Моя муза

Ароматный кофе медленно остывал на прикроватной тумбе, легкой дымкой распространяя бодрящий запах. Женевьев потянулась и с грустью взглянула на пустой холст: вот уже целых два месяца она не могла ничего написать. Она раздвинула плотные шторы: свежий воздух тут же ворвался в открытое окно. Она подошла к палитре, выдавив немного кроваво-красного, она взяла кисть и размашисто написала «Любовь». Немного поразмыслив, она добавила в конце вопросительный знак. Из глубины квартиры послышались шаги. — Доброе утро, красавица, — её благоверный уже был при полном параде. Каждое утро к восьми Пак спешил на лекции по философии к своим любимым студентам. Женевьев лишь мило улыбнулась в ответ. Он подошёл ближе и потянулся к холсту. — Есть прогресс? — он небрежно провел пальцем по полотну. Женевьев загадочно смотрела на него, будто пыталась на его изящном лице отыскать ответ на свой вопрос. — Чёрт, — задев свежую надпись, на его указательном пальце теперь красовалось алое пятно. Женевьев резко схватила его палец и приложила к своей щеке. Медленно проведя вниз, она повернула голову навстречу пальцу и ловко обхватила его губами. Громко причмокнув, она потянулась к мужу за поцелуем. — Прости, принцесса, мне уже нужно бежать, — толи от смущения, толи в спешке он робко чмокнул её в щёку и поспешил удалиться. Каждый вечер она сидит в гостиной и терпеливо ждёт его к ужину. Вот уже три года. И каждый раз, он возвращается домой, снимает обувь, моет руки, ужинает, принимает душ, целует её перед сном и уходит в свой кабинет. Ей хотелось тепла, любви, ласки, чтобы так же как раньше, но с каждым разом чувства тоски, грусти всё больше одолевали девушку. Внутри бушевал шторм эмоций, но выплеснуть всё почему-то не удавалось. Будто невидимая пелена сдерживала стихию в окаменевшей со временем душе. — О, моя госпожа, ты верно заждалась меня, — холодные пальцы коснулись тонкой шеи. — Я безумно соскучился по теплу твоего тела, изящным изгибам, — руки скользнули вниз. — Ты как всегда превосходна. Девушка подошла к зеркалу: стройное тело обволакивала лёгкая ночная рубашка персикового цвета, тонкое кружево обрамляло аккуратную грудь, хрупкие ключицы подчеркивали женственность, а чёрные кудри небрежно ниспадали на острые плечи. — Давай сотворим что-нибудь безумное, — тихий шёпот обволакивал разум, по телу голопом пробежали мурашки. — М-м-м, я чувствую, как горит твоё сердце, дай выход своим эмоциям, выплесни всё, я готов услужить своей госпоже, — девушка мягко приземлилась и откинулась на спинку стула. — Ох, как мне нравится Ваш нрав, господин Ким, — в предвкушении наслаждения она прикусила губу и раздвинула ноги. Тонкие пальцы скользнули под лёгкую атласную ткань. Едва касаясь, они медленно поднимались по внутренней стороне бедра, заставляя Женевьев испускать тихие стоны удовольствия. — Ты вся горишь, моя госпожа, — раздался голос у самого уха. — Рядом с тобой невозможно не возбудиться, — брителька скользит вниз, высвобождая округлую грудь. Крепко сжав её, девушка в истоме издаёт вопль. Искусные пальцы творят безумство между широко раскинутых упругих бёдер, волна наслаждения накрывает с головой. Женевьев поднимается со стула, хватает кисти и рывками наносит неровные мазки. Перепачкавшись вся с ног до головы масляной краской, она, тяжело выдыхая, падает обратно. — Выглядит прекрасно, по сравнению с прошлым разом, эта работа кричит о грядущем успехе, — сладкий голос, словно музыка разливается в тишине. — Что ж, думаю, мелкие детали и фон ты доработаешь самостоятельно, моя госпожа, а я, с твоего позволения, удаляюсь. Точеный образ юного красавца растворился в обеденном солнце, оставив Женевьев созерцать своё очередное творение, любезно подаренное её прекрасной музой…