Люблю тебя.
Эди.»
Письма старшей родне имели сходное содержание, только написаны они были более высокопарным слогом, начинались они с «Дорогой дедушка!» и «Любимая бабушка!», в них не упоминалось никаких ставок, точно так же, как Эд не упомянул в письме матери инцидент с полтергейстом, и то, что он был вызван на ковëр к заместителю директора в первый же день своего обучения. Завершались письма к старикам так: «С безмерным уважением и любовью. Эдвард.» Переписка же О’Коннелла с друзьями выглядела совершенно иначе: «Горец. Ойи, с ответным письмом прикладывай галлеон. Распределился на Гриффиндор, а не на Равенкло. Обустраиваюсь. Успел подвергнуться нападению местной враждебной фауны и вступил в тёрки с аборигенным населением. С последними заключил выгодный обмен, — выторговал их леса и прерии на бусы и одеяла, а до этого доходчиво объяснил примитивам возможности моей «бум-палки». Без жертв. Пивз (полтергейст местный) облил меня краской после душа, ему тоже пришлось объяснить в чëм детально он оказался не прав. Ему даже Квикка не позавидует. В общем, его я от себя отвадил на время всего моего обучения здесь — это точно. Пока всë. P.s.: с Кормаком пока не пересекался.
Жду ответа и мой галлеон.
Рыжий.»
Письма Макаллену и Робертсону были в целом похожи: «Малоежка. С тебя галлеон. Гриффиндор, а не Хаффлпафф, как ты забился. Отправь его Джипси, он угадал, куда я поступлю, но всрал спор с Турниром. А теперь к новостям… и на этом вроде бы всë.Пиши быстрее, пока чернила не высохли.
Рыжий.»
«Джипси. Радуйся, пляши цыганочку с приседом, — ты при своëм. Если бы не твои цыганские фокусы и кровь троюродной прабабки-гадалки, то остался бы в дураках, как Малоежка и Горец. Гриффиндор. Расскажу как обустроился… вот такие вот дела. P.s.: даже, если бы ты не угадал с Гриффиндором, один галлеон я бы тебе простил по дружбе, да и второй тоже, но при условии, что один из них я переплавил бы на коронки и вставил их тебе, согласился бы ты на это али нет. Для антуражу и чтоб свои признавали. (В конце письма Эдвард нарисовал на скорую руку магический шарж своего друга. Словно в мультике портрет с нарочито преувеличенными чертами лица подмигивал и улыбался, сверкая золотыми зубами.)С ответом долго не думай, а то от табора отстанешь.
Рыжий.»
Утром, в то время, когда Эдвард завтракал после пробежки, совы принесли ответ от матери, а также от Джордана и Елизаветы О’Коннелл. Он получил всего два пакета, ибо письма свои его дедушка с бабушкой писали на одном листе. Первым он распечатал конверт от матери. Выглядело письмо так: «Дорогой мой Эди! Не могу выразить словами, как я за тебя рада! Да и не придумали ещё таких слов на свете ни в одном языке, чтобы передать ими в полной мере материнскую радость и любовь. Только язык объятий может это сделать. Ты всегда прекрасно умел ладить с людьми, уверена, что в Хогвартсе ты непременно найдëшь себе друзей, а может быть они сами найдутся или даже найдут тебя для себя! Знаю я, что ты постоянно думаешь о практической стороне любого вопроса, о связях, о всëм прочем, и я понимаю, что мне не переубедить тебя в чëм-либо, и не перестроить, я и не пыталась никогда. Предостеречь от чего-то, поддержать в чём-то, посоветовать что-то, — вот и всë, что я могла делать пока ты рос. И вот, ещё один мой тебе совет: живи моментом, радуйся мелочам, наслаждайся днëм сегодняшним, но не откладывай дела на завтра. Завидую тебе белой-белой завистью, о чём не устану говорить и писать. Я, честно, не сомневалась, что ты поступишь на Гриффиндор. Слишком много в тебе от твоего отца. Пишу и плачу. Воспоминания накатили… Сентиментальная я у тебя стала совсем. Старею. Что же до Турнира Трёх, то твоё замечание невероятно справедливо! Я не в восторге и очень беспокоюсь, и переживаю за тебя, как любая нормальная мать переживает за своего единственного сына. Я никогда не прощу Макмиллана-старшего за то, что он тогда затащил меня на твой Кубок по Дуэлям в Глазго. У меня чуть сердце не остановилась, когда ты упал в конце. Если ты всё же примешь участие в Турнире, то на трибуне меня не жди, слишком я для этого слабохарактерная. Газеты и те читать буду с валериановой настойкой под рукой. Ты, как всегда, ёмок и лаконичен в своих письмах, да и в словах тоже, о некоторых вещах я готова слушать тебя часам, а ты, как всегда, бываешь немногословен. Так было с Дианой, так, предвижу, будет и с Эллис. И не буду же я тебя допытывать о каждом шаге, иначе точно превращусь в «Госпожу Макбрайд 2.0»! И, наверное, в своих мыслях я сильно опережаю события — только познакомились всё-таки. Хотя то, что Эллис с Глорией «приглянулась Браги» — уже говорит о многом) В остальном мои дела неизменны, работаю, дописала главу, наконец. Меня, что называется, «прёт», не иначе, как из-за радости за тебя. Так что пиши мне больше, радуй, волнуй, может быть отправлю тебе почитать свежую работу, не с Браги — он у тебя и так труженик, воспользуюсь специальной пересылкой, хотя заранее знаю, что ты скажешь: «Ничего — не перетрудится. Ему полезно.» и так далее) P.s.: Напиши мне в конце недели поподробнее о том, как обжился и обо всём остальном. И прости Стиви галлеон по дружбе!Обнимаю и целую!
