часть года фермер живет в долг, покупая в магазине, кузнице и прочих заведениях в кредит, пока не вырастет урожай. После успешной молотьбы и продажи излишков Дин, как и прочие фермеры Эйвы, наконец-то может оплатить счета и закупить запасы на зиму. Он всего несколько лет в одиночку продает урожай и каждый октябрь испытывает огромное облегчение, узнав, что год вышел неубыточный и даже осталось немного денег для сбережения. — Так, ладно, все основное купили, — объявляет Дин, складывая список. — Теперь можно немного себя понежить. Чего тебе хочется, Кас? — О чем ты говоришь? — спрашивает Кастиэль. — Ты уже заплатил мне, и по более высокой ставке, чем я мог получить где-либо. — Да, но то формальная часть… А это для удовольствия, за то, что урожай вышел хорошим и голодать зимой не придется. Например, — предлагает Дин, указывая на себя, — я давно положил глаз на баночку пахлавы, что готовит Андреа Лафитт. Это не пирог, но очень вкусно, и подобное бездумное расточительство я могу позволить себе только в это время года. Кас колеблется, несмотря на уговоры Дина. — Я могу оплатить собственные материальные нужды… — Ну же, Кас, поживи в свое удовольствие! — увещевает его Дин. — Назовем это бонусом. Кас неловко мнется. — Мне бы пригодился набор новых швейных игл, наверное, — признает он неохотно. — Ну вот, видишь! — восклицает Дин, хлопнув его по спине. Он машет Джессике за прилавком и добавляет к заказу набор игл. Они платят по счетам у мистера Мура, загружают повозку, прикрыв покупки одеялом от солнца, и направляются дальше по главной улице. Дин все ждет, что Кас вот-вот отделится и отправиться узнавать о работе или смотреть расписание поездов, раз сбор урожая окончен, но этот момент все не наступает. Похоже, Касу нравится сопровождать Дина и Эмму в разъездах по делам, и уж Дин определенно не собирается его прогонять. У салуна они встречают Эллен Харвелл, сортирующую вдвоем с дочерью Джо собственную гору покупок, доставленных на зиму для таверны и отеля. Эллен прерывает опись товаров, чтобы поздороваться. — Миссис Харвелл, — дразнит ее Дин формальным приветствием, как будто Винчестеры и Харвеллы не были соседями еще до его рождения. — Как идут дела в заведении? — Много занятых номеров — при нынешнем наплыве торговцев в городе. Все слетаются на деньги с жатвы, — говорит Эллен. — Ежели не закончится виски, зима будет добрая. У тебя хороший урожай вышел? — На лучший я не надеялся, — отвечает Дин. — И вдвоем с Касом не так тяжело было. — Рада, что не ошиблась, порекомендовав его, — говорит Эллен, пожимая Касу руку. — Ты излучаешь здоровье, Новак. — Дин — очень щедрый работодатель, — отвечает Кастиэль вежливо. — Он сильно мне помог, — настаивает Дин, покачивая на руках Эмму. — Быстро все выучил и позволил мне проводить больше времени с этой юной леди. Эмма лепечет, играя с ленточками на чепчике, и Эллен смеется над ее шалостями. — Она красавица, — говорит Эллен тепло, давая Эмме схватить ее за пальцы. — Сколько ей уже? — Боже, скоро должно быть шесть месяцев, — признает Дин. Он не замечает течения времени, но прошло уже полгода жизни его дочери, а от Лидии по-прежнему ни слуху ни духу. — Время летит, пока они еще в подгузниках, — соглашается Эллен. — Полагаю, ты ее еще не крестил? Дин тушуется под неодобрительным взглядом Эллен. — Пока нет, — признает он. — Как-то неправильно это казалось без матери. Я поговорю об этом с преподобным Ширли. Дин оказывается милостиво избавлен и от соображений Эллен по поводу его заблудшей жены, и от недоуменно-озабоченного взгляда Каса, когда в нескольких шагах от них звучит совершенно неженственное