Повязка

1854 год. Крым. Жаркое южное солнце сегодня особенно сильно печет. Пётр выходит из своей палатки. Голова болит и ужасно хочется спать. Но надо идти. Шпионы доложили о приближении вражеских войск. Каких конкретно, не уточнялось. Да и пофиг. Что французы, что британцы, что турки, все равно. Романов знает, что ему никто не поможет, надежда только на нейтралитет Австрии. Но в этом русский уверен. Уллерих - его лучший друг. Он не предаст его никогда, они давным давно поклялись друг другу в этом. Да, австриец не может ему помочь сейчас, но то, что он не вмешивается-уже помощь. Ведь против Петра сейчас весь мир. Он один против сильнейших держав, которые давят со всех сторон. Пусть эту войну и называют в России "Крымской" , боевые действия идут даже на дальнем востоке. От этого всего у империи голова болит ещё сильней. Надо сосредоточиться. Скоро бой. Пётр надел свой шлем и вытянулся во весь свой испалинский рост. Даже его крестный отец, сам Великий Пётр Первый, что поражал всех своей высотой, ростом не доходил даже до плеча крестника. Романов вгляделся вдаль своими чуть узкими янтарно-желтыми глазами. Идут. Надо постараться разглядеть флаги, лучше знать, с кем имеешь дело. Со всеми тактику боя нужно применять разную. Русский вгляделся, на секунду он застыл. Не уж то ему показалось? Он проморгался и снова посмотрел. Нет. Ошибки быть не может. Над вражескими войсками реет жёлто-чёрное знамя Габсбургов. Как это могло случиться? Австрия же нейтральная в этой войне... -... Как ты мог... Пробормотал Пётр Ольгович смотря на австрийское войско. Ноги стало подкашивать. Голова стала сильнее кружиться, в сердце будто высадили кинжал. Как мог его лучший друг предать его? Он был последней надеждой. Да, Пётр знал, что правительство Уллериха уже давно не очень хорошо к России относится, но они сохраняли нейтралитет! Почему? Почему сейчас это не так!? Но на эти Раздумья сейчас нет времени. Надо вести свои войска. Чувства-чувствами, а война-войной. Империя взял свою шашку и пошёл в бой. Кровь. Пот. Крики. Тела солдат падают на сожженую солнцем и пропитанную кровью землю, все перемешались. Люди, лошади, оружие. В ушах стоит охлушительный шум. Пётр просто на автомате убивает всех врагов, которых видит. В него тоже попали. Много раз. Но что сделают люди стране? Ничего. Максимум, нанесут незначительную травму, которая быстро заживёт. Но силы не равны. Русское войско уставшее и истощенное. Австрийсуое же наоборот. Со свежими силами, ещё не измотанными долгими месяцами под палящим южным солнцем. Романов бьётся из последних сил. Этот бой он проигрывает. Он это чувствует. Ему все хуже и хуже. Перед глазами плывёт, ноги еле держат, внутри все будто вызжено этим самым чёртовым крымским солнцем. Вдруг взгляд немного прояснился, вокруг людей будто меньше стало. Прямо перед ним кто то стоит. Кто-то очень низкий. Русский пригляделся. Перед ним стоял худощавый австриец средних лет, в белом военном мундире, таких же белых перчатках и чёрных пыльных сапогах. На него, через позолоченные круглые очки, смотрела пара холодных небесно-голубых глаз, взгляд казался абсолютно холодным, но при этом... Был скорее толстой стеной, скрывающей настоящую суть человека. Уллерих. Сам Австрийская Империя явился на бой и сейчас смотрел на, согнувшегося в три погибели от боли и усталости, Петра снизу вверх. - Es tut mir leid, mein Freund Послышался холодный, почти металлический, голос. Габсбург просто стоял и смотрел Романову в глаза. Он не нападал и не отступал. Он держался холодно даже в такой ситуации. Да. Как другу, ему было стыдно за свои действия, но отдавал себе отчёт, что политика-есть политика. Кто он такой, чтоб жертвовать положением своей страны, ради дружбы? Верно. Никто. Как страна, он поступает верно. Если он не поможет союзникам, то войска будут введены уже на его территорию, а он к этому не готов. В стране и так все нестабильно, только были подавлены восстания, а силы ещё не восстановлены. Как бы близок ему ни был русский, для страны главный закон "в первую очередь заботится о своём благополучии, ведь нет ничего важней народа и интересов государства." Уллерих с детства отлично умел сохранять каменное лицо и скрывать свои эмоции. Для него это было вопросом жизни и смерти, уж так жесток был его отец. Пётр это знал, но был более эмоционален. Как ему сейчас не хотелось видеть этот равнодушный взгляд и слышать этот холодный голос. Как же не хотелось, чтоб это все сейчас происходило. Силы