Убийца

             Карл раньше не особо понимал, что такое «вера в Бога». Но это совершенно не мешало ему каждое утро по воскресеньям ходить в церковь с матерью — иногда к ним присоединялся отец, однако подобное случалось настолько редко, что хватит пальцев одной руки, чтобы подсчитать все те «разы». Также, это не стало препятствием к тому, чтобы молиться перед завтраком, обедом или ужином — в такие моменты мальчишка относился ко всему проще, чем взрослые, предпочитая не просто благодарить за еду на столе, но даже успевал попросить у загадочного Бога мороженное или еще что. Когда же наступил апокалипсис и вонючие разлагающиеся тела, стремящиеся откусить от живых хотя бы кусочек, стали заполонять улицы, понимание, что такое эта «вера в Бога», так и не пришло, да и было как-то не до того. Церковь по воскресеньям они с мамой уже больше не посещали, хотя молитвы перед едой сохранились — к Карлу медленно подкралось осознание, что за еду и правда стоило благодарить, только не Бога, а того, кто «поймал» и приготовил. Все стало проще и одновременно сложнее. А потом мальчишка как-то услышал от Шейна, что человек рождался либо под счастливой звездой, либо нет, и это преследовало его до конца дней — и в это, как ни странно, верилось больше. Карл родился на два месяца раньше срока, не весил и килограмма. Надежды на то, что мальчик выживет, не было — только мать с отцом верили, что их сын будет жить. И совсем еще юный, едва родившийся, Граймс боролся за свою жизнь, и с того момента ему предстояло бороться за нее и впредь. Он не знал всего этого. Возможно, если бы это было ему известно, то уверился бы в то, что его «звезда» самая, что ни на есть, несчастливая. На самом деле, его жизнь была хорошей и вполне счастливой. Полная семья: мать всегда рядом, готовая смазывать противной зеленкой сбитые коленки, отец был рядом не всегда, что задевало. Зато его отец был полицейским, героем, почти «суперменом» в глазах своего сына — это примиряло с частым отсутствием. Карл не раз говорил излюбленную детскую фразу: «А мой папа придет и побьет твоего!» — и ведь знал, что говорить так не совсем честно, но всегда когда фраза звучала, в воображении возникал отец в широкополой шляпе шерифа и с блестящим значком на груди, потом в его руках почему-то возникал рыцарский меч, как по волшебству, и он, будучи героем, сражал отца противного одноклассника, который представал в голове ужасным монстром. Эта фраза перестала звучать тогда, когда мальчишка увидел собственного отца в больничной палате. Карл тогда рвался отдать ему свою кровь, чтобы хоть как-то помочь. Но ему никто не позволил, ведь он еще совсем маленький. Потом все случилось слишком быстро. Хотелось бы сказать, что для Граймса все сохранилось в памяти смазано и путанно. Ему самому почти верилось в это. Но мальчик помнил все слишком хорошо: казалось, те самые монстры, что жили под кроватью ожили — так было бы лучше, вот только все оказалось гораздо хуже. Особенно врезалось в память то, как в тайне от матери ночью брал альбомы с фотографиями, чтобы найти там лицо отца. Думал, что он умер. Шейн… Карлу удавалось с ним легко ладить, чему сам удивился. С ним они делали то, чего никогда не получалось делать с отцом: говорили, играли, ловили лягушек. Это было действительно здорово несмотря на то, что боль от потери отца еще саднила где-то за грудиной. Но тот лишь подтвердил безрассудную веру сына в своего личного супермена, который всегда будет жить и вернется. На фоне этого даже непрекращающийся кошмар с Ходячим притупился. То, что случилось дальше, хотел того Карл или нет, заставило его поверить в то, что родился он под «несчастливой звездой». Постоянный бег, вонь, кровь… Люди умирали, пропадали из его жизни, но не стирались. Мальчик слишком хорошо помнил, кто был виноват в смерти добродушного и смелого старика Дейла, кто пустил пулю в лоб Шейна, единственного человека, кто понимал