ругательство. — Чтоб я больше не слышала таких слов из твоего рта, Джоанна Бет! — распоряжается Эллен, повернувшись к дочери, которая в данный момент стоит по колено в товарах, доставленных для таверны. — Это, наверное, новая кровать, ма, — откликается Джо, пыхтя и силясь поднять коробку, которая, судя по виду, весит больше нее самой. — Коробка не такая уж большая, но я не могу ее сдвинуть. — Ну и оставь ее, милая! — отвечает Эллен. — Она отправится на второй этаж в новый номер. Подождем, пока Эш вернется от кузнеца. — Я могу вам помочь, — предлагает Дин. — Если ты не против, — отвечает Эллен после паузы. — Не стоит оставлять товар на дороге дольше, чем это необходимо. — Мне нетрудно, — откликается Дин и передает Эмму Касу. — Подержишь ее секундочку? — Э, хорошо. — Тут только поднять по черной лестнице, — говорит Эллен, кратко взглянув на Каса и затем наградив Дина неподдающимся толкованию взглядом. — Я покажу. Дин уже почти доносит тяжелую коробку до верха лестницы, когда ему вдруг приходит в голову, что он только что отдал своего единственного ребенка относительному незнакомцу даже не задумавшись. Эллен, похоже, размышляет о том же, так как прогоняет Дина назад, как только он водружает коробку на второй этаж. Дин даже не притворяется, что его сердце не уходит в пятки, когда, выйдя обратно на улицу, он не обнаруживает Каса с Эммой там, где оставил их. К счастью, после всего пары мгновений леденящего душу страха он слышит знакомый взвизг дочери и направляется на звук за угол, где и обнаруживает Кастиэля, помогающего Эмме погладить одну из привязанных перед салуном лошадок. — Я думал, вы испарились, — говорит Дин, надеясь, что в голосе прозвучит шутка, а не паника. Кастиэль улыбается извиняющейся улыбкой, покачивая младенца на руках. — Эмма начала немного капризничать, и я счел, что нужно ее отвлечь, — объясняет он. — С Эллен все закончено? — Все путем, — отвечает Дин быстро. — Я могу забрать кроху. Кастиэль без возражений возвращает Эмму, и Дин чувствует себя глупо оттого, что запаниковал. Эмма страшно довольна и что-то лепечет, потягивая за кожаные завязки его шляпы. — Пора нам двигаться к палатке Андреа, — напоминает Дин. — А то миссис Лафитт все распродаст, и я останусь без пахлавы. Проехав чуть дальше по главной улице, они закупают сладости и несколько минут сплетничают с Лафиттами, после чего отправляются со своими сокровищами обратно на ферму. Дин завозит фургон на скотный двор и оставляет Каса выпрягать лошадей, а сам укладывает Эмму на вечерний сон в доме. После того, как дети и животные получают свое, Дин с Касом начинают разбирать покупки. Сухие продукты остаются в доме: Дин заменяет опустевшие баночки и мешочки, грустно лежащие на кухонных полках, свежими полными. Спички отправляются в кофейную банку на книжной полке, и Дин добавляет еще один гвоздь на стену для новой чугунной двухлитровой кастрюли со сливными носиками с двух сторон. Она слишком маленькая для полноценной готовки, но как раз подходит для подогрева молока Эмме, и через носик наливать молоко в бутылочку будет куда удобнее. Если Дину не суждено иметь больше детей, он подарит кастрюлю Сэму и Джесс, когда Эмма полностью перейдет на твердую пищу. К тому времени, как Дин заканчивает разбор покупок в доме, Кастиэль уже относит все скоропортящиеся продукты в погреб. Вдвоем они быстро раскладывают все по местам, и Дин лишь иногда указывает, куда убрать ту или иную вещь. Мясо и овощи они оставляют в прохладном темном подвале, забрав лишь несколько толстых ломтиков бекона к вареным бобам на ужин. В привычно слаженном ритме они подогревают бутылочку