Зажигалка

Тянутся дни недели Потеря сменяет потерю В доме моём только тени: У них твои глаза

Дом приведений — Элли на маковом поле

      [Ральф] Мужчина откладывает в сторону крышку и рассматривает содержимое коробки. Черная, элегантная с серебряной надписью марки, она приветливо отражала в своем блестящем боку свет ламп. Она удерживала взгляд на себе, не давала его оторвать, перевести на что-то другое, что-то что было важным еще пять минут назад. Ральф берет зажигалку в руки, проводит пальцем по матовой надписи ZIPPO словно зачарованный. Держит аккуратно, как будто металлическому прямоугольнику может что-то сделаться от его прикосновений. Приятный вес не оттягивающий руку вниз, но и не невесомый. Теплый металл, нагревшийся от руки. Ральф открывает крышку и вслушивается в этот щелчок, как в нечто очень важное, долгожданное. Ему кажется, что в этом щелчке должна заключаться какая-то тайна, он ждет, что этот звук расскажет ему о том как зажигалка, о которой он мечтал столько лет, но все никак не мог купить, внезапно оказалась здесь. Посреди кухонного стола, в Доме, где не было никого, кроме него. Давняя мечта сбылась тогда, когда он о ней и забыл почти. Убрав зажигалку обратно в коробку, Ральф распаковал вторую. Такая же, как первая — черная, перевязанная темно-зеленой лентой, но немного больше по размеру. Он догадывается, что будет внутри, но все еще не может даже предположить, кто мог бы оставить подарки в таком месте, как это. Он оказывается прав в своих догадках: внутри несколько упаковок с топливом для зажигалки. Ральф еще раз окинул взглядом коробки, взявшиеся из ниоткуда. Но такого не могло быть. Только тот, кому не надо входить через двери в этот Дом, мог бы сделать подобное, но Слепому вряд ли было дело до бывшего воспитателя и новогодних подарков для него. Но у Ральфа нет других, логичных для этого места, объяснений.       [Табаки] Я падаю, падаю вниз, пытаясь ухватиться за крошащиеся стены, но когти соскальзывают, и падение продолжается, я вот-вот упаду, а птенец, за которым я гнался, перепрыгивает через яму и улетает вдаль, и я смотрю на его полет со страхом, он кружится в небесах, и мне его уже не достать, он нарезает небо на черно-голубые круги, взлетая выше и растворяясь в облаках, земля уходит из-под лап, и я резко опускаюсь ниже, просыпаясь, сначала даже не понимая от чего именно проснулся. Лежу, прислушиваясь к ощущениям. Сверху меня накрывает одеяло, куда-то в бок тычется нога Сфинкса, в дальнем углу сопит Лэри. Внутри ворочается что-то, что я никак не могу уловить, копошится в моей грудной клетке, медленно поднимаясь вверх к горлу, вызывая желание крикнуть. Странное ощущение, слишком рано для него. Стая спит, и я не кричу, не хочу их будить. Ворочающееся нечто добирается до мозга, и я понимаю, что напуган. Одиночеством, которого никогда не бывает в Четвертой. Вылезаю из-под одеял, вдыхаю прохладный после кокона воздух и смотрю в окно, за которым начинает светать. Решаю, что все-таки сейчас самое подходящее время для подъема. Дело не терпит отлагательств, ведь тогда беспомощная овчарка так и умрет на дне расселины. — Друзья мои! — громко хлопаю в ладоши, сразу получая пяткой в бок от Сфинкса, но это меня не беспокоит. — Совсем скоро Новый год, и у меня есть восхитительная идея, для реализации которой мне потребуется помощь! — Это не может подождать хотя бы до обеда? — хрипит Лэри со своей кровати. — Нет, ни в коем случае! Чем раньше начнем, тем раньше поможем бедной собаке! — Где ты успел найти пострадавшую собаку, не слезая с постели? Волк у нас вроде не псина, — Сфинкс наконец убирает от меня свои ноги, принимая адекватную позу. — Нет у нас тут собак, еще кошки-то не пришли, — тянет сонно Лэри. — И что надо от нас? — Волк зевает и потягивается, просыпаясь. — Сыграть в Тайного Санту! — провозглашаю я и довольно смотрю, как стая в молчании пытается собрать воедино спасение пса и предложенную игру. — Я отказываюсь в этом участвовать, — Черный закутывается в одеяло и переворачивается на другой бок. Несмотря на общее недовольство, вызванное скорее ранним пробуждением, чем самой идеей, после завтрака вожаки сидят в Кофейнике, я присутствую с ними как затейник. После небольшого обсуждения они пишут людей своих стай, и я разрезаю листы на кривые прямоугольники, по одной кличке на каждом, скатываю из них плотные бумажные трубочки, складывая в старый пыльный цилиндр, который я нашел среди всякой всячины в подвале. Когда первые приготовления завершены, я выныриваю в коридор и прошу Логов найти кого-нибудь из Летунов. Без их помощи в моей затее не обойтись, а не каждый Летун, если у него есть хоть капля благоразумия, согласится на такое в декабре. Когда возвращаюсь, в Кофейнике накурено, ведется какая-то беседа, но я не вслушиваюсь и кружу по комнате от скуки ожидания, замирая в итоге перед единственным на весь Дом витражным окном. Смотрю, как солнечные лучи окрашиваются в красный, падая на пол сквозь цветной ромб в центре окна, придающий ему сходство с нелепо большой картой бубны. Картежники никогда здесь не собираются. Рассматриваю блики до тех пор, пока в Кофейнике не становится оживленнее — Летуны заглядывают внутрь с любопытством. Хочу им рассказать о затевающемся мероприятии с самого начала, включая сон, но Тень не дает, и сам кратко излагает суть, пока я бормочу о неуважении к старшим Стервятнику на ухо — эти двое даже вожачество поделили между собой, но Стервятник лишь косится на меня взглядом и никак не поддерживает мои возмущения, так что я возвращаюсь послушать, что скажут Летуны. Те соглашаются при необходимости помочь, и на этом мы расходимся. Цилиндр с записками оставляют мне как автору идеи, но я и не против.       [Ральф] На дворе середина декабря и потому, чтобы покурить, приходится натягивать верхнюю одежду либо дымить в форточку. Второй вариант менее утомителен, но на улице не слишком мерзкая погода, так что он выбирает первый. Выходит в коридор, где слишком тихо, в сравнении со вчерашним днем, когда они носились (каждый в меру своих возможностей) по коридору с какими-то бумажками. Ральф надеется, что это не было жеребьевкой на чье-то убийство. До выпуска еще больше полугода, слишком рано. Он выходит на крыльцо и стоит пару минут, наблюдая за падающим снегом и слушая радостные крики, доносящиеся с заднего двора. Умиротворение. Ральф чуть стучит по дну пачки и достает сигарету, зажимая ее губами, щелкает несколько раз зажигалкой, пытаясь прикурить, но вредный огонек так и не появляется. — Поменял бы ты эту срань на что-то поприличнее, — Шериф поднимается по крыльцу со стороны гаражей и протягивает свою зажигалку, Ральф благодарно кивает, закуривая. — Надо бы, но руки никак не доходят. — У тебя там склад сломанных жиг небось в кабинете? — Еще нет, — Ральф смеется, — но скоро будет, если я не куплю себе зипповскую. Шериф качает головой. — Да сам понимаю, что такую еще найти надо в нашем городишке, но они ведь отличные, — облачка пара и дыма вылетают в воздух, и Ральф, загипнотизированный их полетом, не слышит как открывается дверь, а потому вздрагивает, когда кто-то здоровается. Мужчина оборачивается и видит Стервятника, стоящего на крыльце в свитере и тапочках, сверкая голыми худыми лодыжками из-под коротких джинсов. — Ты чего в таком виде на улице?! Кыш внутрь! — Не угостите сигареткой? У нас закончились, а до ребят сейчас не докричишься, — Стервятник игнорирует возмущение Ральфа, улыбаясь. — Наглая молодежь! — возмущается Шериф. — Ладно тебе, главное, чтобы свою многочисленную зелень не курили, — он выразительно смотрит на Стервятника, а тот лишь продолжает улыбаться, смотря слишком взрослым взглядом, к которому Ральф так и не привык. Он протягивает ему пачку и выпроваживает с промерзшего воздуха: — Иди давай, не хватало нам массовой простуды перед праздниками. — Благодарю за беспокойство, — хлопает глазами Птица и, отвесив вычурный поклон, скрывается в Доме, прихватывая всю пачку сигарет. — Каков стервец! Р Первый машет рукой на высказывание Шерифа. У того будто подопечные лучше. — Кстати, насчет праздников, что там Акула? Говорил что-нибудь? — вспоминает Ральф о предстоящем