Мама.»
Что же до ответных писем старших родственников, то они выглядели так: «Дорогой и любимый внук! Эдвард, мягко стелешь — жёстко спать! Или чужие мы тебе с Лизой люди? Или словно не знаю я тебя, сто пудов во что-то успел влезть. Уж не знаю, что на тебя нашло, что ты вдруг начал таить… Но предположу, что ситуация только развивается, раз ты решил нас в неё пока не посвящать. Или ты думаешь, что не поймём мы, если ты вдруг поставил на место какого-то местного зазнайку и получил за это выговор? Поймём. Не скажу за свою дорогую и любимую супругу, но лично я ещё и здорово посмеюсь над деталями, так что пиши — не стесняйся! Не могу сказать, что новость о возрождении традиции Турнира Трёх Волшебников стала для нас однозначно хорошей или плохой, но волнующей и интригующей — это безусловно. Главная интрига для нас, конечно, — это твоё участие в Турнире. Если будет так, что ты сможешь подать заявку и Кубок Огня выберет тебя — мы будем рады, поскольку, несомненно, рад будешь и ты сам. Если же случится иначе, то ты всё равно останешься в выигрыше от данного события, так как получишь то, на что рассчитывал, отправляясь в Хогвартс — связи и знакомства. Теперь о делах. Начинаем понемногу готовиться к поездке, Лиза вся в нетерпении. Грядущая встреча с Хуифен Фан будоражит её и заставляет вести себя, как минимум на тридцать лет моложе, а то и на все сорок, чему я, право, нисколько не противлюсь, ибо сам нахожусь в похожем душевном состоянии. Жду не дождусь, когда смогу воочию узреть Карликового Пещерного Тибетского Трубкозубого Дракона (Обязательно пришлю из поездки собственные колдографии сиих удивительных существ)! Сама мысль о том, что в наши дни ещё могут быть открыты новые представители волшебной мегафауны — поражает меня до глубины души и приводит в восторг, как предвкушение встречи с восточными коллегами и давним другом по переписке восторгает мою дорогую супругу. В остальном же нам остаëтся только радоваться жизни и благополучию, ну, и, конечно, за тебя, мой дорогой внук!Via est vita.
Джордан.
Право слово, мой любимый муж с годами стал всё больше склонен впадать в ребячество. Эдвард, ты не должен забывать, что ты отстаиваешь не только своё доброе имя, но и честь всей семьи! А значит обязан соответствовать статусу, соблюдать нормы приличия в обществе и не уподобляться своим поведением худшим мира сего. Любая ситуация, которая может быть разрешена дипломатией — должна решаться дипломатически. И я не читаю тебе старческие нотации, а пытаюсь предостеречь от иных ошибок, которые ты можешь совершить на горячую голову. Ибо я прекрасно понимаю, как свободный воздух Хогвартса может опьянять после шор и удил Училища. Я полностью согласна с теми мыслями, которые изложил мой дорогой супруг по поводу Турнира Трёх Волшебников в своей части письма. От себя добавлю, что сама идея возрождения данной традиции довольно сомнительная сама по себе, с этической точки зрения — это всë равно, что пытаться вновь открыть Колизей по своему прямому назначению. И не я одна выражаю сомнения в том, что у нас и без того в обществе нет недостатка кровавых традиций и спорта на любой вкус и цвет. Однако, связанную с данным мероприятием практику обмена делегациями я нахожу невероятно полезной, важной и нужной для культурного обмена и обмена опытом среди учеников всех трëх школ. Не упущу возможности заметить тут же, что ныне существующей системы одиночного обмена студентами для вышеназванных целей резко и категорически недостаточно. А ведь именно над этим направлением, во имя прогресса и всенародной дружбы, как Министерству Магии, так и администрации Хогвартса следует работать активнее всего. Однако, как бы это было не прискорбно, первые, преследуя исключительно собственные, как всегда, меркантильные интересы — всячески сковывают руки последним и задавливают практически все благие начинания «низов» на корню. Ох, очень не хочется завершать письмо на такой минорной ноте, поэтому в окончании я выражу полное согласие с последним абзацем письма твоего деда, а в особенности с последним его предложением.Безмерно за тебя рада!
Бабушка.»