для Эммы и снимают с нее ботиночки после насыщенного дня гуляний. — Пора мне трогаться дальше, — вздыхает Кас, когда тарелки с ужином подчищены. Пока Дин кормит сонную Эмму, Кас воспользовался новыми иглами и штопает рукав одной из своих нижних рубах. — М-м? — Это было бы разумно, — продолжает Кас, не спуская глаз с ровного ряда стежков. — С приходом зимы путешествовать станет куда более рискованно. Дин чувствует странный укол в груди и узнает в нем разочарование. С Касом было… хорошо. Хорошо было иметь друга. Дин только кивает, стараясь, чтобы Кастиэль не заметил его досады. Ведь так и было оговорено с самого начала. — Но, может быть, мне можно задержаться еще на несколько дней? — спрашивает Кастиэль, нервно теребя в руке рубаху, которую починяет. — Пока не получится подыскать другое место работы? — …конечно, — отвечает Дин, стараясь не замечать волну облегчения внутри. — Ни к чему срываться с места тотчас же. Улыбка Каса едва заметна, но присутствует. — Спасибо.***
Урожай продан, и дни Каса становятся более свободными. Он помогает Дину помыть и убрать фермерское оборудование на следующий сезон, собирает еще один урожай садовых овощей и продолжает брать на себя ежедневную работу, чтобы Дин мог уделять больше времени Эмме. Это приятная жизнь, и Касу нравится ее спокойная рутина, но положение его с каждым днем становится все более отчаянным. Как бы ни бывал утомителен кочевой образ жизни, собрать вещи и снова отправиться в путь никогда раньше не составляло для Каса проблемы. Но на сей раз все иначе. На сей раз это тяжелее. — Эй, Кас! — зовет Дин. — Иди-ка сюда. Кас прекращает играть в «ку-ку» с Эммой и поднимает глаза на Дина, стоящего с развевающимися на ветру волосами в дверях дома. Кас встает и присоединяется к нему у выхода, глядя на серые грозовые облака там, где утром было голубое небо. — Похоже на бурю, — говорит Дин. — Так поздно осенью они бывают редко, но хоть урожай весь собран. — Погода была теплая… — бормочет Кас, глядя на волнующееся темное небо. От повышенной влажности рубаха липнет к телу. Он вспоминает ураган, который застал в Мэне десятилетним мальчиком, и, не думая, он осеняет себя крестным знамением. Он тут же об этом жалеет, заметив, как Дин странно смотрит на него, нахмурив брови. — Стоит задраить люки и переждать в убежище, — говорит Дин, не заостряя на этом внимания. Он отворачивается и кивает на небо. — Если не ошибаюсь, тебя ждет твой первый канзасский смерч. Кас сглатывает, чувствуя, как неспокойно в желудке от тревоги — и вовсе не из-за бури. Но Дин не дает ему возможности объясниться, а только отворачивается и начинает подготовку. — Так, кроха, пора притвориться степными собаками и спрятаться под землю, — говорит он Эмме. Кас выходит из ступора, поворачивается и начинает собирать необходимые вещи. Он не видел штормового убежища Винчестеров, но здравый смысл подсказывает, что пол там, наверное, земляной. Кас хватает старое одеяло, которое можно расстелить на земле, и маленькое одеяльце для Эммы, а также свечу и коробок спичек, которые опускает в карман рубахи. Маленькое одеяло он передает Дину. Тот берет его, не глядя, и укутывает Эмму от ветра. Потом на мгновение поднимает глаза на Каса и кивает, видя его запасы. — Во всяком случае, здравого смысла тебе хватает. Меньше чем через пять минут они уже снаружи. Дин прикрывает глаза от ветра; Кас пытается его перекричать: — Я займусь животными, а ты неси Эмму внутрь! Дин при этих словах останавливается, глядя на Эмму. Кас понимает, что он разрывается между ответственностью за дочь и тревогой за свое хозяйство. — Дин!.. — кричит Кас, запинаясь