корпоративе. — А-а-а, — тянет Шериф, снова закуривая. — В своем репертуаре. Ральф понимающе хмыкнул. «В своем репертуаре» по-акульи означало пару бутылок водки для мужчин и столько же вина или шампанского для женщин, а ко всему алкоголю прилагалось несколько нарезок. Это повторялось из года в год с тех самых пор, как Акула стал директором. Желания присутствовать на этом «мероприятии» у Ральфа не было, но должность обязывала, ведь «мы коллектив, что за неуважение к коллегам!» повторно выслушивать не хотелось. — Ладно, пойду, — Р Первый бросил давно дотлевший окурок в урну и скрылся в Доме. Не успел он пройти и нескольких шагов, как увидел знакомую макушку. — Ты чего тут? — Стервятник был все в тех же тапочках на босу ногу. Расхаживал взад-вперед в футболке и ежился от сквозняков, но не уходил. — Вас ждал. Хотел сигареты вернуть, а вы разговаривали, не стал мешать, — он подходит и протягивает пачку. Ральф снимает свое пальто и накидывает на чужие плечи, слишком узкие для вещи. — Ты ведь курить хотел, — мужчина направляется к лестнице на второй этаж, и Стервятник идет следом, все еще сжимая пачку в руке, утыкаясь замерзшим носом в воротник пальто. — Я покурил. — Оставь себе, или так и будешь ходить стрелять у всех? Они идут не торопясь, разговаривая о чем-то, но Ральф и при желании не смог бы вспомнить, о чем именно. Разговоры со Стервятником всегда такие — выскальзывающая сквозь пальцы вода; кажется, что говоришь обо всем и ни о чем одновременно. Стервятник умел поддерживать беседы, когда хотел этого, когда хотел — мог даже сказать что-то интересное, с двойным, тройным дном, но этот разговор, понял Ральф, был явно не из таких. Они расстаются у кабинета Р Первого, и только внутри он понимает, что пальто так и осталось на Стервятнике.       [Ральф] Он просыпается ночью от рева двигателя. Такой звук ни с чем не перепутать, если слышал его хотя бы раз. Ральф выбирается из постели и, сунув ноги в тапочки, идет открывать дверь. Ее мотоцикл сливается с темнотой, несмотря на лунный свет, отражающийся от снега, в придачу фары слепят глаза. Когда девушка подходит ближе, Ральф может рассмотреть, что одета она явно не по погоде, но он молчит — ни ему, ни тем более ей нотации не нужны. — У меня сообщение, — говорит Крыса. — Скоро гости будут, надо встретить. — Неожиданно, — время все еще оставалось для него загадкой здесь, поэтому он уточняет: — Новый выпуск? Крыса пожимает плечами. — И как я должен это понимать? — Ральф чешет затылок. — Мне сказали передать, чтоб вы ждали немногочисленных гостей, я передала, больше ничего не знаю, — она разворачивается, чтобы уйти, но Ральф ловит себя на одной мысли. — Подожди. Хочу спросить кое о чем. Заходи, не стой на улице, — он пропускает Крысу внутрь, а сам уходит в спальню, чтобы взять нужное. Черные коробки в темной комнате ищутся проблематично, но он примерно помнит, где их оставил — зажигать свет не хочется и он ищет их на ощупь в ящиках стола, натыкаясь на что-то лишнее рукой, но решает разобраться с этим позднее. Берет напоследок из куртки зажигалку и возвращается к Крысе, протягивая вещи. — Взгляни, не видела раньше? Девушка берет в руки одну коробку, потом вторую, крутит их в руках, потом возвращает и щелкает несколько раз протянутой зажигалкой, разгоняя полумрак холла светом огня. — Нет, впервые вижу. — Ладно, — внезапно появившаяся надежда угасает также быстро, как и огонь закрывшейся зажигалки. — Тогда буду ждать гостей, может быть они что-то знают, кем бы они ни были. — Удачи, я поехала, — Крыса машет рукой и скрывается в ночи, оставляя после себя гулкое эхо хлопнувшей двери, в котором тонет пожелание Ральфа быть осторожнее. На следующий день он отправляется за продуктами и всякой мелочевкой. Этот городишко и вправду небольшой, людей в магазинах обычно немного, но кажется Ральф выбрал неудачный день и в магазинах необычайная для этого места оживленность. Рассматривая украшенные блестящей мишурой полки, он осознает, что и здесь тоже празднуют Новый год, и именно поэтому он заезжает уже во второй магазин в поисках необходимого. Приходит осознание, что, наверное, Дом неплохо будет украсить и навести небольшой порядок. Расплачиваясь, Ральф видит на стене за кассой перекидной календарь, и если дата там верная, то у него есть почти неделя. С такими мыслями Ральф закидывает пакеты в багажник старенького, но рабочего авто, которое нашел неожиданно для себя в одном из гаражей еще осенью. Машина оказалась как нельзя кстати, когда закупаешься на неделю вперед в нежелании часто куда-то уходить. Надеясь, что гости, кто бы они ни были, решат появиться именно в новогоднюю ночь, а не сейчас, например, он отправляется в третий магазин, где закупается таким количеством гирлянд, что хватило бы обмотать все три этажа и чердак заодно. Ральф покупает в придачу ко всему большую искусственную ель и украшения для нее, неуверенный, что в подвале Дома что-то из этого найдется.       [Тень] Рекс влетает в третью с черным большим пальто на плечах. Рассматриваю брата более пристально, подмечая детали: чуть покрасневшее лицо, горящий взгляд, который у него бывает только в минуты крайне сильного увлечения чем-то, растрепанный хвост. Хотя последнее трудно было бы не заметить. — Ты уже и пальто с него снял. Делаешь успехи, скоро всего разденешь, если так и дальше пойдет. — Заткнись, — шипит брат, стягивая тяжелое пальто, отвернувшись от меня. Но я слишком хорошо его знаю, так что довольная улыбка, которую он упорно пытается скрыть, для меня не секрет. Она говорит мне о большем, чем Рекс сам когда-либо словами. Несмотря на то, что он пытается вести себя как старший брат, что в нашей ситуации вообще невозможно, иногда он ведет себя как смущенная девчонка на первом свидании, но об этом я ему никогда не скажу. Ведь глаза у него горят таким жизнерадостным огнем только тогда, когда он увлечен чем-то. Или кем-то. А это бывает так редко. Дверь снова хлопает и в комнату возвращаются состайники, принося с собой свежий уличный воздух и Табаки. Шакал, конечно, вкатывается сам, но все-таки. — Друзья мои, сегодня после ужина собираемся в актовом зале тянуть свои счастливые билеты Санты! И чтобы все пришли! Иначе все рухнет! Весь Дом обыщу, но найду того, кто не пришел! — последние фразы Табаки кричит уже из коридора, но в его угрозах никто не сомневается. Многие помнят его пикет за возвращение посылок. — Что с ним такое этой зимой? Раньше таких идей не было. На этот вопрос Дракона ответа не находится ни у кого, как и у самого Шакала, когда у него спрашивают, что может рухнуть. В такие моменты тот возводит глаза к потолку и начинает рассказывать про знамения и астрологические признаки народов мира, и количество желающих послушать резко падает до нуля. Я подсаживаюсь ближе к Рексу, сидящему на наших сдвинутых кроватях и теребящему в руках ральфову пачку сигарет с задумчивым видом, как будто в ней есть ответ на секрет мироздания. — Чем тебе пачка не угодила? — Просто… — Рекс крутит головой по сторонам, высматривая лишние уши, но наша стая никогда не влезает в наши разговоры, так что Рекс продолжает: — Это ведь его вещь, можно ли считать, что у меня теперь есть его частичка? — Боже, — откидываюсь на кровать, смотря в потолок, ища ответы у скачущих солнечных зайчиков. — Может тебе просто передернуть на его черный образ и дело с концом? Рекс больно тычет в меня набалдашником трости, и мне только и остается, что шипеть сквозь зубы. Поделом. — Я ведь серьезно! — А я что, нет? Эх ты, птичья башка, я ведь тебе действенный метод советую! — Хуетод это, а не метод, — Рекс фырчит и заваливается на свою половину, отворачиваясь к стене. — Ладно, извини, — чешу затылок, понимая, что перегнул палку. — Если серьезно, то у тебя теперь две его вещи, но пальто придется вернуть, а то он из Черного Ральфа превратится в Ледяного. — Верну, — в приглушенном голосе уже не слышится недовольства. — И все-таки, что думаешь на счет идеи Табаки? — Ты ведь слышал, что он понарассказывал. Очередная безумная байка ради придания таинственной атмосферы. — Может ты и прав, но… Размышления прерывает звонок к ужину. Разношерстный народ Дома вливается