Это случилось с нами обоими

У Оксаны выбора особого нет: возвращаться домой к Роме нужно, но не то чтобы сильно хочется. Кирилл не помогает вообще: его следы на ее теле как вызов и подначка — ну давай, сделай с этим что-нибудь. А Рома не сделает, потому что знает, что именно в этот раз к нему могут и не вернуться, как в прошлый. Сейчас он чувствует, что заинтересованность — слово потребность он пока даже в своей голове успешно игнорирует — в Зайцеве гораздо более серьезная, чем когда-то была в Яглыче. И от этого тошно настолько, что проблеваться тянет, но он наступает на собственное горло и молчит. Оксана думает, что не стоило поддаваться, что нужно было поговорить с Ильей и поменять партнера еще до начала съемок, потому что уже тогда чувствовала, что все пойдет по одному месту. Остановил, как ни странно, Рома, сказал тогда, обжигая теплом ладони плечо сквозь тонкую ткань футболки: «У вас с ним химия, такое редко встретишь. Разве не будет тебе в удовольствие с ним катать?». Она вспоминает о его словах, когда Кирилл прижимает ее к себе и удивительно мягко целует. Обнимает ладонями ее лицо и касается осторожно, едва-едва ощутимо, но у нее колени дрожат и в солнечном сплетении екает: знала, что этим всё и закончится (на самом деле только начнётся). У неё в голове голос Ромы, повторяющий: «тебе в удовольствие с ним катать?», а сердце пульсом дрожит в горле, потому что действительно в удовольствие. Рома игнорирует её опущенные глаза и закушенную губу, лишь смотрит на запястья в синяках. И нет, это не следы пальцев. — Не знал, что ты любишь такое. Оксана сдерживает фырканье — она тоже не знала. Но Кирилл впивался губами крепко, иногда кусал, и она просто не могла его остановить, потому что хорошо было от этой грубой ласки так, что ее белье становилось влажным и хотелось большего. А Кирилл все тянул, терзал её запястья, увлеченно вылизывая и покусывая, отчего накатывало понимание, что нужно открыть рот и сказать, если она хочет большего. Потому что сам он точно не остановится, не сделает что-то, что явно хочется им обоим. Но она все закусывает губы и сжимает бедра, желая хотя бы немного усилить давление. — Кир! — срывается глупое на выдохе, но ее слышат. — Да, маленькая моя? Оксана благодарна, что он не говорит «любовь моя» — это было бы слишком. Это ничем не лучше, но глупое сердце екает, и она жмурится, чуть запрокидывая голову, уходя от его прямого взгляда. — Хочу тебя, — все же выталкивает из горла Оксана и тут же подается вперед, когда чувствует широкую большую ладонь на собственной пояснице. — Кир-р-рилл! Она спотыкается на «р», переходящей на дебильное мурлыканье, — чертова картавость! — встречается с потемневшим взглядом глазами и перестает дышать. В нем столько голода и желания, потребности в ней, что даже страшно на миг, но она тянется пальцами к его волосам и... — Если чего-то хочешь — нужно брать. В его голосе нет веселья, нет намека на шутку, но она просто знает, что он имеет в виду совсем другое. Не возьми то, что хочешь — сядь на меня и бери, как тебе нужно — а дай мне сделать тебе хорошо. Оксана тяжело сглатывает и таки тянет светлые волосы: — Хочу тебя внутри. Дай мне себя почувствовать. Кирилл серьезен, будто не упирается стоящим членом в бедро и не дышит учащенно. У него грудь ходуном ходит и сердце долбится в ребра так сильно, что даже Оксана чувствует. Ей хочется верить, что он не вспомнит про Рому сейчас. Он не такая сука, он не должен... Не вспоминает. Аккуратно спускает с ее бедер брюки и целует осторожно под пупком, касается теплыми пальцами ее ледяных лодыжек, выпутывая из ткани. Оксана снова перестает дышать, ведь он настолько близко к ней там. Возбуждение искрит спазмом в солнечном сплетении, нервной дрожью пронзает мышцы, и она безвольно разводит ноги шире, позволяя нависнуть над собой. Он снова целует, проводит ладонями по торсу, поднимается выше, чтобы ткнуться прохладным носом в шею и оставить горящий след губ в ямке ключиц. Щекотно и смущающе, и она хочет зажмуриться, закрыться, но не делает ни того, ни другого. Берет в ладони его лицо и касается лбом лба, шумно выдыхая. — Пожалуйста? Мне нужно... Она не просила раньше ни с кем: брала то, что было нужно ей самой, получая удовольствие, которого так искренне и всепоглощающе хотелось. С Кириллом так не выходит, так не хочется. С Кириллом она — слабая, хрупкая, осторожная. С