от усилившегося ветра. Он пытается заглянуть Дину в глаза сквозь начавшийся дождь. — Я все сделаю! Неси Эмму в укрытие! В этот момент ветер усиливается еще и срывает с крыши сеней несколько кусков дранки. Эмма начинает плакать, ее лицо перекашивается в гримасу. — Ш-ш-ш! — Дин прижимает ее к плечу. — Ладно! Выведи животных из амбара! Так у нас больше шансов найти их, чем если их завалит обломками! Кас кивает и срывается с места. — И Кас! — зовет его Дин, перекрикивая ветер. Он прижимает Эмму лицом к плечу, и на его собственном лице отчетливо читается тревога. — Возвращайся сразу же! Кас тяжело сглатывает и кивает, после чего, выбросив из головы весь нонсенс, быстрым шагом направляется к амбару. На полпути он переходит на бег. Ворвавшись в амбар, он застает Смерча и Детку нервно переминающимися в стойлах. Как только он открывает ворота, они выскакивают из амбара от звука раската грома. Кас поворачивается к стойлу Бетси и обнаруживает ее забившейся в угол. Он принимается обматывать ее шею веревкой. — У нас тут погода портится, Бетс. Надо бежать! Бетси встревоженно мычит, упершись копытами в землю. — Ты же канзасская корова! — кричит ей Кас, пытаясь вытянуть ее за веревку из стойла и чувствуя себя откровенно глупо. В щелях меж досок сверкает молния. — Уж ты-то должна была к такому привыкнуть! После минуты уговоров Бетси подчиняется и позволяет Касу вывести ее наружу. На улице уже потемнело, и дождь усилился настолько, что почти ничего не видно. Кас стягивает промокшую веревку с шеи Бетси, и та пускается бегом от следующего раската грома. В насквозь промокшей одежде, ничего не слыша за дождем, Кас почти вслепую огибает амбар. Если бы он не проходил мимо штормового убежища каждый день и не помогал Дину запасать картошку на зиму, он мог бы и не найти вход в убежище под проливным дождем. Он нащупывает ногой деревянную дверцу и три раза стучит в нее каблуком, после чего отступает назад. Дверца распахивается и на мгновение появляется голова Дина. — Что ты так долго?! — кричит он едва слышно за шумом ветра. — Бетси! Дин закатывает глаза и манит Каса за собой вниз, в убежище. Ступени скрипят под ногами. Как только Кас оказывается внутри, Дин захлопывает дверцу и начинает возиться со щеколдой. Кас находит в кармане свечу, зажигает ее и ставит на предназначенную для этого полочку. Эмма лежит на одеяле, в которое Дин заворачивал ее, чтобы принести сюда, и плачет громче бури. Кас подходит к ней и опускается на колени в низком погребе. Он поднимает малышку и прижимает к груди. — Тихо, юная леди, теперь все в безопасности. Нечего плакать… Он качает ее на руках, уткнув лбом себе в плечо, пока ее плач не затихает до тихого хныканья. Снаружи бушует непогода, и ветер свистит так, как Кас еще не слышал в прерии. — Это недолго продлится, Эмма. Просто Бог иногда гневается — как ты плачешь, когда Дин запаздывает с твоей бутылочкой. Кас слышит подавленный смешок и, подняв глаза, видит Дина, стоящего у лестницы и с улыбкой глядящего на них. Щеки Каса вспыхивают. — Прошу прощения. Я просто не хотел, чтобы она пугалась, — объясняет он. — Кас… — Дин качает головой и подходит к ним. — Если бы я не доверял тебе, ты бы уже руки лишился. Что-то порхает внутри у Каса, когда Дин опускается на колено, чтобы забрать Эмму у него из рук. Ее тельце вздрагивает от тихой икоты, но лицо теперь спокойное. Дин садится, опершись спиной о пустую полку, и кладет Эмму возле груди. При взгляде на него, растрепанного от ветра, в тусклом свете пламени свечи, у Каса заволакивается зрение. Он отводит взгляд и прочищает горло. Время замедляется. Дождь стучит по дверцам