в коридор из спален, и мы бредем нестройным хором до столовой, здороваясь с теми, кого еще не видели, останавливаясь, чтобы обменяться новостями то с теми, то с этими. Все время ужина не могу оторвать взгляда от стола Четвертой, где Табаки трясет старым цилиндром чуть ли не вытряхивая из него бумажки, зачем-то попутно делая бутерброды и едва не опрокидывая тарелки. — Сегодня они слишком шумные, — комментирую я происходящее, когда цилиндр в очередной раз опасливо наклоняется в руках Шакала. — Ага, — флегматичный ответ заставил меня повернуться. — Да ты даже не посмотрел! — А что мне на них смотреть? Не видел я их что ли? — фыркнул Рекс, запихивая в рот остатки хлеба. — Но на кого-то ты готов часами смотреть. Рекс прекращает жевать и поворачивается корпусом ко мне, опасно прищурив глаза. Похоже, я нарвался на «старшего» брата. Наконец он проглатывает и произносит: — Ты, вот, полчаса на Шакала смотрел, в любви теперь ему пойдешь признаваться? Или передернешь на его разноцветный образ и дело с концом? — Рекс практически шипит слова, вкладывая в них столько яда, что я теряюсь на пару мгновений. — Вот еще, — выдыхаю в ответ. — Была бы какая-нибудь девчонка… — Мечтай, — Рекс поднимается из-за стола и уходит, не дождавшись. — Чем и занимаюсь! — кричу я ему вслед через всю столовую. — Чем это ты таким занимаешься? — проходящий мимо Ральф как всегда «кстати». — Мечтаниями, если кратко, — смотрю на него снизу вверх, пытаясь найти в нем то, что так нравится в нем Стервятнику. — Главное — не опасными, — не успеваю обдумать, что в его понимании означают «опасные мечтания», как Ральф меняет тему: — Что с Шакалом происходит? — Нездоровое зимнее обострение творческих способностей. Не опасных. Спросите у него сами, — понимаю, что доесть мне уже не дадут. — Я пойду, вожаческие дела не требуют отлагательств. Сматываюсь из столовой под этим предлогом от этого мужика, который приглянулся братцу. Хочу нагнать Рекса, но на половине пути до спальни вспоминаю про актовый зал и плетусь туда. Нахожу там не только Рекса, но и парочку Псов и Крыс — одни пытались поспать, другие качали головами в такт орущей музыке. Занятия у них были взаимоисключающие, но сидеть они продолжали рядом друг с другом. Сажусь рядом с Рексом, замирая. В медлительном ожидании мы смотрели как зал заполняется людьми, рассаживающимися то тут, то там. Последним въехал Табаки, покружившись возле возвышенности с роялем, решил на нее не заезжать и поставил многострадальный цилиндр на край сцены. — Господа! — Табаки похлопал в ладоши, привлекая внимание. — Несколько правил: подходим по одному, берем бумажку — одну! — читаем и никому больше не показываем! Вам может попасться кто угодно: от состайника до врага, но подарок надо будет придумать, найти и упаковать! Подписать кому и принести в кабинет Р Первого! Взламывать кабинет и подсматривать или подслушивать запрещено! Все должны принести до тридцатого числа! Никто не должен остаться без подарка. А теперь по одному, не стесняемся, не толпимся, начнем с передних рядов, давайте, давайте, взяли, прочитали, ушли. — Почему именно Ральфу? — недоуменно спросил Рекс слишком тихо, чтобы его услышал Табаки в поднявшемся гвалте. — Потому что моя комната это, похоже, единственное место, куда Логи не пролезут со своим любопытством. Кажется, мы с Рексом вздрогнули одновременно и также одновременно обернулись к заднему ряду. — Как давно вы здесь? — спрашивает Рекс удивленно. — Примерно с середины речи Шакала. Ты собираешься мне пальто вернуть или нет? Я устал в форточку курить, слишком холодно вечно проветривать. Дальше я уже не вслушиваюсь в разговор, оставив брату возможность наслаждаться беседой с объектом своей влюбленности. Спустя долгое время, тянущееся как патока, зал наполовину опустел: удивленные, злые, радостные, задумчивые люди разошлись, и осталась лишь малая часть тех, кто еще не вытащил заветную бумажку. — Что вы там, уснули? — Табаки посмотрел на меня. — Ваша очередь. Толкаю Рекса и отправляю его за своей порцией неожиданности. Смотрю как он просовывает руку в цилиндр, вытаскивает и разворачивает бумажку. Проходит пара секунд пока Рекс читает, а потом тот подскакивает к Шакалу и сует ему под нос вытащенную записку. Табаки пожимает плечами и что-то быстро говорит, выпроваживая брата на место. Следующая очередь моя, и мы с Рексом пересекаемся на полпути, и я вижу его покрасневшие щеки. Смущенный Рекс, где это видано?! Когда я возвращаюсь со своей бумажкой, брата уже нет в зале, а Ральф пожимает плечами и говорит, что тот сразу пошел на выход. С тех пор прошло три дня. Часть людей шарится от комнаты к комнате в поисках скотча, ножниц, клея, кофейных или любых других зерен, веревок, шнурков, ненужных ракушек, алкоголя и сигарет. У нас даже пару раз спрашивали цветущие зимой цветы, но мы таких не держим, а остальные их не интересовали. Обычно впадающий в зимнюю спячку Дом был непривычно оживлен, и только Рекс, за которым я наблюдал эти дни, был задумчивым, меланхолично переставлял горшки с кактусами с места на место, стирал грязь и пыль с подоконника, убирал засохшие листья и гнилье. В спальне все время кто-то был, и по-настоящему откровенно было не поговорить. — Рекс, пошли покурим? — хватаю пачку сигарет и тащу его в заброшенный туалет, захлопываю дверь, проверяю кабинки на наличие лишних ушей и наконец-то спрашиваю у уже закурившего брата: — Что такого было на той бумажке, что ты как в воду опущенный? Рекс лезет в карман джинсов и вытаскивает записку, измочаленную до гладкости. Беру кусок бумаги и с удивлением читаю. — Но ведь… — Именно. Шакал сказал, что это пошутил кто-то, но это бред собачий, — Рекс давит окурок об раковину. Ссутулившийся и осунувшийся, бледный, сейчас он больше всего похож на стервятника, в честь которого его прозвали. — И почерк. Ты помнишь у кого-нибудь такой же? Это не кто-то из наших и не из Четвертой, там шутников, кроме Табаки, не водится, а это не почерк Шакала. Идиотизм. Смотрю на записку с кривой, сделанной словно детской рукой, надписью и действительно не припоминаю никого, кто так писал. — Может из девчонок кто? Хотя оно им не надо… В любом случае, в чем проблема? Подари какую-нибудь безделушку и все, — пожимаю плечами и возвращаю бумажку брату, тут же спрятавшему ее обратно. — Нет уж, — фыркает Рекс, — безделушку дарить не хочу. Нужно что-то памятное, последний год все-таки, не слишком вычурное, но такое, чтобы было полезным. — Подари свою фотографию. Будет смотреть и вспоминать, как разнимал детские драки, в которые ты лез. — Лучше бы дельное что-то посоветовал, — Рекс снова закуривает, выпуская дым к потолку. — Он ведь курит! — внезапно озаряет меня мысль не менее чем гениальная. Дожидаясь согласно мычания, продолжаю: — Подари зажигалку. Летуны еще не ушли, успеешь. — Хм, — Рекс задумчиво трет подбородок, хмуря брови. — Да… Может быть, в этом есть смысл. — Ты до странного нерешителен. Обычно тебя ничего не останавливает. — Это ощущается слишком важным, чтобы идти напролом. Не хочется выглядеть глупо, кто знает, что дальше будет, — он гасит недокуренную сигарету, — пойду, поищу Летунов. В спальню Рекс возвращается уже после ужина, довольно посверкивая глазами. Меланхолия прошла, и я этому рад.       [Стервятник] Рассматриваю полученную от Летунов посылку с любопытством. Никогда раньше не видел ничего такого простого и стильного одновременно. Это ведь ему безумно подходит, думаю я. Держу коробку и замечаю, как мои руки дрожат, несвойственный мне мандраж и нерешительность. Что за тупость?! Разве так должна вести себя Большая Птица? Куда подевалась вся моя «порочность», про которую говорил мне Ральф? Злюсь сам на себя и отставляю коробку в сторону, начинаю ходить из угла в угол, пытаясь успокоиться. Благо в спальне никого нет — редкий случай. Не покажется ли ему такой подарок излишним? Дорогим? Смешным? Осталась неделя, и пора бы уже отнести свой презент. Но подписывать не хочется, особенно зная, что придется отдавать ему в руки лично. — Идиотизм, — бросаю в пустоту и иду упаковывать черные коробки. Может не слишком празднично, но зато сомнений не останется, для кого это. Зеленая лента обхватывает бока коробки, плотно прилегая к ним. Проделываю то же и со второй коробкой: атласная лента прохладой скользит в руках, и это занятие меня успокаивает, как медитация. Затянув банты, я понимаю, что не смогу подарить это. Смущение заливает меня изнутри, необъяснимое, как нежелание быть идиотом в его глазах. Вот так — упакованный в две коробки — этот подарок выглядит слишком… Слишком от простого воспитанника своему воспитателю. Слишком дорого, слишком вычурно, всего в нем слишком, но в то же время мне хочется его подарить, также как кто-то в то давнее детское утро подарил мне ощущение радости от жизни, появившееся из ниоткуда, но так никуда и не пропавшее. Хочется, хочется, хочется, но… Я ставлю стремянку ближе к шкафу и взбираюсь по ней, убирая коробки в дальний угол к самой стене. Я подарю их перед выпуском как память о Доме и обо мне, потому что вряд ли мы с ним еще когда-нибудь пересечемся после этого. Лишь бы он не купил себе сам такую штуку до тех пор, ухмыляюсь я своим же мыслям. — Стервятник! — громкий хлопок двери и голос пугают меня, и я чуть не падаю с высоты, вздрогнув от неожиданности. — Божечки, зачем так кричать? — Пальто мое где? Неделя прошла уже, — Ральф стоит, сложив руки на груди, и грозно смотрит на меня снизу вверх, и у него отлично получается гипнотизировать меня своим темным взглядом. — Так вот, — киваю в сторону вешалок, не в силах оторваться от разглядывания мужчины. — Вы неделю не выходили на улицу? — У меня куртка есть, но сейчас мне нужно что-то потеплее, — он снимает пальто с крючка, сразу же накидывая его. — Снова уезжаете? — тревога заливает меня, расходясь жаркой волной из груди по всему телу, когда я вижу у него в руках ключи от машины. — Ненадолго. Эти чертовы коллеги сведут меня с ума, — тяжко вздыхает он, проводя ладонью по лицу. — Надеюсь, вы за это время ничего здесь не устроите, иначе разбираться будете с Акулой, а не со мной. — Понял, — смеюсь я с облегчением. — И не вздумайте взламывать кабинет! — кричит он уже из коридора. Что ж. Я смотрю на задвинутые коробки и, похоже, что я снова без подарка. Вспоминаю, что сегодня вторник, и ищу по спальне, что можно обменять, надеясь, что народ еще не разошелся. Нахожу чьи-то бусы и свои старые серьги и иду вниз, может удастся что-то выменять. Мне везет — менялы все еще на месте. Сидят, обложившись со всех сторон пластинками и бусами, браслетами, амулетами, стопками потрепанных журналов. Табаки, обвешанный бусами из ракушек, кофейных зёрен и скорлупок от орехов, одетый в три жилетки и в неведомое мне количество маек, машет рукой, подзывая. — Что так невесел, Стервятник? — спрашивает он, когда я приближаюсь. — Что за скорбный вид? Кого хороним? — Надежду на стоящий обмен. — Что искал? — Ремни или шнурки, — горестно оглядываю менял, у которых нет ни того, ни другого. — Кого связывать собрался? — удивляется Шакал, шаря руками по своим бесчисленным карманам. — Уж не Тень ли? — Зачем мне связывать брата? Шакал, бредовые идеи тебе не на пользу. Чем вас вожак по ночам кормит? — Эй, никто никого ничем не кормит, кроме того, что в столовой дают, что успел утащить, то ночью и ешь, ежели приспичит, а если чаю захотелось? Не будить же стаю! Ползешь сам, сам включаешь, сам ешь. Вот, нашел, — Шакал извлек на свет небольшой моток старых шнурков. — Держи. — У тебя действительно есть все, что угодно? — удивляюсь я, протягивая Шакалу ладонь с серьгами и бусами. — Не-а, вот ремни поспрашивай у Логов, — Шакал вертит в руках то одно, то другое, в итоге забирает очередные бусы. — У них вечно что-то рвется. — Ладно, спасибо, Шакал, — удаляюсь искать Логов, когда в спину прилетает вопрос. — А что делать-то собрался? — Макраме плести. — А ты умеешь?! На этот вопрос не отвечаю и брожу по Дому остаток дня, пытаясь найти все нужное. К вечеру я наконец-то собираю необходимое и относительно подходящее. Несколько старых кожаных ошейников Псов, разобранных на составляющие, отстиранные черные шнурки, самые адекватные из тех, что вручил мне Шакал, металлические застежки старых браслетов. Я разложил это на кровати и рассматривал, задумываясь о том, а не делаю ли я какую-нибудь херню. — Ты вроде Стервятник, а не сорока, — Макс сел рядом, заглядывая через плечо. — Что делаешь? — Херню. — Не особо хорошая идея, лучше делай что-нибудь нормальное. — Гений мысли, — я завязываю шнурки и порезанные на длинные полосы бывшие ошейники, опаленные по краям, на спинку стула. Макс молчит, но в этом молчании я слышу скепсис к моим действиям. Плету и переплетаю по несколько раз, бросаю, возвращаюсь через день-два и так по кругу, хожу в библиотеку, пролистываю старые журналы, но ничего полезного не нахожу. Такие вещи наверное все у девушек. В итоге получается то, что меня удовлетворяет. К тому времени уже вся Стая с интересом наблюдает за процессом, но меня это внимание не волнует. Им запрещено об этом говорить за пределами спальни, и они никогда не нарушат запрет. Отвязываю концы и закрепляю, переплетая между собой, оставляя длинные завязки с узелками на концах. Как прикрепить металлические застежки я так и не разобрался и решил, что лучше так, чем криво приклеенные. Макс так и не спросил у меня про первый вариант подарка, чему я очень благодарен. Не думаю, что сумел бы объяснить, почему он кажется мне слишком важным для простого Нового года, пусть и последнего для нас в Доме. Наконец браслет готов. На пробу завязываю его на свою руку и верчу из стороны в сторону, рассматривая. Птички восхищенно вздыхают вокруг, Макс кивает и говорит, что вышло неплохо, и я согласен с ним. К браслету полагается еще одна часть подарка, но ее я достану позже, аккуратно и незаметно, это ощущается слишком личным, чтобы доставать у всех на виду.       [Ральф] Чертов Акула, чертов корпоратив, чертово все. Делают из простой предновогодней пьянки какое-то особое событие. В голове стоит гул голосов, обсуждающих что и сколько нужно и в каком количестве, жужжащий как рой пчел над полем, и ему уже осточертело все это слушать. — Вы ведь все решили еще на прошлой неделе. Сегодня в восемь вечера, я все понял, а теперь извините, под моей дверью наверное стоит толпа жаждущих и опаздывающих. — Что они там устроили? — к его удивлению интересуется Акула. — Тайный обмен подарками. Или что-то в этом роде, — Ральф отвечает уже стоя у двери. — На редкость хорошая идея, почему бы и нам такое не устроить? — спрашивает Овца. — Боги, нет, — он уносит ноги подальше от этого балагана в последнее время все чаще замечая, что на втором куда спокойнее, чем на третьем. Шум ребят звучит приятным фоном, если, конечно, никто у Крыс не решает вскрыться вне очереди. Как он и предполагал, под дверью терпеливо стоят ожидающие с коробками в руках. Упаковывал кто во что горазд и как придется, поэтому многие из уже находящихся в кабинете подарков немного косые или потрепанные. — Когда ваше паломничество закончится? — Ральф открывает дверь и впускает ребят. — Это надо у Шакала спросить, — отвечает мне один из Псов, — это он ведь затеял. Он дожидается последних «подарконосцев» и идет в Четвертую искать Табаки. В этой спальне как всегда бедлам, но разговоры затихают, стоит только ему переступить порог. Они смотрят на мужчину, удивленные, все-таки он нечастый гость у них, но после его возвращения они в принципе смотрят на него по-другому, и Ральф не до конца уверен в причинах этого, а спросить у кого — никто не ответит, здесь не принято говорить о таком. — Шакал. — Я? — Когда ваши подарки переедут от меня к своим владельцам? — Сегодня, не переживайте, все оповещены, только вот не можем придумать, как все привезти в актовый зал. Или вы будете по одному передавать адресатам сразу из кабинета? Будет долго, да еще и… — Стоп, — Ральф поднимает руку, чтобы остановить этот быстрый поток слов. — С этим я разберусь. После ужина все будет в актовом, дальше сами разберетесь. — Хорошо, спасибо вам! — Табаки счастливо сияет и, уже уходя, до Ральфа доносится: — Вот видите! И не пришлось из колясников грузовых колясников делать! Раздумывая над тем, как пережить сегодняшний вечер с корпоративом, Ральф выхватывает краем глаза надпись на стене.