его, чувствовал то разъедающее нутро зло, которое ощущал сам Карл — правда понял это слишком поздно. Хотелось поговорить с отцом, выговориться, но тот не находил времени. Рик Граймс был лидером. Все еще оставался «суперменом» в глазах сына, становясь все более недостижимым, что жалило разум младшего Граймса ядом понимания, что ему не стать таким, как отец. А ведь юноша старался. Правда, старался стать таким же идеальным, храбрым и благородным, как он. И каждый раз его останавливал сам отец, пряча за своей спиной, сам же Карл вынужден был лишь беспомощно сжимать кулаки и уходить под опеку женщин, что стало уже чем-то постыдным. Идеальный образ отца покрылся первыми трещинами тогда, когда колени парня упирались в хрустящий мелкий гравий, в то время неподалеку растекалась кровь Абрахама и Гленна. Честно? Хотелось, чтобы его отец встал, выпрямился и вновь решил возникшую проблему, как делал это раньше. Но детские фантазии о том, где Рик Граймс в широкополой шляпе шерифа с блестящим на груди значком, сейчас никак не работали. Сжимая собственные руки в кулаки до побелевших костяшек, Карл видел лишь то, как обессиленно плакал отец. Даже Дэрил… он нашел в себе силы сорваться с места, чтобы ударить этого жестокого и беспощадного человека, за что пришлось поплатиться жизнью Гленна. Но отец… не сделал ничего. Просто плакал, пока в глазах горело сгустившееся отчаяние. И это ударило по Карлу даже сильнее, чем смерть храброго Гленна или Абрахама — словно отняли ту самую крепкую почву под ногами, за которую парень всегда держался. Карл после задавался вопросом, почему сам не вскинулся, не защитил. Ответа не было. Лишь понимание того, что даже если бы попытался, то ничего бы сделать не смог. Убили бы просто кого-то еще. Вот только даже понимая все, это никак не отрицало вины за бездействие, которая ощущалась обломком, огрызком, что своими неровными и заточенными краями впивался не столько в плоть, а в то, что находится много глубже, пуская колючие иссушенные корни в самое нутро, прорастая. А еще… еще привычное равновесие заставляло терять то, что несмотря на всю ненависть и злость, которую вызывал мужчина, назвавшийся Ниганом, Карл испытывал иррациональное восхищение. Его не должно было быть, этот человек заслужил что угодно, но не восхищение. Парень даже пытался представить его на коленях на месте, где был отец, но желаемая картинка никак не хотела возникать в голове — внутри откуда-то возникла мысль, что, что бы там ни случилось, Ниган не опустится на колени, скорее уж выпустит кишки тому, что попробует его поставить в такое положение. И это только еще больше злило, выводило из себя. Отца с Ниганом все еще не было. Они так и не вернулись, хотя уже рассвело. В голову стали закрадываться мысли о том, что старший Граймс мог и не вернуться. Карл даже не знал, куда и зачем увез того мужчина в кожаной куртке с битой по имени «Люсиль». В мире у людей множество разных фобий: насекомые, пауки, змеи, высота, глубина, множественные отверстия, огонь, темнота — этот список можно продолжать до бесконечности и ни разу не повториться при этом. Но существовал страх сильнее и древнее прочих. Какой же? Неизвестность — иначе говоря, агнософобия. Так уж исторически сложилось, что человеческий мозг считает, что неизвестность — это опасность, угроза. Когда мозг определит, где опасность, тогда ему легче контролировать весь процесс и защитить своего «обладателя». Психике лучше, когда все идет по плану, как все запланировано, когда есть последовательность и порядок. Мозгу тогда не нужно думать, что будет дальше, ведь тот уже знает, что у него все под контролем, что следует по уже известному сценарию. От того люди всегда стремятся к лучшему, к стабильности — хотят изменений, но в тоже время боятся перемен, потому что нужно будет от чего-то отказаться, от того, к чему привыкли. И вот тут невольно вспоминались слова Говарда Лавкрафта: «Самая старая и