ним по-другому не выходит: он заполняет собой все пространство вокруг нее, отрезая от окружающего мира, сосредотачивает на себе и подчиняет своим... правилам? привычкам? принципам? Ей тяжело облечь в слова свои чувства — особенно сейчас, — поэтому она отмахивается от собственных мыслей. Позже, если сильно захочется. Кирилл на короткое мгновение дергает уголком губ в полуулыбке, но тут же вновь становится серьезным. Целует, прижимаясь телом вплотную, вминая в постель и давая ощутить свой вес и силу. Оксана стонет, вцепляется в его широкие плечи и сама подается бедрами, толкается, сжимает коленями талию. Хочется, хочется, хочется! — Кир-р-р, — перекатывает мягко, вкладывает в его имя все, что не может сказать, и он в ответ рычит, соскальзывает по телу и сдергивает белье, к чертям разрывая резинку. Ей хочется верить, что он не будет больше играть, не будет дразнить прелюдией и сладкими прикосновениями. И Кирилл не разочаровывает ее — приникает к плоти ртом, лижет языком там, где больше всего нужно, и мягко, осторожно касается пальцами влагалища, пока только намекая на толчок. Хочется дернуться, насадиться, ощутить наконец чувство наполненности, но она закусывает костяшки, отворачиваясь. Не сделает этого, нет. Кирилл большой, ей нужна нормальная подготовка, даже его пальцы... Мысль исчезает под вспышкой удовольствия, когда он все же толкается, делает несколько медленных толчков, продолжая массировать кончиком языка клитор. Оксана всхлипывает и напрягает бедра, стараясь остановить движение вверх и вперед, но ей нужно, так нужно!.. — Тш-ш, — тянет Кирилл и касается влажными губами внутренней поверхности бедра, — не хочу, чтобы тебе было больно. Она знает, знает! Но ей мало, чертовски мало! Всхлип льется помимо ее воли, и Оксана, кажется, чувствует, как краснеют ее скулы — она никогда не была настолько обнажена перед кем-либо из своих любовников. Ее съедает возбуждение, желание, потребность в нем, и она просто не может контролировать себя. У нее просто не получается. — Маленькая, ну чего ты? — его голос не громче шепота, но от него у нее в груди что-то ломается, что-то рушится. — Тебе нужна подготовка. Только удовольствие и ничего, кроме него... Оксана с трудом выдавливает: — Не могу. Нужно. Нужен. Ты. Выходит бессвязно и рубленно, но плевать — Кирилл уже научился по языку ее тела понимать, что она чувствует и думает. А всего-то надо было перестать двигаться и просто отдаться ему на льду во время тренировок, во время выступления. И он понял, поймал, запомнил. — Знаю, малыш, — ласковое, нежное, мягкое, Кирилл умеет своим голосом сделать так же хорошо как и прикосновениями. — Но нужно чуть-чуть потерпеть. Оксана разочарованно стонет и сжимает в кулаках простынь, напрягается телом, потому что в ней горит желание и потребность в нем, в их близости. Он прав, прав, конечно, но от этого не легче: ей нужен он внутри, нужен так сильно, что хоть вой. — Не могу, не могу, не могу, — срывается хныканьем, и Оксана замирает от неожиданности, когда пальцы исчезают, чтобы тут же сжаться на ее подбородке. Они влажные, но не скользят. Кирилл обжигает выдохами ее губы, и на мгновение ей страшно: в его взгляде только тьма и ничего больше. Но потом вроде все уходит, и он громко, тяжело дышит: — Ты и сама знаешь, что я пытался. Что я хотел, чтобы все было иначе. Но ты ведь сама хочешь именно так. У нее спирает дыхание, но сил кивнуть хватает. Ей сейчас не особенно есть дело до того, что имеет в виду Кирилл, потому что уже то, что он даст, что она хочет... Чего Оксана не ожидает, так это того, что ее перевернут на живот, приподнимут за бедра, заставляя прогнуться в пояснице, и прошепчут на ухо: — Лежи так. Он на миг отстраняется, чтобы — Оксана жмурится, слыша звук раскрываемой упаковки, — надеть презерватив и смазать себя. Кирилл медлит, отчего жар смущения заливает ее скулы: все еще непривычно быть перед ним... такой, с ним — так. Его губы скользят по ложбинке позвоночника, и кожа в буквальном смысле горит от дыхания — слишком чувствительно. Кирилл чуть разводит ее бедра ладонями и плавно толкается вперед, дразня скользким прикосновением. Оксана задерживает дыхание, подгребая под себя подушку, — черт, черт, черт. — Готова? — урчит он и прихватывает мочку поцелуем-укусом. Она готова уже давно, уже тогда, когда его рука мягко скользнула по пояснице, а