были на исходе, тощие длинные ноги уже не могли удержать тело и Романов упал на колени, опершись руками о пропитанную кровью и потом землю. -Почему? Прохрипел он, еле дыша, на что послышался лишь всдох австрийца, что стоял и просто смотрел на все это. Русский хотел сказать ещё что то. Он был слишком растерян и попросту не мог здраво рассуждать. Уллерих просто смотрел на него. После, не в силах больше терпеть такой вид, когда-то, лучшего друга, Габсбург просто развернулся и ушёл, лишь услышав за своей спиной пронзительный крик Петра, что явно был реакцией на внезапную сильную боль. Но австриец не обернулся. Лишь застыл на миг, но потом просто сжал кулаки и ушёл. Эта битва была выйграна им, пусть никакого удовольствия или просто удвлетворения, это ему не принесло. С Петром, до конца войны, они больше не виделись. 18 марта 1856 год Париж Официальный конец "Восточной войны", как её называли в Европе. Союзники Ликуют. Они добились своего. Мустафа теперь господствует в чёрном море, Виктория с Генри радуются очередной победе, а Наполеон чувствует, что теперь он отмщен и оплатил России за то позорное поражение в 1812. Среди всех ликующих европейцев лишь одно каменное лицо. Уллерих. Весь конгресс он просто сидел в уголке и наблюдал. Как личности, ему совсем не нравилось то, что происходит, хоть и понимал, что как страна он остаётся в выгодном положении. Он не любитель над кем то смеяться или кого то унижать. Он не получает от этого никакого удовольствия, да и... Что уж говорить, он вообще крайне редко может испытывать какие либо чувства так сильно, чтоб их при всех выплескивать. Сейчас его взгляд был устремлен на другой конец стола. Напротив победителей сидел раненый, измученным войной и внутриполитическими расприями, но все ещё гордый и с прямой спиной и чистым мундиром, Пётр Ольгович Романов. Однако самым необычным в его виде была повязка на правом глазу. Раньше русский не носил ничего подобного. Австриец не мог этого не пометить, однако догадывался, что скорее всего Романов потерял глаз во время какого то из сражений. Но все равно, решил подойти к тому после собрания, хоть и знал, что дипломотическим отношениям их государств уже конец. Но... Все же Уллерих волновался за Петра. Он должен, хотябы, знать правду. Чтож. Наконец собрание закончено. Русский молча встал из-за стола и пошёл прочь от этого проклятого места. Его уже тошнит от этого вонючего Парижа. Холодный снежный и ветренный Петербург ему всегда был ближе и приятней. Шёл он медленно и прихрамывая, так что догнать его не составило большого труда даже для коротышки Уллериха. -Пётр, подожди! Послышался голос австрийца и русский остановился, явно услышав оклик, но не повернувшись. -Чего тебе надо, Уллерих? Голос был уставший, севший и очень раздраженный. Романов точно не хотел разговаривать с ним. -Я просто хотел узнать, как ты. Отчеканил своим привычным монотонным голосом австриец, на что русский лишь коротко и просто ответил -Плохо. На этом все? Испалин до сих пор стоял к Габсбургу спиной, не хотел видеть его холодное и, как ему сейчас казалось, надменное лицо. Сейчас этобычное состояние австрийца его очень бесило. -Петр, повернись ко мне лицом, я хочу смотреть в глаза тому, с кем разговариваю. Снова отбил Уллерих. На это Петр Ольгович уже сильно разозлился. Да как он ещё смеет так с ним разговаривать!? Романов сдернул с лица повязку и повернулся на бывшего друга, смотря на него одним разяренным, почти горящим жёлтым глазом и одной бездонной кровавой дырищей, что была на месте правого ока. -Ну что доволен!? Увидев такое, Габсбург остолбенел. Хоть он многое в жизни повидал, это зрелище до глубины души его пугало. Ему казалось, что эта дыра сейчас поглотит его, а пламя от яростного глаза спалит его душу до тла. Даже на лице у австрийца это отобразилось. Он не мог сказать и слова. Тут продолжил русский. -Ну что? Нравится? Нравится то, что ТЫ сделал!? Уллерих на это смог только открыть рот. Он просто не мог ничего сказать. Он понял, что произошло. Понял, откуда был тот крик. Это его равнодушие оставило его давнего друга без глаза. Когда Габсбург развернулся и ушёл, он повлиял на и так трудное состояние Романова и его организм просто не выдержал. Эта напряжённая пауза длилась очень долго, казалось даже вечность, пока Пётр, просто не надел повязку обратно, развернулся и ушёл. Оставив Уллериха просто стоять посреди коридора в полном одиночестве и сметении. После этого случая друзья так и не помирились.