Эд читал письма родни широко улыбаясь и периодически усмехаясь, он получил от них тот эффект, на который рассчитывал. Потягивая кофе, он гадал над тем, когда придут письма от друзей и прорабатывал в уме сообщение Джордану и Елизавете, он решил, что начинаться оно будет так: «Дорогие дедушка с бабушкой. На хорошем же я у вас счету, если когда я вам пишу только о хорошем, вы сразу думаете, что я непременно совершил что-то плохое!» — Семья? — Зевая поинтересовался один из близнецов, предположительно Фред. — Семья. — Подтвердил Эд, убирая письма в наплечную сумку из чëрной кожи, застëгивающуюся на сделанную и заколдованную им самим серебряную пряжку в виде вороньей головы, хватающей клювом кнопку в виде натуралистичного человеческого глаза с шевелящимися, словно щупальца нервными окончаниями при открытии и закрытии. — Что-то мало у тебя… — Подал голос, предположительно Джордж, самим близнецам пришло по пять-по шесть конвертов каждому, они вскрыли только некоторые из них, а остальные предпочли отложить в долгий ящик, если не в бесконечно долгий. — Не количеством — так качеством! — Бойко отвечал Эд. — К тому же — это пишет прям семья-семья, со всякими троюродными кузинами прабабок заключëн пакт о спокойствии: Писать только по вескому поводу, в праздники, если что-то важное случилось, а на всë остальное — режим тишины и радиомолчания строго-настрого. А с крëстным моим, Эрни отцом, — тоже всë обговорено, по выходным списываемся. А с дружбанами — как пойдëт. — М-м-м-м-м… Понятно… — Эдвард явно выражался достаточно ясно для понимания. — Ну, что, пойдëм потихоньку? — Предложил Эд. — Да, пошли… — Подал голос Эрик Харрис, сидевший по левую руку от Эда и все остальные Гриффиндорцы молча выразили согласие, поднимаясь со своих мест.***
Стоит сказать, что ещë каких-нибудь сто лет назад от описываемых событий весь школьный курс, все четыре факультета спокойно помещались в одной аудитории. Но после сороковых годов века двадцатого, как у магглов, так и в мире магическом произошёл взрывной рост населения. Уже в шестидесятых годах обучать в одной аудитории четыре, а затем и три факультета перестало являться возможным. На обязательных предметах самым распространëнным вариантом было совмещение двух групп, Слизерин-Хаффлпафф, Гриффиндор-Равенкло и так далее. А в то время, когда О’Коннелл поступил в Хогвартс, не редки были года, когда школьной администрации приходилось создавать по четыре учебные группы на четыре факультета. Пример тому курс, на котором начала обучение Глория Стокворт. И недалеко время, когда факультетские группы придётся делить на подгруппы: Гриффиндор-один-два, Равенко-три-четыре, а потом и вовсе начать формировать группы по специальностям. Однако, на шестой курс зачастую переходило вполовину меньше народу, чем поступало на первый, часть учеников отсеивались и переводились в другие учебные заведения ещё до С.О.В., многие же уходили после пятого курса, как, например, бывший сокомнатник Кеннета Таулера и близнецов Уизли — Альберт Спайк. Кабинет З.О.Т.И., обязательного для всех учеников предмета, этим утром был забит битком представителями всех четырёх факультетов. — Вас сколько всего на первый курс поступало, не помнишь? — Спросил Эд Эрика Харриса, когда они расселись по местам. — Помню. Сто двадцать три человека, осталось шестьдесят семь. — Ответил Харрис. — На Гриффиндоре — шестнадцать, мужского-женского пола поровну. — Подмигнул он и окончил. — А поступало двадцать три. — М-м-м-м… — Прикидывая протянул Эд. — Я вот о чём думаю, скоро, лет так через тридцать, маги ведь расплодятся настолько, что Хогвартс придётся расширять, пристройку делать, все ведь внутри стен не уместятся! Прямо как средневековые города разрастались… — Ага-ага! — Кивал Харрис. — Придётся им филиал открывать… — Помолчал, подумал и вдруг выпалил: — В Гавани! Эдвард громко захохотал, закинув голову назад, некоторые студенты обернулись на этот смех, им он показался странным и каким-то пугающим, хотя никто из них ни за что не смог бы объяснить на словах, что именно было не так с этим смехом. О’Коннелл же сказал, как отсмеялся: — А что, идея — весьма себе! Только вот, когда Министерство что для Гавани делало?.. — Веселья в голосе Эдварда заметно поубавилось, а задумчивости, наоборот, прибавилось. — Разрешение на расширение улицы — два года согласовывают, территорий вообще не дают, даже за деньги. Чего уж говорить об поддержки образования политического, да и классового, к тому же, врага! — Что есть — то есть… — Поддержал с озадаченностью в голосе Харрис Эдварда и вместе с тем начался урок. Переваливаясь с настоящей ноги на искусственную, громко стуча посохом, Аластор Грюм вошëл в аудиторию, тишина, охватившая которую была даже посильнее той, что обычно заполоняла кабинет профессор Снейпа. Безумный Глаз дошëл до стола, со скрипом обвалился в кресло, развернул свиток со списком студентов. Гаркнул первую фамилию, вторую, одновременно поглядывая собственным чëрным глазом на список, а протезом осматривая аудиторию, что выглядело весьма странно. Проводя