губы нежно коснулись за ухом. И самое обидное, Оксана знает, что Кирилл не дразнится. Ему действительно нравится такая прелюдия, он чу́ток и внимателен настолько, что иногда это даже бесит. Шумно выдохнув, Оксана вновь зарывается пальцами в его волосы и шепчет: — Кирилл, пожалуйста. Сейчас. Она мурлычет его имя, и от этого он срывается — толкается плавно и аккуратно, жарко дыша в шею и обдавая теплом собственного тела ее спину. Ощущение наполненности ударяет в голову, как первый глоток алкоголя после долгого воздержания, — Оксана стонет и прогибается сильнее, чувствуя, как он входит на всю длину. У нее сладкая судорога проходит внизу живота и дрожь расходится по телу. Он так же плавно выходит, чтобы толкнуться резче, и Оксана всхлипывает, стискивая простынь. Хорошо. Наконец-то он в ней, он двигается, он... — Моя хорошая, — урчит он, мягко касаясь кончиком носа завитка ушной раковины. — Ты такая... Узкая. Еще одна отличительная черта Кира — он не молчит. Не молчит — шепчет, хрипит, рычит. У нее лицо тут же вспыхивает румянцем, потому что стыдно: стыдно, оттого, что говорит Кирилл. Она лишь стонет, иногда может попросить, но не более. Кирилл двигается мягко, медленно, каждый его толчок приносит только удовольствие, и ничего больше. И Оксана успевает забыть про его оброненную фразу о том, что хотел по-другому. Но Кирилл никогда и ничего не говорит просто так. Его слова никогда не бывают произнесены просто так. Оксана не ожидает того, что его ладонь опустится на ее горло, а сам он прошепчет: — Давай на колени, аккуратно, — и поможет встать. Даже если бы она не могла этого сделать — она бы все равно сделала. Он обнимает ее торс, скользит рукой с горла к подбородку и губам. Оксана резко выдыхает прямо в подушечки и жмурится — толчки глубокие, мощные, и ей не хватает сил сделать новый вдох. А вдох сделать нужно, потому что голова кружится, и совсем не от недостатка кислорода, конечно. Оксана выгибается, острыми лопатками упирается ему в грудь и на плечо голову запрокидывает. — Знаешь, я бы многое отдал, чтобы мы с тобой вообще не расставались. Оксана жмурится, выдыхая глупое, но чертовски правдивое: «да». Когда они настолько близко и полно друг с другом, она забывает вообще обо всем, что где-то за пределами объятий Кирилла. У нее голова приятно пустая, и это так хорошо, потому что Кир заполняет ее собой целиком, проникает запахом в легкие и собственным телом в тело. Оксана чувствует, как его ладонь сжимает грудь, пальцы перекатывают острый сосок, и сжимается, дрожа бедрами. Кирилл двигается резче, впечатывается в нее с пошлым звуком шлепка кожи о кожу. — Кир-р-р, — снова мурлычет она, и сам Кирилл коротко кончиком языка касается выступающего позвонка шеи. Ему нравится, как звучит его имя, произнесенное ее голосом с мягким перекатом мурчания. Его дрожь сотрясает, когда она зовет его «Кир». — Моя, — дышит он и толкается грубее, толкается жёстче, отчего Оксана стонет и всхлипывает. — Моя девочка. У нее золотая полоска кольца на пальце даже не жжется, не обжигает. Оксана накрывает его огромную ладонь на своей талии, сжимает; Кирилл в ответ снова кладет руку на горло. — Мой?.. — выходит глупо, с вопросительной интонацией, от которой ей самой тошно и противно. — Мой, — решительнее и увереннее, будто его движения придают уверенности. Кирилл выходит из нее, роняет на спину на постель, разводит бедра и вновь толкается, только теперь нависает, упираясь в матрас рядом с ее головой. Смотрит в глаза и дышит ею, упивается, и ей не нужно больше ничего. Она касается самыми кончиками пальцев скулы, чувствуя, что в глазах стоят слезы предстоящего, уже поступающего оргазма. — Твой, — шепчет он, не сбиваясь с ритма, умудряясь еще и губами поймать нежным поцелуем ее пальцы. — Твой, маленькая. Оксана рвано всхлипывает и запрокидывает голову, упираясь в постель затылком. Ее затапливает удовольствием, острым чувством сладкого электричества в венах и каждой клетке тела. А Кирилл держит собой, делает еще несколько толчков и упирается лбом в плечо, кончая. // В квартиру к Роме она все же возвращается. Домом это место назвать уже не может, но... — Это случилось снова, да? Голос у него ломкий, усталый. Причинять ему боль, кажется, входит у нее в привычку. — Сейчас все иначе, — говорит она, и входная дверь хлопает во второй раз. — Теперь это случилось с нами обоими.