«Нет подарка — нет Подарка!»

Она настолько абсурдная, что он несколько раз ее перечитывает, изменяя своим правилам и останавливаясь напротив нее, благо в коридоре никого нет. — На что смотрите? — Раздается рядом с ухом, и Ральф видит Тень, появившегося из ниоткуда, что с его протезом сложно представить. — Ни на что, — Р Первый мотает головой и продолжает путь, Тень пристраивается рядом: — Как нога? — Неплохо. Что это вы вдруг? Я не Стервятник, а вы нас вроде никогда не путали. — Поможешь мне с одним делом вечером, Стервятнику без трости будет тяжко, а нормальных ходячих не поймаешь. — Как скажете, но я бы лучше кого из Логов снарядил на вашем месте. — Тень сворачивает в Гнездо, и Ральф ничего не успевает у него уточнить. Время до ужина тянется медленно. Он перетаскал коробки из спальни в кабинет, поближе к двери, протер пыль с поверхностей до которых обычно не добирался, дописал годовой отчет и отнес его Акуле, выслушал очередную порцию жалоб на все подряд и со спокойной душой ушел на ужин под спасительный звонок. В столовой стояло непривычное радостное настроение. Обычно чем старше становятся, тем меньше радуются Новому году, понимая, что до выпуска все меньше времени. Этот раз отличается от предыдущих, и это настораживает Ральфа. Зная, что было в прошлые выпуски, он сомневается, что этот, последний, пройдет спокойно, но до выпуска еще полгода, и Р Первый не настолько встревожен, чтобы начать переживать серьезно. Выждав, пока уйдут коллеги и большая часть ребят, он подходит к столу Третьей и хлопает Тень по плечу, кивая в сторону входа на кухню, где стояли тележки. Сидящий рядом Стервятник недоуменно смотрит на них. — Я ведь говорил, лучше попросите Логов, — ворчит Тень, поднимаясь и послушно следуя за Ральфом. — А я говорил, что их не найдешь, когда они нужны, — Ральф чувствует на себе чей-то взгляд, но когда оборачивается на него никто не смотрит. — Почему Рекс выглядел недовольным? Тень скривился и ничего не ответил. Р Первый пожимает плечами и указывает на тележки для еды. Хватает одну, Тень берет вторую, и они укатывают их прямо из-под носа сотрудниц столовой. Под грохот тележек они добираются до кабинета Ральфа и загружают на них коробки, в процессе чего к ним присоединяются Шакал и Лэри, скидывая часть коробок на колени Табаки. — И все-таки получился грузовой колясник, — ворчит тот, но удерживает коробки, пока Лэри катит его следом за ними в актовый зал. Избавившись, наконец, и от кучи коробок, и от тележек, вернув их под грозные взгляды на место, Ральф обнаруживает, что время как раз подбирается к восьми. Чертов корпоратив все ближе, а он за всеми делами даже не заметил. Умывшись и сменив одну черную рубашку на другую, он взял пакет с идиотскими сувенирами для коллег, которые будут стоять и захламлять их комнаты, но зато будет выполнен традиционный обмен подарками с фальшивыми любезностями. Когда Ральф входит в комнату отдыха, то понимает, что пропустил начало — все уже немного выпившие, а Шериф курит прямо в комнате, не утруждаясь выходом на балкон. Ральфа встречают, принимают презенты и наливают штрафные, почему-то сразу две. Мысли становятся ватными постепенно, разговор протекает лениво — один рассказывает другому сплетни, их тут же начинают обсуждать остальные. Р Первый сидит, прикрыв глаза в полудреме, не особо вслушиваясь в разговор, пока не слышит собственное имя. — Хвостом ходит за ним, тот, что с тростью. Впервые видел как они с братом ссорятся, едва не подрались, — вещает Гомер. — А этому хоть бы хны, будто не видит, как мальчишка за ним увивается. — Непедагогично! Надо что-то сделать с этим, — охает Душенька, всплескивая руками. — Ой, да ладно вам, — фыркает Шериф. — Никто ведь не насилует никого, парни не малолетние, во взрослую жизнь скоро выходят. Думаете никто из них не… кхм, не при дамах будет сказано, но вы поняли. — Так то ровесники, а здесь… Ральф открывает глаза и тянется к стопке, опрокидывая в себя последнюю порцию водки на сегодня. Берет сигареты и уходит курить на балкон в одной рубашке, даже не накинув пиджак. Гробовая тишина разбивается стуком захлопнувшейся балконной двери, отрезая мужчину от комнаты. Ральф выуживает из пачки сигарету и зажигалку, прикуривая. Руки дрожат, и он не уверен от чего — от выпитого или от услышанного. Стервятник? Увивается за ним? Он пытается вспомнить, когда пересекался с ним в последний раз и, кажется, такого не было с тех пор, когда он забирал у Рекса пальто. Которое он, похоже, хотел себе присвоить. Больше Ральф Стервятника не видел. Он задумывается, из-за чего Сиамцы могли повздорить друг с другом. Вспоминается недовольный взгляд в столовой и ему становится не по себе, еще и Тень сегодня появился бесшумно, подкравшись так, что Ральф не услышал привычной хромающей походки. Стервятник всегда стучит тростью, когда ходит. Без нее он выбирается редко, но при желании он может обойтись без нее. Пепел с истлевшей сигареты падает в снег, и Ральф тушит окурок там же, так толком и не покурив. Голова ватная, а руки продолжают дрожать. Может быть, от холода, может от того, что Стервятник умеет взламывать двери и двигаться бесшумно, оставаясь незамеченным. Ральф не думает, что он будет пробираться в его кабинет или спальню, он все-таки доверяет вожаку Птиц. У них есть Закон, и все время отсутствия Ральфа кабинет явно стоял нетронутым. Р Первый ловит себя на мысли, что лучше бы провел время в одиночестве в темноте, но не сидел бы здесь и слышал то, что услышал. Еще можно было бы просто поспать. Дверь балкона хлопает, но Ральф не оборачивается. — Меня уже уволили? — Они за вечер допьются до такого, что ничего не вспомнят завтра, — Шериф закуривает. — Ты знал? Р Первый мотает головой. — Выплывет бывает, как черт из табакерки из-за угла, когда совсем не ждешь, поздоровается и так же уйдет. Натыкаюсь иногда на него где-нибудь, где он сидит с мечтательным взглядом в потолок. Провел бы ты беседу о вреде всякой наркоты, а то хрен знает, что они там выращивают. — А я его вообще неделю не видел, кроме столовой. — Ты когда в срок не вернулся, Тень его от стен оттаскивал силком и в комнате держал. Тот видимо ночью выбирался, потому что Р только больше становилось. Жуть, — Шериф щелкает, отправляя окурок в полет с третьего этажа. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Ральф трет ладонями предплечья. Жар от алкоголя прошёл, и он начинает чувствовать холод. — Чтобы вы — да, вы, не смотри на меня так, — были аккуратнее. Ты либо сразу и серьезно, либо никак. Да и вообще, Акула не посмотрит, что ты ценный кадр, если его осаждать начнут. — С чего ты взял, что меня это вообще интересует?! — «Натяни шапку», «как нога», «не кури всякое», — Шериф загибал пальцы, перечисляя фразы. — Вокруг может быть еще десятеро без шапок, но скажешь ты это только Стервятнику; калек здесь — каждый второй, даже в твоих группах, но состоянием ты интересуешься только у него; он делает самокрутки, но курить их ты запрещаешь только ему, хотя каждый в Третьей пробовал их хотя бы раз. «Какую дрянь ты опять потащил», «сколько раз говорил выкинуть настойки» и так далее. — Ты как-то слишком хорошо помнишь мои фразы, — хмыкает Ральф, задумываясь над словами Шерифа. Возможно, в них есть смысл, но за собой он такого не замечал, но со стороны всегда виднее. — Наверное, не зря они меня Шерифом прозвали. Ум и внимательность! — Подтяжки и пистолет, не обольщайся. Ладно, пойду, успехов тут. Он молча проходит через комнату под тяжелыми взглядами и с облегчением выходит в коридор. Когда спускается на второй становится еще легче. Он подсвечивает себе прихваченным фонариком, размышляя над словами Шерифа. Действительно ли он уделяет Рексу чуть больше своего внимания, чем остальным? Ральф останавливается перед собственной дверью и обводит ее светом по периметру, выхватывая из темноты скачущие Р. Живо представилась картина, как Стервятник, вскарабкавшись на стремянку, в темноте вычерчивает их, подсвечивая себе фонариком. Р Первый решает, что утро вечера мудренее и потому он обдумает все завтра, еще сейчас хотелось только в душ и спать, а не ломать голову над очередной головоломкой, слишком сложной, чтобы вникнуть в нее за один пьяный вечер. Ральф открывает дверь и понимает, что в комнате кто-то был. Стол напротив двери не такой пустой, каким он его оставил. Кто-то здесь побывал и явно с помощью одного из Сиамцев. Или это был все-таки сам Стервятник? Ральф подходит ближе и рассматривает в лунном свете браслет, лежащий поверх завернутого в праздничную бумагу прямоугольника. Браслет явно сделан вручную, немного кособоко, но с явным старанием. Узкие коричневые полоски кожи переплетаются с черными шнурками от кроссовок. Ральф хмыкает изобретательности, рассматривая причудливую вещицу и примеряет браслет на запястье, свободное от часов. Тот немного грубо прилегает к коже, ему не хватает заводской мягкости, но в остальном смотрится очень даже неплохо. Р Первый распаковывает вторую часть подарка и с удивлением смотрит на фотографию, оформленную в рамку под стекло. У него нет такого фото, хотя обычно он заказывает себе экземпляр со своими воспитанниками. Всматриваясь получше, подходя ближе к окну, он понимает, что пропустил этот момент, спрятавшись подальше в Наружности, но все равно вернувшийся сюда же. Личность дарителя остается для Ральфа загадкой — нет никакой записки, которая прилагалась ко всем остальным подаркам, съехавшим из его комнаты сегодня. Из предположений разве что Табаки, который вечно делает какие-то бусы, жилетки и, возможно, умеет плести еще и браслеты. Он мог преподнести нечто такое в знак благодарности за помощь. Но на этом идеи заканчиваются. Разве что Стервятник, всплывает в голове Ральфа в свете последних новостей, но мог ли он озадачиться чем-то подобным? На этот вопрос у Ральфа нет ответа.       [Ничьи вещи] Новость о переносе даты выпуска растекается по комнатам Дома, как яд по венам. Добрался он и до Гнездовища. — Успокойтесь, — Стервятник сидит на стремянке, смотря на взволнованных Птиц. Растерянные, напуганные они смотрели на него с надеждой, что он скажет им, что делать. Успокоит, поддержит. Но он не мог. Яд тоски давно разъел его изнутри, и у него уже почти не осталось ни сил, ни надежды. Он раздает инструкции: — Соберите вещи, уберитесь в спальне. Все лишнее выкинуть, все нужное упаковать, потом достаем настойки и готовимся к Ночи. Идите. Он слезает со стремянки и хватается за влажную тряпку, скидывая пыль и мусор с поверхностей на пол, не переживая. Все равно все это исчезнет — только для него или вообще для всех. Ни для кого не секрет, что Дом собираются сносить. Об этом не говорят, конечно нет. Слишком отличающийся, ненужный, занимающий место, совсем как его обитатели в Наружности. Дети и воспитанники «того Серого Дома» никому не нужные, ни к чему не причастные. Стервятник двигает стремянку, царапая пол и совсем не заботится о его сохранности — до него никому не будет дела. Влезает на нее и ведет тряпкой по шкафу, стряхивая новую порцию пыли и мусора от засохших растений. Рука натыкается на что-то тяжелое и Стервятник моргает, смотрит на незнакомые пыльные коробки. Придвигает их ближе и смахивает с них пыль, рассматривая со всех сторон. — Эй, это чье? — он зовет Птиц, и те послушно изучают, но никто не узнает, никто не помнит такого ни у Тени, ни у Краба. — Ладно, давай сюда. Если это не наше, то это ничье, я знаю одного, кому это может пригодиться. Стервятник находит Табаки в Кофейнике. Завидев Птицу, он уже потирает руки. Когда Птица ставит на стол коробки, Шакал смахивает с них последнюю пыль, развязывает ленты и снимает крышки. Табаки вытаскивает зажигалку, с удовольствием щелкает ей несколько раз и благодарит за столь ценную и прелестную находку. Стервятник лишь пожимает плечами, глядя на черный прямоугольник металла. Для него эта зажигалка ничего не значит. Не он ее покупал, и Тень ею никогда не пользовался. Это ничейные вещи, которые Табаки решил собрать и, похоже, ей в его коллекции самое место. Он не идет следом за Шакалом в его импровизированный выставочный зал, куда тот ее принесет. Ему нет дела. Табаки въезжает в комнату, где собраны его «экспонаты», вместе с коробками на коленях. Он не знает, почему они кажутся такими важными, но если вещь просится в его руки, он не может ей отказать. Аккуратно пристраивает коробки между шляпой с черепками крыс и чучелом птицы, отъезжает на пару метров и смотрит на получившуюся композицию. Решает, что получилось гармонично и уезжает.       [С той стороны] Он чертыхается, когда их в очередной раз подбрасывает на кочке проселочной дороги. С обеих сторон поля — с одной стороны за полем виднеется лес, но они не знают, тот ли самый это Лес. Они спорят уже давно. Который час сегодня и еще пару дней до этого. Крыса клянется, что скоро выкинет его из машины, если услышит еще хоть фразу. Молчат долго, и на горизонте начинает виднеться городок. Дорога сменяется асфальтом, и Горбач открывает бардачок, доставая зажигалку, покоящуюся в фирменной упаковке. Выуживает из рюкзака черную коробку и ленту, вторая такая же лежит на дне сумки, ее они не открывали. Горбач пытается упаковать зажигалку в подарочную коробку, но асфальт откровенно дерьмовый, трясет их все также, как раньше, и упаковать что-то нереально — все валится из рук. Наконец они останавливаются на заправке, и пока Крыса разбирается с делами, он все-таки упаковывает коробку, аккуратно завязывая бант на крышке. Почти как было. — Послушай, это надо все-таки передать, — говорит он Крысе, когда та возвращается. — Черт возьми, кому?! — кричит она на всю заправку. — Кому мы должны это отдать? Ни записки, ничего! — Мы ведь можем попробовать узнать. — У кого? — Крыса складывает руки на груди и выжидающе смотрит на Горбача. — У Слепого? — В твоих вещах было, ты и ищи его. — Я не знаю, как, — вздыхает Горбач. — А я, по-твоему, должна знать? — раздраженно спрашивает Крыса, садясь в машину. Вздыхают. Горбач нашел эти злосчастные коробки спустя какое-то время, они не знают, чьи они и откуда взялись. В конце концов Крыса вздыхает. — Ладно, разберемся и будем верить в удачу.       [Слепой] Он поднимает голову и прислушивается. Лес живет своей жизнью, но что-то неуловимо изменилось, на самом краю, где не менялось ничего уже долгое время. Он поднимается, ведет носом и чувствует знакомый запах. Лапы перебирают по тропинке, и мягкий снег проседает под его весом. Его это не волнует — ему надо выяснить, кто так неожиданно пришел. Гость замер на границе Леса и не двигается дальше. Он замирает в тени деревьев, рассматривая, узнавая и удивляясь. Навстречу ей он выходит уже на двух ногах. Мы здороваемся, и Крыса протягивает мне коробки, прося разъяснений. Я верчу их в руках, принюхиваясь, прислушиваясь. Чувствую что-то знакомое: отголоски чьих-то снов и переживаний, знакомые и чужие одновременно, одного и того же человека и в то же время двух разных. У меня есть только один знакомый с такими кошмарами, но поверх них накладываются совсем другие сны, которых я никогда не видел у того человека. Тому человеку было не до любовных переживаний. — Я разберусь, — Крыса на этих словах облегченно вздыхает. — Передай Ральфу, что у него скоро будут гости, и если спросит что-то еще, то ничего не говори. Беру ее за край косухи и вывожу из Леса, не давая ей заблудиться в нем. Смотрю ей вслед, пока она не скрывается вдали на своем байке. Засовываю коробки в огромные карманы джинсов, давно разношенных и протертых, и прислушиваюсь, ищу зов Дома, нащупываю это знакомое ощущение и иду. Шаг за шагом под голыми ступнями хрустит снег, постепенно сходящий, и вот я стою уже на знакомом дощатом полу. Прижимаю руку к стене, здороваясь с Домом, прислушиваясь к нему. Иду по коридору, слушая звуки, пытаясь понять, где мне найти того, кто мне нужен. Мимо шестой, пятой, замираю у четвертой, но там тишина и я иду дальше. В третьей стоит шум, я слышу Сиамцев — к своему удивлению — обоих. Голос Стервятника я узнаю без проблем, а вот Тень я не слышал давно, но их голоса похожи. — Если ты будешь дальше жрать что ни попадя, ты либо сдохнешь, либо снаркоманишься и сдохнешь! — Это просто трава. — От которой ты впадаешь в ступор и нихрена не реагируешь! Чего ты пытаешься добиться?! — Я чувствую, что должен что-то… сделать. — Где?! В наркоманском угаре на койке в Могильнике?! Тебя еле откачали, Рекс! — Так может не надо было?! В молчании Тени больше, чем он когда-то смог бы сказать словами. Иду в сторону Кофейника, должно быть, Шакал найдется именно там. Толкаю дверь и захожу внутрь. Голоса, шумевшие здесь до этого затихают, я чувствую, как на меня смотрит весь Кофейник. — Шакал тут? — Здесь, — откликается Табаки с неприкрытым изумлением, но я ему не верю. — Надо поговорить, — я выхожу из комнаты и иду привычной дорогой до заброшенного туалета, уверенный, что Шакал едет следом — я слышу как бренчат его гирьки на Мустанге. Скоро выпуск. Я чувствую движение воздуха, когда люди в коридоре расступаются перед нами. Смотрят с любопытством. Возможно, меня здесь не должно быть; возможно, я только что прошел в другую сторону; возможно, их шокирует мой вид. Я уверен, что Табаки успеет придумать очередную поэму, которая окажется почти правдивой, примерно на половину. Сворачиваю по памяти и дожидаюсь Шакала. Тот въезжает и захлопывает за собой дверь. — Ты что творишь?! — злобно кричит он, такое я слышал в последний раз, когда Курильщик спрашивал про время, только к нам переведясь. — Я просто вернулся Домой, — я прислоняюсь к стене, ощущая ее прохладу. — До… Домой! Посмотрите на него! Ты как сюда попал вообще?! — Шел на зов. Это ведь все еще мой Дом, не так ли, Шакал? — Похоже, он давится своими возмущениями, я слышу, как он недовольно фырчит и сопит, пытаясь справиться с моей правотой. Переждав это, я продолжаю: — Я вообще-то по делу. Стервятник. Он утихает, понимая. Вздыхает протяжно. — Давно он прыгает? — Думаю, полгода. Но не надолго, самое большое дня три, а сколько там проходит, я не в курсе. — Ты собирался его отправить на другой круг опять? — Он не просил, — Шакал прокатывается туда-сюда. — Но я бы не хотел этого. Я уже сделал ему подарок, но он прос… упустил возможность. — Вот как. — Кстати, как там сторож? — Не навещал, но собирался передать ему кое-что. Там Новый год скоро. — Странная штука — время. — Тебе ли об этом говорить? Шакал смеется, но я слышу грусть в этом смехе. — Я хотел увести Птицу, но пойдет ли он без Тени? — У меня нет ответа на твой вопрос, Слепой. Выпуск перенесли, Тень хотели выпроводить из Дома, но Шериф не смог увести его далеко. Тень в итоге ходил и чесался, Крестная в ярости, Акула боится поножовщины. Все на нервах, а тут ты еще из ниоткуда! Завтра выпуск! Никто не знал! Никто не предупредил! — Почему Шериф? Табаки скорбно вздыхает и гремит Мустангом. Дверь открывается и закрывается, Шакал шикает на заглядывающих. — Ты что-то совсем бледный. Придется придумывать сказку о духе хозяина Дома, появляющимся перед выпуском тем, кто скоро в его Доме помрет. — Ты ведь знаешь, что этим никого не напугаешь? Все только кинутся на ножи, лишь бы остаться, — идея Шакала провальная, но у меня вообще нет идей. — Все, что мне нужно — забрать Птицу, последнего из Прыгунов. — А как же Сфинкс? — Рано или поздно он придет. Он сможет перейти сам, если захочет, но он не захотел тогда, это был его выбор. Сколько вожаков? — Четверо, вместе с Сиамцами. Молчим. Коробки уже оттянули все карманы, мне пора уходить, нет смысла оставаться здесь дальше. Мне просто нужно будет поймать Стервятника в его прыжке. — Буду ждать на той стороне. — Угу-м, — Шакал выкатывается за дверь, разгоняя подслушивающих, но если среди них нет еще одного слепого, то это была бессмысленная затея, мы разговаривали слишком тихо. Жду, пока утихнут звуки в коридоре, касаюсь рукой двери и выхожу в почти пустой Дом с единственным жителем. Воздух разительно отличается — не наполненный запахами комнат и жильцов, стены чистые — нет ни рисунков, ни надписей. Здесь их некому писать. Прохожусь по непривычно пустым комнатам и только кабинет Ральфа выглядит более-менее жилым. Спускаюсь на первый, желая отдать подарок в руки, но и на первом никого нет. Выглядываю в окно и вижу свежие следы от машины. Оставляю подарок на столе в столовой и ухожу ждать Большую Птицу, выпадающую из Гнезда.       [Подарок] Последние несколько дней он занимается приготовлениями. Развешивает гирлянды, переливающиеся разными цветами, окрашивающими темный пустой коридор, когда он их включает. Иногда он ловит себя на мысли, что все еще не может привыкнуть к тишине и пустоте этого Дома, особенно это чувствуется сейчас, когда на улицах необычайное оживление. Он пытается отмахиваться от этих мыслей, как от налипшего на пальцы скотча, на который он клеил гирлянды. Ставит искусственную ель в столовой, украшает ее блестящими шарами, пускающими блики по комнате, отражая в своих боках свет ламп. Он размышляет о том, кто может наведаться, пока нарезает салаты, перебирая в голове сказки, услышанные в ту ночь. Ральф решает, что если кто-то не ест салаты, то это будут только их проблемы. Он просто сторож. Ральф делает еще многое за этот день: стирает пыль в некоторых комнатах, в них же проходится шваброй, доготавливает еду, расчищает подъездную дорожку, сам не зная зачем, вешает последние гирлянды и, когда он заканчивает, решив, что с него хватит, на улице уже темно. Наконец-то приняв душ и переодевшись, он выходит покурить на задний двор и вслушивается в вечернюю звенящую зимнюю тишину, крутя меж пальцев дорогой его сердцу подарок от неизвестного дарителя. Он не слышит их всех. Только некоторых — звук мотора — Крыса и Горбач, легкий перезвон колокольчиков — Русалка. Когда он возвращается внутрь, их уже нет, но на столе лежат их сувениры: камешек «кошачий