перекличку, он запоминал лица и фамилии, и сводил в памяти имена с внешностью. Когда подошла очередь Эдварда, Грюм обратил свой непропорционально большой голубой глаз на него и пробурчал едва слышно: — Так, О’Коннелл, здесь… «Запомнил меня, походу…» — Подумалось Эду. После того, как перекличка окончилась, Грюм сфокусировал оба глаза на сидящих напротив учениках, ни на ком конкретно, но при этом на всех до единого разом. Многие не выдерживали этот взгляд, отводили свои глаза, смотрели в парту, в сторону, куда угодно лишь бы не пересекаться с ним. Эдвард был не из их числа, он сидел спокойно, внимательно смотрел на своего нового преподавателя. Незаметно, словно чревовещатель Эд прошептал Харрису: — Ща будет читать лекцию по непростительным. «Откуда знаешь?» — Мысленно спросил Харрис, воспользовавшись телепатией. «Смотри, видишь те три банки? В них мыши.» — Отвечал Эд также, даже не переглядываясь с Эриком. «А племянник мой, Дэйви, на втором курсе Равенкло учится, говорил, что им на пауках показывали.» «То для младших. Жалеет он их детскую психику, вот и использует членистоногих всяких, а мышкам тем не позавидуешь…» «Видел это уже?» «Да. Он проводил однажды лекцию в Эдинбургской учебке.» — Мысленно подтвердил Эд. «А на К.М.А., спорю, вещи позабористее показывали?» — Поддерживая беседу, поинтересовался Харрис, а Эдвард ответить не успел. — Так. — Прозвучало воронье «кар». — Тишина в аудитории. Прекратили разговоры. Вас, два легилимента, это тоже касается. — Все взгляды упали на Харриса и О’Коннелла, те переглянулись, Эд подмигнул и ухмыльнулся Эрику, мол: «Он ещë и не такое могëт.» — Харрис в этом не сомневался. — Значит, шестой курс… Все разом? — Вопрос ответа не требовал. — Установим сразу, что если кого-то приспичило по нужде, разрешения не спрашивайте, — выходите молча. Вас шестьдесят три человека, на каждого зассанца отвлечёшься — сами понимаете, что будет. — По аудитории прокатился нервный смешок, хотя некоторых такая фривольность откровенно смутила. — Вас много, отседова следует, что если каждый почешется, поёрзает — создастся известный шум, а во время своих занятий я попрошу соблюдать тишину. Предупреждаю, что ко злостным нарушителям спокойствия, помимо снятия баллов и назначения отработок, мною будут применены другие дисциплинарные меры, которые не нарушая законов, как и правил сего заведения — очень осложнят нарушителям жизнь, и проверять их вам на себе я не советую. Тут ученикам сделалось не до смеха, кто-то сглотнул ком в горле, кто-то расправил плечи, приосанился, Эд же был спокоен. Ему вспомнились прокачки строем, стойка с упором в стены в коридоре, как и многие другие Аврорские приколы, он сомневался, что Грюм сможет лично его чем-то удивить, но нарываться он не собирался. — Убрали учебники, они вам не понадобятся, тетради оставьте. — Студенты зашевелились, переждав шум, Безумный Глаз продолжил. — В Министерстве Магии считают, что вы должны начинать изучать защитную магию только с этого курса, я же с ними категорически не согласен! Уже сейчас все из вас должны знать, как постоять за себя. Речь идëт не об введении аврорской подготовки здесь для всех и каждого, а об приобретении необходимых знаний и навыков, что позволят вам не растеряться в минуту опасности. Поняли? — Да, Профессор! — Последовал незамедлительно единогласный ответ. — Это видно будет, что вы там поняли. — Усмехнулся Грюм, преисполненный сомнениями. — Так, записали название первой темы: «Непростительные заклинания и методы борьбы с ними.»… И тут, не иначе, как человек с напрочь отсутствующим инстинктом самосохранения, девчонка с Равенкло, которая вчерашним днëм подтрунивала над Эдвардом и Эллис Стокворт перед парами Гербологии, Алекса Грейсон, перебила Грюма с возмущением в голосе: — Но, Сэр, разве по учебникам эта тема не идëт во втором полугодии?! — Когда оба одинаково безумных глаза обернулись на неë, она тут же сдулась, втрое уменьшившись в размерах, а Грюм и не думал отводить от неë свой прожигающий насквозь взор. — Я вам поэтому и сказал их убрать. Потому что в них дурость сплошная. Прежде всего и более всего должны изучаться именно самые страшные и подлые разделы Тëмной Магии! — К всеобщему удивлению Грюм не стал снимать баллы с Равенкло, равно как и продолжать прилюдно отчитывать светловолосую Грейсон, а следующие его слова были адресованы уже всем шестикурсникам, это был вопрос: — Кто перечислит мне три непростительных заклинания? — Окинув аудиторию взглядом, Аластор Грюм остановил свой выбор на вытянутой руке Кеннета Таулера. — Ну? — Это заклинания Круциатус, Империус и Авада Кедавра. — Перечислил Таулер, поднявшись с места. — Можете отвечать сидя, я вас всех прекрасно вижу. Таулер… Отличник, да? Всë верно ты перечислил, садись. А теперь, кто мне расскажет, чем они примечательны, начнëм с Империо. Не тяните руки, я сам спрошу, кого мне надо. Ты, вот, Аккенбороу, ответишь? — Грузный Хаффлпаффец, встрепенулся, приподнялся с предпоследней парты в своëм ряду, на которую было облокотился. — Я, да, Сэр, отвечу… — Сбивчиво