погреба. Дин какое-то время тихо напевает Эмме. Со временем его слова рассеиваются в мычание, а потом голос и вовсе затихает. Он поглаживает дочку по светлым волосам, кажущимся золотистыми в свете свечи. — Что это ты сделал, когда мы смотрели на небо? — спрашивает Дин. Кас напрягается. — Что ты имеешь в виду? Дин закатывает глаза. — Значит, так просто не скажешь… — Он перекладывает Эмму в одну руку и изображает левой рукой некое подобие креста задом наперед. Кас на это невольно усмехается. Он демонстрирует, как правильно. — Это называется крестное знамение. Брови Дина сдвигаются. — Это на востоке так принято? — Так принято у католиков, — отвечает Кас прямо. — Просто старая привычка. Дин отклоняется назад, и Кас невольно опускает глаза в землю — куда угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Он думает о своем отце — о том, как тот потерял несколько сделок, когда из его рубахи выпало распятие, — и о матери, убравшей вуаль через неделю после смерти мужа, чтобы не выглядеть чересчур откровенной. Он понимал, что все здесь шло слишком хорошо, чтобы быть правдой. — У всех у нас они есть, — говорит Дин так, словно это мелочи. — Должно быть, одиноко тебе. В прерии католиков немного. Кас улыбается с некоторой тоской. — К счастью, я не очень близок к церкви. Это скорее личное. — Личное… — повторяет Дин. Дверь дребезжит под особо сильным порывом ветра. — То, что ты католик, не беспокоит меня, Кас. — Я пойму, если ты не захочешь, чтобы я оставался здесь, зная… — Ш-ш! — произносит Дин, улыбаясь. — Я слышал, как ты молишься на заморских языках у себя в амбаре, так что это, в общем-то, не новость. Кас чистосердечно смеется, чувствуя такое облегчение, какого не чувствовал давно. — «Молишься на заморских языках»… Дин Винчестер — ты неподражаем… Дин улыбается. — Не мне судить человека за то, как он справляется с жизнью. Я и сам не такой уж ходок в церковь. — Я заметил… — задумчиво говорит Кас, глядя наверх, где начинается отчетливое постукивание по дверцам убежища. Дин следует его примеру и поднимает голову. — Это град. — Похоже на то, — соглашается Кас. — По крайней мере, урожай собран и продан. — Да. — Дин содрогается при одной мысли об альтернативном исходе. — С моим отцом однажды такое случилось. Потерял весь урожай. — Как он справился? Дин пожимает плечами. — Как-то. Я никогда его не спрашивал. Может, продал что-то из скота. Не первый раз, когда он чуть не проиграл пари Дяде Сэму. — Сколько тебе было? — Четыре-пять. Я помню, как бегал по побитому полю пшеницы, не понимая, что это мог быть наш конец. Кас кивает, обнимая колено у груди. — Детям присуща такая способность. Эмма успокоилась только потому, что мы сказали ей, что все будет хорошо. — Здорово, должно быть… — бормочет Дин так низко, что Кас едва слышит его. — Иметь кого-то, на кого можно так положиться. Они погружаются в молчание и сидят в тишине погреба, слушая, как наверху стучит град. Через несколько минут он прекращается, и Дин кивает Касу. Тот встает, поднимает щеколду и высовывает голову наружу. Земля вокруг погреба усеяна мелкими градинами, но облака рассеиваются. Кас заглядывает вниз. — Можно выходить. Дин относит Эмму обратно в дом и укладывает в колыбель, после чего присоединяется к Касу на крыльце, чтобы оценить ущерб. — Немного пострадали крыши амбара и дома. Похоже, торнадо сюда не дошел, — говорит Кас, скрестив руки. — Да… — соглашается Дин. Кас смотрит на него: взгляд Дина рассеянный, озабоченный. — Дин? — Да. — Тот приходит в себя и поворачивается к Касу. — Я знаю, ты собирался уезжать, но мне бы не помешала помощь с крышей и кое-какими починками