сильна эмоция человечества — это страх, а самый старый и самый сильный вид страха — страх перед неизвестностью.». Что тут скажешь? Старина Лавкрафт был прав. Неизвестность и ожидание подтачивали что-то внутри, рождающее мысли, переполненные страхом. Что если отец и правда… умер? Что тогда? Но юноша с усилием отгонял это из своей головы, отчаянно старался задавить на корню. Ведь его отца нельзя победить. Его герой в широкополой шляпе шерифа всегда возвращался. Скрежет колес по гравию и грузный, почти натужный, рев двигателя выкинули парня обратно в реальность. Они приехали. Вернулись. Кулаки непроизвольно сжались. Короткие ногти впились в кожу, раздирая ее до крови. Хотелось закричать! Злость буквально сжигала его изнутри и не хватило бы всего треклятого дождя, что лил накануне, чтобы затушить его. Угольки злости и горечь отчаяния всегда были в нем, но сейчас Карл именно горел, наблюдая за тем, как Ниган волоком за шкирку тащил его отца, словно тот был нерадивым щенком, нассавшим в тапки хозяина, а Рик Граймс лишь жалко перебирал ногами и руками по земле, даже не пытаясь вырваться из чужой хватки, пока его, наконец, не втолкнули обратно в ряд.       — А вот и мы! Карл не смотрел на Нигана, лишь на отца. Но этот голос, казалось, въедался в мозг, проникал куда-то в подкорку. Заставляя сжатые кулаки едва заметно подрагивать.       — Позволь задать тебе вопрос, Рик… — продолжил тем временем мужчина, пока отец находился к нему спиной и силился встать. — Ты понял, зачем я устроил эти «покатушки»? Карл так и не понял, куда Ниган возил отца и что они там делали. Бросалось в глаза лишь то, что Рик выглядел потрепанным, даже истощенным. А вот его «спутник» не демонстрировал признаки той самой потрепанности или же усталости — бодр и свеж. Все это не оставляло ни единой подсказки для того, чтобы догадаться, что же все-таки происходило, не давало ни одного ответа на с десяток вопросов, что метались в голове парня, подобно разъярённому рою ос, грозясь пробить к чертям черепную коробку.       — Все из-за того, как ты на меня смотрел, — говорил Ниган. — Хотел изменить это. Хотел, чтобы ты понял, — продолжал он. — Но ты, черт возьми, смотришь на меня все так же… — его губы тронула какая-то странная полуулыбка-полуусмешка, из-за чего было сложно понять, злился ли он или был разочарован, Карлу и вовсе чудилось в этом дурацком и совершенно неуместном изгибе губ какое-то предвкушение. — …как будто я тебе в завтрак насрал. Это так не работает, Рик, — покачал головой как-то по-театральному Ниган. — Итак… — пауза, во время которой мужчина присел на корточки прямо рядом с отцом Карла, его руки, затянутые кожаными перчатками, все еще сжимали «Люсиль», с которой, по всей видимости, он и вовсе не расставался. — Дать тебе еще один шанс? — спросил почти доверительным шепотом, что был слышен всем, даже если не напрягать слух, а все из-за установившейся оглушительной тишины вокруг. Ниган крутил рукоять биты в ладонях и ждал. Не торопил с ответом. Просто ждал.       — Д-да… — сначала прозвучало выдавлено и как-то даже неуверенно. — Да… да… — отец нашел в себе силы, чтобы исправиться.       — Прекрасно! Ты меня радуешь все больше, Рик! Это хороший знак. Это, черт возьми, охренительный знак! — Ниган ловко поднялся на ноги, оглядывая мельком присутствующих. — А теперь… су-у-у-упер игра! — с улыбкой провозгласил он, становясь похожим больше на доморощенного ведущего, а не на того, кто не так давно хладнокровно убил двоих человек. — Сейчас вы сами определите, станет ли сегодня вашим последним хреновым днем или очередным хреновым днем. Все довольно просто. Прямо… как в математике, Рик. Надеюсь, ты не прогуливал ее в школе, дружище, — подмигнул ему. — Приставьте пушки к их головам, — обратился он к своим людям. Перемена была неожиданной. Нет, серьезно. Вот он говорит голосом ведущего какого-то дрянного ток-шоу, а вот уже, лениво взмахивая рукой, отдает приказ своим людям поставить всех на мушку. Причем, тон такой… будто речь и правда идет о какой-то вшивой погоде или еще о каком-то пустяке.       — И почему у вас такие постные лица? — спросил Ниган. — Я же не сказал парням прострелить вам по дырке, верно? Выдыхайте! — конечно, эти его слова никак и никого не успокоили. — Пока что… Мужчина обошел медленно Рика по кругу, сохраняя странное молчание, которое лишь повышало градус напряжения.       — Все мы помним ваш проступок, верно? Убили моих людей, а потом убили и тех, кого я послал отомстить за убитых вами. Мда-а-а… Проштрафились вы знатно, вот что… — протянул Ниган. — Но знаете… В природе все стремится к равновесию. К балансу, так скажем, — продолжал он. — А я отношусь к природе с уважением, как и ко всем другим дамам, — на этих словах, пальцы огладили рукоять биты, что все еще была у него в руках. — Поэтому потери надо восполнять, друзья мои, — подвел итог своей ненормальной философии. — К сожалению, даже все ваши мягкотелые нытики и неженки не заменят мне каждого убитого. Так что, об абсолютном балансе речи не идет. Идеал недостижим, как известно. Останемся реалистами, — удрученность, проступившая на лице, была слишком наигранной. — Вы и так все будете работать на меня, отдавая половину своих припасов. Но мне нужен один… один человек. Достаточно ценный, который пополнит ряды моих бравых и отважных ребят, ряды «Спасителей», — наконец, подошел к сути. — Я мог бы выбрать сам и любого. Но… Рик, выбор о том, кто пойдет под мое крылышко, сделаешь ты, — обтянутый проволокой конец биты лег на плечо Граймса-старшего. — Цените мою безграничную щедрость на чертовы возможности! Прямо гребанный Махатма Ганди! — похоже, он был в восторге от самого себя. — Так что, давай, Рик. Собери свои яйца в кулак и сделай свой выбор, пока… его не сделал я. Первой мыслью, возникшей в голове, было: «Да кто к нему вообще пойдет?!», но эта мысль практически тут же растаяла, словно мираж в пустыне. Ведь у них не было ровным счетом никакого выбора — его им не оставили. Просто поставили перед фактом. И все. Тишина была густой. Настолько, что, казалось, ее можно было потрогать руками. Она давила. Из всех звуков будто бы осталось лишь несколько: редкие всхлипы Мэгги, которая едва держалась, шелест листвы, собственное дыхание и пульс. Гулкие удары сердца о ребра были особенно слышны. Нет, они не ускорялись, но будто бы усиливались — сердце явно хотело пробить кости. Но если бы все сводилось только к тишине… Еще росло напряжение. Если бы его можно было измерить, то «термометр» давно зашкалил бы и взорвался к чертям. Страх — Карл четко его чувствовал. Однако этот страх не принадлежал ему, скорее другим. Он будто забивался в глаза, нос и рот… казалось, облеплял все тело, вызывая нервный зуд, который не унять, если просто поскрести ногтями кожу. Подобное раздражало, сильно ударяя по и так напряженным нервам. Хотелось, чтобы все уже закончилось. Опрометчивая мысль: «Не важно… как, главное, чтобы все кончилось!».       — Часики тикают, Рик, — голос Нигана буквально вырезал себе «вип» место в этой густой тишине. А отец все молчал. Он сидел на коленях и слегка покачивался то вперед, то назад. Иногда качал головой, будто отказываясь от чего-то, что так и не произнес вслух. Пальцы отчаянно скребли брюки, порою вдавливаясь слишком сильно. Карл был уверен, что даже несмотря на толстую ткань на коже все равно останутся отметины в виде полумесяцев. Надо было принимать решение. Прямо сейчас. Карлу, казалось, это настолько очевидным, что понять должны были все. И уверен был, что все понимали. Все. Без исключений. Даже отец понимал, от чего и раскачивался из стороны в сторону в то время, как его плечи мелко и едва заметно подрагивали. Но почему-то все упорно молчали.       — Рик-Рик-Рик…       — Я пойду! На самом деле, Карл никак не ожидал от себя подобного. И даже не знал, что побудило его вскочить на ноги, позабыв про дуло, что упиралось ему в затылок, и выкрикнуть, делая выбор за отца. То ли всему виной было сгустившееся напряжение, искусно смешанное с вязкой тишиной, то ли это его «Рик-Рик-Рик», которое звучало, как предупреждение, словно самая настоящая угроза — хотя… почему «словно»? Именно угрозой все и было. И младший Граймс подставился. Вот только понял это уже тогда, когда назад не отыграешь. Карл стоял на ногах, толком их не чувствуя — после долгого пребывания в одном положении они онемели, так что, держался парень лишь из внутреннего, практически врожденного и неубиваемого упрямства. Хотелось сделать глубокий вдох. Ему казалось, что в него попадало смехотворно мизерное количество воздуха. Было стойкое ощущение того, что стоило закрыть глаза, как по венам заструится паника, оплетая его крепкими, вспарывающими плоть канатами, затягивающими его в водоворот. Неприятные мурашки россыпью пробежались по телу, распространяя жар и холод в совершенно разных плоскостях. «Опрометчиво. Глупо.» — вот, что набатом билось в его голове, оглушая. Скулы будто бы окаменели. Зубы сжаты плотно. На мгновение Карл, казалось, даже перестал дышать. Все еще хотелось сделать более глубокий вдох, но не выходило. Это выдало бы его состояние, что парень не мог себе позволить чисто инстинктивно. В груди что-то сжималось и тяжелело. Было чувство, что воздух медленно заканчивался, его словно выкачивали капля за каплей. А еще… еще был страх. Он толстыми прочными жгутами перетягивал тело, сковывал, не давая толком пошевелиться. Страх не за себя, а за то, что за его порыв придется кому-то ответить. Мгновения тянулись. Каждое — отдельная бесконечность. Было четкое ощущение того, что каждую секунду шприцом накачивали дополнительным временем, и они раздувались, растягивались до невообразимых размеров. Такого не могло быть, но младший Граймс почти поверил, что кто-то просто все поставил на паузу. Ниган его точно слышал. Но... продолжал стоять спиной к Карлу, позволяя ему увидеть лишь широкую крепкую спину, скрытую за кожаной курткой. Поэтому не удавалось хотя бы попытаться догадаться о возможных последствия — не видя его лица, это было бессмысленно. Помимо всего прочего, юноша чувствовал на себе взгляды тех, кого хорошо знал. Даже не смотря в ответ, он знал, что там страх и волнение за него, паника. Граймс даже не попытался посмотреть хоть на кого-то в ответ или хотя бы на отца. Сейчас от чего-то было легче смотреть именно в спину мужчины, что не спешил оборачиваться.       — Вы только посмотрите… У нас доброволец! Настолько резко и неожиданно, преувеличенно торжественно воскликнул Ниган, оборачиваясь, что Карл невольно вздрогнул.       — А я смотрю, яйца этого пацана покрепче, чем у его папашки! — широкая улыбка, больше напоминающая оскал, очертилась на его лице. — Может, стоило сделать лидером его, Рик? Что думаешь? — продолжал. — Он-то точно умеет принимать важные решения!       — Не… — Рик даже подался вперед, но ноги его не держались, поэтому встать не получилось, лишь руки, уперевшиеся в землю, спасли от падения.       — Заткнись и не дергайся, — сказано было неожиданно резко и серьезно. — Ты же помнишь, что все твои все еще на мушке, верно? — склонил голову набок, наблюдая за старшим Граймсом, будто проверяя, насколько хорошо тот услышал его угрозу. — Побудь хорошим мальчиком, Рик. И дай взрослым перетереть все между собой, ладно? Ствол, который еще совсем недавно упирался в затылок Карлу, по одному лишь знаку Нигана переместился на отца. Хотя тот его вряд ли заметил. Во все глаза смотрел на то, как сын покорно выходит из ряда, когда его поманили пальцем, подзывая. Было заметно, что Рик с трудом удерживает себя от того, чтобы сорваться с места и удержать сына, помешать ему. Карл шел вперед, толком не ощущая ни ног, ни самих шагов. Просто двигался, потому что осознавал, что сам не оставил себе никакого выбора. И теперь просто должен идти, обязан подойти к этому монстру, что весело скалился над его потугами. Невольно проскочила мысль о том, что за поясом все еще был нож. Подойдя близко, младший Граймс мог пустить его в ход, вспарывая глотку тому, кто был повинен в смерти близких и дорогих ему людей. Эта мысль манила. Вид того, как лезвие рассекло бы кожу, пуская кровь, притягивало, не давая толком сосредоточиться на происходящем. Останавливало лишь понимание того, что это ничего не решит и никого не спасет. Карл сжал руки в кулаки.       — Вы поглядите, от такого зрелища у меня аж в паху защекотало! — воскликнул Ниган. — Расслабься, пацан. Из нас двоих кусаться любит лишь Люсиль. Но у нас же намечается мужской разговор по душам, верно? Она у меня хорошая девочка… — он прислонил руку ко рту, словно рассказывал что-то по секрету, хотя, учитывая его громкий шепот, это смотрелось глупо и издевательски. — …подслушивать не будет, — и, словно бы этого было мало, подмигнул. Ниган стоял не так уж и далеко. Но почему-то Карлу казалось, что путь до него бесконечно долгий. Неизвестность, которая сейчас ожидала его, задорно скалясь, и взгляды, прожигающие его слишком прямую спину, загоняли в какой-то немыслимый и удушливый тупик без какого-либо выхода. Юноша продолжал идти. В голове тем времени носились мысли: они обгоняли друг друга, сталкивались друг с другом и разбивались вдребезги. Карл понимал, что зря вызвался. Ниган, выдвигая свое условие, вряд ли ожидал, что вызовется какой-то там пацан. Младший Граймс был уверен, что ставку тот делал на Дэрила — вот уж кто точно являлся ценным и полезным. Зачем ему ребенок? Ведь именно таковым его видел даже собственный отец. Поэтому подойдя, наконец, к Нигану, Карл ожидал немного, немало, а удара битой прямо по голове без какого-либо намека на жалость. Но на его плечо, приобнимая, опустилась чужая рука. Пазухи носа защекотал запах крови, табака, одеколона, кожи и совсем немного пота — этот коктейль ароматов буквально въедался в слизистую носа, разъедая ее изнутри, заставляя парня дышать реже, практически через раз, лишь бы не позволить ему проникнуть глубже.       — И как оно? Этот вопрос сбил с толку. Заставил невольно растеряться и с немым вопросом во взгляде посмотреть на Нигана. Он же сжал его плечо и развернул лицом к тем, кого можно было назвать его родными люди, заставляя посмотреть на них. И Карл смотрел. Взгляд зацепился за Мэгги. Она уже до крови разодрала собственными зубами нижнюю губу. Глаза блестели влагой, были красными. Она смотрела со страхом и яростью. Сила эмоций настолько велика, что Карл даже отшатнулся бы, если бы не рука Нигана, которая крепко удерживала на месте. Грин умудрялась всей своей хрупкой дрожащей фигуркой источать угрозу, словно бы говоря: «Тронешь его хоть пальцем… и я убью тебя!». Но Нигана невысказанная угроза не проняла вовсе. Сам Карл тоже понимал, что не убьет. Просто не сможет подняться с колен — настолько плохо выглядела сейчас, явно нуждаясь в докторе, лекарствах и заботе. Взгляд скользнул дальше, задержавшись лишь на отце, стараясь не концентрироваться ни на ком, словно бы избегая пересечений глазами с другими. Отец тоже выглядел откровенно плохо. Потрепанный… он чем-то напоминал Мэгги. Только в его глазах не было ярости. Лишь мольба и отчаяние. Все еще дергался в попытках вырваться вперед, но люди Нигана держали крепко, не позволяя ему этого. Карл рвано и шумно выдохнул. Повязка на глазу чуть съехала, открывая вид на рваные края зияющей черной дыры. Почему-то именно сейчас, в самый неподходящий для этого момент, хотел ее поправить, скрыть, спрятать клеймо собственного уродства и ущербности. Но хватка Нигана не позволяла сделать даже этого.       — Каково это? Каково понимать, что не зассал, в отличии от всех этих гребанных «взрослых», а? — спросил Ниган. — Они стоят перед тобой на коленях, поджав хвосты, и трясутся, как жалкие щенки… Черт! Пацан! Будь я на твоем месте, у меня бы уже был стояк! — хохотнул. Карл молчал. Стойко молчал, хотя в голове стучало лишь одно: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!». Кулаки сжимались сильнее. Должен был почувствовать боль от вонзившихся в ладонь ногтей, но не чувствовал. Он себя не чувствовал. Единственное, что имело болезненную четкость, это чужая рука, что буквально придавливала своей тяжестью к земле.       — Значит, решил податься к «Спасителям»? — спросил Ниган. — Не думай, что это праздное любопытство. Это охренительно важный вопрос, парень! Я никого, ни к чему и никогда не принуждаю. Всегда есть выбор… В глазах Карла на мгновение мелькнул скепсис. Это его «не принуждаю» и «есть выбор» звучали, как самая настоящая издевка. Младший Граймс чувствовал, что выбора-то у него и не было, не было, стоило ему оказаться на своих двоих и безрассудно глупо выкрикнуть: «Я пойду!». Лишил себя пресловутого выбора еще тогда. Не знал, откуда взялась эта уверенность, просто знал, что слова сейчас о свободе выбора — лишь слова, дополнительная проверка.       — Ну, так что, маленький убийца? Уверен? — спросил мужчина. — Или уже обделался? Карл на мгновение прикрыл глаза, лишь бы не смотреть на отца. Он знал, что отец не поймет. Для него его сын навсегда останется ребенком — этого ничто не изменит. Юноша сейчас и сам был не уверен в собственном решении, до сих пор считая свой порыв чем-то глупым. Утешала мысль лишь о том, что так хотя бы получится защитить Общину. Ведь Ниган мог выбрать Дэрила, одного из наиболее ценных людей Рика, или и вовсе Мэгги, которой требовалась медицинская помощь. А так они лишатся лишь Карла, что если и ослабит их, то не так значительно, как могло бы. Да, Карл делал это ради них всех. Глубокий вдох. Прямо как перед прыжком в воду.       — Уверен! — выдавлено на выдохе, буквально насильно вытолкнуто, звенящим от мешанины самых разных эмоций, голосом.       — Как же... я... тащусь от этого парня! — тут же воскликнул Ниган, сжимая его плечо сильнее. Именно в этот момент не выдержал отец. Он вырвался из удерживающих его рук и рванул вперед. Правда, достичь цели все равно не смог. Мгновение. Рукоять биты с силой впечаталась старшему Граймсу в живот. А потом последовал резкий и поставленный удар в челюсть. Вот мужчина уже лежит у ног своего сына, силясь вновь подняться, но тело ослабло, не слушается и подводит его. Карл хотел помочь. Подать руку, чтобы отец встал, но остановил порыв в зародыше, понимая, что от этого будет хуже лишь отцу. В конце концов, юноша сделал свой выбор. Но не жалел об этом, все равно ничего не исправить, не переиграть. Младший Граймс поступил хоть и глупо, зато правильно... именно так поступил бы отец. Должен был поступить. Парень старался смотреть, куда угодно, только не на отца, зная, что если опустит взгляд, то просто не сможет уйти, не сможет не помочь.       — Не смей!!! Слышишь?! Не смей!!! Ты…       — Рик-Рик-Рик… Ты еще не понял? Вы все принадлежите мне. У всего есть своя цена, приятель. Ты грохнул моих людей, возомнив себя героем. Не подумал о последствиях. Как результат, я грохнул твоих и забираю твоего сына. Все максимально по-честному, — сказал Ниган, смотря на мужчину сверху вниз, выделив слово «максимально». — Он гребанный тигр! Решился на то, на что тебе не хватило духу, — продолжал он. — Тебе нужно думать о том, что произошло, Рик, что могло произойти и что может произойти… Думать, — палец постучал по собственному виску. — Больше не позволяй своим дурацким решениям, стоить жизней дорогих тебе людей. Ты облажался, Рик. Не только как лидер. Хуже всего, что ты облажался как отец. Просто сдавайся. Сдавайся. Ведь ты уже проиграл. Ниган развернул Карла, направляясь к трейлеру. Пока Рик беспомощно скреб пятерней гравий, раздирая кожу до крови, повторяя, как заведенный: «Нет… нет… нет…».       — Вечеринка окончена, парни! — махнул Ниган битой своим людям.