проговорил он. — Империо — это заклинание, которое позволяет подчинять разум и волю того человека… против кого… на ком, вернее, оно применяется… — Только людей? — Грюм со скрипом не то кресла, не то протеза поднялся с места, а Арчибальд Аккенбороу мгновенно себя поправил: — Нет, не только людей, почти всех живых существ, за исключением… М-м-м-м-м… Инферналов, насколько я помню… И не только… — Молодец, что помнишь. Формулировки, конечно, расплывчатые, но в целом верно. — Грюм подошëл к одной из банок запустил туда руку и поднял спокойную, и доверяющую человеку белоснежную подопытную мышь. — Если что, я взял этих бедняг в лаборатории, там их участь ожидала, пожалуй, даже похуже, чем тут, можете не сомневаться. — Студенты сомнений не испытывали, одни вытянулись в предвкушении зрелища, другие глядели на несчастную мышку со страхом и жалостью, третьим, немногим, на вид было всё равно, Грюм же посадил мышь на преподавательский стол, и сказал в преддверии демонстрации: — Империус. Чары лишающие воли, как верно подметил ваш сокурсник, человек под ними теряет свободу своих действий и становится полностью подконтролен заклинателю, если, конечно, эти чары были наложены правильно. Империо… — И наставил на мышь свою короткую, толстую и узловатую волшебную палочку. Мышь поднялась на задние лапы и принялась скакать на них словно кенгуру по кругу, сначала по, а затем против часовой стрелки, потом кувыркнулась через голову несколько раз, после чего легла на спину и стала забавно сучить всеми четырьмя конечностями, перекатываясь на спине вперëд и назад, под весëлый хохот со стороны студентов. Затем мышка побежала к пузырьку с чернилами, стоящему в правом углу стола, залезла на горлышко, столкнула крохотный стеклянный колпачок и окунула внутрь свой длинный хвост. Смех перешëл все пределы, когда она принялась, бегая по лежащему рядом пергаменту, таща измазанный чернилами хвост за собой, рисовать улыбающийся смайлик. Эдвард не смеялся и даже не улыбался, Эрик Харрис, искоса поглядывая на Эдварда, перенимал его реакцию. — Что, смешно вам? — Оскалился Грюм. — Это заклинание безобидно только на вид, но на один вид только! Если я прикажу этому милому созданию выгрызть кому-то из вас глаза — она послушается, если я прикажу ей отгрызть себе лапы — она сделает это, знали бы вы, сколько самоубийств было инсценировано с помощью этого заклинания, и сколько подстраивается ежегодно! Человек под империусом глазом не моргнув убьëт собаку, друга, всю свою семью! Войдëт в дружественный лагерь ночью и перережет спящих товарищей от уха до уха, а потом убьëт себя! Но смерть в таком случае будет избавлением для этого человека, она лучше, милосерднее, чем жизнь с осознанием того, что он сотворил чужой волей, - с силой постучал двумя пальцами по виску ветеран Аврората, - да! Но своими руками… — Теперь до всех остальных дошло, что сам Эд усвоил для себя ещё давным-давно. — Только хорошо подготовленный человек с железной волей способен противиться правильно выполненному сильным магом Империусу… — Продолжил Безумный Глаз спустя минуту всеобщего молчания. — Сторонники Того-кого-не-принято-называть-по-имени им не брезговали, совсем наоборот. И тут — дилемма, а как понять, был ли человек, совершавший преступление подвергнут империусу или просто пытается выкрутиться, выйти сухим из воды? А?! — Зал затянула пелена густого терпкого молчания, пока Грюм не прикрикнул: — Уизли! Сразу оба. Спрашивать кого-то из вас по отдельности бессмысленно, — у вас одна голова идëт за две. Что можете сказать по этой теме? — Те переглянулись, в этот момент со слизеринского ряда прозвучал насмешливый шëпот: — По половинке мозга на голову! — Макнейр! — Долговязый сухопарый шатен от этого окрика вздрогнув, словно от удара хлыстом, вытянулся по струнке, уставившись в никуда. — Останешься после пары. ПОНЯТНО?! — ДА, СЭР! — Дрогнув голосом ответил тот и умолк. — А вы? Отвечать будете? — Близнецы было понадеялись, что об их существовании забыли, но куда там! — Да! — Что «да»?! — Будем отвечать. — Так отвечайте, Империус можно распознать или нет?! — Можно, наверное… — Так, «наверное» или «можно»? — Продолжал моральную накачку Безумный Глаз. — Мы не знаем, профессор! — Осмелился на честность, Эдвард предположил, что Фред. — Вижу, что не знаете, так чего тянуть кота за эти самые, не знаете — признавайтесь честно, я не кусаюсь. — Хорошо, Профессор! — Те, что называется, зарубили себе на носу эту установку. Тут Эд заметил, как удерживая дрожь, Эллис Стокворт вытянула руку. — Слушаю. — Обратился к ней Грюм, сбавив тембр. — Это заклинание не оставляет, как физических, так и магических следов, помимо этого — человек под Империусом ведëт себя неотличимо от обыденного своего поведения, Империус почти невозможно распознать, в отличие от гипноза или действия некоторых зелий. Только талантливый легилимент может это сделать, заглянув в память пострадавшего. Или, если нашëлся свидетель того, как человека взяли под эти чары… — За мелкими деталями ответ исчерпывающий. Стокворт, да? Ëмко