до начала зимы. Я заплачу, конечно. Кас медлит, чувствуя, как внутри что-то снова опасно порхает от волнения. Он почесывает волосы на затылке, пытаясь задавить собственное безрассудство. — Я буду рад помочь. Дин улыбается, и его плечи опадают в подобии облегчения. — Рад слышать, — говорит он, хлопнув Каса по плечу. — Пойду подогрею бутылочку для Эммы. Заходи, когда будешь готов. Кас улыбается и кивает в ответ. Дин исчезает в доме. Кас скрещивает руки на груди. Плечо горит там, где побывала ладонь Дина, и Кас вздыхает, прикрыв глаза. Почему-то образ Дина Винчестера с развевающимися на ветру волосами, в бурю прижимающего к груди дочь и глядящего на Каса с беспокойством и теплотой, очень трудно изгнать из памяти.***
Все могло обернуться куда хуже. Починки требуют лишь несколько участков крыши дома и амбара и западная часть ограды скотского загона. Да Дину наверняка пришлось бы выполнять ту же работу и просто готовясь к зиме. Буря лишь сделала ее чуть более срочной. Судя по сообщениям Сэма и Джесс, в городе ущерб столь же мелкий: похоже, худшее обошло Эйву стороной. Но все равно иметь рядом Каса — большое облегчение. То, что тяжело было бы предпринять в одиночку, оборачивается всего несколькими днями работы для двоих. И при наличии второй пары рук не приходится останавливать работу всякий раз, когда Дину нужно сбегать в дом проведать Эмму. Теперь, когда урожай собран и на улице холодает, Дин наконец может оставлять Эмму дома, а не возить ее каждый день в город. Так как починки идут в доме и амбаре, Эмма может оставаться в своей колыбельке с приоткрытой дверью, и Дин слышит, если она плачет. Теперь главная задача — поддерживать в доме тепло и уют, так что в первое же ясное утро после бури Дин и Кас взбираются на крышу дома с молотком, гвоздями и стопкой свежих сосновых кровельных дранок. Кас встает на крутом скате крыши, поддерживая равновесие легко, как степной воробей. В конце концов, поддавшись встревоженным уговорам Дина, он опускается на корточки, но все продолжает смотреть вдаль, в пустые поля, со странной тоской во взоре. — Значит, не боишься высоты, — замечает Дин, передавая ему пару жестких холщовых рукавиц, чтобы начать отрывать разбитые и прогнившие дранки. Кастиэль улыбается мечтательной улыбкой. — Здесь такая плоская местность, — отвечает он. — Даже сейчас я едва ли чувствую, что поднялся от земли. — Ты привык к горам? — спрашивает Дин. Он показывает Касу, как клином слесарного молотка отрывать разбитые дранки, и сбрасывает их вниз, во двор. — К скалам, — уточняет Кас, начиная прорабатывать поврежденный ряд. — К скалистым берегам… к морю. Там, где я жил… ну, у нас волны было слышно у черного хода. — Мама рассказывала нам истории… — делится Дин. — Ее семья часто ездила на побережье. Но мне трудно это представить. — Это на самом деле ни с чем не сравнить, — произносит Кас едва слышно. — Ты скучаешь по морю… Это ясно видно по напряжению вокруг глаз Каса, по тому, как слегка изгибается при его словах рот. — Мне не хватает соли в воздухе, — признает Кас. — И привычных тонов, хотя это я ощущаю меньше с приходом зимы. Дину тяжело представить, как приход зимы может служить лекарством от тоски по дому. Зима — тусклая и мертвая, она приносит только тревогу за провизию и здоровье. Сейчас дела на ферме идут лучше, но из детства Дин помнит, что зима всегда приносила с собой угрозу голода и невзгод. Все его приятные воспоминания о снежном сезоне — это воспоминания о теплом доме, где можно укутаться от ледяного холода. Свет очага, теплый аромат зимних супов и бульонов, которые готовила мать, чтобы растянуть запасы еды