глаз» на длинной веревочке вместе с небольшим колокольчиком, горсть орехов и черные вороньи перья, разбросанные по полу. Что-то не меняется — они все так же любят оставлять после себя хоть какой-то след. Складывает руки на груди и рассматривает устроенный ими беспорядок, размышляя, стоит ли его убирать сейчас или сделать это завтра. Он чувствует, как что-то давит на руку сквозь тонкую ткань рубашки, и сдвигает плетенный браслет чуть выше, чтобы он не так давил узелками завязок. Ральф нашел его не так давно, пару дней назад, в своем кабинете, запертом по привычке на ключ, когда дошла очередь навести порядок и там. Он лежал в одном из ящиков стола вместе с фотографией в рамке: подростки на фоне моря. Судя по всему — конец лета, почти у всех приличный загар, а с шей свисают бусы из ракушек. Кто-то довольно улыбается в камеру, кто-то отводит взгляд, хмурясь. Компания кажется разношерстной, но он без труда узнает в них Птиц и Четвертую. Кого-то из тех, кто должен быть, на фото нет и есть кто-то, кого там быть не должно. Другой круг, понимает он тогда. Волк старше, чем он его помнит, Сиамец Макс стоит рядом со своим братом, сверкая металлическим протезом. Совсем уже взрослые. Их последнее лето в Доме. Р Первый не знает, как эти вещи оказались здесь, но он благодарен за них. За возможность узнать еще чуть больше. Он перестает теребить завязку браслета и выбирается из воспоминаний, когда комнату наполняет запах хвои, которому неоткуда взяться. Ральф выходит в коридор, мигающий огнями гирлянд и видит двоих припозднившихся гостей. — Все уже разошлись, — зрячий Слепой с зеленым блеском в глазах выглядит непривычно. Немного жутко, словно сбежавший из фильма ужасов призрак. Поэтому Ральф смотрит на Стервятника, но тот выглядит немногим лучше. Бледный и излишне худой, с синяками под покрасневшими глазами, цепляющийся за руку Слепого с такой силой, что побледнели костяшки. Он выглядит старше своих восемнадцати, хотя этому Ральф удивляется меньше всего. Слепой подталкивает Стервятника в спину, ближе к Ральфу, а сам протягивает какую-то бумажку. Р Первый берет ее и ведет по ней пальцами, вспоминая полузабытый уже навык чтения, чувствует на себе внимательный взгляд со стороны Рекса и потому не позволяет себе в полной мере выразить шок от прочитанного. Внимание к себе заставляет его держать лицо в непоколебимом спокойствии. Слепой редко юлил и месяца (годы?) его не поменяли. — Понял, — Ральф сжимает клочок бумажки и убирает в карман. — И что нам дальше делать? — Жить, — Слепой разворачивается и уходит, растворяясь постепенно в темной части коридора, оставляя после себя лишь хвойный запах и потерянного Стервятника. — Пойдем покурим? — Стервятник соглашается. Ральф рассматривает его: весь в черном, только волосы такие же светлые как и раньше, собранные в хвост. Даже на другом круге у него траур. Они выходят на улицу, и Ральф спрашивает: — У тебя есть хоть что-то не черное в гардеробе? Стервятник мотает головой, неотрывно смотря своими желтыми глазами на тонкую полоску шрама на чужой щеке. Неожиданно Ральф понимает подробности той короткой новости в записке Слепого, и его бросает в жар, а затем в холод. Пот катится по спине вместе с дрожью. Он ежится и закуривает, щелкая зажигалкой. — Откуда она у вас? — Стервятник смотрит на черную ZIPPO, которую Ральф по привычке вертит в руке. — Однажды пришел в столовую, а там она. Еще и бензин к ней. Стервятник поднимает уголки губ и как-то слишком грустно усмехается, выуживает из кармана пальто бумажку и протягивает ее Ральфу. Мужчина берет и читает собственную кличку, которую уже, наверное, можно назвать именем, написанную корявым, явно неумелым почерком. Ральф узнает его, к своему удивлению, даже спустя столько лет. — Зачем вы заставили его писать это так? — Р Первый спрашивает, уверенный, что знает автора, как знает его и Стервятник, но он ошибается. — Для чего это вообще? Рекс смотрит молча и кажется бледнеет еще сильнее. Ральф опасается, что Птица упадет с перил в обморок, но тот моргает пару раз и приходит в себя. — Вы знаете автора? — Конечно, у нас в учительской эти каракули каждый пытался разобрать и расшифровать. Две недели изводил, а потом ему, наверное, надоело, стал нормально рабочей рукой писать. У Табаки всегда было своеобразное понятие о веселье. — Должно быть, он что-то чувствовал, — Стервятник протянул руку, и Ральф шагнул навстречу, позволяя Птице взяться за браслет. Рекс переплетает их пальцы, свободной рукой вертя браслет вокруг чужого запястья, не обращая внимания на недоуменный взгляд. — Рекс? Стервятник молчит. Докручивает собственноручно сделанный браслет до нужного места и пытается длинным ногтем соскрести старый след от крови, но, конечно же, ничего не выходит. Это был его браслет, его кровь, другой, но точно такой же, Черный Ральф. Ральф, переживший что-то другое. Никогда не получавший от него в подарок ни браслета, ничего. Не тот, но он же. — Рекс? Стервятник кладет голову на плечо Ральфа, наслаждаясь теплом и запахом. Пусть и пахло табаком, но это были все те же сигареты, что и полгода назад, когда он слышал этот запах в последний раз в коридорах второго в разгар С.Д. Так и не дождавшись ответа, Ральф потушил сигарету и приобнял судорожно хватающегося за него Стервятника, поглаживая его по жестким светлым волосам и позволяя плакать у себя на плече, разбирая приглушенное, захлебывающееся шептание: — Эта чертова Ночь. Может быть, если бы не эти карты, не эти настойки, если бы что-то было по-другому, я смог бы помочь, услышал бы, пришел бы раньше, но я только цеплялся за руку, когда Пауки оттаскивали меня, и стянул браслет. Он остался у меня, а потом пропал. Испарился, как и все в этом Доме, где оставались только рисунки Леопарда, вопреки всем Законам. И теперь… теперь… — Ральф гладит захлебывающуюся Птицу по голове, не стараясь успокоить, лишь выслушивая и сжимая крепче дрожащие узкие плечи. — Я прыгал, прыгал, пытаясь найти хоть что-то, хоть что-нибудь… А потом… Потом пришел этот Слепой и сказал, что у него есть подарок для меня и я схватился за него, я так хотел или исправить или навсегда забыть… — Стервятник нервно смеется, на грани истерики, но рыдания начинают стихать. — Я пошел за ним едва познакомившись и почти не попрощался с Максом, я даже не верил ему, готов был цепляться за что угодно. Рекс отстраняется, трет глаза и щеки руками, размазывая больше, чем вытирая. — Пойдем в Дом, холодно на улице, — Ральф достает из кармана бумажку Слепого и сжигает ее, скидывая оставшийся уголок в снег. Стервятник цепляется за ладонь Ральфа и идет следом за ним внутрь, отставая на полшага. Глаза щиплет от косметики и слез, но такие мелочи его уже не беспокоят. Он умывается, пока Ральф разливает по кружкам кипяток и садится за ближний к украшенной елке стол, погруженный в цветные блики игрушек. Стервятник садится напротив, с покрасневшим лицом и заплаканными глазами, обхватывает руками горячую кружку, рассматривая в темной жидкости свое отражение. Р Первый выкладывает на стол между ними зажигалку. — Так все же. Расскажи мне всю историю без утайки, Рекс. Стервятник немного мнется, но начинает: — Как-то утром Табаки въехал к нам и заявил, что срочно нужно играть в Тайного Санту, чтобы спасти одинокую собаку…