и чëтко. Молодец. Ваша семья знает об этих чарах не понаслышке… К всеобщему счастью, — вы живой пример коварства и вероломства нашего врага… — Эд заметил, как Эллис проглотила ком, эта тема ей была определëнно глубоко неприятна, Эдвард был этому не удивлëн. Все совершеннолетнее Стокворты в военные годы были подвергнуты Империусу, о том, что они совершали, находясь в плену разума обсуждать в обществе было непринято, в отличие от борьбы против режима Пожирателей смерти тех из них, кто освободился от магических пут. Эдварду был хорошо известен тот факт, что одна из Стоквортов, кажется, двоюродная тëтка Эллис, ставшая в замужестве Кэроу, участвовала в расправе над его отцом, но в еë случае, правда, установить действовала ли она по своей воле или же была подчинена чужой — теперь уже точно было нельзя, ибо Рой О’Коннелл прихватил еë с собой на тот свет. — Из всех непростительных чар именно Империус является самым опасным, самым разрушительным, и при этом самым подлым из них, однако, два других обсуждаемых заклинания ему не уступят по своей природе. Ещë вопрос, Империус по типу действия является абсолютным или релятивным? — Грюм поводил взглядом от одного лица к другому, никто не решался выступить с ответом, поэтому он обратился к длинному списку студентов… Седрик Диггори. — Студент Хаффлпаффа, прочистил горло, кашлянув: — Кх-кхм… Абсолютным сэр. Под империус человека можно взять или не взять, если тот оказался достаточно силëн ментально или использовал специальные методы защиты, такие, как одна из форм окклюменции, например. Или если наложение чар было так или иначе прервано, отражено магическим щитом, производилось с неподходящей дистанции и так далее. Империус подразумевает полный контроль над разумом, однако, в силу некоторых причин, часть из которых была перечислена ранее, заклинание всë-таки может сработать частично, однако, для таких случаев характерны нарушения координации у подвергшегося заклятию, его общее поведение изменяется, появляется замутненный, словно застланный пеленой взгляд, по которому полуподчинëнные Империусом и вычисляются… — Достаточно. В Авроры наметился, Диггори? Если так, то ты читаешь правильную литературу. — Тот успел вставить в ответ краткое: «Спасибо, Сэр!», а Грюм повысил голос, так, чтобы все его слышали: — Запишите себе рекомендацию: — Уильям Кроуфорд — «Непростительные и непрощëнные». — В этот момент, искоса поглядывая на Хаффлпаффца, Эд уважительно со значением закивал. Вместе с тем воцарилось гнетущее молчание. Все уже понимали, что будет дальше, все, кроме белоснежной мышки с фиолетовым от чернил хвостом. — Итак, круциатус… кто мне про него расскажет… пусть будет… Пьюси, Эдриан. Всë это время слизеринцы сидели не смея издавать и звука, они сильно, и не без причин, стоит заметить, боялись Грюма. Исключением стал Макнейр с его выходкой, сам же и накликавший беду на свою голову. По виду Пьюси, с которым Эд пересëкся после вступительного пира и ранее, в поезде, было видно, что сердце у него ушло в пятки. Тот помялся сидя и ответил, и тут же сбился: — Круциатус — это пыточное заклинание… — Да неужели?! — Саркастически бросил Безумный Глаз и направил волшебную палочку на мышь, лапками чистящую свой хвост. — Круцио. — В ту же секунду раздался пронзительный и оглушительный визг, никто из учеников, кроме Эдварда, и, пожалуй, ещë нескольких помимо него, не мог даже вообразить, что столь маленькое существо может кричать так громко. Подопытная тварь стала биться в агонии, извиваясь и высоко подпрыгивая на месте, не понимая, что с ней вообще происходит, она бы задалась и вопросом «За что?!», если бы, конечно, могла. А всë, что она могла делать — это продолжать отрывисто визжать и биться в страшных судорогах, инстинктивно пытаясь спасти свою жизнь, но не имея понятия, как это сделать. Кто-то зажал уши, кто-то, не то в ужасе, не то в отвращении отвернулся от этого зрелища, кто-то сделал и то и другое. Но несмотря на закрытые ли руками, зажмуренные ли глаза, студенты продолжали видеть, словно наяву мышонка, извивающегося на столе, словно оторванный хвост ящерицы. И даже сквозь зажатые уши иные из них продолжали слышать тонкий писк на грани слышимости. Эд не отводил взгляд и не закрывал уши, такого он уже наслушался и насмотрелся, причëм не на мышах, а на животных покрупнее, вроде хорьков и кроликов… Его сокурсники не могли похвастаться тем же. Некоторые особо впечатлительные девчонки заплакали. Среди них была Эллис Стокворт, она взмолилась во весь голос, заламывая руки: — ПРОШУ, ОСТАНОВИТЕСЬ! РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО, НЕ МУЧАЙТЕ ЕГО БОЛЬШЕ! МЫ ВСЁ ПОНЯЛИ, ПОЖАЛУЙСТА, МОЛЮ ВАС, ХВАТИТ! — Уверяю вас, мисс Стокворт, если бы эта мышь могла, она молила бы сейчас о смерти, а не о спасении. — Ответил Грюм со стальным спокойствием, и вместе с тем прекратил показательное истязание живности, самой мыши от этого, впрочем, легче не стало. Она лежала на боку, изо рта у неё тонкой струйкой вытекала кровь, её задние лапки продолжали судорожно дёргаться, левой передней