на как можно более долгое время. Но Кас смотрит на холодное небо… с любовью. В нем есть своеобразная суровая красота, признает Дин. Сероватый дневной свет обращает остатки золота на полях в серебро, насыщенную коричневую почву — в холодную иссиня-черную. Порыв ветра проходит по прерии изящной волной, и Дин почти может себе представить, как разбиваются о берег волны, как пенится вода. Во взгляде Каса есть оттенок скорби, но по большей части это просто тоска. Он вздыхает и с иронией качает головой. — Но, должен признать, по северо-восточным нравам я не скучаю вовсе, — добавляет он, нарушив созерцательную тишину. Дин смеется, зажав в зубах гвоздь, и примеривает первую из новых дранок. Они входят в ритм работы, прислушавшись к обещаниям ветра о скором дожде или даже снеге. Через час Кас сбрасывает свое поношенное пальто — в основном ради свободы движения, так как на сильном ветру свежо и весьма прохладно. После этого Дин еще внимательнее следит за тем, чтобы не блуждали глаза. — В городе поговаривают, грядет суровая зима, — замечает он будто бы для поддержания разговора. — Ураганов нет, но погода будет не для странствий. — Вот как? — М-м. Могут даже поезда остановить на время. Кас молчит, отрывая последние поврежденные дранки. Дин нагоняет его, уже наловчившись за годы починок быстро прибивать новые. — Ты мог бы остаться, — предлагает Дин, решительно не спуская глаз с работы. — Оплата тут будет не такая, как ты мог бы найти в другом месте, но я бы помог тебе немного сэкономить. И, видит Бог, когда придут снега, мне пригодится помощник, который сможет присматривать за животными, чтобы мне не пришлось оставлять Эмму одну. Она совсем скоро начнет ползать, и мне уж будет вовсе не отвернуться — при вечно растопленной печи. — Дин. — Глаза Каса отрадно светятся. — Да? — Мне нравится работать с тобой, — говорит Кас с простотой, вызывающей у Дина зависть. — Я подумаю об этом. — Что ж… — Дин бросает молоток обратно в ведро и передает его Касу. — Ладно. Уже поздно… займусь-ка я обедом. — Я закончу эти несколько и умоюсь, — соглашается Кас. Дин перебирается на другой край крыши к лестнице. Уже когда он ставит ногу на верхнюю ступеньку, его посещает еще одна мысль. — Кас? Тот поднимает глаза, закатывая рукава в окружении грозовых облаков, как в какой-то библейской картине. Очередной порыв ветра прочесывает его темные волосы, уронив их растрепанными перьями ему на лоб. С ясными глазами и порозовевшими от холода щеками Кас словно светится на фоне окружающей их серости и черноты. Дин сглатывает, вдруг почувствовав, как пересохло во рту. — Потом еще весенний сев, — выпаливает он. — На него ведь тоже вообще-то нужны двое. Кас улыбается, и Дин чувствует головокружение от волнения, никак не связанного с высотой. — Я скоро приду, — обещает Кастиэль.***
Кас срезает еще ошметок стружки с карандаша, который купил несколько недель назад у Джессики Мур. Карандаш становится острее с каждым проходом ножа. Он уже достаточно заточен, пригоден для письма, и тянуть дальше нет смысла. С каждым соскобом дерева Кас вспоминает, чувствуя, как воспоминания вот-вот захлестнут его с головой. Скрип койки рядом не спутать ни с чем — он прорезает тьму, как нож. — Кас? — Не надо… Слышится вздох. Кас к этому привык. Кто-то всегда на него раздосадован. — Кас, — зовет Зик снова, уже без вопроса в интонации. — Прости меня. Я не подумал. Пожалуйста, прости меня. При этих словах Кас садится. Глаза уже привыкли к темноте общежития, и он видит очертания Зика в постели у другой стены их тесной комнатки. — Простить? — переспрашивает он почти шепотом. — Я не должен