она не то скреблась, не то пыталась ползти куда-то. А на столе кругом и сплошь лежали маленькие овальные твёрдые катышки. — Авада Кедавра. — Словесная магическая формула прозвучала с неизменно холодным тоном, не оставляющим никому сомнений, что этот человек не раз применял это заклинание и при этом далеко не на мышах. Зелёная вспышка. И на этом страдания мышонка закончились. — Далеко не всем людям в прошлую войну везло так же, как сейчас этой мыши. — Даже Эдварда эти слова пробрали до костей, по спине пробежал холодок. Подавляющее большинство студентов выглядело так, словно каждого из них окатили ведром ледяной воды, а после сразу же ударили по голове чем-то тяжёлым. От чего тишина имела какой-то особо гнетущий характер. Эд поглядывал на тех, с кем уже успел познакомиться в стенах Хогвартса. Близнецы были ошарашены, они сидели ровно, не улыбались и взгляд у них обоих был одинаково потупленный. То же самое можно было сказать и о Кеннете Таулере. Эмоции на лице его соседа по парте, Эрика Харриса, опознать было трудно, уголки его рта были опущены, губы поджаты, желваки извивались, словно осьминожьи щупальца, он был не то разгневан, не то разочарован чем-то, не то испытывал совершенно внезапно возникшее сильное отвращение к чему-то. По виду Эллис Стокворт было видно, что та была готова вот-вот впасть в истерику, она обмакивала слёзы по белому мышонку белым же платком и шажок за шажком брала себя в руки. А вот Вероника Гамп была совершенно невозмутима, не то потому, что была уже закалена такими вещами подобно Эдварду, не то обладала от природы низким уровнем эмпатии или попросту считала, что переживать из-за какой-то там мыши — просто глупо. Тут несколько человек встали и вышли из аудитории, часть — чтобы привести себя в порядок, а другие вышли из-за того, что по личным ли причинам, или по каким-другим, просто не могли больше находится в аудитории. Эллис среди них не оказалось, она всё-таки совладала с собой на месте и при этом довольно быстро. Аластор Грюм, дождавшись относительной тишины, продолжил занятие. Он взял в ладонь, скрючившийся и весь увядший мышиный трупик, и поднял его высоко на вытянутой руке, так, чтобы все видели. Видели все. И оставшемуся большинству было совершенно нетрудно вообразить себя на месте мыши. «Как бы скандала не было…» — Думал Эд, не скрывая мысли от тех, кто мог их прочесть, искоса поглядывая на некоторых сокурсников. «Сто процентов найдётся парочка неженок, которые нажалуются своим истеричным родителям, а те раздув из мухи слона побегут в родительский комитет, а то и в какие-другие инстанции. Методы Грюма, конечно, шокирующие, но правильные, доходчивые, и за рамки он не выходит. На той же самой трансфигурации заклинания отрабатываются на животных, и инциденты с ними тоже порой случаются разные. Жестоко? Да. Зато наглядно.» «Согласен с тобой.» — Ментально отвечал ему Эрик Харрис. «Но это… Как бы выразится… На грани добра со злом, если подобные методы не переваливают за эту самую грань… Ладно ещё мы, но ребят по младше это же травмирует!» «Так я о чём! С младшаками он полегче. Он к нам в учебку приходил, когда я сам ещё совсем пацаном был, с кадетами, конечно, отдельный разговор, но даже там он так не лютовал… Но, сам понимаешь, горбатого исправит только яма… Семнадцатилетним лбам не так-то просто что-то донести, даже что-то важное, а то, что преподаёт сейчас Грюм — жизненно важно, что, однако, очевидно далеко не всем нашим сверстникам. З.О.Т.И. — предмет из разряда витальных. Тут, как с мозолью, сначала она болит, потом перестаёт, в конечном итоге затвердевает, и кожа становится твёрже, чем была…» «Если не загниёт, конечно, мозоль…» — Схохмив вставил Харрис. «Тут тогда уж ближе будет аналогия с огнём, и действительно, лучше один раз хорошенько обжечься, чтобы потом по незнанью не сгореть…» «Согласен.» — Эдварду только и осталось, что согласиться с Харрисом. — Так, всё, успокоились. — Буркнул Безумный Глаз, выкинув мёртвую мышь в мусорное ведро, стоящее неподалёку от его стола. — Продолжаем… Разберём круциатус, вкратце. Таулер, что можешь про него сказать… Кеннет сглотнул, не сводя глаз с ведра, куда буквально только что соскользнул с руки Грюма мышиный труп, и заговорил без всякой интонации и выражения на лице, словно сомнамбула или будто бы подвергнувшись гипнозу. — Круциатус — это заклинание нервно-дестабилизирующего воздействия, поражающее нервную систему существа, подверженного заклятию… Его действие релятивно, круциатусу может быть подвергнута как отдельно взятая часть, область тела, так и вся нервная система живого существа разом… Главной и единственной целью, задачей, и свойством данного заклинания является причинение жертве боли самого разного спектра, силы и интенсивности… При этом важным фактором является то… — Какие эмоции испытывает заклинатель. — Продолжил Грюм за Таулером к великому облегчению последнего. — Если бы кто-то когда-то объявил конкурс на создание самого садистского, самого ублюдочного по своей природе заклинания, то автор круциатуса, кем бы он ни был, без всяких сомнений взял бы Гран-при. Сильный круциатус — это последнее заклинание, под которое вы хотели бы попасть, уверяю вас в этом. И бьюсь об заклад, что никто из вас не смог бы выдать достойной круциатус при всём желании… За исключением, пожалуй, нескольких человек в этой аудитории… — Шутка Грюма вызвала несколько обрывистых нервных смешков, что слегка разрядило атмосферу. — Садизм — получение удовольствия от унижений и мук других, — тому причина. Далеко не все люди, к счастью, предрасположены к насилию, тем более к получению удовольствия от процесса, совсем наоборот, лишь меньшинство способно на это. Однако, тлетворное влияние идеологии Пожирателей смерти в былые годы развращало даже людей, казалось бы, со стойкими моральными ориентирами… А почему? — Власть. — Раздался вдруг голос Вероники Гамп после трёхсекундной тишины. Её не спрашивали и руки она не тянула, но тем не менее Грюм её не остановил. — Как известно из знаменитого афоризма: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно.» Исследователи считают, что именно ощущение вседозволенности и власти над чужими жизнями способствовало сплочению самых, так сказать, «развращённых» слоёв населения вокруг личности «В». А разделение людей на неполноценных-неправильных-плохих и полноценных-правильных-хороших в обсуждаемой идеологии делало еë только привлекательней для обсуждаемой категории граждан… А далее срабатывал эффект толпы и стойкие моральные ориентиры отдельно взятых индивидуумов — переставали быть таковыми… — Эдварду очень не понравилась циничная усмешка, с которой Вероника произнесла последние слова. — Гамп… Интересно мыслишь… А скажи-ка мне тогда, считаешь ли ты правильным «подобное разделение»? — Я не считаю оценочное суждение показателем компетентности в вопросе. По поводу вопроса чистоты крови существует множество различных споров и дискуссий, я же на такие вещи предпочитаю смотреть с позиции профессиональной компетенции. Вроде бы мы все живëм в мире победившего «добра», но почему-то примерно девяносто восемь процентов высоких мест в Министерстве занимают выходцы из аристократии, и в профессионализме многих из них я совершенно не уверена! — Зал натужно, словно нехотя, заполнился смехом, но некоторых шестикурсников этот ответ закономерно покоробил. «Меритократка.» — Кратко охарактеризовал мировоззрение Гамп про себя Эд. — Вот как! — Проворчал Безумный Глаз, усмехнулся и выдал другой явно наводящей природы вопрос. — А как же тогда силы, хе-хе, «добра» одержали победу над силами зла, если их идеология так притягательна для масс подонков и их число росло и множилось, чего, впрочем, нельзя было сказать о силах им противостоящим… — По чистой случайности. — От этого ответа зал зароптал, слишком уж спорным он был. — Войско лишилось полководца, потеряло мораль, организацию и было развеяно более малочисленными, но сплочëнными и воодушевлëнными силами, как не раз бывало в древности. — А причиной тому… — Подводил Грюм Веронику к теме третьего непростительного заклинания. — Осечка. — Эта фраза, интонация и поза, с которой Гамп ответила, вызвала всплеск смеха, волной охватившего всю аудиторию разом. Эдвард, Харрис, Стокворт и Таулер не смеялись. — Так, отставить! — Рявкнул Грюм и смех тут же стих. — Плохой это смех. — Голос его осел, сделался глубже, тише, объëмистее. — Не было никакой осечки и ошибки тоже не было, сработали силы, которые оказались сильнее воли Сами-знаете-кого. Эти силы сделали то, чего не случалось до этого в истории ни-ко-г-да… Благодаря этим силам было отражено заклинание Авада Кедавра. И кто мне про него, кстати, расскажет… — Руку поднял сосед Эдварда по парте, Эрик Харрис. — Ну? — Заклинание Авада Кедавра по типу действия абсолютно, абсолютней некуда, всемирно известно, как убивающее заклинание, также знаменито тем, что фактически не имеет контрзаклинаний… — Достаточно. — Прервал Грюм выступление Вольно-Гаваньца. — Оставим на следующие занятия. Что ж… Судя по тому, что я тут наблюдаю — для вашего поколения ещё далеко не всë потеряно, по крайней мере дело касается некоторых его представителей, хм… — Грюм хмыкнул, усмехнувшись про себя и продолжил. — Ставлю вас в известность, что этот курс у вас будет в значительной степени посвящëн практике. Отработке защитных и наступательных заклинаний, а также методам противодействия непростительным чарам. Вы будете учиться противиться заклинанию Империус, зелью Веритесерума и прочим без всяких сомнений «Тёмным Искусствам». Из этого следует следующее, что если вы имеете какие-то проблемы со здоровьем, физическим ли, моральным, или же не хотите по каким-другим причинам быть подвергнуты даже ослабленному воздействию Тёмной магии, по аналогии с занятиями по Квиддичу, все вы до следующего дня когда мы с вами встречаемся должны предоставить справки в ваш Деканат с отказом или согласием, соответственно, на этом — перерыв. Идите, гуляйте… — С этими словами Грюм залпом хлебнул из фляги, которую прятал в нагрудном кармане, а студенты все разом, словно по команде повалили на перемену.