был, — отвечает Зик. — Я думал… не знаю, о чем я думал. Этому нет оправдания. — Зик… — Я надеюсь, что не потерял в тебе друга, но, если ты решишь иначе, я уважу твой выбор. Если ты собираешься меня выдать… Кас на мгновение замирает, но сердце колотится в груди — колотится слишком быстро, заставляя его скакнуть со своей кровати на кровать Изикила, оседлать его ноги поверх одеяла и зажать ему рот, прервав его бормотание. — Зик… — произносит Кас едва слышно. — Изикил! Я бы ни за что так не поступил, когда чувства полностью взаимны! В тот момент Кастиэль испытывает благодарность. Благодарность за тишину, за комнату с надежным замком на двери, за то, что луны в ту ночь почти нет. Иначе он не осмелился бы припасть губами к губам своего друга и поцеловать его. Зик отвечает тут же: стоном, когда Кас запускает руку в его волосы. Его губы — теплее, чем казались раньше, когда он поцеловал Каса под аркой на зимнем холоде. Они податливые, и Кас наклоняет голову и углубляет поцелуй, найдя языком его язык. Зик наконец шевелится под ним и пробирается руками под ночную сорочку Каса, поглаживая мышцы его спины. Им нужно поговорить, нужно посмотреть друг другу в глаза и убедиться, что они оба хотят этого, но Кас лишь опускается глубже в объятие, пристраиваясь бедрами так, чтобы чувствовать эрекцию Зика своей. Тот запрокидывает голову от остроты ощущений, и Кас целует его обнаженную шею, оставляя дорожки на горячей колючей от щетины коже. — Кас… — шепчет Зик, едва дыша. Кас двигает бедрами на его бедрах. Сорочки задираются от трения, и их члены оказываются прижаты друг к другу. Кас вжимается лицом в плечо Зика, легонько покусывая мышцу по мере того, как они входят в ритм. От этого такой вихрь ощущений, что Кастиэль сам удивляется, когда ему хватает рассудка взять их обоих в руку и начать поглаживать плавными движениями ладони. Зик теперь откровенно стонет, и Кас зажимает его рот другой рукой, чтобы заглушить звук. Из его собственного горла вырываются хриплые вздохи наслаждения. Зик извергается первым, выгнувшись на кровати, пока полосы белого покрывают его живот. При виде лица друга, застывшего в экстазе, Кастиэль ускоряет темп, целуя его яростно, и трется о влагу в его паху — раз, другой, пока Зик не начинает дрожать от чрезмерного возбуждения, и тогда и Кас изливается со стоном. Несколько мгновений они лежат, не двигаясь. Пальцы Зика пробираются под сорочку Каса на его грудь, задевают его соски. Кас шипит от прикосновения, иссякший член реагирует последним спазмом среди липкости, оставленной ими обоими. Кас закрывает глаза, понимая, что, когда откроет их, уже не сможет уйти, не сможет этого прекратить. Когда он открывает глаза, Зик смотрит на него с нежностью. Кас ожидал увидеть панику, отвращение — что угодно иное. И, когда Зик прижимает мягкую ладонь к его щеке, он невольно приникает к ней. — Кас… — произносит Зик едва слышно. — Что нам теперь делать? Он приходит в себя и тяжело сглатывает. Нож стиснут в руке до боли. Кас выпускает его: нож падает с глухим стуком в относительной тишине амбара. Воспоминание блекнет по мере того, как из глаз вытекают слезы, но не уходит совсем. Больнее всего от приятных воспоминаний: счастье, которое он чувствовал в те мгновения, было таким всепоглощающим, таким настоящим. От мыслей о нем рвется сердце. Кас выдыхает. Карандаш заточен. Он заносит его над бумагой, лежащей на ящике у кровати под светом керосиновой лампы. Ветер завывает за стенами амбара, стучится внутрь и тянет за старые доски. Кас не обращает на него внимания. Он сосредотачивается на приветствии, от которого у него дрожит рука: Дорогая Анна